Текст книги "Алхимия денег. Как банки делают деньги… из воздуха"

Федеральный резерв вел Америку через «ревущие двадцатые» к катастрофе

Приближается круглая дата, напоминающая нам о драматических событиях второго-третьего десятилетий прошлого века. Речь идет о 24 октября 1929 года. Этот день вошел в учебники истории под названием «черный четверг». Девяносто лет назад в этот день на Нью-Йоркской фондовой бирже началась паника. Сразу же после завершения рабочего дня биржи, вечером было оглашено успокоительное заявление 35 крупнейших банковских домов Уолл-стрита: мол, положение на бирже «в целом устойчиво» и что «с финансовой точки зрения состояние дел лучше, чем когда-либо в последние месяцы». Концовка была такой: «Худшее осталось позади». «Вербальный транквилизатор» сработал, на следующий день в пятницу произошла частичная стабилизация на рынке. Президент Гувер, обратившись в этот день к американскому народу, сказал, что «экономика страны покоится на прочном фундаменте» и паника на бирже спровоцирована «техническими причинами». Но с начала новой недели паника еще более усилилась. Понедельник 28 октября назвали «черным». Затем последовал еще более «черный» вторник. 29 октября в течение первых 30 минут работы биржи было продано 3.259.800 акций, а их общая стоимость обесценилась более чем на два миллиарда долларов. К концу «черного» вторника потери 880 эмитентов, чьи акции котировались на Нью-йоркской фондовой бирже, составили почти 9 млрд. долл. Уже никаких даже частичных ремиссий (восстановлений провалов) не происходило. Начался обвал, подобный снежной лавине, сходящей с гор. Капитализация рынка акций с 87 млрд. долл. в начале октября упала до конца года на 40 млрд. долл. А к середине 1932 года капитализация фондового рынка составляла всего 16 млрд. долл.

А в «черные» дни октября 1929 года финансисты Уолл-стрит заседали за закрытыми дверями. В газеты попадали некоторые обрывки информации о том, что обсуждали «хозяева денег». Мол, хотя их целью является «упорядоченный рынок ценных бумаг», но они специально не собираются «поддерживать курс чьих-то акций» и «защищать чьи-то прибыли». Одним словом, они дали понять публике, что заняли позицию «невмешательства». Но на самом деле вмешательство было. Настал их (финансистов) «звездный час», который они готовили на протяжении чуть ли не целого десятилетия. Они приступили к распределению между собой акций промышленных, торговых, транспортных и иных компаний. Каждая акция стоила считанные центы, а то и доли цента, но за этими почти бесплатными бумагами были реальные активы, цены которых измерялась миллиардами долларов.

А вскоре после «черных» дней конца октября биржевой кризис вышел за стены здания фондовой биржи Нью-Йорка и стал поражать американскую экономику. С момента паники только до конца года (два месяца) промышленное производство упало на 9 %. Затем экономический кризис еще до конца 1929 года перекинулся на другие страны – Латинскую Америку, Японию, Китай. А в 1930 году дошел и до Европы. Так из «искры» биржевой паники возгорелся пожар мирового экономического кризиса. Такому быстрому распространению кризиса по планете способствовало то, что к концу 1920-х годов произошло уже полное восстановление нарушенной Первой мировой войной интернационализации хозяйственной жизни. Возникла сильная экономическая взаимозависимость государств за счет торговых связей, инвестиций, займов и кредитов.

Острая фаза кризиса («рецессия) продолжалась в Америке примерно до конца 1932 года. В период острой фазы кризиса потерпели крах более 135 тыс. торговых, промышленных и финансовых компаний. Национальный доход Америки с 87,8 млрд. долл. в 1929 году снизился до 40,2 млрд. долл. в 1933 г., т. е. более чем в два раза. Далее началась фаза застоя (стагнации, депрессии), которая закончилась в 1940 году, когда американская экономика стала переходить на военные рельсы.

Хотелось бы понять, что послужило причиной кризиса. Ведь, казалось бы, никаких предпосылок для этого не было. За одиннадцать лет до «черного» четверга и «черного» вторника закончилась Первая мировая война. Вся Европа была разрушена. Да и ряд стран, находившихся вдали от европейского театра военных действий, также экономически истощились. Казалось бы, экономика должна была бы динамично развиваться для того, чтобы ликвидировать разрушения и компенсировать потери.

