Текст книги "Шесть дней в сентябре"

– Интересно, – задумчиво произнес Олег, – месть за что?

– А ни за что конкретно. За войну, за то, что наших там режут, за то, что они чеченцы.

– Ты сам с ними разговаривал?

– И я, и следователь наш. – Архаров сплюнул и повторил устало и зло: – Ни хрена они не знают. Только еще больше нас ненавидят… И вообще, на хрен они тебе нужны? Понаехали тут, взрывают, по подвалам из-за них тут шурши… Когда этот Саид тут приземлился, я ему помогал бумаги оформлять, бегал по службам. Он несчастный такой был. А потом освоился, один ларек открыл, другой, квартиру купил, другую и стал сюда родственников свозить. Они же как тараканы: где один появится, жди других.

– Сильно они тебе мешали?

Архаров весь ощерился:

– Ты из меня фашиста не делай! А из них жертв невинных… Не надо. На моем участке в школе детишки наркоту уже не курят, на игле все. А до приезда этих здесь ни о чем таком и не слыхивали. Так-то.

– Я и не делаю, – грустно сказал Олег. Он засунул руки поглубже в карман. – Спасибо за помощь.

Архаров только ладонью махнул. Не простившись, повернулся, пошел усталой походкой к заждавшимся его женщинам.

Олег двинулся в противоположном направлении.

Выйдя из-под арки, огляделся, заметив недалеко автобусную остановку, подошел к ней. На желтом прямоугольнике были обозначены номера маршрутов. Задрав голову, Олег почитал, счастливо засмеялся. Пока все сходилось.

В коридоре перед палатой никого не было. И хотя в регистратуре сказали, что доступ к больному Дениеву только с разрешения главврача, как раз сейчас совершающего обход хирургического отделения, но не Ольге же за ним бегать! «Не моя вина, что у них тут порядка нет», – так решила будущий следователь, а пока стажер и студент выпускного курса юридического факультета Ольга Рябинина и без колебаний вошла в палату № 36.

Ее встретил тусклый взгляд черных глаз. Только они выдавали кавказское происхождение распростертого под капельницей молодого человека: лицо и тонкие руки, бессильно лежащие поверх одеяла, были не темней белоснежных простыней. «Неудивительно, – подумала Ольга, – после такого кровопускания. Бедняга!»

Она поспешила улыбнуться своей самой роскошной улыбкой, от которой оживали и не такие больные, но этот не среагировал, а смотрел настороженно.

– Я дознаватель, Рябинина Ольга Владимировна, – представилась, не уточняя деталей, Ольга. – Сожалею, что приходится вас беспокоить, но нам необходимо кое-что уточнить.

– Я уже все рассказал, – тихо сказал Рамзан.

– Знаю, но есть необходимость все повторить.

Дениев промолчал.

– Итак… – Ольга заглянула в свой блокнот, куда украдкой, пока следователь из ОВД «Барыбино», ведущий дело Дениева, бегал в буфет за угощением для очаровательной гости, переписала некоторые подробности. – Вы вышли из квартиры в 00.08. Так?

– Да.

– А почему именно в 00.08? А не в 00.07 или, скажем, не в 00.09?

У Дениева дрогнули губы, и Ольга поняла, что вопрос попал в цель.

– Не знаю… Так получилось. А разве это так важно? – Он замолчал.

– Спросим по-другому. Что вы делали перед тем, как выйти на лестницу?

И опять лицо его выдало эмоции. Слабый, утомленный физически и морально, напичканный лекарствами, он не мог противостоять напору.

– Не помню…

– Не помните!

– Читал… наверное.

– Телевизор у вас был включен?

– Телевизор… – как эхо повторил он.

– Телевизор, телевизор.

– Нет… Да… Не помню.

Он понимал, к чему эти вопросы – Ольга видела это отчетливо, но не могла понять, отчего он так не хотел говорить, отчего прятался за своей слабостью, как за щитом. Подавшись вперед, чтобы лучше видеть его глаза, она хлестанула:

– Отчего же вам пришла фантазия прогуляться именно в ноль часов восемь минут девятого сентября?

