Текст книги "Безветрия. Книга 1"

Глава 5

Лишь однажды я напилась так, что на утро мучилась похмельем. Это было сразу после моей «битвы» с отчимом, когда я приползла к Кате в пропитанной кровью одежде и с проткнутой рукой. Перевязав мне кисть (хотя подруга настоятельно советовала обратиться за помощью к специалистам), она достала все свои алкогольные запасы. Если не события того вечера, это вполне можно было бы назвать девичником.

Но то, что я чувствую сейчас, и близко не сравнится с похмельем. Голова кружится так, будто мне несколько раз вышибали мозги, а после заботливо помещали их обратно. Ощущение действительно похоже на последствия сильного удара, но как бы я ни пыталась сравнить это с чем-то другим– у меня не выходит.

Стоит предпринять попытку сесть, как меня тут же выворачивает на роскошный ковер. Замысловатые золотистые узоры теперь испачканы содержимым моего желудка. Задержать взгляд на чем-то одном не могу: перед глазами все плывет и растекается цветными пятнами, как бензин в луже. Больше не пытаюсь сесть, но переворачиваюсь на бок, обессилено прикрыв глаза.

Тошнота не отпускает, тело ощущается странно. Будто оно и не мое вовсе. А еще меня мучает жажда. Открываю глаза и замечаю на прикроватной тумбочке стакан воды. Опасно пить что-либо в таких обстоятельствах, но это последнее, что меня волнует. Вчера я так и не смогла поесть, но стоит выпить что-нибудь, если меня рвет. В холодильнике все еще лежит шоколадка, которую я планировала съесть перед сном, и замороженная пицца, жаль, мне до них не добраться. Даже в таком состоянии ясно понимаю, что нахожусь непонятно где. Дрожащей рукой обхватываю прохладный стакан и подношу к губам, частично проливая мимо. Обычная вода с едва уловимой кислинкой. Может, лимон? В любом случае, меня это не тревожит. Я все еще не в том состоянии, чтобы думать. Радует, что еще жива, но для всего остального сил не достаточно.

Тяжело дышу, стараясь наконец-то прийти в себя, но не проходит и пяти минут, как густой туман в голове рассеивается и мне удается открыть глаза. Либо это был вовсе не лимон, либо я не заметила, как отключилась, потому что такое быстро не проходит. Во рту гнилое послевкусие, но я не рискую допивать тот стакан. Не знаю, что туда подмешали, но мне бы хотелось находиться в сознании на случай, если со мной попытаются что-то сделать.

Снова сажусь, но на этот раз без происшествий. Смотрю уже на грязный ковер, боясь поднять голову и увидеть больше. Он кажется просто огромным, и я сразу вспоминаю бабушку. Чаще всего она занималась тем, что плела узорчатые ковры и хаяла моего отца. Мне нравились ее изделия, и я верила обещаниям научить меня этому, когда стану старше, не зная, что она не доживет даже до моего десятилетия.

Интерес берет свое, и я решаю осмотреться. Мое внимание привлекает банкетка, сделанная в комплект к огромной кровати, на которую меня уложили. Резные узоры на дереве невозможно не заметить, это выглядит завораживающе, будто каждый из многочисленных завитков был вырезан вручную и требовал немало усилий. Будто я спала на произведении искусства.

Провожу руками по мягкой и, вероятно, самой удобной простыни, на которой мне когда-либо доводилось спать. Я опробовала много мест для сна. Помню гладкий ледяной пол ванной, в которой я закрылась от отчима в попытках спастись. Смотрела тогда, как он пытается выбить дверь, и засыпала, откинувшись головой на край ванны. Спала на уличной скамье и на полу в еще пустой квартире, на балконе и на школьной парте. Но эта кровать будто создана для особ голубых кровей, от которых пахнет деньгами и дорогим виски, а их нежные руки ни разу не были обременены работой и не знают грязь под ногтями. Я не могу спать на таком.

