Текст книги "Родом из ВДВ"

Да, она шла по жизни дерзко, научилась быть непритязательной и неунывающей. Но то, что у нее не было подруг, почти совсем не было, несказанно удивило Алексея. И обрадовало. Тут также веяло сходством с ним самим. «Подруги необходимы для совместного веселья, беспечных дискотек, миндальных вечеринок. Когда же в глаза тебе заглядывает настоящая жизнь, мало кому хочется окунаться в трудности, да еще чужие», – рассудительно объяснила девушка. «Так ты привыкла быть одной?» – «Нет, отчего же? Бывает, что я тоже в вечеринках или дискотеках участвую. Приятельниц у меня хватает. Вот только меня лично такая жизнь не очень впечатляет. Потом у меня всегда были тренировки, сборы, любимые книги… В общем, да. Чаще я люблю быть наедине с собой, чем с девчонками, – они мне кажутся невзрослыми, глупышками». Алексей опешил, неужели даже для него места не найдется в этом образцово выложенном узоре жизненного уклада. Угадав его опасения, девушка засмеялась: «Нет, ну с тобой мне тоже интересно проводить время, если только… если только и тебе интересно». В этот миг она была так очаровательна, как только что раскрывшийся под солнечным светом бутон; Алексей обожал ее как единственную на свете ценность.

Но Аля явно прибеднялась в отношении друзей, просто не делала из этого историй. Дружить, как выяснилось, она умела, в чем наблюдательный юноша очень скоро убедился. Однажды Алексей, хотя и обещал не беспокоить ее во время вступительных экзаменов в институт, не выдержал и позвонил из телефона-автомата, что у входа в училище. Услышав: «Приходи, только скорее», курсант примчался так быстро, как только мог, преодолев расстояние до уже знакомой двери. «Пойдем», – Аля была уже одета в свой нехитрый наряд, состоящий из потертых джинсов и немаркой, кофейного цвета блузки. В руках у нее была какая-то несуразная на вид сумка с неясным, выпуклым содержимым. «Что это?» – поинтересовался Алексей, когда сумка перекочевала в его руку: в ней было завернуто что-то теплое и твердое. «Познакомлю тебя с одним своим другом», – заинтриговала она. «Другом?» – Алексей насторожился. Но, как выяснилось, напрасно. Другом оказался великолепный, абсолютно черный кобель немецкой овчарки, обитающий в доме напротив. Его надо было покормить и выгулять. Аля объяснила, что это собака ее друзей – молодой семейной пары. Борис, офицер-связист, сейчас в Афганистане, а вот его жена Оля неожиданно попала в больницу с аппендицитом, она родом из Орла, и помочь ей тут некому. Но Алексей быстро выяснил, что если б и было кому помочь, то сделать это вовсе не так просто, как казалось. Пес Аксил оказался злым, несговорчивым и коварным – сущий Люцифер на четырех лапах. Но Алю он безумно любил, кажется не меньше, чем хозяйку. Зато Алексея по-мужски ревниво принял за соперника. Хорошо, что Аля предусмотрительно оставила парня на лестничной площадке, а то бы резвой клыкастой атаки не миновать. «Аксил! Сидеть!» – грозно крикнула она, когда через некоторое время курсант вошел в квартиру на ее зов. Команду пес выполнил по привычке, из учтивости и любви к своей временной кормилице. От нетерпения он перебирал передними лапами, почти скреб ими половик, как будто пол под ним был раскаленным. Как оказалось, он стремился поцеловать Алю, и когда она разрешила сойти с места, тут же прыгнул, изловчился и дважды лизнул ее. Девушка слабо попыталась увернуться – ей был явно приятен лохматый ухажер: один раз красный язык прошелся по вздернутому носику, второй раз жадно мазнул по щеке. «Хотел бы я быть на его месте», – сострил курсант. Она лукаво взглянула в ответ, и Алексей на какую-то долю секунды уловил приглашение, заменяющее слова: «Ну, так что ж тебе мешает? А то, может, просто не хватает смелости?» Будто понимая его намерения, Аксил осадил его устрашающе злым рыком, как только он рискнул приблизиться к девушке на дистанцию метра. «Тихо, пойдем кушать», – Аля полностью переключилась на четвероногого, тут же с готовностью завилявшего хвостом в ответ на слово «кушать».

