Текст книги "Военный сборник. Рассказы для участников Специальной военной операции. Выпуск 1"

Св. праведный Иоанн Кронштадтский
Слово пастыря на Новый 1906 год

Начинаем, Божиею милостью, новый 1906-й год. Тысяча девятьсот пятый, злополучный, прошел, и дай Бог, чтобы никакие беды, бывшие в прошлом году, – в наступающем году не повторялись, так как они означились безчисленными потерями всякого рода, смертию многих верных сынов России, безмерными скорбями, стонами и рыданиями братий и сестер наших. Да будет же начавшийся год новым, полным Божией милости к нам, – временем покаяния и исправления, годом обновления нравственного; постараемся быть достойными того.

Обращаю к себе и к вам совет и повеление Апостола – отложить прежний образ жизни ветхого человека, истлевающего в обольстительных похотях, и обновиться духом ума вашего и облечься в нового человека, созданного по Богу (по образу Божию) в праведности и святости истины (Ефес. 4:22–24).

Новый год для нас пока только по числу таков, а не по существу дела, потому что все мы остаемся старыми, со старой закваской страстей, наклонностей, привычек, – и не облеклись в нового человека.

Обновленное, нетленное святое человечество, жившее и подвизавшееся прежде и скончавшееся – пребывает в новом нетленном мире, на небе, где уже нет греха, и где вечно царствует правда и мир и радость во святом Духе (Рим. 14:17). Мы должны подражать ему. И так в новый год прилично вести речь о обновлении человеческого рода. А когда идет речь о обновлении, то предполагается, что оно до крайности обветшало, растлело, воссмердело всякими грехами и не достойно общения с Богом: ибо какое общение света со тьмой (Кор. 6:14)?

Нет страха Божия пред глазами их (Пс. 35:2); (Рим. 3:10–18). Вот мрачная картина растления человечества прежде пришествия в мир Христа Спасителя. Нет на ней светлого места, на котором мог бы спокойно и с внутренним удовлетворением остановиться взор беспристрастного, благочестивого наблюдателя, – одни черные краски.

Нынешние люди в большинстве не лучше древнего мира, несмотря на обновительные начала, положенные в них Евангелием и Церковью; человечество стало разлагающимся или уже разложившимся трупом, о котором Господь сказал: где труп – там соберутся орлы (Лк. 17:37), указывая этим на Свое славное страшное Второе пришествие со всеми святыми Ангелами, свидетелями всей жизни человеческой.

Тогда-то исполнится во всей силе, широте и долготе истинное слово Христа Бога: се творю все новое (Апк. 21:5). Всякая скверна греха будет навеки удалена из Царствия Божия, и настанет царство одной правды: не войдет в него ничто нечистое, и никто, преданный мерзости и лжи, а только те, которые написаны у Агнца в книге жизни (Апк. 21:27). Итак, с новым годом!

Христианину нужно ежедневное обновление, чрез тайное покаяние, потому что всех растлевает грех, обольщающий нас бесчисленными миражами и прелестями своими: кто во Христе, тот новая тварь (Кор. 5:17). Аминь.

Случайность

Вечерело. Ослепительный диск солнца стал заметно терять свою яркость. Полуденная жара спала. Высоко в небе появились орлы. Над головами все чаще проносились быстрокрылые рябки и зуйки. Засуетились слепни, стрекозы и жуки. Своим жужжанием они, казалось, пробудили от дневной спячки обитателей горно-пустынной местности Афганистана: ящериц, скорпионов, фаланг и змей. Можно было уже не щурясь смотреть на бледно-голубое небо, на островерхие снежные шапки далеких гор на границе с Пакистаном, и вдыхая полной грудью ощущать запах отцветающих полевых трав.

Мотострелковая бригада закончила проведение частных боевых действий в провинции Нангархар. Несмотря на активное сопротивление банды Равшанулло, которая, по данным разведки, насчитывала около 200 человек, подразделениям бригады удалось выполнить боевую задачу по ее уничтожению без серьезных потерь. Вертушки увезли в госпитали двенадцать раненых. Командир доложил в штаб армии о неукоснительном выполнении указания по минимизации потерь.