Встаю и сразу же направляюсь к широкой деревянной двери. Выбить такую точно не получится, но можно будет попробовать вскрыть. Толкаюсь, но– как я и ожидала– она заперта на ключ снаружи. Было бы забавно, если бы они похитили меня, надев мешок на голову, а потом оставили дверь открытой, будто я тут желанная гостья.

Хожу кругами, попутно стараясь рассмотреть помещение и найти что-нибудь по типу канцелярской скрепки. Эта комната по размерам больше, чем вся моя квартира, оттого я со своим и так не особо высоким ростом кажусь себе совсем маленькой. Вопросы о мантиях отпали сами собой– человек, способный позволить себе это, едва ли стал бы экономить на одежде. Но мне все еще не понятно, как с этим всем связан отчим.

Судорожно перебираю пальцами, стараясь сохранять спокойствие, но к горлу снова подкатывает тошнота. Они сняли с меня кольца. И цепочку. Забрали всю мою одежду.

Нетерпеливо заглядываю в зеркало-псише и замираю. Кажется, будто я никогда не выглядела хуже, чем сейчас, но и лучше этого, я тоже никогда не выглядела. Небесное платье будто сшито на меня под заказ и стоит дороже, чем вся моя жизнь, но подол уже испачкан рвотой. Обилие кружева и страз вызывает панику. Мои серебристые волосы собраны в два хвоста и завиты в локоны, но пока я пыталась прийти в себя, прическа растрепалась. Среди прядей замечаю тонкие голубоватые ниточки, похожие на паутину. Они красиво переливаются и ужасно раздражают. Платье доходит почти до стоп, на ногах замечаю изящные белые босоножки. Сколько же я спала, что они успели сделать все это? Выгляжу, как нищая, которой выпал шанс примерить королевский наряд. Пускай эти вещи выглядят волшебно, это не для меня. Зачем мне это напялили?

Мое лицо измазано красным. Быть может, они ничего не подмешивали в стакан и я ощутила лишь привкус собственной крови, смешенной с водой, однако больше всего меня сейчас беспокоит, что кто-то меня касался. Они видели мое тело.

Снимаю с рук шелковые белые перчатки, оголяя шрамы, и бросаю их на кровать, после чего обхожу комнату уже в поисках какой-нибудь воды. Сначала смою кровь, а потом буду искать, чем вскрыть дверной замок. Пускай я совершенно не знаю, что делать после этого, уверена, что нужно как можно скорее от сюда убраться. За одной из дверей оказалась целая ванная, а мне трудно принять тот факт, что это всего лишь комната, а не полноценное жилье. Пытаюсь отмыть лицо в тазу, наблюдая свои опухшие глаза в зеркало и пытаясь сложить кусочки пазла. Ничего не сходится.

Если предположить, что дело в деньгах? Никто не знает их количество, и я почти уверена, что люди, похитившие меня, имеют гораздо больше. Я совершеннолетняя, они не смогут просто забрать эти деньги, значит, им придется меня заставить. Но вовсе не похоже, чтоб меня пытались запугать. Иначе почему я проснулась в шикарной обстановке и в дорогой одежде, а не в грязном сыром подвале и со связанными руками?

Я набираю ледяной воды, чтобы охладиться, и по моей спине идут мурашки, но вовсе не от холода. Ко мне пришло осознание одной вещи: отчим здесь ни при чем. Он не знает этих людей и, вероятно, все еще занимается моими поисками, не зная, что я здесь. А я настолько привыкла его бояться, что попав в очередное дерьмо, сразу же обвинила Женю. Его цель– отомстить мне, а это больше похоже на игру с куклой, которой можно менять прически и наряды, потому что она не сможет возразить. Нет, отчим бы не стал так стараться. Если он еще не пропил свои последние мозги, то, вероятно, избежал бы повторения предыдущих ошибок и тщательнее продумал нападение. Но не настолько. Сейчас я готова взять назад свои слова, что лучше бы это был какой-нибудь маньяк, чем отчим. Почерк Жени мне уже знаком. Он не боится последствий и действует импульсивно, а сейчас я совершенно не знаю, с чем столкнулась. И все же чую, что вляпалась куда серьезнее, чем когда-либо. Меня похитили и полностью подготовили к чему-то. И, если вспомнить символы на их мантиях, вывод приходит один– я нужна им для какого-то ритуала. Не уверена, что его исход меня порадует. Это лишь укрепляет мое стремление сбежать. Стараюсь не сильно вдаваться в раздумья, насколько же все это странно и дико, потому что не могу терять драгоценное время.

