Текст книги "Искусственные деньги. Как зарабатывать на предметах искусства"

Глава 14. Лондонский денди, или История нацистских орлов

«Ты можешь срочно вылететь в Казахстан?» – получила я неожиданное сообщение в «Вайбере» от моего клиента из Лондона, который работает с Китаем и, по сути, живет на две страны. Каждый раз, общаясь с ним, я удивляюсь скорости его передвижений и завидую отсутствию джетлага.

Три месяца назад я продала часть произведений искусства из его коллекции, купленных еще в начале нулевых. Спустя двадцать лет рыночная цена на русское искусство упала практически в два раза. Но мне удалось хорошо их реализовать, «выжав» все, что возможно, – и даже больше. Он был доволен. Деньги ему были нужны для расширения бизнеса с Поднебесной… По крайней мере, по официальной версии. После этого он стал меня рекомендовать своим друзьям и знакомым. Хотя совместных дел у нас уже не было, раз в месяц мы перекидывались парой слов, поддерживали контакт.

Он был настоящий лондонским денди. Модная стрижка, холеная внешность, шерстяные клетчатые костюмы, платки для нагрудных карманов и шарфы в стиле Шерлока Холмса заставляли оборачиваться ему вслед прохожих, особенно представительниц женского пола. Образ «вечного холостяка» отлично ему подходил. Но на меня его шарм не действовал. Не люблю слащавых.

Глядя на этого человека, вряд ли скажешь, что его кровь наполовину русская. Хотя это действительно так. Более того, иногда создавалось впечатление, что вторая половина тоже русская – только уже не кровь, а водка. Он был завзятым тусовщиком (у нас это называется clubber). Его бабушка и дедушка бежали из России в 1917 году, спасаясь от красных штыков, и были, что называется, представителями белой эмиграции. Переехали сначала в Париж, а потом осели в Лондоне. Так что Питер (это имя моего знакомого) хорошо знает российскую культуру, достаточно бегло говорит по-русски. Но когда мы обсуждали дела, он менялся как по мановению волшебной палочки и мгновенно переходил на безупречный английский (с немыслимым для понимания лондонским акцентом).

И тут это странное сообщение. Я бросила взгляд на часы. У меня девять вечера. Значит, если он в Китае, у него сейчас четыре утра, а если в Лондоне, то должно быть восемь вечера, прикинула я.

– Can we talk?[28]28
  Можем переговорить? (англ.).


[Закрыть] – пришло второе сообщение.

– Да, – коротко отвечаю я по-русски. Сказать по правде, я не большая любительница вечерних серьезных разговоров. После них обычно плохо сплю и на следующее утро чувствую себя разбитой.

Через три секунды раздается привычный звонок «Вайбера» – и я слышу его знакомый лондонский акцент.

– Good morning, how are you?[29]29
  Доброе утро, как твои дела? (англ.).


[Закрыть] – спрашивает он учтиво.

«Он в Китае», – поняла я и еще раз посмотрела на часы.

– Добрый ВЕЧЕР, – продолжаю отвечать по-русски. Мой мозг отказывается сегодня напрягаться и переходить на английский. – У тебя что-то случилось?

– Нет, все в порядке, – сказал он, тоже переходя на русский. – У меня есть партнер, который имеет доступ к пяти картинам Пикассо, их надо продать. Ты же сама говорила, что цены на Пикассо заоблачные. А здесь целых пять! – молчание в трубке. – Да и мне лишние деньги не помешают, – голосом чеширского кота завершил он.

– А при чем здесь Казахстан?

– Мой деловой партнер, зная мою причастность к искусству, сегодня мне позвонил и спросил, могу ли я помочь продать этих Пикассо. Я тут же решил переговорить с тобой. Картины находятся в Астане и открыты для «живого» просмотра. Твой перелет и все расходы будут оплачены.

– Послушай, не в перелете и не в расходах дело, – ответила я, включив «официальный режим» art advisor. – Ты же знаешь, мне надо посмотреть всю инфу, и только потом я решу, буду ли вообще за это браться или нет.

– Ну это же Пикассо! – воскликнул он. – Самый востребованный художник.

