Текст книги "Искусственные деньги. Как зарабатывать на предметах искусства"

Глава 3. Экскурсия по закулисью

Взаимоотношения на арт-рынке гораздо сложнее, чем представляется стороннему наблюдателю. Значение имеют не только предметы искусства (например, картины), но и то, где они расположены и кто ими занимается. Это влияет на все: на ценность, на узнаваемость, на бренд, на заработок. Возникает логичный вопрос: где могут быть размещены картины и кто с ними работает? Ответ: в музеях, галереях, на аукционах, а занимаются им эксперты и дилеры. Какова роль каждого игрока рынка и насколько легко к ним попасть?

Выдался солнечный, хотя и прохладный день. Мероприятие начиналось в одиннадцать, но я решила приехать пораньше, чтобы погулять возле озера и получить дополнительную дозу витамина D. Закутавшись в мое любимое кашемировое пальто бежевого цвета, я вышла из дома. Дорога заняла не более двадцати минут. Я неспешно проехала мимо Эйфелевой башни, пересекла мост и направилась к площади Трокадеро (Trocadéro).

Это была одна из тех редких конференций, на которых в одном месте можно встретить сразу трех директоров самых влиятельных мировых музеев. По-французски галантного Бернарда Блистена, директора Центра Помпиду. Холеного руководителя Нью-Йоркского музея современного искусства (MoMA) Гленна Д. Лоури. И бессменного главу Эрмитажа Михаила Пиотровского. Место проведения было выбрано как нельзя лучше – атриум здания Фонда Луи Виттона в Булонском лесу.

Каждая минута моего маленького путешествия доставляла мне особое удовольствие. Солнечные лучи проникали через стеклянную крышу «мини-купера». Машин было мало. Я приоткрыла окно, чтобы глотнуть свежего воздуха. Вместе с ним в салон проникли и звуки. Самый громкий – дребезжание колес по брусчатке, которая до сих пор помнит узкие рамы автомобилей начала XX века. Это была та самая идеальная атмосфера Парижа, которую мы знаем по фильмам и песням. Не хватало только берета и тельняшки, как в фильме «Коко до Шанель».

Я пересекла Бульвар Периферик (Парижскую окружную дорогу) и сразу оказалась в окружении массивных деревьев. Булонский лес – это большой парк и «легкие» Парижа. Некогда здесь охотились короли, а сейчас это место отдыха парижан и большой «спортивный зал» (в Париже бегают все). Ночью на некоторых укромных дорогах возле обочин можно встретить «ночных фей».

Только сейчас я поняла, что не знаю, что такое музей. Если точнее, в памяти всплыло сразу два определения. Первое – это пыльное советское помещение с вечно ворчащими бабушками-смотрительницами. И второе – это мир бомонда, больших денег и сотни тысяч восхищенных глаз. Туда все хотят попасть и готовы платить за это большие деньги. И то и другое называется музеем, вот странно!

Я не заметила, как подъехала к современному двухэтажному зданию из белого бетона и отражающих свет стеклянных панелей, по форме напоминающему сразу айсберг и парус. Это Фонд Луи Виттона, где выставляется личная коллекция его владельца, Бернара Арно. Неподалеку было озеро. Погуляв минут сорок, я замерзла, и ноги сами понесли меня ко входу. Люди уже начали собираться. Здесь были все – от галеристов до современных художников, от музейных кураторов до известных арт-критиков. С некоторыми я быстро здоровалась, некоторым просто махала рукой в знак приветствия. Неожиданно налетела на своего знакомого – художника и скульптора, с которым познакомилась на одном из круглых столов пару месяцев назад. Блондин с голубыми глазами, лет пятидесяти, живчик и очень легкий в общении.

– Salut[6]6
  Привет (фр.).


[Закрыть], Валентина, – активно жестикулировал он. – Я тебя увидел еще возле озера. Знал, что ты здесь будешь, – мы дважды соприкоснулись щеками… Чисто французская привычка (аналог трехкратного поцелуя в России), которая даже у меня уже дошла до автоматизма. Хотя в первые годы жизни в Париже я вообще ее не признавала.