Закончив с лицом, снимаю обувь и задираю правую ногу на край таза. Я тороплюсь, но мне больно смотреть на испорченный мною шедевр. Это платье наверняка шилось с огромным трудом.

Что удивляет меня больше всего, так это то, что здесь нет водопровода. Вода была набрана в огромный таз, а в углу комнаты стоит горшок вместо унитаза. Неужели такие обеспеченные люди не могут провести себе воду? Это даже больше, чем просто странно.

Отмыв платье, я возвращаюсь в спальню и начинаю открывать каждый ящик в поисках скрепки. Я не умею вскрывать двери, но можно хотя бы попытаться.

Обыскав каждый миллиметр, не нахожу абсолютно ничего. Эта комната будто специально была подготовлена к моему явлению. Все тумбочки пусты и вымыты, полотенца выстираны и уже аккуратно висят на вешалке, везде идеальная чистота, но жизни и вещей, которые бы о ней напоминали, здесь нет.

Я разочарованно вздыхаю и решаю воспользоваться вторым известным мне способом побега– окном. Вероятно, в моем случае изначально было бы разумнее выбрать именно его, но я лишь сейчас начинаю мыслить трезво.

Распахнув изящные темно-красные шторы, я замираю. Чувствую, как больно дается глоток воздуха. Пытаюсь отдышаться, но с каждым новым вдохом кислорода в комнате как будто становится все меньше.

Это просто невозможно! Так не бывает! Где я?

Еще секунду назад я оплакивала шикарные простыни, которые собиралась порвать, чтобы спуститься по ним вниз, но сейчас эта идея кажется мне еще большим самоубийством, чем остаться ждать в комнате. Я в ловушке, и отсюда нет выхода. Мне некуда бежать.

В детстве бабушка ласково звала меня «мышонок». Я всегда думала, что это из-за цвета волос, но сейчас я и правда чувствую себя беспомощной мышью, которая не успела вовремя спрятаться и теперь закрыта в клетке. И, может быть, скоро над ней будут ставить эксперименты.

Я быстро задернула шторы обратно и опустилась на пол в беззвучном ожидании. Здесь нет даже часов, которые издавали бы противное тиканье, напоминая, что у меня еще есть немного времени. Меня оставили наедине со звенящей тишиной, которая, кажется, давит на меня со всех сторон и лишь сильнее прижимает к стене, вытесняя мысли о побеге.

Однако слишком долго ждать и не приходится. Поднимаю голову на звук проворачивающегося в двери ключа. Они забрали мои кольца. Глупая привычка, которая, досталась мне от мамы. Ничто иное не успокаивает так, как перебирание серебра на пальцах, но сейчас я не могу и этого. Моментально вспоминаю слова Кати, которые она сказала мне незадолго до моего похищения: « Пришел, спросил, нет ли здесь тебя, и ушел. У него еще и волосы такие же! Вы будто созданы друг для друга!». Моя увлеченная свиданиями подруга ни за что бы не подумала, чем именно мог быть вызван интерес того парня к моей персоне. И хуже всего то, что я тоже. Знаю только, что ничем хорошим.

А волосы действительно такие же. Только если мои выглядят как последствия сильнейшего стресса, то его– как шикарное окрашивание. Сияющие пряди небрежно торчат в разные стороны, но складывается ощущение, будто так и должно быть. И пусть забавная укладка никак не сочетается с идеально отутюженным серебристым костюмом, молодой человек выглядит нечеловечески идеально.