– Это случайно.

Ольга не смогла скрыть насмешливой улыбки. Он всхлипнул:

– Ваши вопросы?.. Разве это так важно?

– Вам видней, – жестко сказала Ольга. – По-моему, очень.

Дениев вновь поспешил закрыть глаза. Казалось, этим единственно доступным ему сейчас движением он пытается скрыть нечто, что Ольге никак нельзя узнать, но помогало это мало.

– Пойдем дальше, – сказала Ольга после паузы. – Вы показали, что на лестнице вам встретился незнакомый человек и попросил закурить. Вы отказали, он сказал грубость, вы ответили, и он ударил вас ножом. Так?

– Да.

– И человек этот вам не знаком, вы никогда его раньше не встречали?

– Верно.

– Хорошая сцена. – Ольга усмехнулась. – Прямо в учебники просится: немотивированное убийство после бытовой ссоры.

– Не понимаю, о чем вы, – с трудом проговорил Рамзан.

Если бы этот разговор происходил в кабинете следователя, то Ольга сейчас наорала бы на этого дурака – а орать она умела. Вот удивился бы Захаров и его коллеги, но перед ней лежал больной, изможденный человек, на которого не накричишь, и Ольга решила на этом пока закончить.

Она встала, при этом на лице Дениева мелькнуло такое облегчение, что Ольга поневоле выпалила:

– Вы же его знаете!

Рамзан словно потух и на этот раз не просто закрыл глаза, но даже попытался повернуть голову, несмотря на мешавший гипс.

– Я плохо себя чувствую, уходите, – попросил он.

– Вы боитесь?

Он вздрогнул, как от пощечины, но упрямо повторил:

– Уходите, или я позову врачей.

– Я уйду, но тех, кого вы боитесь, врачами не запугаешь. Подумайте.

– Меня охраняют, – отчего-то с горечью сказал Рамзан. – Ко мне никого не пустят. – Он словно был недоволен этим обстоятельством.

Ольга ничего не поняла. И, абсолютно сбитая с толку, решила уйти.

За дверью она неожиданно столкнулась с совершавшим обход врачом. На Ольгины извинения доктор не обратил внимания:

– Вы почему у больного?

Ольга поспешила представиться:

– Я из прокуратуры, дознаватель Рябинина.

– Хоть сам генпрокурор, – отрезал врач. – К Дениеву вход только с моего личного разрешения. Я вам его, помнится, не давал.

Сопровождавшие доктора три женщины в белых халатах смотрели на Ольгу с таким осуждением, что в другое время Ольга обязательно бы обиделась и сказала им пару ласковых, но появившаяся на шум девушка – явно южанка, судя по лицу, смотрела так странно, с такой неприкрытой ненавистью, что Ольга поневоле все время косилась в ее сторону.

Доктор требовательно повернулся к одной из сопровождавших:

– Почему в палатах посторонние? Я же велел следить!

Медсестра глянула на чеченку, нерешительно промолвила:

– Тут за ним следят…

– Я на секунду отошла, – поспешно сказала чеченка.

Доктор смерил ее взглядом и спросил у помощницы:

– Это кто?

– Невеста больного.

– Так пусть она с ним сидит.

Медсестра, испытывая неловкость, промолчала.

Доктор продолжил запальчиво:

– Ну, в чем дело, девушка, идите к нему.

Чеченка, глядя в сторону, выдавила через силу:

– Он не желает меня видеть.

Доктор удивленно заморгал. Санитарка потянула его за рукав:

– Пойдемте. Я вам объясню.

Эскулапы зашли к Дениеву, а Ольга повернулась к девушке, надеясь хотя бы у нее что-то узнать, встретила такой ненавидящий взгляд, такую неприкрытую ненависть, сочившуюся из всего естества прелестной горянки, что осеклась и почти бегом устремилась к лестнице. Спускаясь, она старалась понять, впустую ли прошло ее посещение больницы. И если не впустую, то что она выяснила.

