Текст книги "Александр Македонский. Пески Амона"

ГЛАВА 29

Александр в ту ночь не спал: участь его поединка с Мемноном оставалась мучительно неопределенной до самого последнего мгновения, а до тех пор он не раз чувствовал себя на грани поражения и позора, и это никак не выходило у него из головы.

Его воины разожгли на стене костер, и царь дожидался рассвета. Ночь была темная, город утонул во мраке и тишине: огни горели только в широкой бреши, занятой его солдатами, на кирпичном бастионе, захваченном агрианами, и у подножия большой деревянной башни. Сам он был на виду, а враги где-то спрятались, притаились.

Сколько их еще? Сколько вооруженных солдат прячется в темноте? Возможно, они готовят засаду, а может быть, Мемнон ждет подкрепления с моря.

Когда триумф был уже у него в руках, царь чувствовал, что удача еще может посмеяться над ним. В последний момент вражеский командующий мог придумать какую-нибудь новую стратегему. Будучи старше и опытнее, Мемнон всегда умел отвечать ударом на удар или даже предвосхищать ходы Александра.

В этот вечер Александр отдал приказ немедленно казнить любого, кто выпьет хоть глоток вина, будь то простой солдат или военачальник, и велел всем оставаться при оружии, готовыми к бою.

Отряды его людей с зажженными факелами постоянно ходили от одних ворот к другим, до самой боковой двери, перекликаясь, чтобы держать контакт друг с другом. Среди всех командиров Пердикка был самым бдительным. После дня, проведенного в непрерывных изнурительных боях, после того как он, невзирая на огонь, направил тараны, нанесшие решающий удар по галикарнасской стене, он не дал себе ни минуты передышки. Он ходил от одного поста к другому, расталкивая заснувших. Он подзадоривал молодых, намекая, что в бою они выглядели бледно по сравнению с ветеранами Пармениона, которым, несмотря на их возраст, удалось переломить ход сражения.

Александр посмотрел на Пердикку, а потом на опершегося на копье Леонната, казавшегося в темноте гигантом, на Птолемея, верхом разъезжавшего по равнине с телохранителями, на Лисимаха, стоявшего у катапульт и время от времени проверявшего их ремни. А дальше, рядом с биваком, виднелась седая шевелюра Пармениона. Подобно старому льву, он держался особняком, сберегая силы своих солдат в ожидании момента, когда они потребуются, чтобы уничтожить противника.

Стремясь облегчить тяжесть на сердце, Александр старался забыть на время о войне. Он вспоминал Миезу и оленей, пасшихся на цветущем лугу, голого Диогена, который сейчас спит себе в своей глиняной амфоре на морском берегу вместе с собачонкой, делящей с ним пищу и подстилку. И его убаюкивает шум прибоя, ласкающего береговую гальку. Какие сны посещают старого мудреца? Какие таинственные видения?

Александр подумал о своей матери, и когда представил, как она в одиночестве сидит у себя в комнате и читает стихи Сафо, то ощутил, что в нем еще кроется ребенок, инстинктивно вздрагивающий в ночи, если вдруг какая-то ночная птица взлетит в пустой купол неба.

Так пролетело время, казавшееся ему бесконечным. Вдруг чья-то рука опустилась ему на плечо, и он вздрогнул.

– Гефестион, это ты?

Друг протянул ему миску с горячей похлебкой.

– Поешь. Лептина приготовила для тебя и послала сюда с вестовым.

– Что это?

– Бобовый суп. Вкусный – я зачерпнул одну ложку. Александр принялся за еду.

– Неплохо. Тебе оставить немножко?

Гефестион кивнул:

– Как в прежние времена, когда мы блуждали по горам в изгнании.

– Да. Но разве мы там когда-нибудь ели горячий суп?

– И то верно!

– Тоскуешь по тем временам?

– Нет, конечно. Однако вспомнить о них приятно. Мы были вдвоем против всего мира. – Гефестион взъерошил себе волосы. – Теперь все не так. Иногда я спрашиваю себя, случится ли опять такое.

– Что?

– Что мы снова отправимся куда-то с тобой, только вдвоем.