Его серые глаза сталкиваются с моими, и он выдает подобие улыбки. Но от меня не укрылась усталость в его взгляде и разочарование, когда незнакомец осмотрел мой внешний вид. Но я пытаюсь найти плюсы, и меня радует, что он не выглядит враждебно, в отличие от двух мужчин в доспехах, стоящих у него за спиной. Однако, они не пытаются обойти его. Лишь любопытно выглядывают из-за плеча, а значит, подчиняются. Но что у них за страсть к странным нарядам? И если мантии и строгий костюм я еще могу понять, то доспехи?!

– Я ожидал застать вас спящей, – выдает парень и снова пытается улыбнуться. У меня складывается впечатление, что делает он это крайне редко. Тогда чем я заслужила такую милость?

От его низкого голоса у меня идут мурашки. Именно так в моей голове звучат голоса злодеев. Не отвечаю. Да и что я могу ответить? Извиниться, что не оправдала его ожиданий? Увы, я не в том положении, чтобы язвить. Он чуть наклоняет голову на бок и с интересом рассматривает меня, как животное в клетке.

Выждав паузу, незнакомец продолжает:

– Позвольте представиться. Меня зовут Томас, мне велели вам все объяснить и показать. Но для этого, Виктория, вам необходимо пройти со мной, – он делает акцент на моем имени, и я ежусь от его тона. Кажется, даже отчим никогда не произносил его с таким холодом. Деланая любезность Томаса не помогает ему, и если он пытается влиться в доверие, то выбрал неверную тактику. Но больше меня тревожит другое. Он сказал, что ему велели. Значит, главный здесь вовсе не Томас, но его мне тоже следует опасаться, ведь он явно имеет власть и владеет информацией. Я не знаю, что еще, кроме имени, им известно.

– Просто Томас?

В Винбурге люди часто говорят свое полное имя, многие гордятся своим происхождением, а кто-то специально изменял фамилию и хотел заявить об этом всему миру. Даже на стаканчиках с кофе некоторые просили писать либо полное имя, либо только фамилию. А сейчас передо мной стоит человек в официальной одежде, который обращается ко мне на «вы», будто моя жизнь чего-то стоит, за его спиной охрана, но он представляется так просто, будто мы новые соседи по парте, которым придется коротать какое-то время рядом. Просто Томас.

Юноша удивленно поднимает брови, а после слегка откашливается, будто смутившись:

– Здесь не используют фамилии.

Он будто понял саму суть моего вопроса и сказал именно то, что нужно было услышать. Том медленно делает шаг ко мне и слегка кривится, когда его взору предстает запачканный ковер.

– «Здесь» – это где?

– Кажется, они переборщили с илом, – он игнорирует мой вопрос, стараясь не смотреть на пол, и я задаю еще, поддавшись панике.

– Кто они? С каким еще илом? Где я?

Но Томас лишь снова демонстрирует подобие на улыбку.

– Вы смотрели в окно?

– Да. И пришла к выводу, что вы меня чем-то накачали.

Теперь он улыбается иначе. Лишь самым уголком губ, изображая слабую ухмылку, но зато искреннюю. Будто мои слова как-то повлияли на его отношение ко мне.

– Я здесь, чтобы убедить вас в обратном и ответить на все вопросы, но для этого вам необходимо пройти со мной.

Не то чтобы у меня был выбор, но ноги не слушаются. Хочется спрятаться, скрыться от посторонних глаз, как я всегда это делала. Столько сил ушло, чтобы оставаться незаметной в общей массе, но я все равно сумела привлечь внимание. Слишком много внимания. И сколько бы я ни старалась скрывать информацию о себе, они явно знают куда больше, чем мне бы хотелось. Сейчас уже не кажется, что я стану жертвой жестокого ритуала, но это вовсе не значит, что мне ничего не угрожает.

Я делаю попытку встать, но в комнату буквально влетает еще один человек, и я снова опускаюсь на пол. Девушку явно не собирались впускать, но она растолкала тех громил в доспехах, сказав им что-то не слишком вежливое, и все-таки зашла.

– Мира, -шипит Томас, хватая ее за руку, прежде чем она успевает подойти ко мне.– Мы и без тебя неплохо беседовали, – меня смущает, как он выделяет последнее слово.– Я же просил тебя не приходить.

