Текст книги "Родом из ВДВ"

И во мраке ночи, напряженно думая, как победить разнузданную толпу, которую объединяет лишь общее название «Седьмая рота», Игорь придумал совершенно неожиданный, весьма любопытный план. Только бы кэп разрешил…

Утром лейтенант Дидусь, как и ожидал, был вызван в штаб полка. Он приготовился к основательной эмоциональной взбучке, но командир, внимательно оглядев его, спросил:

– Что, лейтенант, в тюрьму желаешь?

– Никак нет, товарищ полковник.

– Дело подсудное, и если родители этого сержанта или он сам повернут в определенную сторону, защищать тебя не станем, понимаешь это?!

– Так точно.

– Да что ты раскудахтался?! Давай по существу докладывай! – приказал кэп, раздражаясь и метая время от времени короткие испепеляющие взгляды в сторону застывших с похоронными лицами командира батальона и воспитателя.

И командир взвода коротко доложил обстановку в роте, стараясь не детализировать негатив, но четко обозначить проблемы. В конце вместо того чтобы кротко ждать приговора, Игорь вдруг изложил свой план перевоспитания роты, который разработал накануне ночью. План этот казался бы сумасшествием в нормальной воинской части, но не в условиях полка, распластавшегося в сухом предгорье Кировабада. Заключался он в отправке роты на бессрочное занятие по тактике в район далекого безводного полигона Герань, в нескольких десятках километров от города. Вместе с единственным офицером – командиром первого взвода лейтенантом Дидусем, который рискнет провести это тактическое занятие.

– Что скажешь, комбат? – с прищуром спросил командир полка капитана, когда Игорь изложил свою идею.

– Скажу откровенно – она мне не по душе. И может, среди прочего, принести новые ЧП.

Комбат высоко приподнял подбородок, слегка, на несколько градусов отвернув лицо, подчеркивая этим свое негативное отношение к дальнейшему развитию сценария. Полковник откинулся в кресле, нещадно вдавив его крепкой спиной.

– А что скажет замполит? – кэп подчеркнуто называл майора замполитом, высказывая таким оригинальным способом презрение к племени военных идеологов.

– Извините за формулировку, очень небезопасный бред, – невнятно пробубнил замполит, основательно продавливая слово «очень», нарочно сутулясь, словно кланяясь, изобразил на лице с маслянистыми глазами суровую мину.

– Как фамилия пострадавшего сержанта? – спросил командир полка, обращаясь к комбату, как бы раздумывая и оттягивая время для принятия окончательного решения.

Комбат открыл было рот и посмотрел на юного командира взвода.

– Старший сержант Прившин, – молниеносно отреагировал Игорь, осознав затруднительное положение комбата. А про себя подумал: «Вот то-то и оно, что перевелись цезари, никто уж солдатом не интересуется». Вытянувшись в струнку, он тайком косился на командира полка, наблюдая за ним и почему-то испытывая к этому человеку все более растущую симпатию. И по всей видимости, ход их мыслей совпал, потому что кэп уверенно подвел итог:

– Знаю я Прившина. Косая сажень в плечах, харя – во (тут он руками показал ширину лица сержанта). Как два лейтенанта. И как с ними бороться, если они нас откровенно посылают (командир полка был не из стеснительных и, конечно, уточнил куда). Так вот, мне идея лейтенанта по душе, хоть и рискованная. Завтра в отъезд после завтрака. Выпишете два «Урала», путевку сегодня же подпишете у зампотеха, проверьте машины в парке. Бак с водой. Сухой паек. Наладить связь с батальоном по радиостанции. Ну и остальное все, как учили. Все ясно, товарищ капитан?

– Так точно.