Если говорить об Америке, то «черные» дни октября 1929 года готовились на протяжении всего десятилетия, получившего название «Ревущие двадцатые» (Roaring Twenties). Во Франции и франкоязычной части Канады это время называли несколько иначе: «Сумасшедшие двадцатые» («Annees Folles»). В Германии применительно ко второй половине второго десятилетия ХХ века применялось выражение «Золотые двадцатые» (Goldene Zwanziger). Американский президент Калвин Кулидж (1923–1929 гг.) называл то десятилетие «эрой процветания», или «эрой просперити». Но позднее историки и социологи стали применять выражение «Ревущие двадцатые» и к Америке, и к Европе – Англии, Франции, Германии. Страны возвращались к мирной жизни. Но это не было простым возвращением к тому, что было до 1914 года. Тому, что, по мнению социологов и историков, называлось традиционными ценностями викторианской эпохи. Это был переход к новому стилю, можно даже сказать, – новому образу жизни. «Ревущие двадцатые» – новый стиль в одежде, новые привычки (например, танцевальные вечера, джазовая музыка), новые манеры поведения, новые течения в искусстве, новые жанры в литературе, новый дизайн в архитектуре и интерьерах, новые виды техники, новые открытия в науке, массовое распространение радио и кинематографа и т. д. Но это лишь внешние проявления жизни «ревущих двадцатых», которая бросались в глаза сразу же. Но за этими внешними проявлениями новой эпохи скрывались вполне целенаправленные культивирования в обществе удовольствий, потребительства, желаний богатства и, что важно подчеркнуть, спекулятивной наживы.

Мало кто обращает внимание на ту роль, которую в Америке сыграла Федеральная резервная система США в создании атмосферы «ревущих двадцатых». Напомню, что ФРС США (американский Центробанк) была создана накануне Первой мировой войны – в декабре 1913 года. Учредители Федерального резерва, взявшие под свой контроль выпуск долларов США, рассчитывали, что Первая мировая война поможет им сделать доллар мировой валютой. Им это удалось, но лишь отчасти. Кроме доллара США в качестве мировой валюты продолжал использоваться британский фунт стерлингов. Монопольные позиции в валютном мире доллар сумеет приобрести позднее – в результате Второй мировой войны.

После Первой мировой войны ФРС США была единственным в мире Центробанком, эмитировавшим золотую валюту. Великобритания, Франция, Германия и другие европейские страны еще в начале войны объявили мораторий на золотое обеспечение и золотой размен своих валют. А ФРС продолжала привязывать эмиссию долларов к золотому запасу. Что гарантировало устойчивость доллара США. Но у «хозяев денег» – главных акционеров Федерального резерва было сильное желание «разогреть» американскую экономику. Но для «разогрева» нужно было вбрасывать в экономику новые порции денег, а на «печатном станке» ФРС США стоял «золотой тормоз» (денежная эмиссия ограничивалась золотым запасом). Так вот в течение двадцатых годов денежная масса в США увеличилась на 60 %. Очевидно, что у Америки не могло быть такого прироста золотого запаса, следовательно, как отмечают некоторые исследователи, «хозяева денег» потихоньку ослабляли действие «золотого тормоза», т. е. понижали процент покрытия денежной эмиссии драгоценным металлом. Особенно много денег попало в обращение в 1927 году, когда появились некоторые признаки спада в экономике США, и ФРС впервые тогда попробовала использовать увеличение денежной эмиссии для «исправления» экономического цикла. Тогда это сработало. Также следует обратить на то, что глава Федерального резервного банка Нью-Йорка (в то время более влиятельного, чем сама Федеральная резервная система США) Бенджамин Стронг и глава Банка Англии Монтегю Норман договорились о том, что курса фунта стерлингов следует вывести на довоенный уровень. Для этого надо было искусственно удешевить доллар с помощью дополнительной эмиссии американской валюты.

