Текст книги "Спартак"

IV

Письмо Вариния, присланное в сенат, подверглось тщательному рассмотрению. Противники претора обрушивались на него со всяческими обвинениями. Впрочем, находилось также и немало защитников. В конце концов возобладало следующее мнение: хотя поражения преторов и неприятны, ничего по-настоящему ужасного пока не произошло. Поэтому нечего пугаться, меры должны приниматься главным образом в трех направлениях: 1) формирование настоящего войска; 2) изготовление необходимого снаряжения и оружия (большие заказы ремесленникам в Риме, Пицене и Этрурии упрочат их верность!); 3) принятие мер по снабжению Рима хлебом за счет Сицилии и Италии.

Положение с хлебом внушало сенату особую тревогу, так как он поставлялся скудно из-за действий пиратов на море, и эти поставки все время находились под угрозой срыва. Апулия же и значительная часть Кампании, главные поставщики хлеба в Италии (вместе с Этрурией), оказались практически потеряны, и было вновь как во времена войны с Ганнибалом, когда, по словам Ливия, «война истребила многих свободных земледельцев, в рабах ощущался недостаток, скот был расхищен, а усадьбы или разрушены, или выжжены». Тем не менее, подчиняясь эдиктам сената, земледельцы в Цизальпинской Галлии, Этрурии, а где могли и в Кампании, хотя и с чувством тревоги, вновь вышли на поля. В конце октября были произведены посевы скороспелой пшеницы (римляне сеяли обычно яровую трехмесячную и такую, что поспевала даже за 40 дней!), неприхотливой полбы и ячменя, относительно которого римляне по опыту знали, что нет растения, которое лучше защищает от голода при неурожае пшеницы.

Глава девятая
ЮГ ИТАЛИИ ОТПАДАЕТ ОТ РИМА

I

Спартак справил пышные поминки по Эномаю. В его честь было принесено много жертв. Пехотинцы и всадники, разделенные на отряды, при оружии двигались вокруг погребального костра и пели песни, прославлявшие подвиги покойного. Затем, когда погас огонь, участники печальной церемонии насыпали могильный холм, у которого несколько сот римлян должны были сразиться друг с другом, как гладиаторы, после чего состоялся памятный ужин.

Воздав должное памяти соратника, храбрейшего и славнейшего из мужей, Спартак произвел новые командные назначения. При этом Г. Ганник был назначен новым командиром германцев и всего левого фланга, а Крикс перемещен на пост командира галлов и центра войска.

Новые блестящие победы Спартака сильно способствовали быстрому росту его сил. Прибывавших галлов и германцев Спартак отдавал под командование Крикса и Ганника, за собой, как и прежде, оставив фракийцев.

Привлечение к восстанию новых людей происходило не только стихийно, но и за счет агитации среди пастухов (они составляли подавляющую массу восставших в легионах) в скотоводческих латифундиях специальными агитаторами. Прием этот был ненов: он употреблялся и в Сицилии Сальвием и Афинионом. Вторым питательным источником для армии восставших служили эргастулы – тюрьмы, в которых господа держали провинившихся и мятежных рабов. Последних не приходилось долго уговаривать: они ненавидели своих господ лютой ненавистью и готовы были присоединиться к кому угодно, чтобы отомстить им. Третьим питательным источником для восстания служили сельские виллы, где работали деревенские рабы, занимавшиеся сельским хозяйством. Виллы были, как правило, небольшими, там работало по нескольку десятков рабов. Но и они давали определенный контингент для восстания. При этом заговорщики (если к ним и не прибывал отряд вооруженных спартаковцев) в первую очередь убивали своих надзирателей и виликов, преданных господину рабов, шпионивших за всеми, а то и самих господ. После этого, вооружившись чем попало, они шли на соседние виллы побуждать к восстанию других рабов.

Наконец, важным фактором являлся очень часто при восстаниях момент религиозный. Заговорщики приходили к какому-нибудь своему товарищу-предсказателю, который пользовался их доверием, как Эвн в Сицилии, и спрашивали его: «Дают ли боги согласие на задуманное ими?» Ответ в таком случае давался, как правило, положительный, и заговорщики брались за дело, часто избрав предсказателя в предводители.