4

В Герань рота прибыла засветло. С ротным воспитателем в казарме остался только старшина да один молодой боец с гниющими от фурункулов руками. В помощь по хозяйству. Разумеется, освобожден от похода был и Прившин, который лежал в санчасти. Все ж решение командира полка ясно сигнализировало и офицерам, и сержантам, что, несмотря на то что дело лейтенанта и открыто, он получил кредит доверия, который намерен был употребить для доведения начатого до конца. Спрыгнув с грузовика на каменистую землю, Игорь увидел, как взбитая ботинками сухая пыль, чем-то напоминающая порошкообразное молоко, мелким облаком взметнулась до колен. Маленький верткий скорпион с причудливо вздернутым и загнутым кверху смертоносным хвостиком, пугливо семеня ножками, понес свое хотя и мерзкое, но довольно изящное желто-блестящее туловище прочь от свалившихся с неба людей. «Ого, вот это то, что надо для тактики, – подумал Игорь, вспоминая местность по выпускному курсу, – ничего тут не изменилось за полгода. И наверное, ничего не меняется веками». Жуткая, тоскливая, скудная обстановка и клонящийся к горам, пока еще яркий шар солнца встретили странных людей с автоматами за спиной, приехавших с неведомой целью. Только мелкий кустарник с жесткими задиристыми колючками и тонкими листиками усеивал каменистые горы. Из этой пустоши, безлюдной и дикой пустыни с нарисованной горной грядой на горизонте, казармы казались верхом роскоши. Здесь нельзя было отыскать ни воды, ни приемлемой для человека пищи, невозможно и сбежать куда-нибудь, разве что в горы, которые напоминали безжизненное лунное пространство. И если подняться на вершину одной из них, то можно было увидеть, как они бесконечными темными грядами, безжалостно разрезанными дремучими ущельями и провалами, уходят вдаль и теряются, смешиваясь с линией горизонта. Но именно это и нравилось Игорю, именно к этому он стремился, ибо знал, что порой человеку нужен ад для понимания того, что обычная, ничем не примечательная реальность в действительности и есть земной благодатью.

Как только «Уралы», подняв за собой трехметровый столб пыли, скрылись из виду, лейтенант приказал ставить палатки. Но ему был уготован первый сюрприз, ловкий удар в солнечное сплетение.

– Вам надо, вы и ставьте, – резко сказал один из старослужащих и, проходя мимо палатки, с нескрываемой неприязнью пнул ее ногой. После этого жеста даже молодые солдаты отошли от палаток, робко сбившись в небольшие группки. Игорь знал почему: в нем они пока еще не видят защитника, тогда как старики могут замордовать, а то и искалечить. Но у лейтенанта в запасе были свои, заранее припасенные козыри.

– Младший сержант Хибик, вы сегодня дежурный по роте?

– Я, – вместо «Так точно» выронил сержант, который прослужил только год в армии. Внутри у Игоря опять зашевелился вулкан раздражения, грозящий перерасти в слепую ярость, но он огромным усилием воли погасил волнение.

– Захватите трос от походной оружейной комнаты, замок к нему и следуй за мной. – И командир взвода предусмотрительно взял в свои руки запасы воды, надежно зашнуровав бочку тонким стальным тросом, навесив массивный замок и забрав ключ себе.

– Вызовите ко мне замкомвзводов.

Четыре сержанта нехотя приплелись к командиру, всем своим развязным непримиримым видом показывая, что борьба между ними и зарвавшимся лейтенантом будет не на живот, а на смерть. Один из них, сержант Храмовской, уже успел где-то отловить небольшого угрюмого варана и, привязав его стропой за туловище, таскал за собой с вызывающе-наглым видом, как мелкую собачонку. Но Игорь дал себе слово, что впредь будет выдержан и последователен. В конце концов, ведь это его личная методика перевоспитания роты, одобренная командиром полка. Второго шанса кэп не даст, это он знал наверняка. Поэтому спокойным строгим голосом он обрисовал сержантам панораму предстоящего боя, приказал приготовиться к обороне, вырыв окопы для стрельбы стоя, изготовить карточки огня и выполнить еще множество мелких приготовлений. Сержанты выслушали, откровенно ухмыляясь. Они переминались с ноги на ногу, давая понять, что лейтенант зря тратит время, а один из них даже с наглым вызовом зевнул, словно спрашивая: «Ну что, товарищ лейтенант, все уже?» Другой же, старший сержант Скиба, который возрастом был ровней командиру взвода, в конце постановки задачи вдруг посмотрел на Игоря глубоким, без усмешки, взглядом аквамариновых глаз и тихо спросил:

– Товарищ лейтенант, а вы-то бой настоящий видели?

