Текст книги "Шесть дней в сентябре"

– Это ты в рапорте будешь расписывать, задницу свою прикрывая, – жестко прокомментировал начало речи начальника ОВД Тютин. – Ты мне про дело говори. Что тебе сказал тот, в маске?

– Преступник выдвинул условие, чтобы ему с двумя заложниками обеспечили свободный выход из особняка.

– И ты обеспечил?

– Родственник заложников потребовал.

– Я настоял, – угрюмо сказал Сайтанов. – Жизни моих людей дороже паршивых долларов.

– Ага, – в третий раз ухмыльнулся Тютин. Но радости в его усмешке не было. – И вы его отпустили.

– Да, – доложил майор. – Он забрал двоих заложников и машину из гаража. Он заявил, что как только триста тысяч будут положены в условное место, то его сообщники отпустят заложников из дома. А после того как им дадут уйти, отпустят и этих двух.

– Конечно, – пробормотал Тютин.

Он вышел из-за постройки и отошел в сторону.

– Укройтесь, товарищ полковник, подстрелят, – неуверенно попросил майор.

Тютин не обратил на него внимания. Не торопясь осмотрел особняк, повернулся к Сайтанову:

– Значит, какой-то псих третий день валит твоих людей. А сегодня еще кто-то решил подзаработать, захватил твоих родственников и потребовал деньги. Ты считаешь, это совпадение? Или полагаешь, что на тебя ополчились все силы ада?

Сайтанов хрипло вскрикнул, выскочил из-за домика, спотыкаясь, неуклюже побежал к особняку.

За Сайтановым к дому устремились Олег и Айнди. Вслед, так ничего и не поняв, что-то бестолково кричал майор.

Около изрешеченной пулями машины Айнди задержался, всмотрелся в залитое кровью лицо лежащего в салоне человека.

– Ваш? – спросил Олег.

Айнди кивнул.

Машина закрывала вход в особняк, за ней, в дверях, лежали еще двое.

– Охранники, – обронил Айнди.

За вестибюлем в коридоре они увидели еще двоих, но осмотреть их не успели: впереди раздался страшный нечеловеческий вой. Так кричит раненый зверь, но это был Сайтанов.

Собрав родственников в одной комнате, Лейла совершила ошибку – отправила бы домочадцев разбегаться по дому, может, кто и уцелел, а так полегли все. Убийца выстроил их у стены и расстрелял из автомата.

Во второй раз за сегодняшний день Олег подумал, что деньги – не залог счастья.

Тютин не пошел в особняк, словно не сомневался, что там увидит. Он только коротко спросил у Олега, когда тот вернулся к сарайчику:

– Все?

– До единого, – отозвался следователь.

Тютин кивнул так, точно был доволен, что не ошибся, и продолжал давать указания майору, державшему перед ним развернутую карту.

– Смотри. Выехав из поселка, он сразу свернул в лесной массив, на проселок. Этот проселок выведет его на Рублевку, но он на шоссе не поедет, не дурак. Слишком много там постов ГАИ, а джип Сайтанова очень заметен. Скорее всего он бросит машину где-нибудь здесь, у шоссе и будет голосовать. Собери всех своих людей, бери весь автотранспорт и прочеши этот сектор. Ищи джип и трупы.

– До ночи не справимся, – сказал майор. – У меня две трети отдела в Москве, усиливают столичную милицию в связи с терактами. Оставшихся человек восемь, не больше.

– Возьми вот еще Захарова, у него двое. Из моих парочку дам, поднимай своих канцелярских крыс: делопроизводителей, машинисток. Пусть по лесу погуляют, погода хорошая.

– Машинисток, пожалуй, уговоришь, – вздохнул майор. – Они по лесам бегать не обязаны.

– Послушай, майор, – не меняя тона, сказал Тютин, – не грузи меня своими проблемами. Либо ты эффективно выполняешь мои распоряжения, либо вечером я докладываю министру, что ты не справляешься со своими обязанностями.

Майор с ненавистью глянул в бесстрастное лицо Тютина, молча повернулся и пошел прочь.

– Нельзя так с людьми, товарищ полковник, – сказал Олег.