– Вы что? – девушка тоже выглядит удивленной, но быстро берет себя в руки.– То есть, мало ли, что ты просил. Я же тебя знаю, запугаешь сейчас бедную девочку, а на нее и так слишком много взвалилось, – она смотрит на меня и улыбается совсем не как Том. В ее улыбке будто читаются вина и желание помочь, а мне начинает казаться, что эти двое играют хорошего и плохого полицейского. Девушка садится на корточки рядом со мной, и я замечаю, что одета она совсем не как ее «напарник». На ней нет дорогой, официальной одежды или какого-нибудь странного наряда. Все вещи черные: свободные спортивные штаны сшиты из хорошей ткани, но уже потерты на коленях, массивные сапоги на высокой подошве, сумка на поясе, тугой ремень и самая обыкновенная футболка. В отличие от Томаса, Мира выглядит живой.

Она берет мое лицо в руки и крутит, осматривая голову, заглядывает в глаза с серьезным видом и трогает лоб.

– Эти сволочи опять переборщили с илом? – возмущается она, смотря на Тома.– Я им все ноги переломаю, честное слово. Знали же, как это важно. А ты-то куда смотрел?

– Я не знал, – вздыхает он. Видно его недовольство происходящим, но юноша не спорит.

Она переводит взгляд обратно на меня и будто просыпается. Еще секунду назад мне казалось, что девушка забыла, что держит мое лицо.

Я все еще молчу. Меня трясет, но я не собираюсь ничего говорить. Это самое большое дерьмо, в которое я когда-либо вляпывалась, и я почти уверена, что скорее захлебнусь, чем выгребу. Хочется выть от ее непринужденного тона. Почему эти двое ведут себя так спокойно? Неужели только меня напрягает дракон под окном?!

– Извини моего братца, Вик. Он не слишком радушен.

Братца? Вероятно, это последнее, о чем можно подумать, глядя на этих двух. И дело даже не в разнице характеров, а в том, что они разной расы. Девушка передо мной – симпатичная азиатка с медовым оттенком кожи и темными омутами вместо глаз. Они были единственной причиной, почему я прониклась к ней симпатией ничуть не больше, чем к Томасу, который походил на ходячий сугроб. Его кожа настолько бледная, что выглядит даже не болезненной, а фарфоровой. Словно он дорогая кукла. Единственное, что в нем напоминало об азиатских корнях, – это разрез глаз.

Видимо, заметив мое недоверчивое выражение лица, она продолжила:

– Знаю, о чем ты подумала, это долгая история. В детстве он упал в прорубь.

Не то чтобы меня это сильно волновало. Я хочу есть, у меня кружится голова, я нахожусь непонятно где, если у меня не галлюцинации, то прямо под окном стоит живой дракон, меня мучает уйма вопросов, и мне абсолютно плевать, почему эти двое не имеют сходства.

Пользуясь разговорчивостью Миры, я задаю вопрос, который волнует меня больше всего. Узнав ответ на него, с остальным тоже можно будет разобраться.

– Вы собираетесь меня убить? – спрашиваю прямо. Мне ни к чему тратить драгоценное время.

Лицо ее вмиг изменяется, и Мира растеряно смотрит на брата, который, как мне кажется, удивлен, пусть и пытается этого не показывать.

– Почему вы так решили? – спрашивает он сухо, без какой-либо жизни в голосе. С каждой дополнительной минутой рядом с ним мне кажется, что Томас и правда дорогая фарфоровая кукла.

Я решаюсь одарить их усмешкой. Они глупые или притворяются? А может, я проспала момент, когда похищение людей стало нормой? Молча жду, пока до них дойдет, но молчание затягивается, и я спрашиваю еще раз, отказываясь объяснять причины своего вопроса:

– Так да или нет?

– Нет! – не сдерживается Мира.– Конечно, нет! Ты здесь желанный гость. Мы так давно тебя ждали…

В отличие от брата, она обращается ко мне неформально. Может, думает, что так быстрее вотрется в доверие? Мне же абсолютно все равно. Главное, что я получила ответ хотя бы на один из миллиона вопросов, и надеюсь, он правдивый. Но что значит меня ждали? Зачем? Для чего?