Либеральная денежно-кредитная политика ФРС США выражалась не только в наращивании денежной массы, но также в снижении учетной ставки американского Центробанка. Тогдашняя учетная ставка – аналог современной ключевой ставки Центробанков. Учетная ставка с 6,5 % в 1921 году была снижена до 4 % в начале 1927 года. А в августе того же года она была понижена еще на 0,5 процентных пункта, опустившись до 3,5 %. Деньги банков стали дешевыми, их становилось все больше. Но они направлялись отнюдь не на развитие производства. Банки предпочитали заниматься гораздо более прибыльными и, как им казалось, мало-рисковыми операциями – покупкой корпоративных бумаг, которые устойчиво дорожали из месяца в месяц. Кроме того, банки кредитовали биржевых брокеров, которые, в свою очередь, предоставляли своим клиентам что-то наподобие коммерческого кредита. Обычные граждане, физические лица могли покупать корпоративные бумаги в кредит, оплачивая из своего кармана лишь 10 % их цены, остальные 90 % покрывались кредитом, а обеспечением служили сами бумаги. Это называлось «маржинальными» операциями по покупке бумаг на фондовом рынке. А кредиты предприятиям для банков стало делом малоприбыльным и весьма хлопотным.

Главной особенностью «ревущих двадцатых» в Америке стало втягивание миллионов простых граждан в спекулятивные игры с ценными корпоративными бумагами. Это был период настоящего безумия: из 120 миллионов взрослых американцев 30 миллионов играли с бумагами (даже не играли, а тупо покупали). Каждый четвертый! Полтора миллиона занимались игрой «профессионально», открыв счета в брокерских фирмах.

Деньги во второй половине 1920-х годов окончательно переместились из реального сектора экономики на биржевые площадки. Цены на корпоративные бумаги росли без всякой связи с динамикой прибылей компаний, биржевые котировки могли расти даже при убытках компаний-эмитентов. Общая капитализация корпоративных бумаг к 1 сентября 1929 года достигла невиданной по тем меркам величины – почти 90 млрд. долл. А вот денежная масса к концу 1928 года достигла своего рекордного максимума – 73 млрд. долл. В новом, 1929 году она застыла на этой отметке. А биржевые площадки требовали притока следующих порций денег. И их взять было неоткуда. В течение нескольких месяцев дополнительные доллары собирали по разным сусекам. Частично законные доллары замещались денежными суррогатами, которые создавали частные компании (векселя и другие ликвидные инструменты). Но к октябрю месяцу ситуация стала угрожающей. «Сырье» (деньги) для продолжения строительства «долговой башни» (поддержание роста биржевых котировок корпоративных бумаг) стало заканчиваться. Что и привело к «черным» дням на Нью-Йоркской бирже.

Надо сказать, что в «ревущие двадцатые» произошли серьезные сдвижки в сознании и поведении людей в вопросах, относящихся к сфере денег. Миллионы американцев перестали интересоваться своей работой и даже своей зарплатой. Их более интересовали доходы, которые они получали и смогут получать от покупки бумаг. Более того, кроме зарплаты у них появился такой простой источник денег, как банковские кредиты, которые банки давали им без лишних проволочек, ибо банкам вполне достаточно было представить в качестве обеспечения ценные бумаги. Даже, казалось бы, такие профессиональные финансисты, как банкиры стали более ориентироваться не на показатели реального сектора экономики, а на биржевые котировки. В «ревущие двадцатые» в сознании людей произошло разделение сферы экономики на две составные части: реальная экономика, где создается общественный продукт и национальное богатство, и биржевые площадки, где идет азартная игра с растущими ставками. Внимание всего общества было переключено на вторую составную часть, которая, как казалось безумным игрокам, самодостаточна. Почему-то почти никто из финансистов, правительственных чиновников и экономистов не заметил, что рецессия в американской экономике началась уже в начале 1929 года, а к лету она стала очень заметной. Удивительная слепота! Под гипноз азартной игры подпадали даже люди, которые были возведены в ранг «экономических гуру». Крупнейший американский экономист-математик, один из учредителей неоклассической экономики Ирвинг Фишер патетически писал: «Страна марширует по высокогорному плато процветания». Между прочим, эти слова родились 19 октября 1929 года – за десять дней до «черного вторника».

Изучая историю того, как готовилась почва для кризиса 1929–1932 гг. в Америке, приходишь к выводу, что решающую роль в этой подготовке сыграла Федеральная Резервная Система США. Ее политику «ревущих двадцатых» можно назвать либеральной. Она имела признаки той политики, которую Федеральный резерв проводит в наше время и которую именуют «количественными смягчениями». Тогда в Америке еще действовал «золотой стандарт», который хоть как-то ограничивал неуемные желания «хозяев денег» расширять денежную эмиссию. Но даже то, что успел проделать Федеральный резерв в 1920-е годы привело, к таким катастрофическим последствиям, как кризис 1929–1932 гг. и последующая Великая депрессия 1933–1940 гг. У меня даже не хватает воображения представить, к какой катастрофе может привести нынешняя политика «количественных смягчений» ФРС. Ведь у печатного «печатного станка» нынешних «хозяев денег» «золотого тормоза» давно уже нет.