– Убийца был у нас в руках. По вине этого олуха мы его упустили. Таких надо только так, как полено через колено, – с едва слышным вызовом отозвался Тютин.

– Смотрите, – покачал головой Олег, – когда-нибудь и вас кто-нибудь так, через колено.

Тютин не обиделся. Даже улыбнулся, словно порадовался, что хоть кто-то ему возражает.

– Не время болтать. Бери своих людей и давай к майору. Проследи, чтобы он ничего там не напутал. Я уже оповестил ГАИ, проеду сам по Рублевке. Будем искать голосующего.

Позвав за собой Рябинину и Анисина, Олег направился к дороге, где у автобуса майор инструктировал свое маленькое войско. Анисин замешкался (девушка что-то шепнула ему), и на миг они остались вдоем.

– Ты молодец, Олег. Хорошо сказал этому полковнику, мы слышали.

Олег неловко отвернулся. Ольга взяла его за руку:

– Извини меня, пожалуйста.

И надо же, часа три назад Олег давал себе самые страшные клятвы, что не простит, что будет надменно холоден с этой наглой красавицей, а тут только ощутил прикосновение Ольгиных рук, как дрогнул, завилял хвостом, как прикормленная голодная собачонка.

– Чего уж там. – Он действительно почувствовал, что обид как не бывало – улетели с теплом этих нежных рук, испарились вмиг.

Ольга ничего больше не сказала (не привыкла она извиняться перед мужчинами, хоть стократ была виновата), пошла вперед, легко, будто и не было между ними размолвки. А Олег уже ругал себя, что не покапризничал хотя бы минутку, может, она за него еще бы немного подержалась.

Анисин с удовольствием наблюдал за ними.

Долго искать не пришлось.

В том месте, где проселок подходил к Рублевке, метрах в двухстах в зарослях они обнаружили джип. Рядом лежал застреленный юноша. Две пары следов – взрослые и детские – вели от машины к шоссе.

И Тютин тоже не успел. Попытки на постах ГАИ проверять машины с детьми ничего не дали.

Девочка заметно вздрагивала всякий раз, когда встречалась с ним взглядом. Она не видела, как он убил парня (он велел ей выйти из машины и идти по тропинке, и когда она скрылась за кустами, выстрелил в затылок сидевшему на переднем сиденье юноше. «Как и вы нам», – подумал он при этом). Но несмотря на свои семь лет, эта маленькая беженка не могла не понимать, что означает громыхнувший за спиной выстрел. И еще ей хватило сообразительности не попытаться бежать, оставшись в эти секунды одной, – поняла: не убежать от взрослого дяди в редком, просматриваем насквозь незнакомом лесу. Пережившие войну дети взрослеют быстрее своих сверстников.

На дороге он проголосовал, и первая же машина подобрала человека с маленькой девочкой.

– Сестра? – поинтересовался водитель, когда они усаживались на заднем сиденье.

– Племянница, – слегка улыбнулся он.

– А что без грибов?

– Мы просто гуляли.

Девочка всю дорогу не издала ни звука, отвернувшись к окну, как делают все дети, оказавшись в движущемся транспорте. Он даже похвалил ее, когда водитель высадил их, не доезжая до Кольцевой дороги:

– Молодец, не орала. Соображаешь!

Сказал и почувствовал, как слепая ярость захлестнула его: она понимала! Понимала! Знала! Знала, что такое похищение.

Он присел перед ней на колено.

– Понимаешь, что такое заложник?

У вас были рабы? Там, в Чечне?

Она испуганно сжалась.

– Отвечай, – потребовал он. – Твои родители держали рабов?

– Нет. – Девочка изо всех сил старалась не плакать. – Мы не держали рабов. Мы бедные.

– Ну, значит, твои соседи держали.

И ты это знала. Вы все в аулах друг про друга все знаете. Знаете и ходите мимо. Что из человека может вырасти, если для него с младенчества в порядке вещей что овец в амбаре держать, что рабов в подвале.

Вернувшись в отдел, Олег застал в своем кабинете Тютина. Полковник был явно раздражен. Он рвал и метал, осыпая проклятиями окружающих, от убийцы до Сытина со всеми его подчиненными. Но больше всех Тютин обвинял себя.