Надеясь, что звание желанного гостя дает мне хоть какие-то преимущества, решаюсь сказать:

– У меня забрали кольца. Они мне нужны, – я обращаюсь к Мире, ведь Томас, словно запрограммированный робот, выдает одинаковые ответы.

– Все вернем, – уверяет она и подает руку, помогая подняться.– Но после экскурсии, ладно? Меня назначили твоим личным телохранителем, а Том должен все объяснить. Ближайшее время ты будешь под нашей опекой.

Телохранителем? Я видела, как Мира растолкала тех громил у входа, и у меня нет сомнений в ее способностях, но зачем мне охрана? Делаю вдох, трогая пальцы и пытаясь успокоиться. Мысли летают в голове, как пчелы в улье, из-за чего она начинает болеть. Как говорится, утро начинается не с кофе, хотя я даже не уверена, что сейчас утро. Я вообще ни в чем не уверена, и эти двое с каждой секундой раздражают меня все больше. Однако они не пытаются причинить мне вред, пообещали ответить на все вопросы и вернуть кольца. Именно поэтому принимаю шелковые перчатки из рук Томаса, который равнодушно рассмотрел мои шрамы, прежде чем их отдать, и выхожу вслед за ними из комнаты. Не знаю, что ждет меня снаружи и что именно они собираются мне рассказать, но предчувствие у меня совсем не хорошее.

Глава 6

В такие моменты, как сейчас, я всегда мысленно возвращаюсь в старую, но когда-то уютную квартирку в маленьком городе. Вспоминаю свою комнату, розовый ковер с пятном, которое не удалось отстирать, игрушку медведя, которую мне подарил мальчик из школы, фотографии на стене и маму. Кажется, тогда я была совсем другим человеком.

В ночь после ее смерти не спалось. Раз за разом крутила одно– единственное кольцо на пальце и смотрела в непроглядную темноту комнаты. Я не могла думать ни о чем, кроме ее измученного бледного лица в последний день, когда мы виделись. Диагноз мне отказались говорить как врачи, так и мама с отчимом. Они считали, что не стоит еще больше пугать ребенка и лишь говорили: «Все будет хорошо!», словно у них заела пластинка. Но хорошо не стало. Мама скончалась в муках, а мне даже не дали попрощаться. Лишь чуть позже Женя передал ее кольцо, которое стало последним напоминанием о моей когда-то нормальной жизни. Глотая слезы, я ненавидела себя за то, что в глубине души верила каждый гребаный раз, когда мне говорили, что «все хорошо». Я хотела в это верить.

Но одной верой человека не спасти. И вот мне четырнадцать, я лишилась мамы и осталась под опекой отчима. Но опекуном он оказался так себе.

На похоронах я боролась с желанием послать куда подальше каждого, кто пытался меня утешить. Они говорили то же самое, что и врачи. Тот день до сих пор ассоциируется с головной болью от разнообразия приторных духов разных тетушек, которые меня обнимали.

Первую неделю с похорон мы с Женей не разговаривали. Причины его молчания неизвестны, но а мне с трудом давался каждый звук. В гробовой тишине мы завтракали, ехали до школы, убирались дома. С одной стороны, мне хотелось поговорить с ним, ведь отчим переживал тоже самое, что и я, это была наша общая боль. Верилось, что, обсудив все, нам обоим хоть на немного станет легче. Но я не решалась. У него были такие пустые глаза, будто он умер вместе с ней.

Мы делали вид, что живем, но на жизнь это похоже не было. Исчезли разговоры за ужином, обсуждение новостей, слова в принципе. В квартире витала давящая тишина.

Но спустя время, которое показалось мне ужасно долгим, он зашел ко мне в комнату, когда я делала уроки по скучной математике, и сел на кровать. Сначала отчим молчал, рассматривал обои и мебель, будто никогда этого не видел, а я не хотела его тревожить. Но потом меня ждал увлекательный рассказ про счета в банке, о которых мама поведала ему. Но не мне.