На деле же не то чтобы поцеловать, но прикоснуться к руке Али во время получасовой прогулки было немыслимо: пес охранял ее со всей строгостью, с грубой прямотой предупреждая, что во время прогулки девушка безраздельно принадлежит лишь ему. «Гадкая тварь», – думал о нем Артеменко, хотя не мог не восхищаться этим существом, столь грациозным и легким в движениях, сколь преданным и умным. «Борису и Оле его привезли из-за границы, это чешский вариант немецкой овчарки. Правда, великолепен?! Посмотри, какой отлив шерсти! Но самое главное – он никогда не предаст!» Шерсть кобеля в самом деле была свежа и роскошна; она блестела золотистыми крапинками, и под ней Алексей угадывал отлично тренированные мышцы. И хотя абрикосовая кожа спутницы волновала Алексея много больше собачьей шерсти, он умел увлекать самого себя в сторону от вожделенного объекта и взвинчивать восхищение тем, чем действительно нельзя было не восхищаться. «А ты знаешь, он – настоящая личность, и меня это сразило наповал», – ответил Алексей, искоса разглядывая то пса, то выразительный Алин профиль, который сводил его с ума. Теперь, после двух месяцев знакомства, мысль о телесной близости с ней стала навязчивой и невыносимо ноющей. Но он боялся все испортить.

Алексей удивлялся умению своей подруги ладить с окружающим миром, спокойно вступая с ним в неконфликтные взаимоотношения, – в ней изнутри светилась изумлявшая его тяга к гармонии. Точно так же, как в нем самом присутствовала культивируемая в училище склонность к агрессии. Один раз они оказались вместе на рынке – что-то покупали к скромному воскресному обеду, да еще несколько куриных голов в подарок Аксилу. Вдруг из ворот прямо на них вышла огромная бездомная собака, облезлая, с грязными боками, разорванным, болтающимся левым ухом и явно недобрым оскалом – живой кошмар о четырех лапах. Алексей автоматически встал в позу бойца – он резко гикнул на собаку с притопом ноги, что позволило оказаться ему между зверем и Алей. Псина отпрянула, но сиплый рык недвусмысленно возвещал, что она не собирается посторониться. Человек и животное на миг застыли, приостановились, примеряясь друг к другу, а две тучные тетушки, оказавшиеся рядом, испуганно затараторили, из страха схватившись друг за друга. Алексей же метил, куда бить, если мерзкая тварь кинется на него. Но тут случилось невероятное: Аля преспокойно вышла из-за спины курсанта и приветливо обратилась к животному: «Привет! Как дела?» Собака едва заметно вильнула ей хвостом, но с места не уходила. Аля прикоснулась к руке своего спутника: «Это она из-за тебя.

Ты отойди на два шага – вон туда, и не предпринимай ничего». Парень нехотя повиновался и посторонился, все еще оставаясь наготове, а девушка достала одну куриную голову и заговорила с животным ласково: «Конечно, проголодалась. Всем хочется кушать. На, полакомься». После этих слов она присела, оказавшись почти на одном уровне с собакой, и протянула угощение. Собака облизнулась, а потом доверчиво повиляла заскорузлым хвостом и, приблизившись, осторожно, чтобы не коснуться большими бело-желтыми зубами руки Али, взяла куриную голову и тотчас буквально проглотила ее. «Ну, все, теперь мы пойдем», – девушка выпрямилась и направилась к опешившему Алексею. «Во как с ним надо», – одобрительно кивнула одна из толстушек другой. «Фантастика», – возбужденно прошептал Алексей, когда они прошли десяток шагов. «Никакой фантастики, – объяснила Аля, – все живые существа одинаково хотят любви и ласки – и люди, и это несчастное бездомное животное. Она же кормящая, разве ты не видел?» Вот тебе на, ведь он был уверен, что это был озверевший, может даже взбесившийся кобель. Этот случай стал очередным открытием той скрытой от глаз стороны души, которая освобождается от ширмы только при определенной степени близости.