Олегу полковник не дал и рта раскрыть, схватил за руку и потащил к столу:

– Где адреса твоих подозреваемых? Обзванивай, у кого есть телефоны. К остальным отправляй оперов. Надо установить, кто где был в момент нападения на дом Сайтанова. Собственно, я должен был это сделать еще там, в поселке, сразу же. Но я понадеялся, что мы его возьмем. Моя вина, моя.

Усталый Анисин, сидевший за столом напротив, хотел что-то сказать, но смолчал. Олег протянул ему листок с телефонами.

– Валерий Яковлевич, звоните Долгушину, Семенову и Медведеву, а я остальным. У Родина и Дроновых телефонов нет.

– Ими займусь я. – Тютин почти вырвал лист из руки Олега, убежал в соседний кабинет, где, выгнав хозяев, разместилась его группа.

– Чумовой, – покачал вслед ему головой Анисин. – Он всегда таким был: крутой, грубый, но деловой. Хват! Кстати, тебе сестра звонила, два раза. Перезвони ей.

– Позже, Валерий Яковлевич. Давайте работать.

Вскоре у них были первые результаты.

Бесспорного алиби не имел никто.

Правда, жена Долгушина, которая ответила на телефонный звонок, утверждала, что Игорь весь день провел дома, с детьми, и вышел только что, но Тютин сразу распорядился показаниям родственников не верить.

– Соврут и недорого возьмут, – констатировал он. – Жаль, что сегодня нерабочий день. Посторонним людям можно верить.

Именно поэтому не снял Тютин подозрений и с Семенова, хотя обе женщины, мать и тетушка, утверждали, что он весь день провел под их присмотром.

Но даже Бронштейн, единственный из списка, кто как проклятый трудился весь этот воскресный день и чье присутствие в офисе подтверждал весь персонал ОАО, вынужденный по воле хозяина трудиться вместе с ним, не избавился от подозрений, ибо с самого начала рассматривался Тютиным как возможный организатор, а не исполнитель.

Медведев, руководитель ВСК, еще не вернулся с дачи, а его сотовый тянул механическим голосом автоответчика: «К сожалению, я сейчас не могу подойти к телефону…»

Сестра его помощника Ильина сообщила, что Радик с утра в клубе, телефона в котором не было. Посланный оперативник нашел подвал запертым, а на двери записку, извещавшую, что сегодня клуб не работает, так как в полном составе выехал в Рузу, на места боев Великой Отечественной.

У Родиных приехавшим операм дверь никто не открыл, а соседка сообщила представившемуся Диминым другом сыщику, что мать сегодня весь день будет на работе, а Димы с утра дома нет.

– Вот незадача, – расстроился опер. – Мы с Димычем вместе служили. Я в Москве проездом, хотел навестить… Вы не знаете, когда он вернется?

Соседка развела руками:

– С утра пораньше ушел. А когда вернется, никто не знает. Он вообще может у матери заночевать, у нее там комната с инвентарем и топчан. Зайдите позже.

– У меня поезд… – еще больше расстроился сыщик.

– Вы в Чечне служили? – поинтересовалась женщина.

– Да.

– Ой, сердечные! Натерпелись, поди, у этих аспидов. На Диму смотреть было страшно, когда его из плена вызволили. Да он и сейчас еще не оклемался. А уж мама его вообще чуть не померла.

– Всяко бывало, – сдержанно кивнул сыщик. – Приходилось и терпеть. Чечены хитрые.

– Зато сейчас за них взялись. В первую войну, грех признать, мы все чеченцам сочувствовали.

– А сейчас поумнели?

– Так телевизор нам показывал: чеченцы несчастные, благородные и умные, а наши мальчики убогие, и командиры глупые.

– Зато теперь телевизор правду показывает?

Соседка глянула недоуменно.

– Ну да… Да и то сказать, дома додумались взрывать, ироды!

– Это да, – вздохнул сыщик.

– А вы поищите Диму в спортивном клубе, это рядом с работой его мамы. Дима там часто бывает, мне Тамара рассказывала. Сейчас я дам вам адрес.