– Salut, Лоик, как твои дела? Ты зачем здесь? – улыбнувшись, спросила я и уже приготовилась долго слушать.

– Хочу показать свои работы Помпиду и МоМA, – похлопывая по красиво упакованным презентациям, ответил художник. – Это супервозможность! – он приосанился и посмотрел как бы сквозь меня. Видимо, уже представлял свои работы в музеях, восхищенные взгляды посетителей и многочисленные заказы коллекционеров. Через пару секунд он вернулся в реальность. – Здесь все, – продолжал весело тараторить он. – Вставай возле меня, сейчас начнут запускать.

Минут через десять мы уже заняли свои места.

Лоик быстро вручил мне свой телефон и попросил сфотографировать его вместе со всеми, с кем он будет общаться.

– Со ВСЕМИ! – крикнул он мне, уже подбираясь к первой «жертве».

Так он начал свое шоу «Как представить себя за 60 секунд». И ему это удалось. Через десять минут презентации его работы оказались в руках у всех участников конференции, а он стал счастливым обладателем «статусных» снимков. Жутко довольный собой, он наконец-то уселся в кресло возле меня. «А он молодец», – подумала я. Ведущий, известный арт-критик, взял приветственное слово.

Функция: с одной стороны, формирование вкуса и насмотренности. Официальное общественное признание и подтверждение качества. Для современных художников это стартовая площадка на пути к получению больших гонораров и мировой известности (как раз этого и добивался мой знакомый Лоик – попасть в поле зрения музейных кураторов). С другой стороны, музеи стали центрами закулисных игр и спекуляций. Красивая формулировка «Было выставлено в музее» не только придает благородства, но и подтверждает подлинность работы, повышает ее цену на рынке, а вместе с ней и личный бренд коллекционеров. Раньше на табличках картин, которые были предоставлены музею в аренду, можно было прочитать «Частная коллекция». Сейчас фамилии владельцев указывают как можно крупнее.

Деньги: сумма пожертвований – от $100 000.

Шанс попасть: очень невелик. В музеях размещаются работы, которые создали новое направление в искусстве. Сумма пожертвований – это лишь входной билет, его «продают» далеко не всем. Репутация коллекционера и мецената всегда стоит на первом плане – это главная валюта в мире искусства.

Каковы же музейные реалии? Если говорить о постсоветских странах – нищета, особенно в провинции. В Европе и Америке ситуация несколько лучше, но в любом случае они сталкиваются с дефицитом бюджета. Он покрывается за счет государственных дотаций, доходов от продажи билетов и сопутствующих услуг, спонсорских вливаний и – только в Америке – за счет продажи музейного фонда.

Музеи вынуждены постоянно ходить на полусогнутых ногах и с протянутой рукой, следовать «маркетинговой» политике главных меценатов. А последние пользуются этим на тысячу процентов. Они не только диктуют выставочную политику, но и превращают высококвалифицированных музейных кураторов в своих личных арт-консультантов. На крупных ярмарках уже не редкость – встретить известного коллекционера-мецената в окружении музейных экспертов, которые помогают выбирать произведения искусства в надежде, что в один прекрасный день эти работы станут частью коллекции того или иного музея.

Функция: галереи – это «искусственные мамы и папы». Они дают жизнь молодым талантам и растят их. То есть попасть под крыло галереи современному художнику – значит «родиться» для мира искусства.

Деньги: кормят и поят свои детища, вкладывают средства в их образование и развитие. Но если обычные родители отпускают своих детей по достижении совершеннолетия, то галереи, наоборот, максимально привязывают их к себе. Каждый вложенный доллар, евро, рубль или фунт должен быть отработан и приумножен. Обычно заработок галерей составляет 50 % от финальной цены произведения.