Был и еще один источник пополнения рядов восставших – за счет так называемых «разбойных» отрядов из пастухов или городских рабов, которые, как говорит Ливий, «по дорогам и общественным пастбищам занимались грабежом». Такие отряды создавались периодически. Выполнив намеченную операцию, часть из них тут же распускалась.

Городские рабы также участвовали в предприятии Спартака, но главным образом в плане тайного оповещения его о планах римской администрации, передвижениях римских войск, передачи ему копий секретных римских документов, извещения о важных посольствах и пр. Тут главную роль играли «интеллигенты» из рабов: домоуправители, учителя, секретари и т. п.

Городские рабы, безусловно, находились в лучшем положении, чем сельские (это признают различные древние писатели). Бывало, что они защищали от опасности хозяев, славившихся гуманностью и хорошим обращением с домашней челядью. Редко поддерживая в открытых выступлениях сельских рабов, городские рабы вовсе не были лишены революционных настроений. Напротив, бившая ключом городская жизнь, волнения форума и выборов различных магистратов, многочисленные суды над важными лицами, делавшиеся всегда предметом общих пересудов, участие в тайных предприятиях хозяев и гражданских междоусобиях (многому научила их эпоха Мария и Суллы) – это все приводило к тому, что они были в массе готовы к тому, чтобы напасть на господ, «если представится удобный случай. Поэтому рабы сочувственно относились к тем, кто звал их к предстоящему тайному нападению». Так рассказывает уже об очень древнем восстании рабов (502—500 гг. до н. э.) историк Дионисий Галикарнасский.

Выступления городских рабов против римского сената повторялись много раз и в Риме, и в других городах (заговор 419 г. до н. э. в Риме, заговор 25 рабов на Марсовом поле во время Ганнибаловой войны, заговор рабов и союзе с карфагенскими заложниками в Сетии в 199 г. до н. э. и т. д.).

Территориальная «раздробленность» рабов, таким образом, мало мешала вербовке новых кадров для восстания. Различие в положении городских рабов и сельских было далеко не столь значительным, чтобы эти прослойки в лице своих самых решительных представителей не могли найти общий язык, когда они хотели бороться за свободу. Ибо, как справедливо говорит Синезий, «всякий раб есть враг своего господина, когда он вдруг возымеет мысль его победить». И Дионисий Галикарнасский подчеркивает, что рабы всегда «раздражены» и «озлоблены», «увлечены надеждой на свободу» и «желают зла своим хозяевам». У самих римлян вражда к ним их рабов, вне зависимости от принадлежности к тому или иному слою, не вызывала никакого сомнения. Недаром имела у них широкое хождение пословица: «Сколько рабов – столько врагов!..» Справедливость этой пословицы блестяще доказали рабские заговоры и рабские войны (о печальных для римлян событиях в Сицилии Диодор писал: «Много тысяч рабов без всякого приказа стеклось, чтобы погубить своих господ»). Уже до Спартака была брошена крылатая фраза, что поднимающий на бой рабов есть защитник всех обиженных и угнетенных!

Всех вновь прибывших в повстанческий лагерь (после определенной проверки) немедленно распределяли по легионам.[23]23
  Численность легиона колебалась у римлян в зависимости от обстоятельств и трудности войны в пределах от 3,5 до 6 тысяч воинов.


[Закрыть] В каждый легион по итогам последних боев Спартак назначил новых командиров – людей, зарекомендовавших себя умом и воинской доблестью. Система управления повстанческой армии строилась по римскому обычаю. Во главе каждого легиона находился его командир-префект. У него в подчинении были: 1) префект лагеря, 2) префект ремесленников, 3) 6—10 военных трибунов, командиры когорт (1-я, почетная, насчитывала 1000 солдат; центуриями в ней командовали 5 почетных центурионов, имевших, как и почетный трибун, немалые привилегии и льготы; остальные когорты насчитывали по 500 солдат), 55 центурионов (1-й, пользовавшийся особым почетом, командовал 400 и даже 600 солдатами, вместе со старшими офицерами он был членом военного совета; остальные – 100 солдатами), деканы (десятники) – старшие по палатке, их десятка составляла манипул («те, кто сражается рука об руку»).