Инициативный сыщик поблагодарил, потом проехал до ЖЭКа и навел там справки. Ему подтвердили: да, Дима часто заходит к маме – хороший мальчик и иногда даже ночует, это, конечно, против правил, но, понимаете, он после плена, и на сторожа тратиться накладно. Молодой человек в конторе не помешает, ведь тут компьютеры. Ночевал Дима и в ту страшную ночь, когда дом взорвали и зарезали парня в подъезде дома напротив.

Единственный, кого посланцам Тютина удалось в этот день увидеть, был младший из братьев Дроновых – Андрей. Причем домой он явился практически на глазах сыщиков, в 20.10, а значит, вполне мог принимать участие в событиях в особняке Сайтанова. А где был его старший брат, не имел ни малейшего понятия, – так, во всяком случае, он сам утверждал.

Уголовник Глотов дома не появлялся с четверга.

И наконец, ничего сыщики не знали об офицере ВДВ, жена которого проживала на Гурьянова.

Тютина эти далеко не блестящие результаты будто обрадовали. Удивленному Олегу он пояснил:

– Было бы хуже, если бы каждый из твоего списка имел на сегодня алиби. Пришлось бы вырабатывать новую версию. А так раз есть подозреваемые, завтра мы за них возьмемся, по-настоящему… Сколько времени?

Олег глянул на часы:

– Уже пять часов как понедельник, тринадцатое.

– Всего-то, – хмыкнул Тютин. – Ну да ладно, не смотрите на меня так. На сегодня все. Невыспавшиеся вы мне не нужны. Я из продвинутых начальников и ради галочки держать подчиненных у ноги не собираюсь. Своих я уже отпустил. Бери свою пассию, и двигайте отдыхать, до утра. Завтра мы его возьмем.

– А девочка? – тихо спросила Ольга.

– Он ее уже пришил, – спокойно констатировал Тютин и, заметив, что у Ольги задрожали губы, торопливо добавил: – Езжайте, езжайте. В 8.00 быть на службе.

– Слушаюсь. – Олег встал. – Только Ольга Владимировна мне не пассия.

Тут Олег не выдержал и жалобно глянул в глаза любимой.

– Тебя подвезти? – спросила Ольга.

– Нет, – торопливо выдохнул следователь.

– Мне по пути.

– Я не домой, – отрезал он.

И хотя голос у него предательски дрогнул, Ольга замолчала.

Тютин усмехнулся:

– Не пассия! Ну-ну.

По коридору пробежал дежурный, просунул голову в дверь; стало слышно, как в дежурке одновременно заголосили все телефоны.

– На Каширке дом взорвали, кирпичный, в крошку.

– Так, – сказал Тютин потрясенным коллегам. – Отъезд домой отменяется. Сегодня наш клиент разойдется. Я обзвоню своих ребят, они уже по домам доехали. А вы, Ольга Владимировна, возьмите лист ватмана, будете рисовать. Олег, пока ребята будут собираться, можешь вздремнуть, тут на стульчиках. В ближайшие двадцать четыре часа тебе спать не придется.

– Зачем рисовать?! – Напряжение всех последних дней все же подкосило Ольгу, и она, как ни старалась сдержаться, вдруг заплакала. – Зачем рисовать? Они нас взрывают, а мы их должны защищать! Для чего?!

Сыщики потрясенно молчали. Подсознательно в эти дни, наверное, каждого нет-нет да и посещали подобные мысли, оттого Анисин с Олегом и молчали, не знали, что сказать. И только Тютин, вздохнув, присел рядом с девушкой. Сейчас вдруг стало очевидно, что полковник уже не молод, возраст предпенсионный – и усталость всех этих дней отложила на нем свой след. А Олегу показалось, что старый мудрый дед присел рядом с внучкой, чтобы утешить ее.

– Понимаешь, – полковник говорил неожиданно добро, не так, как всегда, – я из Ахтубинска. Город такой, на Ахтубе.

– Знаю. – Ольга кивнула сквозь слезы. Олег понял, что вот такая Рябинина – не холодная неприступная дама, а вот эта – почти девочка, плачущая по неведомым ей погибшим жителям взорванного дома, нравится ему еще больше. И еще он подумал, что все его сегодняшние обиды, столь его мучавшие, – это такая мелочь по сравнению с настоящей человеческой трагедией, по сравнению со смертью невинных людей и с муками, на которые отныне обречены близкие погибших!