С утра опять разболелась голова. Массаж не помог, а таблеток под рукой не оказалось, и теперь в электричке, стук колес просто сводил его с ума.

Он прижался щекой к окну, закрыл глаза и постепенно задремал, привыкнув к боли, как вдруг гортанные голоса словно шило воткнули ему в мозг.

Компания молодежи южного вида, на своем языке бесцеремонно громко разговаривая – так ему показалось, ввалились в вагон и с шумом рассаживались. Их было человек семь, а шумели как все пятнадцать. Старушки, в этот дневной час заполонившие вагон, испуганно притихли; молодой парень в середине вагона потупил взгляд, ехавшая с ним девушка взяла парня за руку, повела из вагона.

Кавказцы зацокали ей вслед языками, один присвистнул. Молодые люди ускорили шаг, почти побежали.

«Порцэль воркц хакцнэль»[3]3
  Засадить бы ей в жопу (армян.).


[Закрыть], – сказал тот, что свистел. Остальные загоготали.

Он понял, что еще немного и бросится на «черных» с голыми руками. Кровь в голове пульсировала толчками, будто прорывалась сквозь многочисленные преграды.

Он вышел в тамбур, где простоял всю оставшуюся дорогу, благо ехать было недалеко.

Только на платформе и потом, в лесу, на петлявшей между сосен тропинке боль отпустила. Но не ушла совсем, затаилась где-то в затылке, грозя вернуться в любой момент. Он это знал по опыту.

Дача встретила его разбитыми окнами, выломанной дверью. Опять побывали незваные гости. И не поймешь кто: то ли бомжи, то ли алкаши из своего же поселка, готовые ради бутылки воровать даже соленья из погреба. В последнее время их нашествия стали подлинным бедствием для дачного поселка. И не столько воровали – что найдешь в дачных полупустых домиках? – сколько ломали. Иногда он думал, что таких уродов, даром что русских, надо мочить наравне с «черными».

Но сейчас он не обратил на разор внимания, взял лопату, прошел в сарай. Там, в самом темном углу выкопал из земли ящик с маркировкой «Ф-1. Осколочная граната».

Настроение улучшилось. Уже веселея, он подумал: «Попались бы мне эти козлы на обратном пути…»

Созвонившись, Олег и Ольга встретились на Строительной, возле ЖЭКа. Устроились на лавочке. Ольга рассказала о своих впечатлениях, горячо о Дениеве: «Я уверена, он знает, кто его убивал», взволнованно о странной невесте, которую не желают видеть: «Я просто физически ощутила, как она меня ненавидит».

Олег, влюбленный, девушку не прервал, но, терпеливо выслушав, пожал плечами:

– Ну и что?.. Она тебя ненавидит?.. Так их бомбят, там война. Она, может быть, каждого русского ненавидит… А насчет того, что Дениев знает, кто на него покушался, это чисто твои эмоции. Реальные факты у тебя есть?

– Нет.

– Вот видишь.

– Все равно, – Ольга поджала губы, – я чувствую.

Даже в упрямстве она была прелестна, и Олег откровенно любовался ею.

– Пойдем покопаемся в списках жильцов, может, что и выудим, – сказал он.

Олег прошел прямо к директору, коей оказалась приятного вида женщина лет пятидесяти пяти, назвавшаяся Лосевой Наталией Николаевной. Олег попросил:

– Нам нужны списки жильцов сорок шестого дома и всех соседних. И желательно кого-нибудь из ваших работников, кто хорошо знает тамошних обитателей.

Женщина поинтересовалась:

– Это в связи со взрывом или из-за того чеченского юноши, которого ранили в доме № 46?

Олег не стал вдаваться в подробности, отшутился:

– Милицию интересует все, мы любопытны, как кумушки на базаре.

Женщина серьезно посмотрела на него, задумалась.

– Пройдемте в финансовый отдел, там есть списки квартиросъемщиков. А через компьютер вы свяжитесь с паспортным столом и получите все, что вам надо.