«Черный четверг» 1929 года: банкротство бизнеса и человеческого рассудка

90 лет назад на Нью-Йоркской фондовой бирже началась паника. Сначала это был «черный четверг» (24 октября 1929 года), за ним последовал «черный вторник» (28 октября) и «черный вторник» (29 октября). Далее пламя биржевой паники перебросилось на все отрасли американской экономики. Начался экономический кризис, который почему-то обозвали «Великой депрессией», которая, как отмечают американские экономисты, продолжалась до конца 1932 года. На самом деле в 19291932 гг. в США была рецессия, по-русски говоря, – спад, или кризис. А с 1933 года американская экономика вошла в следующую фазу капиталистического цикла, которая называется стагнацией, или депрессией. А по-русски – застоем. С легкой руки американской пропаганды, ловко оперирующей словами (замена правильных слов на эвфемизмы), наши авторы стали экономический кризис 1929–1932 гг. также называть «Великой депрессией».

О том, что это был именно кризис, а не депрессия, свидетельствуют многочисленные данные американской статистики. Из ведущих капиталистических стран Запада спад в экономике США был самым глубоким. В 19291932 гг. падение промышленного производства в Америке составило 46 %. Для сравнения отмечу, что у Англии спад промышленного производства составил 23 %, Франции – 24 %, Германии – 41 %. Также рекордным был в Америке рост безработицы. В 1932 году численность безработных в отдельных странах составила по отношению к 1929 году (= 100 %): США – 607; Великобритания -129; Франция – 214; Германия – 232*.

Я специально привожу сравнения США с другими странами, поскольку до октября 1929 года Америка для всего мира была неким недосягаемым образцом. Европа с вожделением смотрела на Новый свет. Германия рассчитывала на новые американские кредиты и инвестиции (они стали поступать туда по плану Дауэса), а Великобритания и Франция – на списание долгов военного времени (или, по крайней мере, на отсрочку в их погашении). Казалось, что динамичное развитие американской экономики будет продолжаться бесконечно. Европейские экономисты изучали экономическую политику США и пытались переносить американский опыт на почву Старого света. И вдруг такой обвал! Нашла свое подтверждение народная мудрость: кто выше летает, тому больнее падать.

Добавлю еще некоторые детали, раскрывающие глубину падения американской экономики. Совокупная Jerome Blum, Rondo Cameron, Thomas G. Barnes. The European world: a history. Little, Brown; 2nd edition, 1970. стоимость акций, котировавшихся на Нью-йоркской фондовой бирже 1 сентября, равнялась почти 90 млрд. долл. К июлю 1932 года эта цифра составила примерно 16 млрд. долл. Таким образом держатели акций американских компаний потеряли 74 млрд. долл. Последняя сумма в три раза превысила расходы страны на Первую мировую войну. Национальный доход Америки с 87,8 млрд. долл. в 1929 году снизился в 1933 году более чем вдвое – до 40,2 млрд. долл.

В результате массового банкротства банков американцы потеряли свои сбережения на 3 млрд. долл. Гигантская по тем временам сумма! Для понимания того, что означал каждый доллар для американца в те годы, отмечу, что президент Рузвельт, придя в 1933 году в Белый дом, организовал программу общественных работ для нескольких миллионов безработных. Платили по 30 долларов в месяц. При этом обязательные вычеты из зарплаты составляли 25 долларов. Получалось, что на руках за месяц тяжелейших работ у американца оставалось лишь 5 долларов.

Теряли одновременно и деньги, и работу. Весной 1932 года число безработных достигло отметки 12,5 млн. человек (10 % от всего населения). Пик пришелся на начало 1933 года, когда число безработных в Америке достигло 16 млн. человек. Получается, что более 30 % трудоспособного населения США осталось без средств к существованию. А с членами семей – как минимум две трети населения страны.

Под влиянием резкого сокращения спроса на сельскохозяйственную продукцию начался сильнейший аграрный кризис. К 1934 г. сбор пшеницы упал на 36 %, кукурузы на 45 %. Резко упали цены: на пшеницу и кукурузу – в 2,7 раза, на хлопок более чем в 3 раза. Фермерская недвижимость упала в цене более чем в 10 раз. За период 1929–1933 годов разорилось около 897 тыс. фермерских хозяйств, т. е. 14,3 % от общего числа.