Почти безотчетно он положил руку Ольге на плечо, та благодарно неуловимым движением прижалась щекой к его ладони. Олегу показалось, что в этот момент она подумала о том же, что и он.

– Народ в Ахтубинске, – рассказывал Тютин, – поорганизованней будет – большей частью казаки. Лет пять тому назад засилье друзей с Кавказа стало просто невыносимым: рынок оккупировали, дерут втридорого, местным торговать не дают – скупают по дешевке, выживают; в школах появились наркотики. В общем, в один прекрасный день в городе появились объявления: «Обращение к кавказцам», в котором всем смуглолицим предлагалось в три дня им покинуть город, и «К господам казакам», в котором через три дня всем предлагалось собраться на сход «для решения назревших проблем».

Некоторые предусмотрительные южане послушались и, свернув торговлю, покинули негостеприимный город. Но многие не захотели уезжать: «Знаем этих ванек, поорут, напьются и успокоятся. Разве могут они что-то сделать?»

Через три дня казаки собрались на сход, помитинговали и приняли резолюцию «О невозможности больше терпеть в родном городе спекулянтов, торговцев наркотиками и просто невоспитанных хамоватых приезжих», после чего организованно двинулись на рынок. Погромов не было. Кавказцев клали на скамейку, снимали штаны и пороли нагайками – не до смерти, но больно, а потом вывозили за город и просили больше не возвращаться.

– А неплохой вариант решения проблемы, – сказал Анисин, и было непонятно, то ли он пошутил, то ли нет.

– На первый взгляд, очень даже неплохой, – кивнул Тютин. – Но представьте, друзья мои, что будет, если подобными методами с терроризмом чеченским начнет бороться вся Россия? Русского раскачать трудно, – добавил он, – это вам не горячие кавказские парни, но уж если Россия забурлит, поднимется, то труба будет всем!

– Для нас, органов правопорядка, ничего хорошего, – улыбнулся Анисин. – Мы маленькую Чечню утихомирить не можем, а уж со всей Россией не справимся точно.

– «Велик и страшен русский бунт», – процитировал Олег.

– Точно, – одобрил Тютин. – А бунтов нам хватит. Добунтовались в двадцатом веке. Нет у нашей страны сил на бунты, хватит. Поэтому мы возьмем этого парня, иначе у него появятся последователи, много последователей. И сделаем все, чтобы об этом Робин Гуде узнали как можно меньше людей.

– Для этого и создана ваша группа? – спросил Олег.

Тютин внимательно посмотрел на него, но ничего не сказал. Ольга спросила:

– А у вас были еще случаи, кроме Ахтубинска, или этот убийца один такой?

И даже ей Тютин ничего не ответил, поднялся, давая понять, что разговоры закончились, и распорядился:

– Ольга Владимировна, за ватманом.

– Можно сию почетную обязанность возложить на Валерия Яковлевича? – попросила девушка. – Я художник от слова «худо», а он рисует. Ведь правда, Валерий Яковлевич? Ну не отказывайтесь, пожалуйста!

Конечно, Анисин не отказал и неохотно, но послушно поплелся искать бумагу. Поднялся и Олег, застегивая куртку.

– Ты куда? – удивился Тютин.

– Съезжу к сестре, отдам бумаги на Семенова. Она работает с профессором Ланевским. Это светило нашей психиатрии.

Тютин задумался:

– А официально послать на судмедэкспертизу?

– Нет времени, – брякнул Олег первое, что пришло в голову: на самом деле ему жуть как не хотелось мучать двух и без того несчастных женщин, трепя их нервы всеми этими официальными освидетельствованиями. Пусть уж Наташкино светило так, неофициально и быстро…

– Езжай, если недолго. Хотя я могу и запретить, ты уже в моей группе.

– Спасибо, – поблагодарил Олег. Он не сказал, что ему надо было заехать еще в одно место.

День пятый. 13 сентября, понедельник

«Вчера в Москве в пять часов утра прогремел очередной взрыв. По адресу Каширское шоссе, дом 6, корпус 3 была полностью разрушена жилая восьмиэтажка. В этом доме было прописано, по разным данным, от ста двадцати трех до ста пятидесяти человек. Перед подписанием номера из-под завалов было извлечено тридцать три трупа. Поиски оставшихся в живых продолжаются…

Еще один такой взрыв, и паника неизбежна».