– Компьютер в ЖЭКе? – удивился Олег. – Кучеряво живут работники коммунальных услуг.

– Разве милиция хуже? – Директриса не осталась в долгу. – Ваш министр вчера по телевизору жаловался на недофинансирование, а вот у вас, молодой человек, из-под полы не браунинг выглядывает, а сотовый, и на поясе пейджер попискивает.

– Вы еще наших налоговиков не видели, – засмеялся Олег.

– Этих-то я видела, – вздохнула женщина и решительно встала из-за стола. – Я в этом ЖЭКе тридцать лет, начинала учетчицей. Лучше меня вам никто не поможет. Идемте.

Наталия Николаевна оказалась сущим кладом. О своих жильцах она знала все, подтверждая тем самым, что Москва, в сущности, просто большая деревня. Давая подробные характеристики жильцам, она успевала руководить подчиненными, угощать Олега и Ольгу чаем с травами и отвечать на вопросы заглядывающих в кабинет посетителей, которых в финансовый отдел перенацеливала секретарша. Кроме них в кабинете еще была делопроизводитель – тощая невзрачная девица в очках, корпевшая в углу над бумагами.

По расспросам Олега Лосева, конечно, скоро поняла, что его интересует, и спокойно заметила:

– Значит, покушавшегося на Дениева до сих пор не задержали. Жаль.

После такого замечания Олегу только и осталось, что прямо спросить:

– Вы никого не подозреваете?

– Ни в малейшей степени. Со мной уже разговаривали ваши коллеги. Дениев жил тихо; не представляю, кому он мог насолить?

– А если кто-то озлоблен не на Дениева конкретно, а на чеченцев вообще? Или даже на кавказцев?

– Ах, вот оно что… – Наталия Николаевна задумалась. – Таких у нас полно. Особенно теперь, после взрыва. Я вон сама в девяносто пятом петиции против войны подписывала. Помните, Немцов собирал, в пикетах стояла.

А теперь стыдно признаться, но как вижу южанина, стараюсь стороной пройти. Многие их теперь не любят.

– Многие не любят, но не каждый схватится за нож, – заметил Олег. – Подумайте, кто не просто возьмет оружие, но и знает, как им воспользоваться?

– Военные, особенно кто воевал, – подсказала Ольга.

– И таких немало. Сколько войн в последнее время! Вон у нашей уборщицы, Родиной Тамары, сын Дима в девяносто пятом в плен попал. Через два года только освободили. Обменяли на кого-то.

– Интересно. – Олег придвинул блокнот. – От дома № 46 он далеко проживает?

– Он вообще не наш. Его мама здесь только работает. А живут они в Чертаново, в общежитии. Свою квартиру Тамара продала, когда сына искала.

– Он молодой еще?

– В девяносто четверотом его призвали, в восемнадцать лет. Значит, сейчас ему двадцать три. Мальчишка.

– А… – разочарованно произнес Олег. Но Ольге показал – запиши на всякий случай. – Наталия Николаевна, нас интересуют люди постарше. За тридцать. И живущие ближе к дому № 46. В минутах так пяти – десяти ходьбы от него.

– А в самом доме № 46?

– Конечно! – обрадовался Олег.

– Есть там двое. Братья Дроновы. Нацисты. – Лосева вся раскраснелась от возмущения. – Старшему как раз тридцать. Второй помладше лет на пять. Так они, по-моему, вообще никого не любят, ни кавказцев, ни негров, ни евреев.

Наталия Николаевна продиктовала адрес, Ольгины пальчики ловко забегали по клавиатуре, и вскоре вздрогнул принтер, считывая паспортные данные.

– Еще есть у нас некто Глотов. Весь в наколках. Говорят, что уголовники не знают национальности, но этот кавказцев просто ненавидит. Не раз слышала, как он их ругал, грязно.

Наталия Николаевна помолчала, потом неуверенно произнесла:

– Вот вроде и все.