Командир легиона являлся вершителем всех дел в легионе. Его ведению подлежали оружие, кони, одежда, сайки, пароли и распоряжения, отправление в поход и на работу, уровень дисциплины, интенсивность военных тренировок. Его обязанностью было довести до совершенства выучку солдат, поддерживать на высоком уровне моральный дух своего легиона. Все выдвигавшиеся на этот пост должны были обладать суммой определенных качеств: храбростью, предусмотрительностью, справедливостью, старательностью, сдержанностью, честолюбием.

Префект лагеря ведал расположением лагеря, лечением больных воинов, повозками, вьючными животными, инструментами, метательными машинами и т. н. На этот пост римляне всегда выдвигали людей после долгой и безупречной воинской службы.

Начальник ремесленников ведал ремесленными мастерскими. Под его надзором ремесленники и мастера, главным образом фракийцы и галлы, уведенные Спартаком из города, имений и латифундий, в широких масштабах начали производство мечей, копий (на них пошло железо из рабских тюрем и мастерских), щитов, панцирей, луков, стрел, боевых машин и т. д.

Подготовкой воинов непосредственно занимались военные трибуны, показывавшие воинам личный пример. На эту роль выбирали людей со значительным военным стажем. Столь же тщательно подбирали для войска центурионов – людей высокого роста, большой физической силы, умеющих ловко и сильно бросать копья и дротики, сражаться мечом и манипулировать щитом, быть бдительными, выдержанными, исполнительными, требовательными и заботливыми.

Каждому легиону был придан отряд конницы в 1000 человек.[24]24
  По римскому обычаю на каждый легион полагалось по 300 человек конных из римлян и 900 – от союзников.


[Закрыть] Всего, таким образом, в распоряжении Спартака было 4 тысячи конных воинов (он сформировал конницу, захватив в Лукании встречные конные табуны). Эта конница усиленно обучалась всем необходимым воинским приемам.

II

В лагере повстанцев торжествовали. Многие здесь уже считали себя победителями. Но радость оказалась преждевременной. Вскоре в различных местах Италии против власти повстанцев вспыхнули мятежи. Стали появляться шайки грабителей. Они убивали массы людей, ссылаясь на приказы Спартака, грабили имущество и скот простых людей, сжигали дома. К Спартаку посыпались жалобы на бесчинства его людей. Вождь восстания, как человек достаточно опытный, сразу понял, в чем дело. И невозможно было это не понять, когда под угрозой очутилось все снабжение армии и контакты с италийским населением угрожали разрушиться. После совета с командирами Спартак решил отправить на борьбу с грабительскими шайками свои отряды. В итоге наступило некоторое улучшение, но ненадолго. Очаги сопротивления вновь вспыхивали то тут, то там. Местные рабовладельцы, пользуясь своей властью и влиянием, большими финансовыми ресурсами, оказывали агентуре Вариния огромную помощь. Были пойманы также вражеские агенты, покушавшиеся на жизнь Спартака. Они дали весьма интересные показания…

Тогда после больших споров относительно принятия возможных решительных мер штаб повстанцев решил ответить врагам тем же: обрушить на рабовладельцев в городах Нола и Нуцерия (Кампания), Метапонт (Лукания), Консенция (Брутий) страшный террор, разбить начисто всю римскую машину государственного управления на юге Италии, конфисковать на нужды армии собственность рабовладельцев и дать им такой урок, чтобы они запомнили его на веки вечные.