Шанс попасть: низкий для начинающего художника, средний – для более известного. Так в 1981 году Аннина Носей (Annina Nosei) открыла Жан-Мишеля Баския, работы которого сейчас продаются за десятки миллионов долларов. Но в 1982 году молодой художник перешел под опеку более влиятельной галереи арт-дилера Ларри Гагосяна (Larry Gagosian). Оборот его бизнеса в 2019 году составил порядка $950 000 000.

Финансовая поддержка художников, организация выставок, участие в ярмарках, проведение вернисажей для коллекционеров и арт-критиков, рекламные кампании тоже оплачиваются из карманов галеристов. Это бизнес. Кажется, все просто: нашел художника, заключил жесткий контракт, вложился в его карьеру, а потом пожинай плоды. Но это далеко не так. Глобализация не обошла рынок искусства. По-настоящему финансово успешными могут быть только те галереи, которые имеют представительства по всему миру, финансовую поддержку банков или частных коллекционеров. Именно они создают тенденции, подогревают спрос и формируют цены.

Больше половины своего годового оборота галереи делают на выставках. Следующий этап развития бизнеса – постоянное участие в ярмарках (порядка четырех—шести в год). Он требует, помимо крупных финансовых вливаний, еще и достойных, качественных работ. Так, например, участие в таких выставках, как TEFAF или Art Basel, обойдется примерно в $50 000–75 000 за стенд. Но такой немалый бюджет – это лишь первый рубикон. Организационный комитет до такой степени следит за своей репутацией, разделением рынка и поддержанием равновесия между его крупными игроками, что разработал специальный чек-лист… Проще слетать на Луну, чем его пройти.

…В Париже уже вторую неделю идет дождь, нет солнца, и градус настроения неуклонно падает. «Надо бы себя растормошить», – подумала я. Видно, действительно было надо: через пару дней я получила приглашение от одной из галерей посетить их стенд на ярмарке BRAFA в Брюсселе. Я очень люблю выставки, посещаю большинство из самых значимых, часто сопровождаю на них своих клиентов, но иногда езжу и одна.

Это перенос в другое измерение: вокруг предметы искусства высокого качества, вальяжные коллекционеры расхаживают от стенда к стенду; кажется, что время остановилось, его просто нет. Обед в ресторане на любой выставке – это мой обязательный ритуал и слабость, а выпитый бокал шампанского или вина дает необходимую резкость и блеск в глазах.

Брюссельская выставка открывает сезон мировых ярмарок, она всегда профессионально организована, отличается хорошим выбором произведений искусства (оргкомитет относится к этому очень щепетильно) и является «репетицией» перед более крупной – TEFAF в голландском Маастрихте.

Решено: еду. Покупаю билет Париж – Брюссель – Париж. Через неделю уже сижу в такси, направляясь к парижскому вокзалу Гар-дю-Нор (Gare du Nord). Полтора часа на поезде и еще двадцать минут на такси – и передо мной открываются двери. Я, радостная и немного взволнованная, как Алиса в Стране Чудес, начинаю свой визит. Медленно хожу от стенда к стенду, иногда в изумлении молча останавливаюсь и фотографирую. Иногда задаю вопросы. Заглядываю в знакомые галереи, чтобы поделиться впечатлениями с их владельцами или менеджерами. Это лишний повод поддерживать контакт и быть в курсе событий.

И вдруг вижу ее. Прямо на меня «смотрит» картина Петра Кончаловского «Пейзаж с красным домом». Я начала отслеживать его произведения три года назад, когда продавала часть коллекции, в которой была одна из его работ. Потом это переросло в интерес, и Кончаловский стал одним из моих любимых художников. Буквально пару месяцев назад этот прекрасный пейзаж в стиле Сезанна был выставлен на одном из парижских аукционов и продан за €395 000, превысив первоначальную оценку больше чем в два раза.

Теперь я поняла, что покупателем стала достаточно известная парижская галерея, которая выставила этот пейзаж в Брюсселе в качестве своего топ-лота. По натуре я любознательна и, конечно, зашла на стенд.