Собственно грандиозный рост безработицы был обусловлен массовыми банкротствами как фермерских хозяйств, так и торговых, промышленных и финансовых компаний. Число потерпевших банкротства компаний составило 135 тысяч. Плюс к этому в силу банкротств число банков в США сократилось на 40 %.

О массовых банкротствах фермерских хозяйств, промышленных и торговых компаний, банков в США написано бесконечное число работ – экономистами, историками, социологами. Даже писателями. Достаточно вспомнить роман американского писателя Джона Стейнбека «Гроздья гнева» (1939).

Но мне сейчас хотелось бы акцентировать внимание не на макроэкономических показателях падения американской экономики, а на состоянии общественного сознания Америки. Десятилетие после Первой мировой войны стали называть «ревущими двадцатыми». Это было время эмоционального возбуждения больших масс людей. Возбуждение проявлялось в культурно-бытовой сфере жизни: постоянное пребывание в атмосфере развлечений – танцы, джаз и другая новаторская музыка, театр в духе Бродвея, выставки абстракционизма, литература постмодерна, увлечение модами в одежде и др. Образно выражаясь, Америка бесилась с жиру. Ибо она действительно сильно обогатилась на Первой мировой войне, и у среднестатистического американца (особенно горожанина) было в кармане достаточно долларов для того, чтобы предаваться разного рода удовольствиям, причем некоторые из них в их понимании было «удовлетворением культурных потребностей».

Но наибольшую гиперактивность американцы стали проявлять в денежно-финансовой сфере. В 1928 году уже тридцать миллионов человек занимались куплей и продажей бумаг. По сути, каждый второй взрослый американец. При этом полтора миллиона занимались игрой «профессионально», открыв счета в брокерских фирмах. Личная жизнь, работа и забота о заработке, семья, учеба и даже «примитивные» удовольствия у миллионов американцев отошли на второй план. Все они жили биржевой игрой.

Все они образовали одну большую толпу («стадо»), которая думала и действовала по тем законам, которые еще в 19 веке были сформулированы итальянским психологом и психиатром Густавом Лебоном в его знаменитой работе «Психология масс» (La Psychologie des Foules, 1895). Лебон и его последователи выделили такие социологические признаки стадного поведения людей («толпы»): духовное единство или «умственная однородность»; эмоциональность; иррациональность; утрата ответственности, ощущение безнаказанности(вследствие анонимности);зараза (распространение «мнения»), внушаемость (толпу можно заставить видеть даже то, чего нет на самом деле), нетерпеливость в претворении своих идей (желаний) в жизнь и т. д. Поведение толпы изменчиво, так как она реагирует на импульсы. Психология толпы похожа на психологию дикарей, женщин и детей: импульсивность, раздражительность, неспособность обдумывать, отсутствие рассуждения и критики, преувеличенная чувствительность. Рассуждения толпы примитивны и основаны только на ассоциациях. Толпа способна воспринимать только образы, причём чем ярче образ, тем лучше восприятие. Чудесное и легендарное воспринимается лучше, чем логичное и рациональное.

Лебон умер в 1931 году, он не успел обобщить то, что происходило в «ревущие двадцатые» на Западе, особенно в США, особенно на фондовой бирже и вокруг нее. Но если спроецировать основные положения теории Лебона на поведение десятков миллионов американцев на фондовом рынке, то мы видим, что «ревущие двадцатые» в США– классическая модель человеческого стада. В христианстве этот феномен давно известен и получил название массового беснования. Игра на бирже приобрела признаки буквальной одержимости. Об этом, кстати, в «Миссионерских письмах» и своих проповедях писал и говорил святитель Николай Сербский, который был очевидцем биржевых беснований 20-х и 30-х годов прошлого века.

Но что удивительно – массовый психоз не пощадил даже тех, кто занимал высшие должности в государстве и тех, кто должен был «по своей должности» давать объективные оценки состоянию экономики и сигнализировать о грозящей катастрофе.

Американский президент Кулидж был у руля государства в «ревущие двадцатые» – с 1923 по 1929 гг. Покидая свой пост, он заявил «Страна может с удовлетворением взирать на настоящее и с оптимизмом на будущее». Пришедший на его место президент Гувер также излучал оптимизм, обещал американскому народу «вечное процветание» («просперити»). Даже на следующий день после «черного четверга» он обратился к народу со словами, что, мол, на бирже произошел лишь «технический сбой» и что «экономика страны покоится на прочном фундаменте».