В соответствии с принятым решением Спартак разделил войско на отряды (он полагал, что Вариний после тяжелых поражений не сможет напасть на него) и направил их в разные стороны юга страны. Один за другим повстанцы брали названные города приступом. И как позже, во времена восстания багаудов в Галлии (3 в. н. э.), они разбивали тюрьмы, освобождали заключенных (те тотчас присоединялись к ним), уничтожали храмы, дворцы, водопроводы, бани, жилища знатных граждан, все вокруг наполняли «убийствами, пожарами, грабежами и насилиями» (Орозий). Множество знатных лиц в цепях были доставлены к Спартаку и после суда, изобличившего их в различных тяжелых преступлениях (шпионаж, убийство повстанцев из-за угла и т. п.), были обезглавлены.

Октябрь – ноябрь 73 года запомнились всем современникам восстания Спартака, их детям, внукам и даже отдаленным потомкам. Цицерон говорил впоследствии о «гнете ужасов и опасностей невольнической войны», Гораций (I в. до н. э.) – о «злобе» вождя рабов, Флор – о «страшном избиении» рабовладельцев южноиталийских городов (2 в. н. э.), Тацит (I в. н. э.) – о «прежних несчастьях», Юлий Капитолии (4 в. н. э.) – что Спартак «не терпел никого из знатных». О том же говорит Аммиан Марцеллин (4 в. н. э.): «Сколько, – замечает он, – голов, перед которыми трепетали народы, пали под позорным топором палача».

Положение рабовладельцев усугублялось еще и тем, что повстанцам повсюду сочувствовали плебейские низы – «городские подонки», как презрительно именовал их Цицерон, а в сельской местности – разоренное и бедное крестьянство. В целом события, происходившие на италийской почве, сильно напоминали события в Сицилии, происходившие там во время восстаний рабов. Диодор о последних писал так: «…простой народ не только не сочувствовал богатым, но, напротив, радовался, так как завидовал неравномерному распределению богатств и неравенству положения. Зависть, порожденная бывшим прежде горем, перешла теперь в радость, когда увидели, как блестящая судьба обратила теперь свое лицо к тем, к кому она раньше относилась с презрением. Самое же замечательное во всем этом было то, что восставшие рабы, разумно заботясь о будущем, не сжигали мелких вилл, не уничтожали в них ни имущества, ни запасов плодов и не трогали тех, которые продолжали заниматься земледелием; чернь же из зависти, под видом рабов устремившись по деревням, не только расхищала имущество, но и сжигала виллы».

III

Успехи восставших были велики. Силы их росли непрерывно. Римская власть на юге Италии оказалась совершенно разрушенной. На местах стихийно стали возникать новые органы власти.

В этот период Спартак усиленно укрепляет дисциплину, старается избавить войско от сомнительных элементов, вносивших смуту и разложение, навлекавших на него всевозможными злоупотреблениями, грабежами и преступлениями позор, проклятия и нарекания местного италийского населения. Эти преступные элементы после первых бесполезных уговоров (когда дело казалось еще недостаточно ясным) он, опираясь на свой авторитет, начал подвергать дисциплинарным наказаниям, потом – изгнанию из войска и даже казни. Прецедент к введению смертной казни в повстанческом войске дало одно крайне неприятное для него дело. Произошло оно в тот момент, когда повстанцы производили избиение римской аристократии и ее сторонников на юге, очищая с помощью массового террора от врагов города Нолу, Нуцерию, Консенцию и Метапонт. В это именно время, пользуясь обстоятельствами момента, один из командиров с кучкой приближенных коллективно изнасиловал одну очень красивую женщину-патрицианку из Рима, взятую в плен. Знатная пленница покончила самоубийством «в отчаянье от нарушения своего целомудрия» – так сказали Спартаку окружавшие ее другие пленницы. Этот гнусный случай привел верховного вождя восстания в ярость. Больше всего он боялся, что войско, поддаваясь дурным примерам командиров, выродится в банду грабителей и насильников, у которых не будет за душой ничего святого.

Итак, он вызвал виновных в тяжком преступлении на суд своего войска. Здесь, перед сходкой солдат и командиров, Спартак держал горячую и убедительную речь о том, зачем поднято восстание, чего они добиваются, как можно и как нельзя себя вести. Преступники защищались, как могли, но доводы их не имели успеха. Судом войска они были приговорены к смерти, и войско, по принятому обычаю, побило их камнями.