«Я люблю наблюдать за животными, – говорила она ему вечером тихим, задумчивым голосом, – они как наше отражение в природе. И у них можно многому научиться». – «Чему, например?» – спросил Алексей. «Любви, – ответила девушка серьезно. – Хочешь, расскажу реальную историю любви лебедей?» – «Расскажи», – попросил он, впервые взяв ее ладонь в свои руки, и чувствуя, как голос подруги стал глубоким, волнующим.

«Говорят, у лебедей неземная любовь, и божественный дар им дан, чтобы люди у них учились. Однажды в русской глубинке лесник приметил пару влюбленных лебедей – роскошных, породистых, грациозных. Они прилетали каждое утро на озеро порезвиться, встретить восход солнца, помиловаться, наполнить и водную гладь, и все пространство вокруг чарующими звуками любви. Вибрации от этих звуков расходились на далекие расстояния, как круги на воде от брошенного камня. Но уловить их мог только жаждущий любви человек. А недалекий лесник прельстился легкой добычей и пристрелил лебедя. Ему пришлось буквально драться с лебедкой, чтобы вытащить из озера тело убитой птицы. И с того дня лебедка не давала ему покоя. Она прилетала, стеная и надрывно крича у избы лесника около озера. И можешь себе представить, ее тоска настолько шокировала убийцу, что он потерял и сон, и аппетит. А когда решился наконец положить конец мучениям сходящей с ума лебедки, она сама бросилась на ружье, потому что жаждала смерти».

По мере того как Аля говорила, голос ее вздрагивал, комок подкатил к горлу, и Алексей это хорошо чувствовал. Он даже представить себе не мог, какая она чувствительная и хрупкая натура! При последних словах глаза ее наполнились слезами, но чтобы парень не заметил их, она отвернулась. Аля казалась ему в этот момент такой беспомощной, такой жаждущей ласки и утешения, что он еле удержался, чтобы не обнять ее. Как же ему хотелось погладить ее по голове, защищать ее, любить ее! Но теперь он уже точно знал, что когда-нибудь это обязательно случится.

3

«Я поступила! Поступила!» – закричала Аля, когда он показался в проеме двери. Она ликующе бросилась к нему на шею, как к самому близкому на свете человеку, и прижалась крепко-крепко. Алексей чуть не задохнулся от внезапного счастья, он сжал ее в объятиях так сильно, как только мог, приподняв от земли. Она была невероятно тонкая, легкая, упругая, обжигающе горячая. Она горела вся, и для Алексея не имело значения, что это было – порыв восторга, всплеск эмоций, связанный только с поступлением, или она, фокусница, ловко использовала повод для такого экзотического подарка. Важно было другое: это произошло! Его охватило невероятное волнение; захмелевшая плоть дрожала, и какой-то приглушенный голос из глубин сознания твердил, что барьеры между телами окончательно пали. Но он уже не мог и не желал сдерживать себя; он знал, что не просто безумно желает ее, но желает навсегда, на всю оставшуюся жизнь. Его порыв выходил далеко за пределы физического; физическое соприкосновение становилось только подтверждением уже давно свершившегося духовного и душевного единения. И он впился своими жадными губами в ее благоухающие, сочные, отвечающие на его призыв горячие губы. И вместо слов вышла неправдоподобно долгая, сказочная серия затяжных, удивительно вкусных поцелуев. То было их первое прикосновение друг к другу.