Мотострелковые и другие подразделения, словно ручейки, стекающие в реку, но раздумывающие, как легче добраться до спасительного русла, чтобы не растерять свою силу в песках, медленно прибывали в район сосредоточения колонн. Оттуда, отправив вперед мощный отряд обеспечения движения, всем подразделениям бригады предстояло длинной многокилометровой кишкой выдвинуться к месту постоянной дислокации.

В местах расположения подразделений и частей царила суета: проверялось оружие, собирались палатки, имущество укреплялось на боевые машины и укладывалось в грузовики, осматривалась экипировка личного состава. В общем, делалось все, чтобы в радостном настроении покинуть место боевых действий. Для каждого солдата и офицера тяжелые, опасные сутки пребывания в Афганистане заканчивались правом на очередной миг, день жизни или дольше.

В душе каждый ликовал и был рад вернуться в ставшую родным домом бригаду. Здесь можно было привычно растянуться на жесткой койке в душном модуле-казарме, промаршировать под палящим солнцем с обнаженным торсом и с полотенцем на шее в столовую, чтобы отведать там испеченного в бригадной пекарне хрустящего хлеба с плавающим в блюдце сливочным маслом, потом съесть сухой кусок безвкусной рыбы с пшенной кашей, запивая ее горячим чаем с отдаленными признаками сахара, попадающего в котел в очень малых количествах. В общем, возвратиться к повседневной жизни боевого соединения в чужой, но ставшей уже близкой и понятной восточной стране.

Мотострелковая рота капитана Гордеева одной из первых прибыла на место сосредоточения. Делать практически было нечего. Предстояло ждать другие роты батальона. Солдаты разлеглись на БМП-2. Кто-то дремал, кто-то обсуждал итоги прошедших боев, кто-то думал о будущей жизни на Родине после армии, многие просто курили, разглядывая негостеприимную местность. Некоторые солдаты бродили от машины к машине, перебрасываясь репликами, заводя разговоры с друзьями, окликая земляков.

Вскоре подъехали БМП роты капитана Мамлеева. Свои машины по указанию комбата командир поставил в затылок к БМП Гордеевской роты, выстроенным в шеренгу. Суеты и шуму прибавилось. Вновь подъехавшие были более разговорчивыми и возбужденными. К ним подходили бойцы других подразделений послушать об их подвигах, которые они совершили вместе с десантниками штурмового батальона при прочесывании в зеленке вблизи селения Аргулак.

Командир боевой машины роты Мамлеева сержант Черных был героем дня. Именно его экипаж поддержал наступление десантников, метким огнем уничтожив два расчета ДШК духов. Его по-дружески приветствовали, подбадривали, хвалили, но он вяло реагировал на такое повышенное внимание к себе сослуживцев, был печально-сосредоточенным, даже угрюмым.

– Что с тобой, Володька? – спросил подошедший к нему невысокого роста белобрысый крепыш сержант Свиридов и хлопнул товарища по плечу.

Они были земляки, из одного района Владимирской области. Его БМП стояла как раз впереди машины Черных.

– Что-то вид у тебя больно уж не геройский, хотя слышал, ты сегодня был на высоте!

– Так, вроде бы ничего, все прошло нормально, – нехотя произнес сержант, – но плохо мне почему-то, Ваня. С утра такое чувство, что будто внутри что-то оборвалось, – он показал рукой на место под сердцем.

– А может, ты заболел?

– Да нет же, со здоровьем все в порядке, но муторно как-то, не по себе, что-то тяготит.

– Может быть, совесть мучает за то, что ты расстрелял людей?

– Да нет, это что, в первый раз что ли? Здесь что-то другое, а вот что, понять не могу. Какое-то чувство тревоги, как будто надвигается что-то тяжелое и страшное. Непонятно, что это такое. Вдруг из дома весть нехорошая придет?

Друзья одновременно посмотрели на север, где в тысячах километрах отсюда, за горами, пустынями, степями и лесами, была их Родина. Остроконечные серо-коричневые пики ближайшего горного хребта, словно гребешком с поломанными зубцами, вычерчивали на небесно-голубом небосводе темно-коричневую линию. Ниже нее отчетливо виднелась зелень лесов и кустарников, окутавшая горы, долины и ущелья, и опустившаяся до самого подножья, желтые пески и красная глина которого раскрасили весь горизонт в свои цвета.

– Устал ты, наверное, братишка. Но ничего, скоро уже дембель. Еще месяц-другой – и домой. Крепись!