– Понимаешь, у нас сейчас проблемы с финансами. На лечение Дианы ушли все сбережения, – он запнулся, его голос казался совершенно незнакомым. – А через несколько лет ты заканчиваешь школу, я не уверен, что успею заработать на твою учебу. Нам бы сейчас очень помогли эти деньги.

– Я все понимаю, но я не знаю ни о каких счетах. Мама ничего не успела мне рассказать.

Мой тихий и спокойный тон не внушил ему доверия.

– Возможно, ты считаешь, что достаточно взрослая, чтобы сама распоряжаться этими деньгами, но ведь я не чужой тебе человек. Нам и правда скоро может стать очень нелегко.

– Пап, – это слово эхом отозвалось в сознании, вызывая противоречивые чувства, – я ничего не знаю о деньгах.

– Ты врешь!

Жгучая боль обожгла щеку, а я даже не сразу поняла, что произошло. Он никогда раньше меня не бил.

Женя хлопнул дверью и ушел. В тот вечер еще не было осознания, насколько все плохо, насколько губительно чувство одиночества и что слезами ничего не исправишь. Но со временем отчим научил меня терпеть и молчать, а жизнь – спасаться и думать. Это и сделало меня той, кто я сейчас.

Рассматривая расписной потолок рядом с молчаливым Томасом, пока Мира куда-то ушла, снова думаю, что, если заплачу сейчас, ничего не изменится. Они не вернут меня домой, отчим не оставит в покое, а шрамы сами собой не исчезнут. Слезы бесят людей. За них можно и получить.

Кручу на пальце мамино кольцо, без которого я отказалась куда-либо идти, и чувствую, как паника немного отпускает.

Если хотя бы попытаться размышлять логически, то я явно в каком-то совершенно необычном месте. Были рассмотрены такие варианты, как кома, глубокий сон, возможно, смерть, галлюцинации. Правда, я не в восторге ни от одного из них, но не знаю, как иначе объяснить происходящее.

Том вывел меня в холл, чтобы подождать Миру, пока та о чем-то толкует с громилами. Первое, что я замечаю, оказавшись вне комнаты, – это странный запах. Он чувствовался и ранее, но сейчас стал сильнее. Не могу назвать его приятным, но и отвращения не ощущаю. Скорее необъяснимый трепет. Пахнет горчицей, медом и дымом одновременно, будто кто-то неудачно экспериментировал с продуктами.

От толстых каменных стен веет холодом, и я поневоле ежусь. Мне виден длинный коридор с рядом дверей. Если здесь столько комнат, страшно представить, скольких человек они могут еще похитить. Может, я действительно не одна такая? Однако чутье говорит иначе. Кроме нас с Томом, вокруг ни души. Этот огромный замок кажется абсолютно пустым, даже мертвым. Ко мне постепенно возвращаются мысли о ритуале. Они сказали, что не желают моей смерти, но с чего бы мне им верить? Хуже всего то, что единственным верным решением сейчас будет молча следовать указаниям. Шансы сбежать все равно равны нулю. Тем более, после того, что я видела.

На потолке вокруг огромной люстры изображены люди. Это отдаленно напоминает росписи в храмах, но больше похоже на рисунки ребенка, который еще не решил, каким цветом ему больше нравится рисовать. Мужчины и женщины имеют кожу разного оттенка, неестественный цвет волос и глаз, рога. В их ногах уместились маленькие звери, будто заимствованные из детских фантазий. Большие черные зайцы с огромным количеством глаз и длинными когтями, существа, похожие на кусок засохшей грязи, смесь паука и кошки, а еще много других созданий, глядя на которые даже не возникает ассоциаций. У голов людей летают маленькие голые создания, похожие на фей. Кому-то они надевают корону, кого-то заплетают или расчесывают. Но больше всего настораживает то, что кажется, будто картина шевелится.

Я протираю глаза, пытаясь определить, насколько уже сошла с ума, но Томас лишь усмехается.

– Вам не кажется, – юноша тоже поднимает голову.– Но камень – неудачный материал для рисования, он ограничивает движение. Поэтому заметно картина изменится только к первому снегопаду.