– А ты уверен, что это Пикассо? – спокойно парировала я.

В его голосе послышалось замешательство.

– А почему я не должен быть уверен?

– Вышли мне все, что есть по картинам, и обязательно хорошие фотографии. Дай мне день на «подумать». Когда буду готова, я выйду на связь.

Мы попрощались, и я легла спать. Уснула на удивление быстро.

Хорошо выспавшись и, как всегда, проснувшись до восхода солнца, я решила нарушить свое правило «никакого телефона до восьми утра» и открыла почту. Там меня уже ждали десятки непрочитанных писем, среди которых одно с темой «PICASSO». Устроившись поудобнее в кровати, я открыла его.

На меня смотрели нацистские орлы.

На всех пяти картинах стоял штамп с гербом Третьего рейха. Были две маленькие работы (примерно 16 на 17 сантиметров) и три среднего размера (25 на 40 сантиметров). Возле каждой картины лежал iPhone с указанием времени и даты на экране. Так иногда делают в фильмах про выкуп заложников, но там вместо телефонов используют газеты. «Как будто в телефоне нельзя ничего поменять», – мне стало неприятно и смешно.

Я открыла текстовый файл с описанием истории этих картин. Они были вывезены дедушкой нынешнего владельца из Германии в 1945 году. К этому прилагалась фотография мужчины в советской военной форме на фоне танка… и все.

Трофейное искусство – хроническая проблема российско-немецких отношений. Россия рассматривает его как компенсацию за убытки, понесенные во время Второй мировой войны, и использует термин «перемещенные культурные ценности», а Германия, в свою очередь, считает их украденными.

Сами картины на первый взгляд слабо напоминали оригинал. В Париже как раз в это время проходила выставка работ Пикассо «голубого» и «розового» периодов, и я побывала на ней тремя днями раньше. Мой глаз запомнил манеру художника, и образы музейных картин хорошо запечатлелись в моей голове. Сейчас мой мозг работал подобно цифровому хранилищу изображений, сравнивая оригинальные работы с этими.

«На 99 % – это подделки», – сказала я вслух сама себе. Но всегда остается 1 %, который надо проверить. Я решила переслать (в неофициальном порядке) фотографии картин с моими комментариями эксперту по модернизму. Посмотрим, что он скажет. И пошла заниматься своими утренними делами.

Французы редко отвечают на письма сразу. Для них ответить на следующий день считается прямо-таки примером оперативности. Обычно приходится ждать 2–3 дня. Но ответ на мое сообщение я получила через пару часов. Эксперт мне позвонил.

– Бонжур, Валентина, – быстро поприветствовал он меня и продолжил, не дожидаясь моего ответа. – Конечно, это не оригинал, и будь осторожна, – в интонации слышалась забота. – А лучше вообще не лезь в это дело, – последнюю фразу он произнес очень серьезно. Я была приятно удивлена: мы никогда не были друзьями – скорее хорошими коллегами. И вдруг такое отношение.

– Бонжур, Томас, и спасибо за быстрый ответ, – в растерянности ответила я.

– Все, мне надо идти. У меня аукцион начинается, вышел тебе позвонить. Пока! – и он повесил трубку.

«К сожалению, я не смогу взяться за эти картины. Это выходит за пределы моей компетенции», – таков был мой сухой и дипломатичный ответ лондонскому денди. Я решила не звонить, а написать, чтобы не вдаваться в объяснения.

Жизнь закрутилась в привычном ритме.

Через несколько дней я получила запрос с моего сайта на проведение консультации. В тексте письма был изложена тема и прикреплены фото.

С экрана моего «Мака» на меня угрожающе смотрели те же самые нацистские орлы на тех же самых полотнах. Я не могла поверить глазам. «Это уже слишком!» – сказала я вслух и добавила пару крепких слов.

Навык читать такие странные послания между строк пришел ко мне с жизненным опытом. И теперь, улетая мыслями в другое измерение, я начала размышлять над возможными сценариями. Часто, сталкиваясь с необычной или затруднительной ситуацией, я проговариваю ее, кручу и рассматриваю со всех сторон. Так все становится понятным и простым, и ответ находится быстрее.