Об угрозе обвала должны были бы сигнализировать люди, которые занимались экономической наукой и которые считались непредвзятыми арбитрами. Но, увы, многие из них оказались слепы. Интересный материал собран был в работе современного американского экономиста и писателя Марка Скоузена «Кто предсказал крах 1929 года?», опубликованной в 1993 году[79]79
  Mark Skousen. Who Predicted the 1929 Crash?


[Закрыть]. Она была переведена на русский язык и опубликована в сборнике «Бум, крах и будущее»[80]80
  «Бум, крах и будущее». Пер. с англ. А. В. Фильчука. – М., Челябинск: Социум, 2002. Челябинск: Социум, 2002. С. 172–215.


[Закрыть]. Приведу некоторые любопытные примеры.

Прежде всего, Марк Скоузен обращает внимание на то, что биржевую панику 1929 года «проспал» хваленый Гарвардский университет, который и тогда числился, и в наше время числится самым «крутым» центром американской экономической мысли.

Вторым в списке «экономических гуру», не сумевших предсказать «черный четверг», Скоузен называет выдающегося американского экономиста, создателя «количественной теории денег», профессора Йельского университета Ирвинга Фишера. Это экономический «гений» (а его таковым до сих пор считают) вторил американским президентам Кулиджу и Гуверу, что Америка вступила в «новую эру», эру «вечного процветания» (а, может быть, наоборот, американские президенты находились под «гипнозом» Фишера?). Профессор отрицал, что в росте котировок акций присутствует «спекулятивная составляющая», и уверенно заявлял: временное снижение фондовых индексов возможно, однако никакого краха и депрессии не будет. Дотошные искатели источников оптимизма Фишера полагают, что объяснение лежит на поверхности: профессор был активным игроком на бирже и сколотил таким способом большие деньги. Т. е. профессор сам был частью того самого «стада», о котором мы говорили.

Вспоминает Скоузен и легендарного Джона Мейнарда Кейнса, основателя той самой теории, которая была названа его именем («кейнсианство»). Он также верил в вечное процветание («просперити») американской экономики. Его совершенно не смущал стремительный рост котировок ценных бумаг на Уолл-стрит в 1927 и 1928 годах, который опережал на порядки реальные прироста производства. И тут мы узнаем, что знаменитый «гуру» проявил в 1927 году желание «прикупить» немного американских акций. Этим желанием он поделился с швейцарским банкиром Феликсом Зомари. А когда последний выразил обеспокоенность по поводу спекулятивной составляющей фондовых индексов на Нью-Йоркской бирже, англичанин уверенно заявил: «Не волнуйтесь, дорогой, в наше время крахов больше не будет».

Как известно, между американскими университетами идет негласная конкуренция. Йельский университет и Гарвардский университет время от времени обмениваются «любезностями» и напоминают, как «конкурирующая фирма» «прошляпила» биржевой крах 1929 года.

В конце 80-х годов специалисты в области эконометрики обоих университетов решили разобраться, кто же из конкурентов имел в конце 1920-х гг. более совершенную модель прогнозирования. И понять, почему модель не сработала. Исследование было оформлено в виде обширной статьи: Dominguez K. M., Fair R. C., Shapiro M. D. «Forecasting the Depression: Harvard versus Yale» // American Economic Review. September1988. Выяснилось, что модели обоих университетов были в равной степени не способны предсказать кризис. Но что еще более поразительно: авторы статьи пришли к неутешительному (но, вместе с тем, честному) выводу относительно прогностических способностей двух ведущих американских университетов. Они признали, что если бы в конце 1920-х гг. были бы применены методики конца 1980-х гг., то и тогда американские экономические «гуру» не смогли бы предсказать кризис.

Так что экономический кризис 1929–1932 гг. в США привел к банкротству не только фермерских хозяйств, компаний и банков, но также так называемой «экономической науки». И таким скрытым банкротом она остается. Ее явное банкротство мы обнаружим в очередной раз, когда в Америку накроет новый кризис. Ведь Гарвардский, Йельский и прочие «храмы экономической науки» продолжают излучать такой же оптимизм, какой они излучали еще за день до «черного четверга».