Игоря обдало ледяным потоком от этого законного вопроса и стало неприятно внутри, словно он по ошибке глотнул какой-то вонючей жижи. Но он промолчал, а потом сказал сдержанным, ровным тоном:

– Боевой практический опыт Афганистана готов внедрять при условии предварительного обсуждения. Замкомвзводам доложить по готовности. Предупреждаю, что оценка будет дана отдельно каждому солдату и каждому сержанту. Теперь свободны.

Как и предполагал отважный в своих устремлениях лейтенант, первые двое суток царил сущий хаос, неподвластный ни управлению, ни контролю, ни влиянию. Рота представляла собой чудовищный вертеп. В присутствии бывалых воинов юные бойцы стали марионетками, безропотно выгрызающими каменистый грунт. Собственные окопы они готовили днем, ночью же – устраивали для своих, похожих на уголовников, сослуживцев. Те же предавались безделью, время от времени собираясь, чтобы вместе поклевать тушенку из сухого пайка, поболтать или подурачиться с несчастными варанами, которых тут было так же много, как ящериц в украинской степи.

Лейтенант Дидусь невесело провел первую ночь на полигоне. Завернувшись в предусмотрительно прихваченную зимнюю камуфлированную куртку, он сначала долго и с откровенной тоской взирал на полосу гор, которую сначала робко и застенчиво, а потом все решительнее, настойчивее, исступленнее проглатывала мгла. Горнопустынную гряду сковали тяжелые оковы тишины, и лишь изредка откуда-то издали слышался странный пугающий звук, похожий не то на вой, не то на звериный призыв, не то на стон самой природы. «Совсем не так, как над Росью, совсем не так, как над Украиной», – с тоской подумал лейтенант, и в голове бешено несущимся метеоритом опять просвистел неумолимый вопрос: «Зачем я здесь?!» «Нет, – в который раз он отбросил сомнения, – я тут с большой и важной целью. И задуманное выполню!» Звезд не было совсем, и чем больше Игорь попадал под власть пелены, приглушающей контуры и тона всего сущего, тем более казался себе одиноким, потерянным неудачником. Ему уж больше не казалось, что он – сказочный герой, пробирающийся сквозь дебри; скорее, тот же персонаж, но только заблудившийся в буреломах и сбившийся с направления. А может, зря он, со своими принципами, явился тут с намерением переделать всех и вся?! И ничего, может быть, кроме бесславия и позора не получит?! Но как ни кружились стаей черных воронов мысли лейтенанта, они все равно возвращали его в ситуацию, в которой пути к отходу отрезаны, а он со своей ротой – одни на всем белом свете, и от результата возникшего противостояния зависит вся его дальнейшая судьба. И только когда Игорь множество раз прокрутил в голове немое кино будущих событий, он сумел заглушить тяжелые мысли усталостью и забыться на несколько часов в беспокойном сне.

Утром он опять походил на плотно сжатую пружину. Еще до рассвета вскочил и, скинув куртку, по привычке отжался несколько десятков раз, стряхнул с ладоней впившиеся мелкие камешки. После еще нескольких упражнений да привычной сигареты умылся, почистил зубы, побрился почти на ощупь, с трудом разглядывая свое лицо в маленьком осколке зеркала. Затем спокойно объявил подъем. И тут лейтенант стал замечать, как медленно менялось выражение лиц уставших, отвыкших от перегрузок «стариков» – по мере понимания серьезности уготованной им в Герани ловушки. В мятежных головах старослужащих появились первые хитроумные проекты примирения. По ночам, несмотря на сентябрь, становилось неимоверно, до нервного озноба, холодно, и дембеля инициативно организовали костер и заготовили дрова на ночь. В лагере беспорядочно выросло несколько палаток.