Чтобы завершить это очень неприятное, но поучительное дело, Спартак распорядился с почетом погрести покончившую самоубийством женщину, а у ее могилы устроить, по римскому обычаю, гладиаторские игры. Гладиаторами выступали 400 пленных римлян из знатной молодежи. Бились только до крови, но не до смерти. Войско повстанцев выступало в качестве зрителей.

IV

В один из октябрьских дней, после полудня, Крикс пришел в палатку Спартака. Молодые стражи беспрекословно пропустили его: все уважали Крикса за многочисленные прекрасные качества души и великую доблесть на войне.

Спартак, сидя в кресле, читал какой-то свиток. Увидев вошедшего, он отложил книгу в сторону, встал и тепло приветствовал Крикса. Оба вождя расцеловались.

– Я принес тебе, доблестный Спартак, прекрасную новость, – весело начал Крикс.

– Какую? – улыбаясь, спросил Спартак. – Может, паши отряды одержали где-нибудь победу над римлянами?

– Нет, известие совсем иное: мои разведчики в четырех часах езды от нашего лагеря обнаружили кабанов – мощного секача, самку, четырех подсвинков и дюжину поросят. Я хотел бы пригласить тебя на охоту. Ты давно последний раз охотился?

– Очень давно. Последний раз в Лукании, когда был пастухом. Там мы охотились на волков, а в Понте – на леопардов, медведей, оленей… А на кабанов как-то не приходилось.

– Вот и отлично, – обрадовался Крикс. – Получишь большое удовольствие от охоты. – Охота на кабана – одна из самых увлекательных! Сегодня вечером и отправимся. Охотиться будем ночью.

– Ночью? – удивился Спартак. – А почему ночью?

– Кабан очень осторожное животное, – пояснил Крикс. – Днем он отлеживается в болотистых местах и непроходимых чащах, а ночью выходит на кормежку. После захода солнца я за тобой зайду.

Из лагеря выехали до темноты. Впереди за вооруженными разведчиками ехали 20 псарей со сворами породистых и быстрых собак: критскими, локридскими и лаконскими. За ними колонной по четыре следовали Спартак и Крикс с охраной избранных воинов, людей замечательной силы и доблести. За ними мулы, сопровождаемые погонщиками, везли рогатины, дротики, копья с зазубринами, палатки для ночлега, войлок, котлы, лепешки, соусы, овощи… Маленький обоз прикрывало еще сто человек конной охраны.

Молодые спутники двух полководцев были в отличном настроении. Они поочередно рассказывали разные смешные истории о женском коварстве и ловких любовниках. Все развеселились.

– А я вот вам расскажу иную притчу, – задумчиво сказал Спартак. – Передают, в древней Мидии на высокой горе обитало когда-то много обезьян. Вожак у них был старым и мудрым. Но один молодой и очень сильный самец оспаривал власть у старика.

Однажды старый вожак сидел на горе и смотрел оттуда на город. Увидел он, как по улице шла красивая молодая женщина, томная и изящная, живая и кокетливая, похожая на весенний цветок. За собой она вела на веревке черного барана. Баран по-любовному заигрывал с ней и толкал ее слегка рогами.

Тогда вожак позвал других обезьян и сказал им:

– Посмотрите! Вот странная игра – она плохо кончится.

Обезьяны сказали:

– Что тут дурного? Баран заигрывает с женщиной.

Старый вожак ответил:

– Я на свете много прожил, всего навидался. Добром такое не кончится. Надо уходить отсюда поскорее.

– Зачем?! – закричали недовольные обезьяны. – Что нам за дело до барана? Мы здесь давно живем. Нам здесь нравится. Фруктов много, вода отличная. Нет, мы не уйдем отсюда.

Вожак возразил им:

– Я ваш владыка. Моя обязанность заботиться о вас, ваша – подчиняться. Но если вы не хотите уходить, я удалюсь с женами и детьми один. А тот из вас, кто хочет добра себе, пусть следует за мной. Беда совсем неподалеку!