– Добрый день, мадам, – обращаюсь я к высокой блондинке. – Не могли бы вы мне помочь?

– Конечно, – отвечает она и плавно движется ко мне.

Я представляюсь как art advisor, даю свою визитку и начинаю задавать вопросы о картине.

– Моего клиента мог бы заинтересовать этот пейзаж. Не могли бы вы рассказать более подробно о его истории, пожалуйста. Кто были предыдущие владельцы? Выставлялась ли картина в музеях или других галереях? Публиковалась ли в каталогах и книгах о Кончаловском? Внесена ли в реестр Фонда П. Кончаловского?

Она отвечает на все мои вопросы профессионально и четко, только умалчивает об одном моменте – о той самой покупке на аукционе пару месяцев назад. Официальная версия истории владения – частная французская коллекция. «Интересно», – думаю я. Побеседовав еще пару минут, я задаю последний вопрос:

– Мадам, не могли бы вы обозначить стоимость этого прекрасного пейзажа?

Блондинка подходит к своему макбуку, что находится в двух шагах от нас, около кофейного столика. Щелкает пальцами по клавишам, записывает что-то в настольном блокноте, отрывает верхний лист и подходит ко мне. «Она не знает стоимость своего топ-лота?! Странно», – подумала я.

«750 K» – было написано на записке, которую передала мне блондинка.

Я замерла. €750 000… А как же €395 000? Я, конечно же, знаю, что галереи всегда удваивают цену, и считаю это обоснованным, если их реальные действия приводят к увеличению стоимости. Но это был не тот случай. Заслуга галереи состояла лишь в том, что она «просто выставила» работу. Мило попрощавшись, я продолжила свой визит. Чуть позже я узнала, что картина была продана за чуть меньшую сумму (торг, видно, был предусмотрен).

Функция: аукционный дом – «сваха» рынка искусства. Ее задача рассказать как можно лучше о «невесте», чтобы на ней захотел жениться самый богатый «жених». В данном случае «невеста» – это предмет искусства, который нужно продать, а жених – потенциальный покупатель, который последним поднял руку. Оценивает тоже аукцион. С одной стороны, ему выгодно немного поднять оценку (estimation), но с другой стороны – нельзя допустить, чтобы цена отпугнула потенциальных покупателей. Поэтому аукционы используют следующий алгоритм. В продажных каталогах указывается оценочная стоимость в виде «вилки» с нижней и верхней границами. В договоре с продавцом конфиденциально фиксируется цена резерва, ниже которой продавец не готов продавать (она равна или меньше нижнего барьера оценки).

Торги начинаются со стоимости между ценой резерва и нижней границей оценки. Как только аукционист понимает, что есть как минимум два претендента, можно считать лот проданным, а если три и больше – финальная цена может в 2–3 и более раз превысить оценку. Если лотом никто не заинтересуется или есть только один претендент – в зале или на «телефоне» всегда найдутся специальные обученные люди, которые подогревают интерес. Как правило, за один день до аукциона уже известно, какие лоты будут проданы, а какие нет. Но гарантий никто не дает. Все решит день Х.

Эту «кухню» мира искусства хорошо показали в фильме «Лучшее предложение». Там главный герой Вергилий Олдман, управляющий директор ведущего аукционного дома, время от времени на глазах у всего мира проворачивает со своим партнером Билли хитроумные аферы, искусно манипулируя и вводя в заблуждение как продавцов, так и покупателей. В секретном зале своей виллы он собрал сотни бесценных картин из разных эпох. Но однажды раздается звонок…

Деньги: аукционы зарабатывают дважды – получая деньги от продавца (около 10 %) и от покупателя (20–25 %). Это первый круг заработка. Второй, третий… и последующие начинаются тогда, когда работу перепродают. На каждом этапе аукционный дом зарабатывает свои комиссионные. Фраза «работа была куплена на таком-то аукционе» автоматически «очищает» ее, вызывает к ней больше доверия. Такую работу будет легче перепродать в будущем.