К концу второго лагерного дня бойцы со злобно-мрачными лицами, подобно выпущенным погулять узникам, бродили среди скудной пустынной растительности, по колено в пыли, которая поднималась до пояса при каждом шаге от пересушенной, казавшейся тревожной и изможденной земли. Игорь тоскливо, но сдержанно-спокойно взирал на солдатский беспредел, делая периодически обход и указывая на ошибки взявшимся за работу солдатам. «И как только Цезарь ухитрился за ночь возвести и лагерь и крутой вал вокруг него?» – вопрошал себя молодой командир, и ему от такого сравнения становилось душно и тошно. «Ничего, даст бог, дождемся результата. Мне спешить некуда, завтра уже будут сохнуть от жажды, когда вода на вес золота, она и спасет», – уговаривал он сам себя для ободрения. На второй день вода во флягах закончилась у всех, и сухие, рассыпающиеся в грязных руках галеты, вперемешку с горстью отвратительно хрустящих на зубах песчинок, уж не лезли в глотку ни с кашей, ни с тушенкой. Старослужащие осторожно, но настойчиво спланировав беседу, затеяли у костра задушевный разговор. Кроме трех замкомвзводов Игорь согласился на присутствие еще троих делегатов из числа наиболее влиятельных дембелей.

– Товарищ лейтенант, давайте договариваться, нам все это уже осточертело! – запальчиво начал сержант Храмовской, один из армейских авторитетов, который и не командовал никем, и никому не подчинялся. Это он, чуть ли не единственный в полку, безбоязненно щеголял в тельняшке и в шляпе с прикрученным орденом, прикрываясь внутри строя молодыми солдатами. Пока он говорил, присутствующие на сходке закурили, щелкнув дважды зажигалкой. «Берегут уже сигареты, которые заканчиваются, если только две на шестерых курят, – подумал Игорь, – совсем, как мы в училище».

– Давайте, – согласился командир взвода, сердце которого впервые после выхода в Герань радостно забилось, – мне тоже этот бардак опостылел.

– Есть деловое предложение, – услышал лейтенант вкрадчивый, с лисьей хитринкой, голос рядового Симакова, который также не занимал должностей, но находился на вершине негласной солдатской иерархии, – начинаем отношения с чистого листа. Вы нас, «стариков», до дембеля не трогаете, мы же обеспечим полную красоту в роте. Все будет просто ажурно: порядок, ремонт в казарме, результаты стрельб и так далее. Мы вам лучшую роту в полку сделаем.

Этот малый был, в отличие от остальных, щуплый, с изъеденным глубокими оспинами лицом и отрешенным, будто бы не от мира сего, взглядом. Игорь накануне отъезда внимательно ознакомился со всеми документами и характеристиками на солдат и с удивлением узнал, что Анатолий Симаков вместе со старшим сержантом Григорием Скибой пришли в армию со студенческой скамьи. Остальные в лучшем случае были выпускниками профтехучилищ, в худшем – прятались в армии от тюрьмы.

Командир взвода предполагал такое начало разговора, но готов был поиграть. Он не отвечал некоторое время, специально выдерживая долгую паузу. Он должен их всех перехитрить и переиграть. Иначе и быть не может, это он – офицер, он – командир и представитель власти. И он настроен серьезно.

– Что скажете, товарищ лейтенант? – спросил через некоторое время Симаков.

– А что думают остальные? – вопросом на вопрос ответил командир взвода.

– Остальные поддерживают Симу, – поспешил поддакнуть долговязый сержант Архипов, замкоммандира первого взвода, передавая окурок Храмовскому.

Дидусь обвел долгим пристальным взглядом всех сидящих у костра. Молодые, здоровые, решительные парни, уставшие от войны, получившие отсрочку у смерти, мечтающие о нормальной жизни. Жаждущие прикосновений к женщине, блистательных свадеб, собственных семей, трепетного писка рожденного ребенка, будущих побед. Но столкнулись с препятствием, командиром взвода, который поставил цель – добиться своего во что бы то ни стало! Сегодня они сплотились, как пауки, вокруг него, но он ведь тоже не подарок.