– Конечно, бывают случаи, когда владелец позволяет продавать работу всем, кто проявит интерес. Скорее всего, здесь именно так, – начала свой внутренний диалог.

– Но зачем? Картины-то поддельные? – возразила «вторая я». – Или ты думаешь, что владелец об этом не знает?!

– Да знает, конечно, – задумчиво вздохнула «первая я» и продолжила: – Может, меня проверяет Питер? Хорошие отношения хорошими, но возможно все. Он ведь так мне ничего и не ответил…

– А чего ты ожидала? Ты ему, можно сказать, в карман залезла. Он-то еще не заработанные деньги уже потратил, – цинично заметила моя, видимо, более темная сторона.

– Зачем ставить штампы с орлами на поддельные картины? – продолжала настаивать первая.

– Чтобы подтвердить их подлинность таким способом. Что страшнее – трофейное искусство или подделка? – напирала более прагматичная вторая.

– Конечно, подделка. Трофейное сейчас можно легализовать, а с подделкой уже ничего не сделаешь.

Так ответ был найден.

Проигнорировать запрос на сайте не позволяет профессиональная этика. На следующий день я отправила письмо, в котором сообщала, что дело находится вне зоны моей компетенции. И рекомендовала обратиться напрямую в Фонд Пикассо.

Карточная игра «верю – не верю» давно перестала быть только карточной. А умение разгадывать блеф входит в число обязательных профессиональных навыков art advisor.

Часть 5. Призвание или признание?

У искусства есть три вида почитателей: любитель, коллекционер и меценат, а также три стороны: вечность, статус и деньги.

• Как определить грань между призванием и признанием?

• И существует ли она вообще?

• В чем различие между простым любителем и коллекционером?

• Что ими движет?

• Чем измеряется коллекция: количеством картин или их ценностью?

• Кто же такие меценаты?

• Правда ли, что они делают добро, или эти люди просто пытаются купить билет в рай?

Глава 15. Ресторанчик «Ямамото» (тот, что на 6, rue Chabanais)

У меня есть любимое место в Париже – японский ресторан Yamamoto («Ямамото»). Он находится по адресу: 6, rue Chabanais (дом 6 по улице Шабане). Это в паре минут ходьбы от Palais Royal (Палэ ройяль), где блогеры со всего мира фотографируются на «черно-белых столбиках». На самом деле это серия скульптур одного из самых «дорогих» французских художников современности Даниеля Бюрена (Daniel Buran). Он стал знаменит благодаря не только своему таланту, но и достаточно агрессивной манере ведения бизнеса. Бюрен запатентовал свои черно-белые полосы, а точнее, ширину каждой полосы в 8,7 сантиметра.

И теперь эти вертикальные линии официально считаются «предметом искусства». Любое копирование данного стиля без согласия автора (как вы понимаете, сделать это проще простого) нарушает авторские права. Вы даже не можете себе представить, какое огромное количество раз он судился по этому поводу и… выигрывал. Даже мэрия Парижа проиграла ему, когда хотела отремонтировать «столбики», что называется, по-быстрому. Пришлось платить сотни тысяч евро скульптору за внесение изменений в его «предметы искусства». Но я что-то увлеклась.

Итак, «Ямамото». Переступая порог этого небольшого и внешне очень простого заведения, сразу переносишься в фильм «Сны Дзиро о суши». Как в любом суши-ресторане, там открытая кухня, с двух сторон окруженная высокой деревянной барной стойкой со стульями человек на десять и небольшой зал с плотно сдвинутыми столами.

В Париже едят практически «на коленках у соседа», нет русского размаха и пространства. А мне оно жизненно необходимо. Поэтому я облюбовала себе место у окна, в самом дальнем углу стойки. Именно в «Ямамото» каждый раз (а я бываю в этом ресторане минимум раз в неделю уже на протяжении многих лет) я ощущаю на каком-то бессознательном уровне эту тонкую грань, разделяющую обычного повара и великого шеф-повара.