– А ветераны локальных войн у вас есть? – напомнил Олег. – Афганской, например.

– Как не быть, – вздохнула Лосева. – Но они у нас ребята серьезные, на убийство не способны. Вон, в доме напротив, – она показала через окно, – мы им в подвале помещение выделили. Радик Ильин и Артур Медведев военно-патриотический клуб организовали.

Олег проследил за ее рукой: через двор, слабо различимая на таком расстоянии, над полуподвальной дверью виднелась вывеска.

– У нас все по закону, – торопливо добавила Лосева. – Клуб зарегистрирован в муниципалитете, детишки при деле, а то околачивались по подъездам – вино, сигареты. Разве плохое дело?

– Хорошее… – Олег проследил, как Ольга выбивает на компьютере имена Ильина и Медведева.

– Очень хорошее, – обрадовалась Наталия Николаевна. – Радик и Артур плохому не научат.

Олег, словно плохо видя, нагнулся над стулом Рябининой, всматривался вроде бы в экран, но на самом деле не мог оторваться от совсем близкой, такой родной родинки на шейке любимой; еле сдерживался, чтобы вот так, при всех, не поцеловать. Спросил и сам не узнал свой дрогнувший голос:

– Ильин уже в годах?

– Да, ему под сорок. Он в Афганистане с семьдесят девятого года, участник ввода войск. А Артур на восемь лет младше. Еще бы полгода, и мог бы стать участником Громовского вывода.

– Восемь лет, а между ними вечность. – Ольга закончила печатать, и Олег с сожалением выпрямился. – Еще афганцы есть?

– В доме № 36, Долгушин Игорь Васильевич. Но, – Наталия Николаевна с сожалением развела руками, – о нем ничего сказать не могу. Незаметный он какой-то, молчун. Квартплату приносят, так с каждым словечком перебросишься. А его и не заметишь, ни здрасьте, ни до свидания.

– Даже не здоровается? – удивился Олег.

– По возрасту подходит, – заметила Ольга, глядя на возникшую на экране дату рождения Долгушина.

– Ветераны, кажется, все, – сказала Наталия Николаевна.

– А чеченцы, Нагорный Карабах, Приднестровье?

– Нет, – Лосева покачала головой, – военных больше нет. Вот есть бизнесмен один.

– А про Семенова вы забыли, – впервые подала голос делопроизводитель. – Он прапорщик, в Чечне воевал. – Олег и Ольга разом повернулись к ней, и она, довольная вниманием, затараторила: – У него с головой не все в порядке, он контуженый…

Делопроизводитель не договорила: Наталия Николаевна кинула на нее такой взгляд, что та поперхнулась, собрала свои папки и выскочила за дверь, даже не попрощавшись.

– Я начальник строгий, не люблю, когда подчиненные влезают без спроса. – Произнося эти слова, Лосева улыбнулась совсем не начальственной, а скорее жалкой улыбкой.

– Понимаю, – сказал Олег. – А что же все-таки Семенов?

– Он недавно у нас поселился, – нехотя сказала Наталия Николаевна, – вот и выскочил из головы.

– У него действительно не все дома?

– Я не врач! – отрезала Лосева. Она выглядела не на шутку расстроенной, даже сердитой, и Олег, не желая портить налаженные отношения, решил не расспрашивать больше про прапорщика. Делая вид, что не замечает эмоций собеседницы, попросил:

– Может, еще кого вспомните?

Наталия Николаевна вспомнила:

– У Ивановых, в десятом, квартира № 86, родственница поселилась. Она из Кизляра.

В девяносто шестом готовилась рожать. Тут Радуев. У нее выкидыш. Иванова рассказывала, что муж ее, капитан, десантник, еще тогда поклялся, что чеченов теперь не просто убивать – резать будет.

– Так и сказал?

– Дословно. И кажется, я его в эти дни несколько раз во дворе встречала.

– А точнее не вспомните, когда вы его видели в последний раз?

– Вчера. Вчера вечером, точно.