«Московский комсомолец» от 14 сентября 1999 года.

С самого раннего утра расследование наконец-то развернулось по всем правилам. Вместо хаотичной импровизации предыдущих дней началась настоящая, во многом рутинная, нудная, ничего общего с киношным следствием не имеющая работа. Но именно такой труд на девяносто процентов обеспечивает раскрытие всех преступлений, а девять процентов остаются на удачу, и лишь один на ум, на озарение следователя, если, конечно, еще раньше обыкновенная глупость, водка или жадность не приведут преступника в руки закона. Но в данном случае на это расчитывать не приходилось – клиент был не тот.

Еще затемно к отделу подъехал автобус с подмосковными номерами – прибыли на «усиление» долгожданные коллеги из Чехова. Сытин бросил новеньких на зачистку рынков, а освободившихся оперов передал Тютину.

Теперь Олег не бегал по квартирам. Как и положено следователю, он восседал в своем кабинете за столом. Пистолет он убрал в сейф. Зачем он ему, если сейчас в руках у него куда более страшное оружие – ручка и диктофон. Ночью, вернувшись от сестры, он выписал три повестки. Тотчас опера – словно борзые, которым указали след, – рванули по адресам. Они обязаны были найти обозначенных людей и доставить их к следователю, который будет вести допрос. Каждое слово, каждый вздох допрашиваемого будет фиксироваться. Фиксироваться многократно: на диктофон, на видеокамеру, на бумагу. Каждый лист будет подписываться: «Следователь Захаров» и «С моих слов записано верно – такой-то». Каждый лист будет пронумерован, подшит в дело, скреплен печатью.

Потом, после допроса, следователь и прокурор будут анализировать каждое слово, каждый запротоколированный в папке факт. Именно по этим бумажкам они будут определять – виновен ли, хватит ли доказательств для передачи дела в суд, для вынесения приговора. «Довести до реализации» – профессиональный жаргон оперов, значит, человека довели до суда. А там!..

В лучшем случае адвокат поможет, если деньги есть, конечно. Но и при наилучшем раскладе, если освободят прямо в зале суда, все равно – время предварительного заключения, считай, жизнь тебе поломало. Российская тюрьма здоровья не прибавляет. Мельница, перемалывающая судьбы!

В соседних кабинетах расположились приведенные Тютиным следователи – Сокольцов и Тимченко. Дело было поставлено на поток: за возможно короткий срок они должны были официально допросить всех десятерых подозреваемых.

Тютин разместился в кабинете Сытина. Здесь был его штаб, отсюда он контролировал весь процесс, по выбору подключаясь к любому из кабинетов – прослушивающую аппаратуру за полчаса, не маскируя, смонтировали умельцы с Петровки.

Но еще более важное дело с помощью Рябининой ночью сделал Валерий Яковлевич Анисин. Почти профессионально – сказывался многолетний опыт работы в советских правоохранительных органах – тушью на огромном листе ватмана он разграфил внушительную таблицу. В графы слева по вертикали он вписал фамилии подозреваемых, вверху по горизонтали все эпизоды дела, начиная с покушения на музыканта и заканчивая нападением на дом Сайтанова, и обозначил дату и время каждого случая.

Восхищенный Тютин долго созерцал закрывшее полстены творение, даже осторожно потрогал не просохший еще рисунок:

– Откуда что у Анисина – понятно, та еще школа! Недаром я все боялся, что он забудется и по привычке выведет «социалистические обязательства 142 райотдела к 83-й годовщине Октября…». Но откуда подобные навыки у вас, Ольга?

– Я и сама не ожидала, – улыбнулась Рябинина. – Наверное, проснулись скрытые таланты.

– Вижу, вы девушка способная во всех отношениях. Как тебе повезло, Олег! Да ты не вороти морду. Ольга, он упорно на вас не смотрит. Вы до сих пор не помирились?