Игорь взглянул на небо. Ночь уже опустила на лагерь свое тонкое матовое покрывало, сквозь которое сверху струилось дивное мерцание удивленно глядящих звезд. Где-то сбоку настенным спальным торшером торчал осколок луны, да потрескивающий костер за спиной командира взвода отбрасывал заманчивые блики. Пустыня казалась молчаливой и оттого пугающей. На лицах солдат угадывалось уныние. Напряжение загнанных в угол прорывалось в каждом из них, и Игорь с удовлетворением отметил витающую над сидящими перед ним людьми некоторую долю озлобленности. Ему вдруг стало легко и весело на душе.

– Мои требования очень просты, – начал он тихо, подкурив сигарету, – сержантский состав выполняет мои команды по управлению ротой – это первое. И сержанты, и старослужащие – на всех построениях, по форме одеты – это второе. – После этих слов кто-то присвистнул от удивления, но Игорь сделал вид, что не заметил. – С утра все палатки снять и поставить заново, как это положено в походном лагере, – я укажу где и как. Это третье. – Он намеревался говорить дальше, но коротышка Симаков со смелой дерзостью перебил его.

– Товарищ лейтенант, да вы нас, что, за овец держите?!

Игорь осекся, но парировал встречным, наигранно учтивым вопросом:

– Симаков, можно я закончу?

– Да валяйте уж, чтоб мы могли все фантазии ваши собрать вместе. Книгу потом напишем. – Симаков в порыве ярости отшвырнул носком ноги камень, и тот, издавая шуршащий звук, полетел в костер, чем вызвал фейерверк взметнувшихся в небо искр. Но Игорю показалось, что бешенство это, скорее всего, показное, предназначавшееся исключительно ему.

Пару человек ухмыльнулись, одобряя фамильярность зарвавшегося солдата, но Игорь строго продолжил:

– Ну спасибо, Симаков. Так вот, дальше четвертое требование. Все сами роют окопы и представляют их мне. Сержанты, кроме того, представляют окопы отделений и взводов, а также карточки огня.

– Наверное, хватит, товарищ лейтенант. Наши уши уже вянут, – опять взял на себя инициативу Симаков, вытирая ладонью края пересохшего рта, там, где слюна вступала в противоборство с пылью. Игорь не видел лица солдата, но его голос давал ясное представление об истинных чувствах Симакова. – Ведь вы ж сами понимаете, что это нереально и что такого никогда не будет. Никогда!

Последнее слово он повторил с особенной страстью, запрессовав в него всю гордость, горечь, яд, упорство тех, кто был на настоящей войне.

– Что тут для вас оскорбительного?

– Мы горы в Афгане грызли, а вы нас хотите втоптать в дерьмо! – почти крикнул Храмовской. – Да вы ни войны, ни службы еще не видели, а нас пытаетесь опустить! – После этих слов один окурок полетел в костер, с силой отправленный туда щелчком. Этот жест, как и неподвижно застывший возле Храмовского варан, указывал на его вызов, его мятеж и готовность к непримиримой борьбе за однажды отвоеванную вольницу.

– Зачем вам эта головомойка, мы через два-три месяца по-любому уйдем, и вы нас не переделаете, а здоровье себе подорвете. И репутацию испортите, – включился в разговор еще один дембель, сержант Седых, которого за громадные размеры величали то Медведем, то Седым, а то Седым Медведем.

– Вот, смотри, Андрей, – при звуке собственного имени Храмовской вздрогнул, его давно так никто не называл, он для всех был Храм или, в крайнем случае, Эндрю Зэ Бэст. Но произнесенное имя ему было явно приятно, потому что напоминало о доме и о другой, интересной и насыщенной потерянными, забытыми и загубленными войной эмоциями. – Вы без конца упоминаете Афганистан. Но я тоже собирался на эту войну, проходил тут, в Кировабаде, горную подготовку, но так сложились кубики судьбы, что война закончена и я туда не попал. Так в чем же я перед вами виноват?!