– Ни его имени, ни жены не знаете?

– Его не знаю. Жену, кажется, Таня зовут. Я могу уточнить у Ивановых.

– Не надо, мы сами.

– И еще я рассказать хотела. Зимой была у нас тут история – жуть! Живет у нас один бизнесмен. Бронштейн фамилия. Точнее, живет он сейчас за городом, на Рублевке у него коттедж. А тут у него квартира, старая. Дочку у него похитили, четырнадцать лет девочке. Ходили слухи, что на Кавказ ее увезли, в Чечню.

– Откуда слухи? – поинтересовался Олег.

– Кто-то из ваших коллег рассказал, – уклончиво ответила Лосева. – А кто, не помню.

Наталия Николаевна постепенно обрела былое расположение духа и даже вознамерилась угостить их чаем собственного приготовления. Пока она колдовала над заварником, Ольга шепнула Олегу:

– Десантник, поклявшийся резать, – это интересно.

– Возможно, – согласился Олег. На самом деле он готов был спорить, что про десантника и про бизнесмена Бронштейна, у которого украли дочку, Наталия Николаевна вспомнила единственно для того, чтобы отвлечь внимание от прапорщика. Надо узнать, что за этим стоит.

Наталия Николаевна разлила чай, и Олегу расхотелось думать о делах. Он просто блаженствовал. Напиток был бесподобен, Лосева восхитительна, и четыре часа он провел рядом с Рябининой, касался ее руки, вдыхал ее запах. Когда Ольга склонялась над компьютером, локон приподнимался и Олег видел белую шейку и маленькое, как детское, ушко с капелькой бриллианта в мочке. При желании, чуть-чуть подвинувшись, он мог бы поцеловать это ушко, и временами он позволял себе пофантазировать, как это сделает.

Но все хорошее когда-нибудь кончается. Закончился чай, иссякли вопросы. Наталия Николаевна как гостеприимная хозяйка провожала их до выхода. В коридоре Олег посторонился, пропуская седую, косматую старуху с ведром и шваброй в руке. Это чудище было настолько контрастно с юной, цветущей красотой Рябининой, что Олег неловко пошутил:

– Пустое ведро не к добру.

– Не бойся, сынок, – тихо улыбаясь, ответила старуха. Она наклонила ведро, показывая лежащую в нем огромную связку ключей. – Наталия Николаевна меня ключами так нагрузила, что ни в карманах, ни на поясе не умещаются.

Беззвучно ступая стоптанными домашними шлепанцами, она побрела по коридору, привычно высматривая на полу только одной ей видимый мусор. Олег подумал, что так, медленно, как черепаха, изо дня в день она проходит сотни километров.

– Тамара Родина, – шепнула Наталия Николаевна, когда уборщица ушла достаточно далеко.

– Так сколько ей лет? – поразилась Ольга.

– Сорок два всего, а выглядит на семьдесят. – Наталия Николаевна строго глянула на молодых людей. – Жизнь подкосила. Не шутите с жизнью, ребята.

Тепло попрощавшись, она скрылась за какой-то дверью. Олег глянул на Ольгу. Совместная работа сближает, и Олегу показалось, что сейчас между ними установилась некая близость, особенно когда он вот так, близко, видел родные глаза. Он спросил:

– Проголодалась?

– Есть немного.

– Поужинаем вместе? Вчера ты не смогла.

Ольга заколебалась, Олег это ясно видел. Сердце у него ушло в пятки. Она сказала:

– Извини, не могу.

На этот раз она даже не назвала причину, по которой не может, просто отказала и все. Они вышли на улицу молча. На город опустились первые сумерки, и еще темней было на душе у Олега, как может быть только после несбывшихся ожиданий.

Заметив, что он сделал шаг по тротуару, Ольга удивленно спросила:

– Ты разве не поедешь?

– Нет. Пройдусь пешком. – Прозвучало это неожиданно грубо, Олег и сам не ожидал и тут же пожалел. Ольга вдруг вся подобралась, посуровела – да так, что и не подойдешь к ней, не загладишь, сухо кивнула и, быстро-быстро сев в машину, отъехала.