Все неотвратимое произошло с ними в тот же вечер. Настал момент упоительного, долгожданного прорыва накопившегося желания, и самым большим подарком, доставшимся молодому мужчине, оказалось безграничное доверие. Каждый из них двоих удивлялся и тихо радовался тому, что был первым у другого, и ощущение внезапно наступившей зрелости оказалось общим, разделенным между двумя телами и двумя душами. Они выпили эликсир одновременно. Неумелые движения были слишком желанными, чтобы это заметить; просто тела стали логическим продолжением уже существующей связи, общего притяжения, невнятной, мучительной силы, нежно и безотлагательно манящей, влекущей друг к другу. Они коснулись любви – единственного источника непревзойденного счастья. Любовь, как известно, не имеет трафаретов и лекал, а ее азбучные истины распространяются далеко не на каждого желающего. Но они были оба страждущими, оба испытывали смертельную жажду; и вот вода хлынула, возникло яркое видение рая, сияние тонкого, неведомого мира, и чтобы выдержать напор испытаний счастьем, они объединились в нечто целое, неодолимое, нерушимое.

Решение пришло сразу: свадьба в первый лейтенантский отпуск, когда ее первый курс уже будет позади. Вместе они все выдержат! И пусть будет трудно, пусть будут испытания! Если порознь каждый из них готов ко всему, то вместе они определенно станут несокрушимой силой, тараном, пробивающим себе будущее.

* * *

«Ты меня ревнуешь к кому-нибудь?» – спросила Аля, и Алексей немного смутился; они как раз направлялись в ЗАГС подавать заявление. Прошел почти год со дня их знакомства, и отличительной чертой взаимоотношений по-прежнему оставалось отсутствие сцен и всех тех легкомысленных эпизодов, которые придают динамичность и пикантность всякой экранизированной истории любви. Когда влюбленные эмоционально ссорятся, душещипательно расходятся на время и только после каких-то волнующих событий понимают, что не могут жить друг без друга. У них этого не было, и Алексей знал почему: они слишком сильно ценили друг друга, чтобы опустить планку деликатности в отношениях. Потому прямо сказать, что он порой снедаем ненасытным червем ревности, было бы неправильно. Ведь это означало бы, что он не до конца доверяет ей, не говоря уже о том, что он в этом случае не уверен в себе, в собственной мужской состоятельности. Но и отвергая ревность, Алексей мог бы бросить тень на их осторожно взращенную, выпестованную годовалую любовь. Будущий офицер колебался не более секунды, он дал именно тот ответ, который казался ему наиболее честным. «Иногда это случается, но ты никогда об этом не узнаешь», – произнес он тихо, но твердо. «А ты?» – вопрос казался логичным и уместным. Аля посмотрела озорно, но в ее уклончивом ответе Алексей уловил мудрость: «Бывает, но ты тоже об этом не узнаешь. Ведь на таких, как я, женятся, и ты это хорошо знаешь». И разговор перескочил через опасный перекресток на другую улицу, по которой можно мирно и тихо брести, радуясь звуку шагов и двум сблизившимся теням. Как два созревших, свежих, скрипящих от сока яблока, молодые люди искрились от переполнявшего их счастья.

…Если бы они обладали экстрасенсорными способностями медиума видеть собственные ауры, то были бы изумлены: их тонкие тела уже сблизились настолько, что почти стали одной, сдвоенной аурой.

Глава десятая

(Рязань, РВДУ, ноябрь 1993 года – Москва, Военно-дипломатическая академия, 1994–1997 годы)

1

– Товарищ подполковник, старший лейтенант Артеменко по вашему приказанию прибыл.

Подполковник Кротополов бесстрастным сфинксом сидел за столом, покрытым зеленым сукном. Стол тот был обычным, пошарпанным от времени и уже давно отслужившим многим училищным комбатам, потому и велел последний хозяин покрыть его богатой с виду для этого строго-скромного рабочего убранства тканью. Подполковник Кротополов, статный подтянутый мужчина с широким торсом и воинственным крючковатым носом, создал вокруг себя атмосферу, характеризующуюся совершенным немецким порядком и исконно русской неприхотливостью. На столе у него лежала единственная папка. Все остальные многочисленные документы, рабочие бумаги, журналы и книги были в высшей степени аккуратно и равномерно распределены по трем шкафам, сквозь тщательно натертые стекла которых виднелись не менее тщательно выведенные писарем надписи для обозначения содержимого папок. Но тут не было ничего личного, ничего такого, что могло бы прояснить отношение комбата к чему-либо.