Он делает несколько шагов в мою сторону и продолжает:

– Здесь изображены советники королей. Каждый год выборы правителя довольно волнительный процесс для всех нас, однако новому владельцу трона хуже всего. Поэтому и существует Сенат. Чтобы поддерживать и направлять новых лидеров, быть для них надежной опорой. Разумеется, когда такая власть неожиданно сваливается на голову, любой первое время будет в растерянности. Не каждому хватает опыта, чтобы вести королевские дела, но Сенат заботится о правителях, даруя им свой многолетний опыт.– Томас незаметно поправляет мое платье и снова выдает подобие улыбки.– Чуть позже и вы с ними встретитесь.

Он говорит тихо, даже успокаивающе, но я лишь смотрю, как зачарованная, на потолок, стараясь не забывать дышать.

Картина и правда шевелится.

Как часто я читала о подобном в детстве. Но одно дело читать и представлять невероятное в голове, а совсем другое– видеть своими глазами. Разум отказывается верить в происходящее, все еще склоняясь к тому, что я сошла с ума, но сердце считает иначе.

Как и все знакомые мне девчонки, в детстве я мечтала попасть в школу волшебства. На переменах в начальных классах мы играли в волшебниц. Изучали заклинания и пытались практиковать их на непослушных мальчиках, которые отбирали наши палочки. У каждой уважающей себя волшебницы моего детства была записная книжка, сделанная своими руками. Помню, как мама разводила кофе в воде и бережно опускала туда листы, чтобы придать им пожелтевший вид. Ту тетрадь я чаще нюхала, чем использовала по назначению. Возможно, она вместе с волшебной палочкой все еще где-то валяется в квартире, о существовании которой я стараюсь забыть.

Но мне уже давно не десять, и даже если какая-то часть меня способна принять факт существования магии, это не значит, что в реальности все так же славно, как в моих детских фантазиях. Я ничего об этом не знаю. Черт возьми, да я ведь нахожусь непонятно где и непонятно зачем, зато уже увидела дракона и живой потолок. Это совсем не хороший знак! Томас сказал «короли»? Я попала назад, в прошлое, или проспала момент, когда человечество свернуло не туда? И все же, я не тупая. Его намек стал первым кусочком в огромном пазле из вопросов и тайн. Хочется спросить, правдива ли моя догадка, но слишком боюсь получить положительный ответ. Вот бы просто проснуться.

– Извиняюсь за задержку, – Мира появляется совершенно бесшумно. Я даже не уверена, пришла ли она только сейчас или уже стоит здесь какое-то время. – Томас?

Он раздраженно кивает и просит следовать за ним, я повинуюсь. Изучаю живые картины и жуткие каменные статуи, периодически встречающиеся на пути. Голые люди в странных позах будто пытаются что-то прокричать, но все, что я слышу, – это шаги наших ног.

Долго идти не пришлось, и совсем скоро передо мной распахнулись высокие двойные двери. В центре огромной комнаты стоял один-единственный стол. Он прогибался от количества еды, а я наконец вспомнила, как давно, оказывается, не ела. В животе неприятно заурчало, и это не укрылось от внимательного Томаса.

– Виктория, прошу ко столу. Это все для вас.

– Я столько не съем, – стараюсь отказаться от предложения, боясь, что меня могут отравить, хотя внутри уже все сжимается от голода.

– Это и не требуется.

Эти двое отходят назад и встают по обе стороны от дверей. Растеряно провожаю их взглядом и получаю кивок от Томаса. У дальней стены впервые замечаю людей. Изначально мне показалось, что это тоже статуи, если бы не пугающая улыбка на лицах каждого из них. Статуи не улыбались, они кричали. Насчитала пятнадцать человек. Они неподвижно стоят ровной линией, смотря перед собой и безжизненно улыбаясь. Люди похожи на меня, но все равно другие. Их волосы, телосложение, цвет глаз не совсем человеческие. Сейчас я даже сомневаюсь, что это люди. Но больше всего пугает абсолютная тишина. Находясь в комнате с кучей людей, я слышу лишь собственное дыхание.