В тот же день с женами и детьми старый вожак удалился. А обезьяны сказали:

– Старик от дряхлости выжил из ума. Изберем себе нового царя.

И они избрали себе в вожаки того молодого, который оспаривал власть у старика. Прошло три дня. А на четвертый баран, вновь идя по улице с женщиной, вдруг бросился на нее и рогами припер к стене. Она стала кричать: «Спасите! Он меня убивает!»

На крик из соседнего дворика выскочил мальчик с головней, взятой из очага, и ударил барана по спине. На баране загорелась шерсть. В страхе тот понесся к себе – а он являлся царским бараном, – в ужасе вломился в стойло слонов, поджег имевшийся там тростник и все стойло. Слоны начали реветь и метаться. Пока прибежали погонщики, освободили их от цепей и вывели на волю, многие слоны получили тяжелые ожоги. Царь, узнав о случившемся, очень рассердился – слоны были его любимцами. Он позвал к себе главу погонщиков и, задыхаясь от злобы, спросил:

– Что сделали с проклятым бараном? Он заслуживает самой лютой казни!

– Мы убили его, о владыка! – отвечал трепещущий погонщик.

– А как быть теперь со слонами? – спросил царь. – Чем их вылечить?

– Надо мазать слонов обезьяньим жиром, – отвечал глава погонщиков. – Это верное средство. Пошли воинов на охоту, владыка.

Царь согласился и послал в лес отряд воинов-лучников. Те явились на соседнюю гору, внезапно напали на обезьян и стали засыпать их стрелами. Обезьяны пришли в ужас, видя, как гибнут их жены и дети.

– О, люди! – жалобно закричали они. – За что вы истребляете нас так жестоко?! Мы никого не обидели! Не трогали ваших посевов и фруктовых деревьев! Много лет мы мирно живем на нашей горе. За что нам такое несчастье?!

Предводитель воинов с дорогой серьгой в ухе коротко рассказал обезьянам историю о женщине, баране и слонах, передал им приказ своего царя. Тогда обезьяны совсем пали духом, а новый вожак со стоном сказал:

– Нашу участь мы вполне заслужили! Мы не послушали старого вожака, умудренного большим опытом жизни! И вот теперь расплата!

– Мораль притчи, соратники, какова? – спросил Спартак притихнувших спутников. – Как говорит один из поэтов:

 
Что юный в зеркале искать привык,
То видит даже в кирпиче старик.
 

Можно сказать также и иначе: когда нечто ужасное для всех совершилось, не помогут уже ни раскаяние, ни скорбь, ни горестные вопли. Недаром говорится:

 
Живое подстерегается, не дремлет в мире беда.
Ручьи наполняли реку веками,
Но вот иссякла в ручьях вода…
 

Существует и другое полезное изречение. Оно гласит:

 
Пусть пыль рассеется, – труд будет не тяжел
Узнать, кто под тобой: скакун или осел!
 

Во все время этого рассказа Крикс несколько раз менялся в лице. Наконец он воскликнул:

– Тогда, я вижу, и мне придется вам кое-что рассказать!

Все дружно сказали:

– Расскажи, о доблестный Крикс!

И Крикс начал так:

– Повесть моя, – сказал он, – дошла ко мне от далеких предков. Рассказывают ее наши старики. Жил, как говорят, некогда один праведник. Однажды отправился он в прекрасную рощу на прогулку. Там увидел он сидящего на дереве удода. А неподалеку, у ручья, дети устраивали силки.

– Братец удод! – сказал праведник. – Плохое место избрал ты для отдыха. Тут можешь ты угодить в силки.

– Зря дети стараются! – щелкая клювом, промолвил удод. – Ничего у них не получится. Я смышленый, сообразительный, много повидал, познал жизнь. Я умею разрешать труднейшие вопросы! Меня не провести! Иди спокойно, святой человек!

Праведник покачал головой в великом сомнении и двинулся дальше, сказав самому себе:

– Только совет – дело советчика!