Олег потерянно остался стоять на обочине.

До конца патрулирования оставалось еще более часа, но сержант Саша Жуков уговорил своего начальника, старшего в экипаже ППС[4]4
  ППС – Патрульно-постовая служба.


[Закрыть] лейтенанта Володю Бардонова закончить сегодня дежурство пораньше. Педант и служака Бардонов, за глаза называемый сослуживцами Бурбоном, на этот раз снизошел до мольбы напарника. Причина была уважительной: жена Жукова рожала, о чем по служебной рации условным кодом сообщили коллеги. Поэтому, добродушно посмеиваясь над волнением будущего отца, Бардонов отклонился от предписанного маршрута и свернул к роддому.

– Не волнуйся ты так, – успокаивал он Жукова. – Это только первый раз страшно, потом привыкаешь.

– Я не за себя, – стучал зубами Жуков. – Я за Танюху, она у меня хрупкая.

– Это ни о чем не говорит, – с высоты своих тридцати девяти лет, из которых двадцать насчитывал семейный стаж, заверил Бардонов. – Бабская сила – она в другом.

Переживающий Жуков не слушал, но мент – он всегда мент:

– Пьяный! – почти рефлекторно воскликнул он.

На тротуаре, почти на самом краю лежал алкаш, даже ножками подергивал.

Бардонов столь же рефлекторно затормозил.

Тут Жуков опомнился.

– Вова! – взмолился он. – Это не наша территория!

– Территория не наша, а пьяный будет наш. – Бардонов уже вылезал из машины. – Не суетись, дети за десять минут не рождаются.

Зная Бурбона, Жуков рассудил, что проще будет помочь. Бормоча проклятия, он присоединился к начальнику. Вдвоем они подняли безжизненное тело.

– В полной отключке, – констатировал Бардонов, видя, что пьяный даже не пошевелился, когда его бесцеремонно засунули на заднее сиденье.

Жуков беззвучно ругался. Бардонов словно не замечал его недовольства.

– Сейчас высажу тебя, а потом алкаша отвезу… Только не блюй, – сказал он пьяному. Тот вдруг сел.

Водкой от него несло неимоверно, но глаза вдруг глянули неожиданно трезво. Он показал милиционерам кольцо:

– Знаешь, что это?.. А граната вот. Правь во двор.

Вот так все получилось глупо.

Вдобавок пришлось до отдела трястись в переполненном возвращающимися с работы москвичами троллейбусе. И очень было стыдно. Вел себя как мальчишка.

«Как влюбленный мальчишка», – подумал он обреченно. И понял, что никогда больше в присутствии Рябининой не будет он умным и остроумным, что навсегда теперь суждено ему в ее присутствии совершать глупые поступки. И через три недели, когда закончится срок стажировки, Рябинина покинет их ОВД и никогда больше Олег ее не увидит (а все к этому и шло), но забыть он ее никогда не забудет, и на всю, всю оставшуюся жизнь сердечная боль ему обеспечена.

От таких мыслей Олег даже в кабинет зайти не смог. Подкрался к двери, послушал, как Анисин с приехавшей раньше Рябининой обсуждают прошедший день, и на цыпочках тихонько ушел по коридору (вот бы кто увидел – смеху хватило бы до пенсии).

Он зашел в первый попавшийся пустой кабинет, стараясь отвлечься, заставил себя писать рапорт. Закончил перед самой планеркой и едва успел в приемную Сытина, сунул рапорт в ворох «входящих» начальника.

В зале Анисин – он сидел с Рябининой в первом ряду – замахал ему рукой, дескать, иди к нам. Рябинина не обернулась, будто и не видела, кому Валерий Яковлевич машет. Олег отметил это с болью: он стал восприимчив к каждому ее жесту; обернулась бы она, просто глянула, и Олег поспешил бы к ним как миленький, а так – обида и гнев вновь всколыхнулись. Он сделал вид, что не заметил Анисина, сел в углу, прямо у входа.