Суонг – великий. Это невысокого роста подтянутый японец непонятного возраста, как, впрочем, и все азиаты. Прекрасно говорит по-французски. Знает каждого клиента. Посетители здесь – исключительно истинные любители и знатоки японской кухни – от простых парижан до знаменитых сценаристов, режиссеров и мировых суперзвезд, а также супермоделей на парижских неделях моды (fashion week). Венсан Кассель и Ленни Кравиц всегда посещают этот ресторан во время своих французских вояжей. Я достаточно часто вижу здесь публичных людей, спокойно наслаждающихся кулинарным мастерством Суонга.

Сделать что-либо простым трудно, но еще сложнее сделать простое совершенным. Для меня японские суши – это воплощение минимализма и безупречности. Все ингредиенты находятся в балансе и гармонии, один вкус дополняется другим. Постепенно растворяясь во рту, они раскрываются и, как океанские волны, отправляют тебя в путешествие по неизведанным землям. Так ноты, складываясь в мелодии, наполняют энергией солнца обычный день или, плача дождем, заставляют подумать о смысле бытия.

Я ужинаю не одна, а в компании моих друзей из мира искусства: Пьер-Антуана (Pierre-Antoine) и Максима (Maxime). Пьер-Антуан – галерист и арт-дилер. Сын швейцарского дипломата и французской аристократки. Вобрал только лучшие черты от обоих родителей: породу и дипломатичность. Ему немного за тридцать. Он как будто пришел из другой эпохи, как главный герой – князь из фильма «Кейт и Лео». Воплощение манер и сдержанности. Особое литературное удовольствие мне доставляет чтение его деловых писем. Сейчас очень редко можно встретить такой красивый современный французский. Я даже копирую некоторые фразы, чтобы потом их использовать в своей переписке.

– Ты должен написать роман. У тебя явно талант, – однажды сказала я ему за чашкой чая в кафе «Пушкин» (Cafe Pouchkine).

Его медовые глаза стали чуть ярче и теплее. Он наклонился ко мне, словно собираясь поделиться секретом, и сказал:

– Я давно уже думал. Но не знаю, смогу ли, – и вздохнул. – Может, когда-нибудь, когда будет что сказать…

Мы познакомились через нашего общего коллегу. Начали работать, а потом и дружить.

С Максимом же я познакомилась через интернет. Он эксперт по русской живописи. Мне нужно было его мнение по одной картине, и я написала ему. Потом начали больше общаться. У меня был период, когда на продажу выставлялось много работ русских художников.

«Я немного опаздываю, désolée[30]30
  Прости (фр.).


[Закрыть]», – печатаю смс на ходу и отправляю Максиму перед первой нашей личной встречей. Обычно я прихожу вовремя, но сегодня в Париже очередная забастовка, город перекрыт и полиция оцепила квартал. Парковаться можно только в подземном паркинге. Французы любят побастовать, свобода слова, что называется.

«Без проблем, – тут же высвечивается у меня на экране. – Я тебя жду».

– Привет, Максим! Извини, все перекрыто, – еще раз извиняюсь я за опоздание, снимая пальто и садясь за столик в кафе, расположенный напротив аукционного дома «Друо» (Hotel Drouot).

– Привет, Валентина. Не беспокойся, у меня до аукциона много времени. – Ох уж твоя славянская пунктуальность! Ты же знаешь, что в Париже «прийти вовремя» значит «прийти на 15–30 минут позже», – смеется он.

– Наконец-то мы лично познакомились, – улыбаясь, отвечаю я.

– И я рад нашей встрече, – возле его глаз появляются лукавые морщинки.

Максим дерзкий и холеный. Тоже чуть за тридцать. Предпочитает костюмы в итальянском стиле, чуть зауженный пиджак и слегка укороченные штаны, из-под которых виднеются носки самых ярких цветов. Вообще в Париже мужчины любят носить цветные носки. Не спрашивайте почему. Не знаю.

Мы достаточно быстро обсудили наши дела. Наметили план действий и перешли к светской болтовне. Вообще во Франции беседа «по делу» занимает менее четверти всей встречи. Дальше начинаются обычные разговоры. «Надо соблюдать код», – подумала я, вспоминая, сколько еще дел у меня осталось.