Шанс попасть: средний для известных художников, очень низкий – для начинающих.

Самые известные и влиятельные аукционные дома – «Сотбис» (Sotheby’s) и «Кристис» (Christie’s). Это два равных конкурента. Особенной разницы в работе с ними нет. Их сотрудники абсолютно спокойно мигрируют от одного аукционного дома к другому, каждый раз унося с собой все «тайны». А продавцы предметов искусства, чтобы получить привилегированные условия, угрожают перейти к конкуренту.

Изначально «Сотбис» был создан в Лондоне в 1744-м и долгое время специализировался на продаже книг. Сейчас его оборот составляет около $5 300 000 000 в год. Два основных офиса расположены в Лондоне (по престижному адресу 34–35 Нью Бонд-Стрит (New Bond Street)) и в Нью-Йорке (1334 Йорк Авеню (York Avenue)). В 2019 году был продан за $3 700 000 000 французско-израильскому бизнесмену Патрику Драхи (Patrick Drahi).

«Кристис» с момента своего создания в 1766 году всегда был ориентирован на продажу предметов искусства. Годовой оборот составляет порядка $7 000 000 000. Аукционный дом насчитывает более 116 офисов в 42 странах мира (16 стран проводят аукционы). Основной пакет акций принадлежит французу Франсуа Пино (François Pinault). А сам месье Пино – один из крупнейших коллекционеров шедевров модернизма и современного искусства 80-х годов прошлого века.

«Филлипс» (Phillips) – третий по величине и влиянию аукционный дом в мире. Был создан в 1796 году в Лондоне Гарри Филлипсом (Harry Phillips), бывшим сотрудником основателя «Кристис». Годовой оборот составляет порядка $900 000 000. Десять офисов «Филлипс» расположены по всему миру. Штаб-квартиры находятся в Лондоне и Нью-Йорке. Владеет им уже знакомый нам Бернар Арно (владелец группы компаний LVMH). Мир искусства тесен. Большая его часть находится под контролем влиятельных французов… Sotheby’s, Christies, Phillips.

На французском рынке существует свой «суперстар» – это аукционный дом «Друо» (Hotel Drouot). В отличие от классической структуры аукциона, он объединяет 75 аукционеров (commissaires-priseurs[7]7
  Этот термин используется только во Франции и означает эксперта, который получил лицензию на продажу предметов искусства.


[Закрыть]). Годовой оборот составляет порядка €380 000 000. Здесь все проще – во всех смыслах этого слова. Купить можно что угодно, от тарелки за €20 до картины за несколько миллионов. Сам аукционный дом насчитывает 16 небольших залов, обитых красной плотной шерстяной тканью от потолка до пола. Здание, где он находится, было построено более ста лет тому назад, однако оно всегда напоминало мне советские постройки 70-х годов – возможно, из-за алюминиевых декораций на фасаде.

Хотя уровень профессионализма аукционных домов высок (финансовая ответственность обязывает их к этому), тем не менее от ошибок никто не застрахован. Правда, случаи, когда это происходит сразу с двумя крупными игроками, можно пересчитать по пальцам – и тем более широкий резонанс они получают. В мае 2000 года произошел интересный казус – «Сотбис» и «Кристис» опубликовали в своих каталогах одну и ту же картину. Это была работа Поля Гогена (Paul Gauguin) «Ваза с цветами. Лилии» (Vase de fleurs. Lilas). «Кристис» получил ее от одной японской галереи, а «Сотбис» – от американского арт-дилера Эли Сахаи (Ely Sakhai). Нестандартная ситуация. Как оказалось, картина, представленная в «Сотбис», была настоящей, а та, что в «Кристис», – подделкой. Но история на этом не закончилась. После проведенного расследования выяснилось, что обе картины принадлежали Сахаи. Изобретательный арт-дилер покупал известные произведения Ренуара, Шагала, Гогена, заказывал на них копии и потом продавал. Оригиналы – на европейском рынке, а копии – на азиатском. В 2005 году его приговорили к 41 месяцу тюремного заключения и к штрафу в $12 500 000.