Когда прозвучал доклад, комбат, почти не поднимая головы, вскинул брови и измерил вошедшего долгим пытливым взглядом, как будто впервые увидел его и изучал теперь черты лица и детали одежды вошедшего офицера. Возникла некоторая заминка, грозившая перерасти в неловкость, и Артеменко, уже опустив руку от козырька фуражки, не знал, что ему дальше делать. На всякий случай он продолжал стоять навытяжку перед своим начальником. Но в тот самый момент подполковник неожиданно легко и спокойно поднялся из-за стола, и, преодолев внушительную, в несколько шагов, дистанцию к двери, у которой стоял Алексей, властно протянул широкую, в тугих узлах суставов, ладонь для рукопожатия. Алексей слегка опешил, потому что этот жест был несвойствен комбату, но быстро протянул ему свою руку и встретил крепкое, увесистое и такое же властное, как и предыдущие действия подполковника, рукопожатие, в котором тяжелая рука командира оказалась почти что сверху его руки. Они были одного роста и не слишком отличались сложением, хотя обладавший широкой костью комбат казался шире и коренастее.

– Присаживайтесь, Алексей Сергеевич, – с этими словами, произнесенными также спокойно, с разделением каждого слова, комбат указал на жесткий казарменный стул, дополнявший скромную обстановку кабинета. Алексей удивился во второй раз: с чего бы это комбату называть его по имени-отчеству? Ведь на совещаниях всегда звучали директивно-приказные распоряжения, неизменно начинающиеся командным обращением «Старший лейтенант Артеменко», и только после того, как он поднимался и вытягивался перед комбатом с ответным, нелюбимым им кудахтаньем «Я», следовало лаконично-спартанское распоряжение. Несвойственные действия комбата озадачили и насторожили Алексея, и он послушно опустился на стул. И когда уже сел, не зная, куда пристроить руки, тут только заметил, что в кабинете находится еще один человек, в штатском. Он сидел тихо, словно притаившись в дальнем, противоположном углу кабинета и, как оказалось, с особым любопытством наблюдал за всем происходящим. Вдруг с кошачьей проворностью и поразительной мягкостью движений этот человек вынырнул из угла и предстал перед Алексеем и полковником Кротополовым. В руках у него была черная кожаная папка, какие обычно имеют при себе инженеры при посещении подотчетных им объектов. От неожиданности Алексей опять встал. Эти непонятные геометрические перемещения казались ему замысловатой командно-штабной игрой, о которой только он из всех присутствующих понятия не имел.

– Алексей Сергеевич, – опять с непривычной учтивостью обратился к нему комбат, – с вами сейчас побеседуют. Прошу быть предельно откровенным и честным во время этой беседы.

Голос комбата, и без того официальный, звучал теперь почти торжественно, как если бы он объявлял задачу перед строем батальона. От Алексея не ускользнуло, что Кротополов также несколько напряжен, а его долгие намеренные паузы и показное спокойствие являются не чем иным, как тщательно упрятанным раздражением.

Затем комбат повернулся к незнакомцу в штатском:

– Ну что ж, кабинет в вашем распоряжении, у меня как раз будет возможность до обеда лично проинспектировать четырнадцатую роту, пока их командир отсутствует.

– Спасибо вам, Геогрий Семенович. Я думаю, мне понадобится около полутора-двух часов, а затем еще столько же – для беседы со вторым ротным.

– Я пришлю вам капитана Белоконя к пятнадцати часам и предварительно проинструктирую в отношении предстоящей с вами беседы.