– Кто знает, друг мой?

Гефестион наклонился, чтобы концом меча пошевелить огонь, и Александр увидел висевший у него на шее маленький блестящий предмет – молочный зуб, оправленный в золото крошечный резец, память о том дне, когда ребенком Александр сам дал его другу в залог вечной дружбы.

«До смерти?» – спросил тогда Гефестион.

«До смерти», – ответил Александр.

В этот момент послышался крик дозорного, окликавшего товарищей, и Гефестион ушел продолжать обход. Александр видел, как он исчез в темноте, и у него возникло сильное и отчетливое чувство, что если когда-нибудь в будущем они с Гефестионом и совершат путешествие вдвоем, то в какие-нибудь таинственные, покрытые мраком места.

Прошло еще какое-то время, и послышалась перекличка часовых второй стражи. Должно быть, близилась полночь. Очнувшись от шума шагов, Александр потер усталые глаза. Это был Евмен.

Царский секретарь сел рядом и уставился в огонь.

– На что смотришь? – спросил царь.

– На огонь, – ответил Евмен. – Не нравится мне он.

Царь удивленно повернулся к нему.

– В этом огне что-то не так?

– Языки пламени летят к нам, ветер переменился. Теперь он дует с моря.

– Как и каждую ночь в это время, если не ошибаюсь.

– Да. Но сегодня это может сыграть важную роль.

Александр пристально посмотрел на него, и вдруг в голове у него мелькнула страшная мысль. Почти тут же тревожный крик подтвердил его догадку: у основания одной деревянной башни вспыхнул пожар.

– А вон там другой! – крикнул Евмен, указывая пальцем на дом прямо перед ними, шагах в ста:

Слева донесся голос Пердикки:

– Тревога! Тревога! Пожар! Прибежал запыхавшийся Лисимах:

– Они хотят нас зажарить! Поджигают все дома с наветренной стороны от бреши и кирпичной стены. А деревянная башня полыхает, как факел, смотри!

Александр вскочил на ноги. Мемнон использовал последний шанс, сделав ставку на благоприятный ветер.

– Быстро! Нужно помешать им устроить новые пожары. Пошлите штурмовиков, «щитоносцев», фракийцев и агриан. Всех поджигателей убивать на месте.

Тем временем собрались товарищи, ожидая приказаний. Среди них были Селевк, Филот, Леоннат и Птолемей.

– Послушайте меня! – громким голосом прокричал Александр, перекрывая шум огня, который ветром раздувался все выше. – Ты, Селевк, и ты, Леоннат, возьмите половину педзетеров, пройдите через горящий квартал и постройтесь с другой стороны: нужно не допустить контратаки. Ясно, что они хотят снова захватить брешь. Птолемей и Филот, остальное войско постройте за брешью и займите все ворота! Я не хочу неожиданностей в тылу. Лисимах, вели убрать баллисты и катапульты, или они погибнут, когда обрушится башня! Ну, быстро!

Деревянную башню уже всю охватило пламя, и на усилившемся ветру языки пламени лизали восточный край бреши. Жар становился нестерпимым, и огромный яркий факел освещал обширное пространство вокруг стены, так что агрианские лучники прекрасно видели поджигателей и могли поразить их стрелами. Пожираемые огнем балки в основании не выдержали, и огромная опора со страшным грохотом рухнула, подняв столб дыма выше любой башни и любого строения в городе.

Александру пришлось отступить со своего наблюдательного пункта, но он укрепился на следующей башне, близ боковой двери в стене. Оттуда он посылал вестовых и каждый момент получал известия о том, что происходит в городе.

Он приказал Лисимаху воспользоваться катапультами, чтобы разрушить горящие дома и тем самым установить пожару границы. Вскоре град крупных камней, пущенных из боевых машин, усилил сумятицу этой и без того беспокойной ночи.

Предосторожности царя оказались не лишними. Агриане положили конец действиям поджигателей, в то время как тяжелая пехота, построившись за горящим кварталом, отбила у персов и наемников Мемнона охоту наброситься на македонское войско, оглушенное неистовым пламенем.