Дети тщетно сидели в засаде несколько часов. А удод всячески дразнил их, омывая перья и крылья в прозрачной воде ручья, подлетал к силкам, хлопал крыльями и возвращался назад, на дерево.

Наконец дети потеряли всякую надежду, забрали свои силки и ушли. Удод тем временем проголодался. Увидев, что из силков выпали зерна приманки, он решил подобрать их, подлетел к ним без всякого страха… и попал в один случайно забытый силок! Как он ни бился, ничто не помогало. Тогда удод сказал себе:

 
Часто гибнут наши желания, но нет в том гибели.
В этой пропасти счастье идущих таится!
 

Он закрыл глаза и приготовился к смерти. Но на счастье его, праведник, совершив прогулку, возвращался назад той же дорогой. Увидав своего знакомца в беде, он поспешил ему на помощь, разорвал петли силка и стал упрекать, говоря:

– Ты пренебрег советом друга и едва не погиб позорной смертью!

Удод признал свою вину и сказал:

– Разве ты не знаешь, великий святой, что бесполезно остерегаться Рока?! Что никак невозможно противостоять Судьбе?! Когда она тебя настигнет, знания и сила становятся бесполезны, даже самая мудрая птица не минует силков! Сказано поэтом:

 
С Судьбою не борись, ведь это безнадежно,
Разрушить можно жизнь и силою ничтожной!
 

И другим поэтом сказано:

 
Каждый день что-то новое в мире вершит небосвод,
Перед чем отступает людской остроумный расчет.
Пусть наш разум, как солнце златое, сверкает с высот, —
Он загадкам Судьбы разрешенья вовек не найдет!
 

– Да, – заключил Крикс свою притчу, – верно сказано, и я с тем согласен: «Когда настигнет судьба, то и у мудрого зрение слепнет!»

Все спутники двух вождей переглянулись: каждый понял, что притчи Спартак и Крикс рассказывали не всем, а друг другу. Дальнейшую часть пути проделали молча: каждому было над чем подумать.

К полуночи отряд прибыл на место: в прекрасный дубовый лес, полный спелых желудей, усыпавших всю землю под деревьями, – величайшей отрады свиней.

Погонщики сняли с мулов поклажу, поставили шатры, устроили становище. Крикс выставил положенное охранение и послал разведчиков еще раз обойти окрестности. Потом все участники охоты вооружились и, разделившись на два отряда – охотников и загонщиков, – отправились к тому месту, куда кабаны выходили на кормежку.

Ночь была прекрасной. Полная луна серебристым мягким светом заливала все вокруг. Легкий ветерок слегка волновал листья на высоких деревьях.

Крикс, Спартак и часть их товарищей – охотники – разместились за деревьями в засаде, остальные – загонщики – оцепили со всех сторон лесок, включая часть озера, к которому кабаны ходили пить и купаться. Засады разместились, принимая во внимание ветер, прекрасный слух и обоняние диких свиней (запах человека они улавливают на расстоянии в 500—600 шагов). В полном молчании все слушали ночную тишину, резкие крики каких-то ночных птиц, изредка проносившихся в вышине, легкий шелест листвы от порывов ветра, отдаленную возню мелких ночных животных, вышедших на охоту…

Сидели в засаде долго – не меньше часа. Первыми увидели кабанов загонщики. Находившаяся перед ними в значительном отдалении чаща кустарника вдруг затрещала – все насторожились! – и через минуту перед глазами загонщиков показался кабан. Он был огромен, буровато-серый, на хребте топорщилась жесткая грива из сивой щетины. Крепкие толстые ноги поддерживали мощное туловище и огромную голову с маленькими глазками и крупным пятачком. Изо рта у кабана торчали огромные трехгранные нижние клыки – удар таких клыков на охоте часто бывает смертелен! – и небольшие верхние, тупые и короткие.

Кабан стоял неподвижно. Убедившись, что опасности нет, он призывно хрюкнул и с проворством, неожиданным для такой огромной туши, побежал к ближайшим деревьям. Жадно хватая желуди, он с хрустом разгрызал их и тут же пожирал.