И опять комбат изумил Алексея демонстрацией невозмутимости, спокойствия и учтивости, сопоставимых с самообладанием индийских йогов. Но теперь уже по его едва заметно сжавшимся волевым складкам у губ Алексей отчетливо приметил, что подполковнику не очень-то приятна вся эта ситуация. Его нарочитая вежливость, по всей видимости, призвана была заретушировать неприязнь к штатскому, который имел необъяснимый, мистически таинственный статус, дающий ему непостижимые пока власть и влияние. В конце концов Кротополов неторопливо, оставляя после себя гулкий звук шагов, вышел. Алексей остался наедине с незнакомцем, и его мгновенно осенило: «Так вот почему Кротополов зол, его же из собственного кабинета на полдня выдворили».

Штатский с пригласительной полуулыбкой указал Алексею на стул, с которого он полминуты назад вскочил. При этом узкое, симметрично правильное лицо незнакомца с прямым греческим носом оставалось непроницаемым и неподвижным. В то же время глаза его, как два постоянно работающих прибора наблюдения, казалось, действовали независимо от остальных органов и частей тела. Он осторожно, не сводя взгляда с Алексея, переместился на место комбата за стол с зеленым сукном.

– Алексей Сергеевич, меня зовут Александр Дмитриевич. Я представитель Главного разведуправления Генерального штаба. Вы, вероятно, слышали о ГРУ?

– Так точно, слышал. Хотя конкретно у нас об этом никто ничего не знает.

Вопрос, впрочем, был риторический. Незнакомец, сидящий теперь напротив Артеменко в непринужденной позе и поигрывающий остро отточенным карандашом, сделал долгую паузу, как будто оценивая, какой эффект произвела его фраза. Сугубо военное «так точно» в ответе его явно покоробило. Эффект же, в самом деле, оказался глубокий, как будто к телу Алексея приставили электрошоковое устройство и затем произвели разряд немыслимой силы. Неужели это знак, предвестник нового, крутого поворота в его жизни?! Сердце Алексея беспокойно забилось. Чтобы сохранить внешнее спокойствие, Алексей с усилием напряг ноги. К чему это тошнотворное молчание? За несколько тяжелых мгновений, отделявших первый вопрос от второго, Алексей успел рассмотреть собеседника. Темный однотонный костюм придавал его худощавой и довольно щуплой фигуре стройность и аристократичность. Его лицо с тонкими чертами почему-то было бледно, как у чернокнижника, корпящего над тайными бумагами в полумраке кельи. Человек этот выделялся только тем, что ничего в нем нельзя было выделить. Кроме, может быть, этой неестественной бледности. Как же он отличался от румяных, пышущих здоровьем училищных офицеров, каждый из которых являлся яркой, выразительной личностью, хоть и не обладающей тонким вкусом и образцовым образованием. Алексей подумал, что, даже одень их всех в такие вот офисные костюмы, все равно они будут ходить косолапо, неуклюже и выглядеть сборищем арлекинов, собранных вместе для необычной клоунады. Тут же, в обстановке сплошного камуфляжа, где даже офицера с курсантом можно было легко спутать из-за схожести формы, этот грушник с его точеными чертами лица, костюмным великолепием и салонной манерностью выглядел инопланетянином, звездным пришельцем, заглянувшим в училище по дороге на Марс. Но, как оказалось, пришельцем уважаемым и почитаемым, о чем он был осведомлен и потому вел себя распорядительно, по-хозяйски.

– Не буду скрывать, ваше личное дело заинтересовало наших кадровиков, и по рекомендации ваших начальников мы с ним детально ознакомились. Начну с главного вопроса: вы бы желали служить в разведке?

Алексей чуть не захлебнулся воздухом. В этот момент ему вдруг захотелось выкрикнуть, что он на самом деле всю жизнь мечтал о подобной работе, о весомом деле, в котором можно ощутить себя частью огромной и таинственной силы. Вершащей гигантские дела, вертящей, может быть, целую планету – ради великой, разумеется, цели. Но он вполне осознавал, что с этого момента начинается уникальная, рискованная игра и роль свою он должен, обязан сыграть виртуозно, филигранно. Сказать этому столичному щеголю, что он, закопченный в полях старлей, давно ждал его прихода, что годы лепил из себя личность, корпел над томами по ночам и потому давно подготовлен, и что нет на всем свете ничего такого, что могло бы его испугать или отвратить? Нет, ни в коем случае! Тогда что же?! Быстрее, черт бы тебя подрал, отвечай же! Алексей осторожно, чтобы не выдать себя, перевел дыхание и как можно спокойнее, стараясь контролировать каждое слово, ответил:

– Откровенно говоря, я старался служить так, чтобы не только продвигаться по служебной лестнице, но и развиваться… В надежде на появление более… ответственной работы… Поэтому говорю однозначное «да».