Евмен вызвал саперов и землекопов из лагеря, чтобы они завалили пылью, песком и щебнем еще горящие очаги, и постепенно пожары удалось локализовать и укротить. Деревянная башня, стоившая стольких усилий, теперь превратилась в большую кучу золы и углей, из которой, дымясь, торчали толстые обуглившиеся балки.

Первый солнечный луч уперся в золоченую квадригу на вершине Мавзолея; остальной город еще оставался в сумерках. Потом из-за гор медленно выплыл солнечный диск, и конус света упал на огромную ступенчатую пирамиду с разноцветным фризом работы Скопаса и Бриаксия, на пышную коринфскую колоннаду, зажег золоченые завитки и колонны с продольными выемками, очерченными золотом на пурпурном фоне.

В этом буйстве красок, в этом торжестве хрустального света охватившая Галикарнас призрачная тишина внушала дрожь. Могло ли такое быть, что даже матери не оплакивали своих павших в бою сыновей?

– Может ли быть такое? – спросил Александр у подошедшего к нему Евмена.

– Может, – ответил секретарь. – Наемников никто не оплакивает. У наемника нет ни матери, ни отца, ни друзей. У него есть лишь копье, чтобы зарабатывать свой хлеб, нелегкий и горький.

ГЛАВА 30

К царю подбежал Птолемей:

– Александр, мы ждем твоих приказов.

– Возьми с собой Пердикку и Лисимаха, разделите между собой штурмовиков и «щитоносцев» и прочешите весь город. Для поддержки вас будут сопровождать греческие гоплиты и наши педзетеры. Выгоните из укрытий всех вооруженных мужчин, а особенно постарайтесь разыскать Мемнона. Я не хочу, чтобы ему причинили какой-либо вред; просто найдите его и приведите ко мне.

– Сделаем все, как велишь, – заверил его Птолемей и удалился, чтобы предупредить товарищей.

Царь с Евменом остались ждать под сводом одного каземата в стене, откуда был хорошо виден весь Галикарнас. Спустя некоторое время от Птолемея прибыл вестовой со следующим посланием:

Сатрап Оронтобат, тиран Пиксодар и персидский гарнизон засели в портовой крепости, где до них не добраться: стенобитные машины туда не подвести. О Мемноне пока никаких известий, никаких следов. Жду указаний.

Александр велел привести Букефала и отправился осмотреть город, где все двери были заперты, а окна закрыты ставнями: жители в страхе попрятались. Добравшись до порта, у входа в который возвышались две крепости, он встретил Пердикку.

– Что нам делать, Александр?

Царь осмотрел укрепления и обернулся к городской стене.

– Разрушьте все дома на левой стороне ведущей сюда дороги, а потом все те, что заполняют портовую зону: таким образом, мы сможем пододвинуть машины к крепостям. Персы должны понять, что ни за какими стенами, ни за какими бастионами они не найдут убежища. Им придется уйти отсюда, чтобы никогда не возвращаться.

Пердикка вскочил на коня и поскакал к выжженным кварталам, чтобы взять с собой отряды штурмовиков и землекопов, еще способных работать. Ему пришлось разбудить их сигналом трубы, потому что после продолжавшейся всю ночь работы они заснули на месте от усталости.

Инженер, фессалиец по имени Диад, велел разобрать две верхние платформы одной из башен, чтобы воспользоваться ею в качестве опоры для тарана при разрушении домов. Между тем Евмен разослал глашатаев донести до всех жителей приказ покинуть назначенные к сносу дома.

Люди, увидев, что нет ни бойни, ни насилия, ни грабежей, начали выходить на улицы. Сначала показались дети, привлеченные странной деятельностью в городе, потом женщины, и, в конце концов, вышли мужчины.

Однако разрушения оказались серьезнее, чем предполагалось, поскольку многие дома прилегали один к другому впритык и таран, разбивая одну стену, рушил и многие другие. Вот почему позднее разнесся слух, будто Александр снес до основания весь Галикарнас.