– Хотел тебя предупредить, что я меняю офис и переезжаю в более просторный в здании сразу напротив Opéra national de Paris, – Максим гордо приподнял подбородок.

– Я рада за тебя. Хорошая локация, до любой точки сможешь дойти пешком (в Париже это большое преимущество).

– Да, все аукционные дома и мои клиенты – в радиусе двадцати минут ходьбы.

– Я только сегодня утром разговаривала с одним другом. Он тоже переезжает в этот район и открывает галерею закрытого типа[31]31
  Популярный формат галерей в Париже, они располагаются в больших квартирах, и прийти туда можно только по приглашению.


[Закрыть], – начала рассказывать я.

Глаза Максима чуть расширились, и он спросил:

– А как зовут твоего знакомого?

– Пьер-Антуан, – удивленно ответила я.

И тут раздается смех.

– Да, правду говорят, что Париж – «маленькая деревня». Это мой самый лучший друг, и мы арендуем помещение вместе. Триста метров для его галереи много, а для нас двоих – в самый раз. Ждем тебя на новоселье. Я расскажу сегодня Пьер-Антуану о нашем «треугольнике», – и Максим подмигнул мне.

В этот раз я пришла в ресторан специально пораньше, чтобы немного поболтать с Суонгом. Люблю слушать его рассказы про рыб: откуда он их заказывает, что лучше есть в какое время года. А если ему удается добыть что-то действительно уникальное, то он всегда дает мне это попробовать. В общем, занимается «воспитанием» моего вкуса. Открывает для меня новые сочетания и стандарты качества.

– Сегодня у меня есть то, что ты любишь, – приосанившись, сообщает он.

– Мой любимый жирный тунец? – радостно спрашиваю я.

– Да! Я отложил для тебя… и твоих друзей. Ты же говорила, что придешь на ужин сегодня.

– Ты – супер! – с легким кокетством ответила я. И вдруг краем глаза заметила какого-то мужчину. Он смотрел на меня и улыбался.

У меня ступор. «Мне явно знакомо это лицо», – сказала я себе.

– Валентина, ça va?[32]32
  Все в порядке? (фр.).


[Закрыть]

И тут меня осеняет: Максим! Я просто его не узнала. В первый раз в жизни вижу его в джинсах и рубашке. Как все-таки одежда меняет людей! Такое со мной частенько случается. Общаешься с кем-то в спортивном зале, а потом встречаешь его же на улице… и не узнаешь. Без спортивной формы – абсолютно другой человек.

– Привет, Максим! Рада видеть. Я тебя не узнала, – развела я руками и жестами спросила, мол, что это за ребрендинг?

– У меня неделя отпуска, – весело ответил он. – Я не могу уже носить эти галстуки и костюмы! – Максим провел большим пальцем от уха до уха.

Мы еще немного поболтали. Через пару минут пришел Пьер-Антуан. Мои друзья принялись обсуждать, что бы такое заказать. Что касается меня, то в «Ямамото» я никогда не читаю меню. Всегда говорю Суонгу: «Ты лучше знаешь, чего я хочу сегодня». Он улыбается и сразу же берет свой «самурайский» разделочный нож. Сначала мысленно прикидывает, а потом начинает отбирать для меня прекрасно подготовленную рыбу. Он творит. Его открытая кухня – это его сцена, а довольные лица людей – его аплодисменты и признание. Собственно, это и есть мастерство – когда ты просто делаешь каждый день «свои лучшие суши».

И вот перед нами на столе уже стоят произведения кулинарного искусства. Немного утолив голод, мы стали расспрашивать друг друга о том, что произошло в последнее время, и о планах на будущее.

– А ты уже начала писать свою книгу на русском? – спросил меня Пьер-Антуан.

Как я ждала этого вопроса! Уж очень хотелось обсудить с друзьями-коллегами мои задумки.