– Мы и не ссорились, – неприязненно заметил Олег. Он чувствовал себя очень неловко под градом насмешек, в общем-то беззлобных, которыми его все эти дни осыпали коллеги. И хотя понимал, что в данной ситуации лучше всего реагировать на шутки с юмором, поделать с собой ничего не мог. А от подначек Тютина его просто коробило. А вот Рябинина воспринимала происходящее совершенно спокойно, невозмутимо, чуть улыбаясь неуловимой джокондовской улыбкой. Кажется, она столь же равнодушно воспринимала шутки в свой адрес, как и восхищение многочисленных поклонников. Впрочем, высмеивали ведь не ее.

– Во-первых, у меня не морда, – стиснул зубы Олег. – Во-вторых, у меня просьба.

– Не обещаю, но постараюсь вас помирить, – торжественно заверил Тютин.

– С некоторыми подозреваемыми я уже общался. Не хотел бы повторяться. Направляйте ко мне тех, кого я еще не видел.

Тютин мгновенно стал серьезным:

– Учту. По возможности. Но мы должны спешить, и если что, придется тебе повториться.

Первым привезли Долгушина. Олег и Тютин смотрели, как его вели по коридору.

Долгушин немного нервничал, это было заметно.

На скамейках в коридоре сидели трое в штатском; внешне безучастные, словно ждали своей очереди в один из кабинетов. Но Олег профессионально отметил, как они незаметно, но внимательно рассмотрели Долгушина. Когда тот и сопровождавшие его опера зашли в кабинет, где обосновался Костя Тимченко, один из троих поднял голову, немного неуверенно отрицательно повел головой.

– Кто это? – спросил Олег.

– Сотрудники ППС, которых он намедни разоружил на Ленинском.

– Думаете, его рук дело?

– Думу дума думает, а я знаю. Экпертиза подтвердила: в доме Сайтанова стреляли из автомата, отобранного у сих доблестных героев.

– Когда была экспертиза?

– Вчера. А что?

– Быстро, – восхитился Олег.

А про себя он подумал: «Не мог сразу поставить в известность, позер несчастный, темнила. Еще подумаю, идти ли к нему в отдел пешкой».

Впрочем, в глубине души он знал, что не откажется. Слишком велик был соблазн оказаться на Петровке, в спецгруппе по особо важным делам. Подобный шанс двадцатиоднолетнему следователю без родословной и блата выпадает раз в тысячу лет, а столько не живут.

– Ты на опознание не очень рассчитывай, – предупредил Тютин. – Темно уже было, когда он их разоружал. Пьяного-то что рассматривать, скольких они за смену подбирают. А когда он им гранату показал, они, со страху обосравшись, и что видели, забыли. Кроме того… – Тютин замолчал.

– Что еще?

– Да так… Есть обстоятельства. Потом скажу… А впрочем…

И Тютин рассказал:

– Он вчера письма в газеты разослал. Почти во все центральные издания, никого не упустил. Публиковать это, конечно, никто не будет, но факт тревожный.

– И что в письмах?

– Крик души. Отчаяние человека, потрясенного взрывами и бездействием компетентных органов. Готовность действовать и призывы его поддержать. Проникновенно написано, с чувством. Главное – вовремя. Я как прочитал, сам чуть за нож не взялся. И помимо прочего, призыв ко всем честным миллиционерам (так и написано) не очень-то стараться его искать. Дескать, он и за них мстит. Вот так. Неизвестно, что он обезоруженным гвардейцам ППС наплел. Может, они сами ему автоматы отдали, на святое, так сказать, дело.

– На меня не подействует, – сухо сказал Олег.

Тютин хмыкнул:

– Надеюсь.

– А где письма?

– На экспертизе. Потом почитаешь.

А пока ступай. Работай по полной.

Тютин вернулся в кабинет, включил подслушивающую аппаратуру. Тимченко как раз заканчивал формальности, задал первый вопрос: «Где вы были 10 сентября, между 11.00 и 13.00?» «Я уже рассказывал вашему коллеге», – отвечал Долгушин. «Тем лучше, вам легче будет вспомнить». – «10 сентября в указанное вами время я находился на работе». – «Кто это может подтвердить?» – «Как кто? Два десятка человек, весь мой отдел».