– Да и так вроде бы стараюсь гнать от себя хандру, да вот сегодня меня совсем скрутило. Мочи нет.

– У меня, Володя, от подобных случаев есть два амулета. – Свиридов осторожно огляделся, увидел, что замполит роты далеко, и доверительно сказал другу: – Ты знаешь, моя бабка, когда я уезжал в Афган, дала мне крестик, я его в военном билете под обложкой ношу, и ленточку, а на ней написан 90-й псалом из Библии. Он называется «Живый в помощи Вышняго». Я ленточку эту зашил в брюки на поясе.

– Ну и что, помогает?

– Кто его знает? Думаю, помогает. Бабка сказала: «Держи эти Божии обереги, Ванька, всегда при себе. Они тебе на войне помогут. А когда тяжело тебе будет, и всякие мысли поганые начнут одолевать, читай всякий раз молитву „Отче наш“, тогда никакая пуля или снаряд врага тебя не поразят». Я уж хотел посмеяться над словами своей старенькой бабки, но мать так пронзительно на меня взглянула, словно кипятком ошпарила. Она на бабкины слова ничего не сказала, все-таки член партии, и не смотри, что на ферме работает, но у нее слезы покатились из глаз. Я и сам выдержать не смог. Все тревоги да волнения, что накопились до отправки сюда, меня разом оставили, и я как ребенок расплакался. Знаешь, настолько сильные переживания были, что рассказываю тебе сейчас об этом и представляю мать в ее старом крепдешиновом платьице, как она перебирает пальцами платок, подаренный еще покойным батей. И слова ее как наяву слышу: «Ты, сынок, слушай бабушку, она своими молитвами сохранила жизнь нашему деду. Хоть и немного он прожил после войны, но все-таки пришел с нее, хотя и тяжелораненым. Бог всегда помогает тем, кто к нему обращается. Все в руках Божьих». Я, кстати, по бабкиному настоянию еще Иисусову молитву выучил.

– А у меня, Ваня, в семье все атеисты, – выдохнул с тоской Владимир. – Перед отправкой в армию все родичи напутствовали наперебой, объясняли, рассказывали что надо делать в той или иной ситуации. Отец говорил: «Ты смотри не высовывайся. Не лезь на рожон, не ищи лиха. Скажут – иди, не скажут – делай на своем месте то, что положено…»

– Сержант Черных, – раздался голос командира роты, – ко мне!

– Давай, земеля, иди, все будет нормально. Не хандри.

Повернувшись, Свиридов увидел, что пушка машины сержанта Черных опущена и смотрит в его БМП.

– Володя, ты хобот-то подними! – крикнул он вдогонку земляку.

– Хорошо!

«Ну, наводчик хренов, я этому ротозею репу все-таки начищу», – подумал Черных о своем наводчике, рядовом Иванове. Шаркающей походкой сержант неспешно, слегка ссутулившись, направился к головной машине. Там стояла группа офицеров роты во главе с командиром. Когда сержант подошел, зампотех докладывал о порядке эвакуации подорвавшейся на мине БМП.

– Черных, проверь вооружение, чтобы все пушки были разряжены, стояли на предохранителях, и стволы, как обычно, вверх. Проследи внимательно, Володя. Понятно?

Командира взвода утром легко ранило осколком от разорвавшегося PC[29]29
  PC – реактивный снаряд.


[Закрыть], и его увезли вертушкой в бригаду. Сержанта Черных он оставил за себя.

– Будет сделано, товарищ капитан.

– Что с тобой? Ты не ранен?

– Да нет, все нормально.

– Какой-то вид у тебя неважный! А я тебя решил к правительственной награде представить. Ты молодец! Медаль очередную получишь.

– Спасибо, товарищ капитан.

– Да тебе спасибо! Служи и дальше так же достойно. Осталось немного уже. Давай, иди работай.

Сержант начал ходить от одной машины к другой, спрашивая командиров БМП все ли в порядке. На некоторые он взбирался сам, заглядывал в люки, лично проверял готовность. Командиры и механики беззлобно покрикивали на мотострелков, чтобы они быстрее заканчивали раскладку имущества и экипировку по местам.

Сержант Свиридов, проверив готовность машины к маршу, решил растянуться на своем любимом месте на броне у башни, понежиться под неярким вечерним солнышком. Но место уже было почему-то занято длинноногим и долговязым ефрейтором Дудко. Другие привычные места впереди башни тоже были заняты сослуживцами.