Я всегда настораживаюсь, когда в аукционном каталоге в описании какой-либо работы вижу слова «частная коллекция» (private collection). С одной стороны, эта фраза гарантирует анонимность продавца, но с другой – может скрывать проблемы в истории произведения или даже факты, способные негативно повлиять на цену. Да и вообще, есть вероятность быть втянутым в судебные тяжбы.

Неправильная атрибуция (то есть ошибочное установление авторства работы) – это самая серьезная ошибка. Вы думаете, что приобретаете работу известного художника, а на самом деле это подделка. Так и до инфаркта не далеко. Или, наоборот, купив работу неизвестного мастера, вы неожиданно оказываетесь владельцем шедевра. Повезло! Но это происходит очень редко.

Еще одна проблема, с которой может столкнуться покупатель: физическое состояние работы не соответствует описанию в каталоге. Помните, как в фильме «Сердцеедки» героиня Сигурни Уивер, охотясь за миллионером на аукционе, подогревала его интерес к себе, «борясь» за удивительное творение – скульптуру «Мужчина на отдыхе» (обнаженного мужчину в человеческий рост). Согласно правилам аукциона, она должна была заплатить $180 000, которых, естественно, у нее не было.

Пытаясь уклониться от сделки, она начинает рассматривать свое приобретение на предмет изъянов, заигрывать с работниками аукциона, которые несут скульптуру для упаковки. В момент прохождения через дверной проем по вине одного из сотрудников аукционного дома у скульптуры отламывается половой орган. Конечно же, героиня сразу воспользовалась ситуацией и заявила, что ей не нужен мужчина с отломанным членом. Что ж, она права во всех отношениях.

А теперь давайте представим, как это все происходило бы в жизни. Перед началом любого аукциона вся информация о каждом лоте публикуется на сайте и в официальном каталоге. Указываются контакты эксперта и устраивается выставка за 1–2 дня до даты торгов. Всегда имеет смысл прийти и осмотреть вживую, а еще лучше – сфотографировать работу. Наша героиня так и поступила. В день торгов потенциальному покупателю повезло: его поднятая рука оказалась последней. По правилам аукциона, покупатель должен оплатить, а аукционным дом – передать ему произведение искусства в состоянии, зафиксированном в каталоге.

В нашем случае дефект образовался по вине работников аукциона (в фильме показано, что они носят специальную форму служащих), следовательно, вина лежит на них. Это является основанием для отмены сделки или переговоров по реставрации, что аукционный дом и попытался сделать. Последнее слово остается за покупателем, и наша героиня, естественно, отказалась. Но ситуацией воспользовался наш герой-миллионер, который во второй части фильма преподносит уже отреставрированную статую в подарок своей возлюбленной. Какая была цена покупки? Кто оплатил реставрацию? Кто возместил ущерб продавцу? Однозначно могу сказать, что цена покупки была намного ниже (минимум на 30 %), реставрация была проведена за счет аукционного дома, а разницу между ценой «молотка» и реальной ценой возместила страховая компания.

А что произошло бы, если бы наша героиня не смогла оплатить статую? Эта ситуация называется de folle enchère («де фоль аншер»). Купленная, но неоплаченная работа выставляется еще раз на аукцион. Если ее продают по цене меньшей, чем на первом аукционе, то разница покрывается за счет первого покупателя, если большей – аукцион зарабатывает.

Какие бы промахи, ошибки и казусные истории ни происходили, крупные аукционные дома стараются всеми возможными способами избежать судебных разбирательств, а иногда даже прибегают к услугам профессиональных медиаторов. Только 1 % споров доходит до суда. Для небольших домов эта цифра намного выше.