После этих слов последовал допрос – неумолимый и настолько детальный, что Алексей вдруг осознал: этот человек знает о нем едва ли не столько же, сколько он сам. А может быть, даже больше. Некоторые вопросы заставляли его вспыхивать, подобно факелу, нырять в подземелье собственных мыслей, и его щеки пылали, он становился все более эмоциональным и заряженным, тогда как собеседник оставался фантастично невозмутимым, бесстрастным и порой напоминал манекена, периодически открывающим отверстием рот для включения записанных аудиофайлов – вопросов. Он все более ощущал себя неуютно и тревожно, как будто дело происходило в подвалах НКВД, и он без одежды стоял под яркой электрической лампочкой, которая раздражающими лучами прожигала его зрачки. Алексей заметил и то, что опытный кадровик незаметно увеличивал темп опроса, оставляя все меньше времени на обдумывание ответа. Сложнее всего стало, когда дошло до специфических вопросов.

– Что вы вкладываете в понятие «духовное развитие»?

Старлей посмотрел на плотно затворенные окна, пару дней назад оклеенные аккуратными полосками бумаги для противостояния наступающим холодам. Он бы с удовольствием распахнул их настежь.

– Для меня это означает постоянно чувствовать приток новых знаний… не только профессиональных, скажем, о появлении новых видов оружия или способов подрыва объектов, но и философского толка. О том, что человек способен совершить, каковы границы его возможностей?

– Зачем вам эти знания?

– Я с детства полагал, что человек не должен проплыть жизнь щепкой по реке, что обязан совершить нечто такое, что является, что может считаться значимым. Для него самого, для окружающих, для государства…

– Став командиром роты, вы начали посещать лекции по иностранному языку вместе с курсантами. Чем, в общем-то, удивили и своего комбата, и некоторых сослуживцев… Обычно командиры рот ограничиваются контролем успеваемости… Откуда у вас такой устойчивый интерес к иностранному языку?

У Алексея зарябило в глазах. Он вспомнил первую реакцию сослуживцев на его филологические изыскания. «Кажется, у парня крыша поехала» – такое было заключение, вынесенное сообща в училищной курилке. Но потом все попривыкли, успокоились…

– Мне кажется, здесь нет ничего странного. Язык в моем понимании является проникновением в чужую культуру, несет много новых знаний и идей…

– Мне сейчас показалось, что вы не до конца откровенны…

– Вероятно, я просто недоговориваю. Для меня самосовершенствование никогда не было пустым звуком, и одной из главных причин поступления в училище явилась как раз реализация желания достичь чего-то большего, чем выпадает на долю обычного человека. Я и поступать-то хотел на спецназ, но меня отговорили из-за небывало высокого конкурса. А сейчас мне кажется, что я просто обязан иметь базовые языковые знания, чтобы лучше понимать проблемы своих подчиненных. Ведь мои курсанты несколько часов в день занимаются языковой подготовкой.