«Оборзел парень вконец, – подумал он, хотя с этим добрым и отзывчивым украинцем они были одного призыва, – командира уже перестал уважать».

Он хотел было прогнать парня с места, но передумал. Ефрейтор спал как младенец, с детской мечтательной улыбкой, положив голову на горячее тело башни. Он разбросал на полтрансмиссии длинные ноги, между которыми предусмотрительно положил свой РД, лифчик и автомат. «Наверное, дивчина ему снится, – подумал Иван. – Ладно, пусть спит, скоро все равно будить придется». Слева от ефрейтора примостился маленький и щупленький рядовой Галимзянов, в его кулаке дымился бычок «Примы», который он держал у самых губ. Казалось, он раскуривал сигарету, внимательно глядя в сторону гор и иногда загадочно улыбаясь чему-то своему. Младший сержант Мамбетов, большой как скала, стоял перед ним и рассказывал анекдоты вихрастому рыжему белорусу рядовому Смедовичу. Он говорил довольно громко, чтобы его слышали не только сидящие на броне, но и стоящие рядом. Время от времени вокруг машины раздавались взрывы хохота.

Свиридов спрыгнул с брони. Надо было пойти и доложить своему взводному о готовности к движению.

«Хорошо им, веселое настроение, а меня внутри кошки скребут», – с завистью подумал Черных, подходя к своей БМП, стоящей в затылок машине Свиридова.

В этом всеобщем радостно-возбужденном состоянии бойцов ему было одиноко и тоскливо. Неожиданно захотелось оказаться дома, рядом с матерью, упасть ей, как в детстве, на грудь и выплакаться. Хотелось вновь с ребятами побежать на речку, на которую летним утром было больно смотреть, так она сверкала на солнце. Сгибаясь и выгибаясь как лист железа, она ходила складками, когда от берега отплывали лодки с полусонными рыбаками. Каждую минуту слышались чистые посвисты иволги, ее влажный, как из дудки извлеченный звук пропитывал окрестность. Владимир даже зажмурился от ощущения остроты воспоминаний.

«Ничего, осталось-то всего два месяца, и домой, – подбодрил он себя, – надо заканчивать проверку и доложить ротному. Осталась только моя машина». Он посмотрел на нее и увидел серебристую нитку проволоки, спадающую на гусеницу. «Ну, точно, как змея», – решил он.

Поднимаясь на броню, он вспомнил свою первую встречу со змеей в лесу. Всходило солнце, и землю покрывала длинная, мокрая от росы, пятнистая тень деревьев. Тени были не черного, а темно-серого цвета, как промокший войлок. Опьяняющее благоухание утра, казалось, исходило именно от этих отсыревших теней на земле с продолговатыми просветами, похожими на пальцы его пятилетней сестренки. Вдруг струйка ртути, такая же, как капли росы в траве, потекла в нескольких шагах от него. Она текла, текла, но земля ее не впитывала. Неожиданно резким движением струйка метнулась в сторону и скрылась. Это была медянка…

Начальник штаба оперативной группы бригады майор Нестеров вместе с комбригом ехал к заместителю командующего армией на доклад. Он сидел на своем привычном месте над люком механика водителя БТР и ел тушенку с хлебом. Комбриг был не в духе.

– Товарищ подполковник, что-то случилось?

– Случилось, случилось! Пока ничего не произошло, но чует мое сердце, сейчас генерал устроит разнос.

– Это за что же вас ругать? Все задачи операции мы выполнили, боевые действия прошли без 200-х[30]30
  Кодовое название погибших.


[Закрыть].

– Ты сплюнь, тоже мне пророк. Когда в бригаде будем все, вот тогда и сможем отрапортовать. Впереди еще путь в обратном направлении, и здесь может быть все, что угодно.

– Вряд ли, товарищ подполковник, нас ждут сюрпризы со стороны духов. Они сейчас откатились далеко в горы и не посмеют после такого разгрома что-либо серьезное предпринять. Хотя, конечно, вы правы. Загадывать ничего наперед нельзя.

БТР начал подъем на горку, где располагались шеренги машин мотострелкового батальона. Вдруг машина заглохла.

– Ну, что там у тебя? – рыкнул комбриг механику-водителю.