Афганцы угрюмо молчали, очевидно, каждый вспоминал свою историю отношений с кровавой горной страной.

– Идем дальше. Вот ты, Андрей, заслужил орден. Он свидетельствует, что ты воевал на войне геройски, не опозорил наших отцов и дедов. А сейчас, когда ты носишь его на майке, ты ж этот орден обижаешь и опускаешь, ты Красную Звезду, серьезную награду за твое же собственное отличие, за твою доблесть, ни во что не ставишь! И что, ты так к своей девушке в майке поедешь?! Ведь ты наверняка каждое мгновение помнишь из того дня, за который этот орден получил, ведь так?!

Дембеля опять помалкивали. Кто-то глубоко вздохнул, кто-то заскрипел зубами. Пылающему костру отвечало полыхающее пламя в глазах бывалых, не желающих покоряться солдат. Но ведь и сам Игорь хорошо понимал, что орден, прикрученный к майке, всего лишь вызов тем, кто его на эту войну послал, и демонстрация, не лишенная тайной гордости, что войну он, солдат, эту подлую, мерзкую войну выдержал, не ударил лицом в грязь. И знал, что орден на майке не отражает его сути, не выворачивает его души, которая, может быть, стонет и трепещет. Еще как рвутся их души! В этом Игорь был уверен, чувствовал, что именно эти буйные парни на гражданке первыми будут собираться второго августа, чтобы отметить День ВДВ и вспомнить испытания, выпавшие им в Афганистане. И он не ошибся – парень вдруг заговорил о самом важном и тщательно оберегаемом раскаленной памятью:

– А знаете, как обидно, что нас тут держат за овец. Из нашей роты трое со мной, еще Седой и Скиба, участвовали в операции по освобождению заложников, гражданских контрактников-строителей. Ночной бросок в семьдесят километров по ущелью. Три дозора без единого выстрела, без звука срезали. А потом в рукопашной уничтожили не менее двух десятков сонных духов. Вот этими руками их брали и резали. – И сержант потряс перед костром свои ладони, словно еще раз убеждаясь сам, что именно эти руки обагрены чужой кровью. – А теперь нам что, строем ходить и ямы ваши дурацкие копать?!

– Что ж, государство совершает ошибки. Государство – это люди, а люди имеют слабости. И они, эти люди, ошибаются. Мы полгода назад в этих горах сержанта потеряли. Просто так, по глупости. Его друг на учениях случайно присоединил вместо магазина с учебными патронами магазин с боевыми… – Игорь, отворачиваясь и склонив голову, резким движением отмахнулся от едкого дыма костра, вдруг въевшегося ему в глаза.

– И что случилось? – спросил кто-то, переключившись на короткий рассказ офицера.

– Пуля прошила ему бок, навылет. Разорвало печень. А мы были в горах, довольно высоко. По радиостанции вызвали вертушку, стаскивать на руках было бесполезно. Пытались пережать ему артерии, чтобы остановить кровотечение, но он угасал на глазах. Лицо стало землисто-серым, на лбу пятна, руки повисли плетьми. Я помню, как он то и дело терял сознание и шептал в полубреду: «Жаль, что не в бою, а так глупо». А друг его плакал над ним, как ребенок, они по выпуску вместе жениться собирались, из одного города, невесты подругами были. Вот такие судьбы…

– Он на руках у вас умер? – тихо спросил Храмовской.

– Нет… Еще жив был, когда вертолет прилетел… А потом вечером учения свернули, и все пришли в базовый лагерь – вон там стояли, метрах в двухстах отсюда, – и нам сообщили, что он умер.

5

Тот разговор продолжался далеко за полночь, но стороны так и не нашли компромисса, не договорились. Ввиду особого случая Игорь даже своим табачным запасом поделился, чтобы каждый из сидящих у костра мог насладиться целой сигаретой, не деля затяжки с товарищами. С одной стороны, он уже стал проникаться проблемами этих парней, а с другой – не мог позволить себе курить, не поделившись.