Вслед за кабаном из чащи кустарника неторопливо вышла свинья, за ней – подсвинки, потом выкатилась целая ватага полосатых поросят. Все они направились к вожаку и, расположившись рядом, тоже стали лакомиться желудями.

Загонщики не торопились прерывать их трапезу. Они хотели дать свиньям отойти подальше от спасительных кустов. В душе у некоторых даже шевельнулась жалость к вышедшим животным, ни в чем не виновным. У всех на глазах они мирно насыщались, не зная еще, что они обречены и час спустя почти все лишатся милой жизни.

Постепенно кабаны все дальше отходили от кустарника, свободно разбредаясь в разные стороны…

Наконец глава загонщиков сказал: «Пора начинать!» Тотчас все загонщики поднесли к губам охотничьи рожки и начали изо всех сил дуть в них. Одновременно они выскочили из засады, загораживая кабанам отступление назад, в кусты, а псари спустили с поводков своры собак. Те с громким лаем бросились вперед.

Увидев столь многочисленных врагов, кабаны метнулись в одну сторону, но и оттуда показались загонщики, яростно дующие в рожки, в другую – и там повторилось то же самое. Только одна сторона оставалась свободной от врагов, и кабаны сломя голову немедленно бросились по узкому коридору, надеясь прорваться.

Стон, треск и гул, лай многочисленных собак, сопение и хрюканье испуганных животных наполнили лес. Впереди бегущих животных, подняв хвост, тяжело несся кабан-вожак. Он прежде бывал в подобных переделках, о чем говорили шрамы от полученных им ран, и знал по опыту: здесь не дают пощады!

И действительно, охотники, выступив из-за деревьев, осыпали их многочисленными копьями и дротиками. Подсвинки и поросята, пораженные ими, падали на землю, потом снова вскакивали и бежали. Разъяренные собаки со всех сторон окружали их, хватая за уши, ляжки и бока… Пробежав еще 20—40 шагов, подсвинки и поросята падали на землю мертвыми.

Охотники, торжествуя, подхватывали свою добычу. Некоторые вязали ноги раненым, истошно визжащим поросятам…

Крикс и Спартак, все еще сидевшие в засаде, напряженно вглядывались в большого самца, несшегося в их сторону. Другие охотники, выскочившие из засады (они сидели впереди), кричали и бросали копья лишь с одной целью: чтобы напугать кабана и направить его в сторону Крикса и Спартака. Крикс категорически запретил всем другим охотникам поражать этого кабана. «Мне необходимо убить его лично!» – сказал он.

Решительная минута стремительно приближалась. Спартак искоса взглянул на Крикса. Тот сбросил с плеч плащ и остался в одной легкой одежде. Он весь подобрался, словно для прыжка, взял в руки тяжелый острый кинжал и приготовился. Хотя существовали и другие, более безопасные способы охоты (с помощью лошади, удара копьем из-за деревьев – дерево играло роль щита), Крикс хотел убить кабана способом самым древним, но и самым опасным. Иначе говоря, он хотел дать кабану свой шанс…

Кабан быстро приближался, рос буквально на глазах. Уже слышалось его частое дыхание, видны были каждая щетинка на теле, маленькие глазки, горевшие лютой злобой. Из-под копыт его комьями летела земля…

В тот момент, когда он оказался совсем рядом, Крикс с воинственным криком выскочил из засады. Кабан резко метнулся в сторону. Но было уже поздно: они пробежали бок о бок всего несколько шагов. В следующее мгновение, без малейшего колебания, Крикс вскочил на него верхом и со страшной силой вонзил ему кинжал в шею, в шейные позвонки – самое уязвимое место в теле кабана… Кабан пробежал еще несколько шагов, потом упал на колени. Крикс проворно соскочил с его спины и отскочил в сторону. Он знал: кабан опасен, даже раненный смертельно! Со всех сторон, радостно крича, бежали другие охотники. Их крики словно придали кабану новые силы. Он вновь поднялся на ноги, пробежал еще шагов 80 и вновь упал. Сердце его остановилось…