Нестеров также наклонился и краем глаза увидел приклеенную к верху лобового стекла водителя маленькую иконку какого-то святого, запаянную в пластмассу.

«Рискованный парень, – подумал майор, – наверняка замполит никогда не садился на сиденье механика-водителя». Машина надрывно урчала двигателями, но не могла преодолеть крутого подъема.

– Товарищ подполковник, мы сейчас преодолеем его с разбега, – произнес виновато солдат.

– Давай, сынок, быстрее. Я уже вижу, как генерал смотрит на часы. В это время сержант Черных, взобравшись на броню, сел на место командира. Находясь все еще под влиянием нахлынувших воспоминаний, он занял место наводчика, хотел поворотной рукояткой поднять пушку. Его рука скользнула по пульту управления стрельбой, указательный палец непроизвольно нажал на кнопку. Раздалась короткая очередь, и два тридцатимиллиметровых разрывных снаряда вылетели из ствола скорострельной пушки. Орудие оказалось заряженным.

В доли секунды Черных осознал, что произошло непоправимое. Крики и стоны огласили воздух. «Не может быть! Не может быть! Это сон!» – твердил он самому себе. Сержант стал медленно вылезать из люка боевой машины. Едва он высунул голову на уровень глаз, то увидел развернувшуюся перед ним картину ужасной бойни. В шести метрах впереди царило что-то невообразимое. Его глаза заволокло пеленой…

Сержант Свиридов только успел забраться на броню соседнего БМП, чтобы взять у товарищей банку тушенки из неприкосновенного запаса, как вдруг воздух раскололи щелкающие звуки выстрелов, заставив его пригнуться к башне. Он обернулся и посмотрел на свою БМП.

Ефрейтор Дудко оставался лежать в том же положении, в каком он видел его в последний раз спящим. Его голова словно бритвой была срезана по уровню башни до челюстей. Рядовой Мамбетов, без обеих ног, валялся в луже крови и истошно кричал, выпучив глаза, еще не осознавая до конца, что произошло. Взгляд сержанта опустился вниз: правая нога Мамбетова, удивительно длинная, в ботинке без штанины, неестественно ярко белела на фоне грязно-рыжего песка впереди машины. Другая нога, в штанине, оторванная ниже колена, лежала чуть впереди на трансмиссии. Острие белоснежной кости торчало из розоватого мяса. На груди ефрейтора Дудко, неестественно вывернутая, лежала рука с сигаретой в маленькой сжатой кисти. «Боже! Это же рука Галимзянова!» Еще один солдат, Свиридов даже не узнал его, стоял на коленях. Из его груди фонтаном лилась пузырящаяся кровь. Он громко и надрывно стонал, заваливаясь на бок. Бездыханное тело Смедовича – его сержант узнал по пепельно-белой шевелюре – висело на пушке, охватив ее. Его белесые куртка и брюки, казалось, были сделаны из лакмусовой бумаги. Они на глазах окрашивались красным цветом, который расползался по одежде и выливался на броню в виде буровато-алых ручейков.

– Быстро промедол![31]31
  Тримеперидин (Промедол) – наркотический анальгетик. Разработан в начале 50-х годов в СССР в ходе исследования родственного препарата петидин. По влиянию на центральную нервную систему (ЦНС) промедол близок к морфину; он уменьшает восприятие ЦНС болевых импульсов, угнетает условные рефлексы. Подобно другим анальгетикам понижает суммационную способность ЦНС, усиливает анестезирующее действие новокаина и других местных анестетиков. Оказывает снотворное влияние (преимущественно в связи со снятием болевого синдрома).


[Закрыть] – истошно закричал комвзвода, появившийся словно из-под земли. Свиридов вышел из секундного оцепенения, спрыгнул на землю и успел подхватить падающего с брони солдата.

Солдаты бросились к БМП Черных и вытащили его из люка. Сержант не сопротивлялся, он все еще не верил в то, что произошло.

Ему казалось, что это просто сон, ему все приснилось. Вот он сейчас проснется, все возвратится в прежнее состояние, и жизнь продолжится. Так же ярко будет светить солнце, также будут сверкать снежные шапки далеких гор, щебетать птицы, жужжать насекомые, весело смеяться товарищи. Он и они будут жить на земле. Во всяком случае, он не будет виновным в их смерти.