Утром командир взвода приказал роте строиться. Подразделение на удивление довольно быстро сформировало подобие строя. Игорь несколько раз выровнял то, что еще далеко не было монолитом, но имело шанс им стать. Сказал, что дает еще пять минут на одевание и заправку по полной форме, а после построения выполнившие приказ получат по полстакана воды. Все, и даже непримиримый, бросающий грозные взгляды Храмовской, оделись и заправились. Лейтенант незаметно перешел в наступление.

– Товарищи солдаты и сержанты, – начал он намеренно негромко, так, чтобы стоявшие в строю напрягали слух, – два дня полевой жизни показали, что вы хоть и считаетесь элитным подразделением, но на деле представляете собой шобло, группу необученных и неуправляемых людей, позорящих ВДВ.

– Не слышно тут, – рявкнул кто-то из строя, но Игорь сделал вид, что не заметил. Но по строю уже пошел ропот, как рябь по поверхности воды под дуновением легкого ветра. Игорь знал, что он должен постоянно повышать свой личный порог в манипулировании сознанием роты, тогда как порог возможностей каждого из них под воздействием его воли и напора должен постоянно уменьшаться.

– Поэтому я собрал вас, чтобы сообщить: все начинаем с начала, с индивидуальной подготовки солдата. Сейчас повзводно замкомвзвода строят свой личный состав в колонну по одному и подводят к баку, я проверяю заправку солдата и, если нет замечаний, выдаю пол стакана воды. Далее снимаем коряво установленные палатки и разбиваем ротный лагерь по разметке, которую я укажу. Получают еще по стакану воды те, кто все сделает правильно. Затем каждый отправляется на огневую позицию, оборудует и представляет мне свой окоп. Я после выдачи воды сделаю обход и укажу на недостатки подготовки огневых позиций. После правильного оборудования окопа каждый получает еще стакан воды. Кто будет копать плохо или заставлять работать за себя других имеет все шансы подохнуть тут от обезвоживания организма. Командир полка приказал действовать, как на учебно-боевых учениях, где предусмотрено до пяти процентов реальных потерь. Для нашей роты это, рядовой Симаков, сколько?

Симаков, никак не ожидавший такого вопроса, вздрогнул. Но потом взял себя в руки и со всей возможной грубостью в голосе, на какую был способен, ответил:

– Не считал!

– А зря. А я не поленился и посчитал. Получается три и восемь десятых человека. Ну, то есть если от жажды умрут Симаков, Скиба и Храмовской, то…

– А что вы к нам прицепились?! – вдруг злобно, почти с ненавистью заорал Симаков, теряя терпение. Игорь увидел его перекошенное лицо и подумал, что пока с него хватит.

– …то, в принципе, рота задачу выполнит. Пока выкрики из строя спишем на расшатанные войной нервы, но впредь дозу воды будем уменьшать.

– А что вы нас войной попрекаете?! – не унимался Симаков, хотя кто-то из сержантов по-дружески одернул его за рукав.

– Симаков получает только половину дозы, – спокойно резюмировал Игорь, глядя прямо в глаза рядовому.