– Да! – тут же ответила я. В одно слово я вложила все мои эмоции, желание, вдохновение и немного опасения. Ведь ты же не знаешь, понравится ли твоя книга читателю. Как ни банально это звучит, но книга – это твой ребенок, твоя исповедь. Когда ты пишешь, ты искренне хочешь, чтобы она оказалась интересной и полезной. Ты отдаешь все свои знания, опустошаешь себя, чтобы потом вновь отправиться в путь – и наполнить себя новым знанием и опытом, чтобы затем поделиться уже им. И так снова и снова.

– Очень рад за тебя, – тут же поддержал меня Максим. – Когда закончишь, сделаем литературный вечер в галерее. Я приглашу своих русских клиентов. И мне хорошо – будет им развлечение, и тебе – станешь популярным автором.

– О, Максим, спасибо тебе за поддержку! – я кладу свою ладонь ему на предплечье и широко улыбаюсь.

– А когда планируешь закончить? – спрашивает Пьер-Антуан, беря в руки свой телефон и, по-видимому, открывая приложение «Календарь».

– К концу апреля 2020-го. У меня челлендж «Книга за 100 дней», – шучу я.

– Ага… Слушай, мы можем организовать вечер где-то в середине мая. Как раз будут русские аукционы, и много славян приедет в Париж. Сделаем вернисаж и тебя представим, – подводит итог мой галантный друг, делая какие-то записи в телефоне.

…Это был вечер 18 февраля 2020 года – ровно за месяц до введения карантина в Париже. До того как вирус «закрыл» всю планету дома. До того как мы поняли, что мир окончательно изменился.

Мы очень тепло попрощались. Я села в такси и попросила шофера проехать через Вандомскую площадь (Place Vendôme), нам было как раз по пути. Она мне всегда нравилась. В первые годы моей жизни в Париже у меня был там офис.

Мы остановились у светофора, прямо напротив бутика «Булгари» (Bulgari). Еще чуть-чуть – и будет видна 44-метровая бронзовая колонна, один из символов Парижа. Через люк в потолке автомобиля на меня смотрела огромная луна. Было полнолуние. Машина тронулась, медленно повернула налево. Гостиница «Риц» (Ritz Paris) была у меня по правую руку, а колонна – по левую. Впереди в огнях ночного города виднелись улица Риволи (rue deRivoli) и ровно подстриженные деревья сада Тюильри (Jardin des Tuileries). Машина везла меня домой, будто наперегонки с луной.

У меня осталось прекрасное послевкусие от вечера, общения и ужина. Бывают такие вечера, когда все складывается само по себе. В этом и есть вся прелесть настоящего момента.

Что значит стать любителем? Это означает, что ты пробуешь в первый раз в жизни что-то новое – «твои суши». Они тебе нравятся. Ты идешь за своим желанием. Пробуешь еще и еще. Твои рецепторы начинают уже немного различать оттенки вкуса. Ты более внимательно выбираешь японские рестораны. Общаешься с шеф-поварами и ходишь на курсы сушистов. У тебя появляются новые знакомые, такие же любители и ценители. Ты формируешь свой вкус и насмотренность, о которой мы уже говорили в главе 4. Без этого невозможно оценить все тонкости и разнообразие окружающего мира. Бывает, смотришь на картину или скульптуру и говоришь сам себе: «Как может нечто настолько простое быть таким совершенным?»

Хороший вкус – это лишь на одну десятую часть врожденный талант видеть, слышать, обонять на более тонком уровне, чем другие. Как правило, нам прививает его среда, в которой мы выросли. Кому-то повезло, и он с детства был окружен красивыми вещами, книгами, музыкой. А кто-то даже не знал, что такой мир существует. Казалось бы, между двумя этими людьми огромный разрыв. Но это не так. Хороший вкус – это навык. Его необходимо развивать, подпитывая мозг «здоровой и полезной» пищей. Другими словами, нужно создавать ментальную библиотеку образов. Тогда определить, что́ есть истинное искусство, а что – его коммерческое подобие, уже не составит большого труда.

Так когда же можно считать себя любителем искусства? Когда ты можешь прожить без «своих суши», но с ними твоя жизнь намного более яркая. И ты просто не хочешь отказываться от них.