Владимир, с остекленевшими глазами, пока его тащили куда-то, как ему казалось, по воздуху, взирал на стоящую впереди машину, людей, копошившихся на ней и вокруг нее, и тупо твердил: «Простите меня, я не хотел! Не знаю, как это произошло! Я не хотел!»

БТР комбрига во время стрельбы как раз преодолел гребень холма. На лицо и бутерброд майора Нестерова попали части слизистого красноватого вещества.

– Не понял?! – произнес вслух майор. – Это что же, мозги?

Они были метрах в тридцати от машины. Комбриг спрыгнул и побежал к БМП. Весь лагерь зашевелился, как гигантский муравейник.

Майор Нестеров остался сидеть на БТРе, обозревая сверху, что творилось у мотострелков. Подошел заместитель командующего армией. В считанные минуты он построил весь личный состав бригады перед шеренгой роты. Стонов раненых уже не было слышно. Мамбетов, получив несколько доз промедола, не двигался. Он безжизненно лежал, широко раскрыв удивленные глаза. Он как бы обращался ко всем присутствующим с вопросом: «Братцы, что же это со мной?» Врачи и фельдшеры перевязывали култышки его ног и оказывали помощь другим раненым, поскальзываясь на липкой крови, которая маленькими струйками стекала по трансмиссии на землю.

Генерал встал перед строем.

– Видите, товарищи офицеры и солдаты, что случается, когда не соблюдаются элементарные меры безопасности, когда люди проявляют халатность и расхлябанность, теряют контроль над собой…

Он говорил недолго, но так, что каждым словом, будто гвозди молотком, вбивал в сознание присутствующих понимание ответственности за каждое действие, совершаемое на войне. Тишина стояла гробовая. Его зычный баритон разносился далеко над песками. Ошеломленные увиденным, притихшие, грязные, уставшие люди в камуфляжах, серо-коричневых от пыли, безмолвно смотрели на трансмиссию боевой машины.

Чтобы всем была видна картина безумной бойни, генерал провел всю бригаду несколько раз вокруг БМП.

Подъехала машина медицинской помощи. Убитых и раненых стали переносить в нее. Все молчали.

Неожиданно в скорбной тишине чуть в стороне от рокового БМП раздался протяжный, вибрирующий стон. Окруженный офицерами и солдатами там стоял сержант Черных. Он мотал опущенной головой, пытаясь удариться ею о броню. Солдаты схватили его за руки. Он поднял голову, лицо его было белым как полотно. Окинув окружающих отсутствующим взором, он громко зарыдал.

В бригаду все возвращались подавленные. Комбриг всю дорогу молчал, только изредка давал краткие распоряжения по связи. Обстрелов колонны по пути движения не было, как будто духи узнали о происшедшем и остались удовлетворены итогом боевых действий. Майор Нестеров предавался невеселым размышлениям о жизни и смерти. Событие глубоко потрясло его. Он рассуждал о смысле жизни, думал о ее скоротечности и порой бессмысленном окончании. Как иногда глупо и нелепо в человеческой жизни осуществляется переход в иной мир. Как судьба играет жизнями людей, одним давая шанс жить долго и счастливо, другим – погибнуть почти в начале жизненного пути. Почему такая несправедливость присутствует в мире?

Когда они прибыли в бригаду, комбриг неожиданно повернулся к майору и тихим голосом сказал:

– Ты знаешь, майор, не заглохни наш БТР на пригорке, мы оказались бы как раз на линии стрельбы пушки! А значит, сейчас были бы с тобой в морге!

– Я тоже понял это.

Майор с трудом проглотил навернувшийся комок липкой слюны и поник головой. Его взгляд упал вниз на механика-водителя. Тот держал в руках пластиковую иконку.

– Это святой Николай, Мир Ликийских чудотворец, товарищ майор!

– Значит, это он сотворил чудо!

Глаза Николая Чудотворца укоризненно и вопросительно смотрели на майора. Некоторое время он не мог отвести взгляд от иконы. И вдруг они, не сговариваясь, вместе с механиком перекрестились.

P.S. Сержант Черных за неумышленное убийство четырех и ранение трех военнослужащих был осужден военным трибуналом на 10 лет лишения свободы. Через пять лет страна, отправившая его на войну, так же неожиданно и нелепо погибла. Он был освобожден из тюрьмы.