В этот день планерка продолжалась недолго. Заканчивался третий день чрезвычайного положения, все уже втянулись, задачи свои знали и достаточно устали. Сытин не стал утомлять ребят, отпустил пораньше. Про группу Захарова он и не вспомнил. Олег воспользовался этим: как только всех распустили, выскочил одним из первых за дверь и поспешил на автобус, не ожидая служебный «газик».

До квартиры матери ехать было в два раза дольше, но он поспешил к ней.

Открыл своим ключом, прошел в комнату. Наташки не было. Мать лежала в кровати, спросила радостно:

– Олег?

– Я. Здравствуй. – Он подошел, поцеловал седую голову. Мать обняла его, дрожащими пальцами привычно провела по лицу, словно разглядывала, проверяла, не изменился ли сын за то время, что не виделись.

Уже много лет Захаровы боролись с сахарным диабетом. Когда стало пропадать зрение (две операции у Федорова не помогли: первопричина – диабет, объяснили врачи, глаукома – следствие), они с Наташкой думали, что хуже быть не может, но тут началась гангрена пальцев ног. Пять месяцев мать провела в больнице, вернулась только в августе, и сейчас, практически слепая, полунедвижимая, почти все время проводила в постели, лишь изредка на костылях проходила немного по коридору.

– Наташка где? – Олег ласково погладил седые, хрупкие, как и сама быстро сдавшая в больнице мать, волосы.

– Сейчас придет, в магазин пошла.

Олег подумал, что и ослепнув, мама никогда не путала их, безошибочно по звуку определяя, пришла ли дочь или сын. Он бережно оторвался от материнских объятий.

– Как у тебя дела?

– Все хорошо, – как можно равнодушней сказал он.

– Ты сейчас по взрыву работаешь?

– Нет, я по другому делу. Бумажки, как всегда. Ты же знаешь, меня считают молодым, до серьезных дел не допускают.

Кажется, она немного успокоилась.

Он поправил ей подушки, поменял воду в стакане, прошел по комнате, глядя, что еще сделать.

Мама почти безошибочно протянула руку, погладила переплет лежавшей у изголовья книги; ей, в свое время в соавторстве написавшей несколько трудов по географии СССР, особенно тяжело приходилось без чтения.

Как раз в этот миг скрипнул ключ в замке.

– Я тебе обязательно почитаю, только попозже. Хорошо?

– Конечно, конечно. – Мама поспешила отдернуть руку.

Олег вышел в прихожую. Едва поздоровавшись, увлек сестру на кухню, включил маленький телевизор, с потерей зрения у матери просто патологически обострился слух.

– Вам надо уехать, – без предисловий сказал он сестре. – Я достал путевки в санаторий МВД под Рузой, съездите, отдохните.

Олег, конечно, понимал, что нельзя так сразу, без подготовки, в лоб, но он слишком устал за этот нескончаемый день и еле держался, физически и морально, что не мог миндальничать даже с сестрой. К его удивлению, Наташка почти не испугалась, только заметила слегка звенящим голосом:

– Я всегда знала, что в один прекрасный день ты заявишь нечто подобное.

Она не стала его расспрашивать, и он был очень благодарен ей за это.

– Уезжать завтра? – поинтересовалась она.

– Нет-нет! – поспешно воскликнул он. Слишком поспешно. Он постарался говорить спокойно, чтобы не пугать ее: Айнди наверняка установил за этой квартирой наблюдение, и Олегу надо было еще подумать, как незаметно вывезти родных, а до этого ничто не должно нарушать обыденного распорядка жизни двух женщин. – Ты, пожалуйста, никому, ни знакомым, ни соседям, не говори, что вы скоро уедете.

– Не волнуйся, – тихо сказала она.

И только дома, уже в кровати, почти засыпая, он понял: Наташка очень испугалась, испугалась страшно. Оттого ничего и не спросила, а это было так на нее не похоже.