Алексею показалось, что на его собеседника эти слова не произвели должного впечатления. И от ощущения, что он проваливается со своими ответами, говорит не то, что надо, у него заныла от напряжения спина. Он почувствовал, что ноги давно затекли и задеревенели. Алексей хотел сменить позу, но не мог, просто боялся нарушить равновесие тела. Кроме того, он так и не сказал кадровику самого главного: он хотел, уже будучи командиром взвода, поступать в военный институт имени Лесгафта, чтобы потом уйти на кафедру физподготовки. Но Аля, его милая Аля, сумела убедить его, что надо заглянуть в себя глубже и затем рыть яростнее, что переход в категорию училищных преподавателей не решит его проблему, не приблизит к самореализации какого-то весомого, значимого уровня. И она интуитивно угадала, когда предложила делать ставки на языковую подготовку, сферу двойного применения. А ведь как она ловко его обработала! Однажды невзначай подсунула вырезанную журнальную статейку с цитатами какого-то модного философа, из которой он сам вынес новую идею: «Главная жизненная задача человека – стать тем, кем он является потенциально». И он крепко задумался тогда: «А кем я являюсь потенциально?» – «Если пока не знаешь, то всегда можешь точно определить, кем ты не являешься, кем не хочешь быть. Смоделируй будущее и проиграй различные версии на тему, кем может и должен стать командир взвода командного училища через пять-семь лет. И придумай, каким бы ты хотел видеть себя самого», – бросила она, суетясь у стола, как бы между прочим. И он понял. Ее слова слишком часто оказывались вещими. Все ведь беспредельно просто: если он явно не потенциальный генерал и военачальник, значит, его усилия должны быть в иной плоскости. В какой? Он легко вписался в офицерскую стезю. Не раз, когда собираясь на службу не в камуфляже и мельком оглядывая себя, не без удовлетворения отмечал, как идет ему широкий офицерский ремень, как ладно смотрится искусно отбитая фуражка, как великолепно сидят хромачи со вставками. И он порой даже опасался, как бы не превратиться в щеголя Лисицкого, хотя его методы воздействия на роту, уже совершенно не стесняясь, копировал, да и не скрывал того. Думал ли он всерьез когда-нибудь, что ему придется отдавать команды, применять власть? Но ведь это лишь внешние проявления замысловатой игры под названием «военная служба». Многим ли отличаются потентные солдатики молодого Петра Первого от современных? В той же статье он прочитал, что любое господство вызывает бессилие господина, потому что парализует его собственную плодотворную деятельность. Потому-то атрибуты военной власти никогда не могли его полностью насытить, неудовлетворенность не исчезала. Он искал глубоко упрятанные корни этой неудовлетворенности и путался в собственных помыслах, целях и планах. Но, неожиданно создав с подачи жены новый, пусть и туманный ориентир, он сумел почувствовать иной, сочный вкус своих усилий, избавиться от нетерпимости к окружающему миру, сгруппироваться, как перед прыжком. И в конце концов, ведь это сначала он стал изучать языки, а уж потом был назначен командиром роты, а не наоборот… Но вот этих нюансов кадровику лучше не знать…

– Ваш командир говорил, что вы читаете Гёте в оригинале? Это правда?

– Пытаюсь, – зарделся Алексей от мысли, что даже такие подробности его жизни известны собеседнику.

Алексей скользил по тонкой грани между правдой и приводимыми аргументами, но его ответы были наполнены такой убежденностью, что он сам был готов поверить, что все так и есть. На сто процентов.

– Скажите, вам нравится служба в училище?

Собеседник прищурился, как будто они играли в покер и он пытался расшифровать игрока, заглянуть в его карты.

И опять у Алексея перехватило дыхание. Это был один из тех вопросов, от которого он бы поперхнулся, если бы не готовился к ответу. Сказать, что он все еще находится в армии лишь только потому, что пока не знает для себя другого достойного применения, было немыслимо. И дело вовсе не в том, что его с некоторых пор коробят внешние атрибуты военной власти, которые он считал неестественными: поклонение высшим чинам, многих из которых он считал малообразованными солдафонами; дикие многочасовые смотры, бесконечное наведение порядка с крашением бордюров, укладкой дерна и прочими исключительно военными штучками. А в том, что внешние формы давно победили и доминируют над сутью воина, над тем, что он боготворил и ради чего пришел в Рязанское десантное. В том, что армия после разлома на части некогда неприступной империи трещит по швам и народ из нее, причем самый лучший народ, уже уходит. В том, что армия стала мельчать, таять, как добротно вылепленная снежная баба на нежданном солнце.