Еретик промолчал, судорожно сжал кулаки, заскрежетал зубами и отмерил командиру взвода взгляд, полный презрения и лютой злобы. По мере того как командир говорил, по строю все больше прокатывались волны ропота, слышались возгласы негодования и раскаты целых каскадов ругательств. Еще несколькими устрашающими фразами командир взвода обрисовал разрушительное воздействие солнца на солдатский обезвоженный организм, преследуя две цели сразу: и предупредить о реальной опасности, и запугать, сломить всеми возможными способами. Игорь знал, что это «старики» бушуют и подбивают более молодых к мятежным настроениям. Он решил, что до поры до времени будет терпеть это, добиваясь главных уступок, а уж затем незаметно подкрутит и остальные гайки. Он убедился, что находится на правильном пути, когда к нему стали по одному подходить солдаты и сержанты. Каждого он внимательно осматривал и затем наливал полкружки самого чудесного в мире, самого сказочного напитка – еще холодной с ночи воды. Лейтенант Дидусь предусмотрительно заставлял молодых солдат выпивать воду тут же, при нем. Он видел, как старослужащие, слишком гордые, чтобы что-то просить, облизывали шершавыми, с белым налетом, языками свои пересохшие облупившиеся губы. Он чувствовал, что капитуляция близка, что ему удастся вывернуть наизнанку их привычную форму доминирования. Нескольких, с демонстративно висящими ремнями, расстегнутыми пуговицами, он отправил в конец строя, но, подходя к волшебному баку во второй раз, высекая искры огненными, наполненными ненавистью и все еще непримиримыми взглядами, они из гордости помалкивали и давали понять, что их дух никогда не будет сломлен столь дешевым и подлым способом. Симакову командир взвода налил чуть больше половины порции, но все равно меньше, чем всем остальным. Багровое, едкое от напряжения лицо солдата выдавало эмоциональный накал и затаенную готовность к выступлению. Взгляд непримиримого коротышки оставался колючим и злым; он способен был на танталовы муки, только бы не уступить, только бы не растерять собственную дерзость. Но Игорь чувствовал, что лед тронулся, в солдате исчезает надменность и желание противоречить во всем.

«Ничего, – размышлял Игорь, напоив роту и наблюдая за довольно резвой установкой палаток, – мы еще посмотрим, кто кого». Щурясь, он косился на расправившее огненные щупальца солнце – приближалась пора неимоверной жары, от которой будут подкашиваться ноги, пересыхать во рту и гореть внутри, как в набитой дровами печке. «И пусть будет так, пусть плавится земля под ногами, я выдержу все! Пусть это солнце заставит выть от жажды!» Готовность стоять до конца переполняла его, и он чувствовал, что его грозный вид не оставляет надежду на сомнения в серьезности его намерений хотя бы одному человеку из этих семидесяти трех оголтелых вояк, вздумавших противостоять ему. Только после первой маленькой победы он немного расслабился, удостоверившись, что не перегорит, что сумеет довести начатое до конца. В то же время Игорь принял все меры предосторожности, вызвал ротного медбрата и дополнительно проинструктировал его на случай теплового удара, заставив пристальнее наблюдать за состоянием солдат.

В самый разгар третьего, переломного дня Игорь увидел движущийся к лагерю тяжелый «Урал» с гигантским, как у кометы, хвостом из взметнувшейся из-под колес вековой пыли. Командир передал по цепи команду подразделению строиться. Рота собралась прежде, чем «Урал» достиг места стоянки и из него ретиво выпрыгнул заместитель командира полка с несколько удивленным лицом. Игорь скомандовал «Равнение на средину» и вполне бодрым, почти строевым шагом подошел к подполковнику с докладом.

– Как тут у вас дела? – вкрадчиво спросил подполковник, на лице которого Игорь все еще читал нескрываемое недоверие к себе и к происходящему вокруг. Так специалисты, знающие толк в цирковых представлениях, смотрят на незапланированный, но неожиданно удачный номер.

– Вполне удовлетворительно, – коротко отрапортовал Игорь, – прошу вашего ходатайства продолжить тактическое занятие до конца недели. Или до моего доклада по радиостанции.

Подполковник изумленно уставился на лейтенанта: он-то, не знавший, что инициатива исходит от командира взвода, похоже, ожидал, что будет просьба свернуть лагерь.

– Ну что ж, тогда боритесь, дерзайте. Не пропускайте сеансы связи. Послезавтра доставим вам сухой паек. Воды пока хватает?

– Так точно.

И подполковник исчез так же быстро, как и появился, будто его и не было. Но короткий приезд заместителя командира полка произвел неожиданно отрезвляющее, а на некоторых даже ошеломляющее действие. Слова «послезавтра» и «сухой паек» бойцы, пожалуй, слышали. Они произвели эффект молнии на безоблачном небе: всем дали понять, что лейтенанта безоговорочно поддерживают в штабе полка. А раз так, придется умерить спесь.