В кабинете Сытина Анисин, выбирая, склонился над баночками с красками. «Красный», – подсказал Тютин. Валерий Яковлевич уверенным движением окаймил графу в таблице красной рамочкой. Значит, алиби железное: если будет слабым – обведет зеленым; если алиби не будет вообще – черным.

Зазвонил телефон. Тютин, с удовольствием наблюдая за действиями эксперта – таблица была его задумкой, взял трубку, послушал и повернулся к Олегу:

– Везут Родина. Ступай, направляю его к тебе.

Олег все же не удержался – в коридоре дождался появления Родина с операми, и только когда пэпээсник повторил свой отрицательный жест, на секунду раньше задержанного вошел в кабинет, где дожидалась Рябинина.

Пока Родина усаживали, один из оперов нагнулся к Олегу и прошептал на ухо:

– Этот тип дома не ночевал. Мы его в парадном взяли, говорит, от бабы возвращался.

Несколько секунд Родин вертел головой, оглядывая кабинет, а Олег присматривался к нему.

Парень как парень: двадцать с небольшим, на них и выглядит (хотя, если вглядеться, под глазами морщинки, лицо усталое – при плохом освещении его вполне можно и за более взрослого принять – в темноте подвала, например). Русые волосы, простое лицо, приятное, но нельзя сказать, что красивое, одет, как все его сверстники небольшого достатка. Выглядит несколько встревоженно, хотя это ни о чем не говорит, кто не нервничает в кабинете следователя? Вот и Долгушин несколькими минутами раньше отнюдь не излучал безмятежность.

Родин перестал осматриваться и вопросительно воззрился на Захарова.

– Дмитрий Юрьевич, вам сообщили, для чего вас сюда пригласили?

– Пригласили? – Парень произнес это без всякого выражения, и Олег так и не понял, была ли ирония в его голосе. – Я думал, меня задержали, арестовали, захватили…

– Повестку вам вручили?

– Зачитали что-то невнятно, а потом засунули в машину, домой даже не дали зайти, переодеться.

– Я следователь ОВД Захаров, – официально представился Олег. – Вы вызваны как возможный свидетель по делу об убийстве…

На лице Родина, до этого слегка встревоженном, появилась маска безучастной отрешенности.

«Как молодой солдат в присутствии офицера, – подумал Олег. – Боится сболтнуть лишнее, что может не понравиться дедам… Но почему он не спрашивает, о каком собственно убийстве идет речь?!»

Олег намеренно потянул паузу, но Родин не спросил.

«А может, он и есть солдат до сих пор. Служба для него затянулась: война, плен. Может, в душе он до сих пор солдат-первогодок. Дать бы Наташке его медицинские бумаги, покопаться в его душе».

– Речь идет о нескольких случаях. – Олег намеренно не спешил уточнять и вновь не дождался ни вопроса, ни какой-либо реакции: Родин застыл на стуле, вроде безучастный, и только сама неподвижность его выдавала гнетущее ожидание. Наверное, так же он застывал в армии перед командиром, ожидая, в какой бой его бросит приказ, и в концлагере перед охранником – не привлечет ли какой лишний жест желание что-либо сотворить с пленным. – Вы должны будете ответить на несколько моих вопросов. Предупреждаю об ответственности за дачу ложных показаний. А также ставлю вас в известность, что вы можете не отвечать на все мои вопросы без адвоката.

– У меня нет знакомых адвокатов, – тихо сказал парень.

Нет, ирония в его словах была, и он был не так прост, как казался, этот солдат.

– Мы можем предоставить вам адвоката.

– Обойдемся, – ответил он так же тихо.

– Разумно, – одобрил Олег. – Тогда приступим. Фамилия, имя, отчество?

Ольга заполняла протокол.

– Родин Дмитрий Юрьевич.

– Год рождения?

– Тысяча девятьсот семьдесят шестой.

– Место жительства?

– Москва.

– Вы можете сказать, где вы находились девятого сентября около полуночи?

– Могу.

– Где?

– У матери на работе.

– Это где, уточните.

– Она в ЖЭКе работает, на Гурьянова. У нее там конурка.

– Конурка?

– Мы так ее называем. Маленькая такая комнатенка, без окон, почти чулан. И я там иногда ночую.