По прошествии четырех дней была расчищена достаточно широкая полоса, чтобы выдвинуть осадные машины к портовым укреплениям и начать разбивать их. Однако ночью Мемнон, Оронтобат и Пиксодар с некоторым количеством солдат погрузились на корабли и вышли в море, где соединились с персидским флотом, крейсировавшим в северных водах близ острова Хиос.

Оставшиеся в живых греческие наемники укрылись в акрополе, где до них было практически не добраться.

Александр не стал терять время и выкуривать их из этого убежища, считая, что все равно у них не будет выхода, когда их со всех сторон окружат его войска. Он велел выкопать вокруг цитадели ров и оставил нескольких младших командиров дожидаться сдачи осажденных.

В этот же вечер в городском зале собраний царь созвал совет высшего военного командования. Пришел также Каллисфен, который попросил позволения присутствовать. Вскоре доставили сообщение, что отцы города просят встречи с царем.

– Не хочу их видеть, – заявил Александр. – Я им не верю.

– Но ты должен решить политическое устройство очень значительного города, – заметил Парменион.

– Ты мог бы ввести здесь демократическую систему, как в Эфесе, – вмешался Каллисфен.

– Ну да, конечно! – усмехнулся Птолемей. – Это бы понравилось твоему дяде Аристотелю, верно?

– Ну и что? – раздраженно возразил Каллисфен. – Демократия – самая справедливая и уравновешенная система для управления городом, дающая самые надежные гарантии, что…

Птолемей не дал ему закончить фразу:

– Эти, однако, заставили нас покорячиться. Под стенами Галикарнаса мы потеряли больше людей, чем в битве на Гранике. Будь моя воля…

– Птолемей прав! – крикнул Леоннат. – Им пора понять, кто теперь командует, а кто платит за все доставленные неприятности.

Дискуссия, несомненно, перешла бы в потасовку, но тут Евмен расслышал за дверью какое-то движение и выглянул, а затем подошел к Александру и что-то шепнул ему на ухо. Царь улыбнулся и встал.

– Печенье кого-нибудь интересует? – спросил он громко. Это предложение заткнуло всем рты, и спорщики переглянулись.

– Ты шутишь? – проговорил Леоннат, нарушив тишину. – Я бы сейчас съел четверть быка, не то что печенья. Но хотел бы я знать, кому в голову пришла мысль в этот час принести печенья и…

Тут дверь отворилась и появилась пышно наряженная царица Ада, приемная мать Александра; за ней следовала свита из поваров с вазами, доверху наполненными душистой выпечкой. У Леонната отвисла челюсть, а Евмен взял одно печенье и засунул ему в разинутый рот:

– Ешь и молчи!

– Как твое здоровье, матушка? – спросил Александр, встав и выйдя ей навстречу. – Принесите царице кресло, быстро! Но какой сюрприз! – продолжил он. – Никак не ожидал увидеть тебя в такой момент.

– Я подумала, что после всех этих неимоверных усилий тебе захочется попробовать моей выпечки, – полушутя-полусерьезно ответила она. – А, кроме того, я приехала проследить, чтобы ты не причинял слишком много вреда моему городу.

Царь взял печенье и захрустел.

– Твоя выпечка превосходна, матушка. В последний раз я был не прав, отказавшись от нее. Что касается твоего города, мы как раз обсуждали, что с ним делать, но, как только ты появилась, мне пришла в голову правильная мысль.

– И какая же? – спросила Ада.

Каллисфен тоже собирался задать этот вопрос, но не успел издать ни звука.

– Назначить тебя сатрапом Карий вместо Оронтобата и наделить полной властью в том числе и над Галикарнасом и его окрестностями. А мои полководцы позаботятся о том, чтобы тебе повиновались.

Каллисфен покачал головой, словно говоря: «глупости». Но царицу взволновали эти слова.

– Сын мой, даже не знаю, как…

– А я знаю, – прервал ее Александр. – Я знаю, что ты будешь превосходной правительницей и я смогу полностью тебе довериться.

Он усадил ее на свое место и обратился к Евмену:

– Теперь можешь впустить делегацию от города. Им следует узнать, в чьей власти они окажутся с завтрашнего дня.

***

Прочесывание города в поисках вооруженных людей еще продолжалось, когда объявили о прибытии Апеллеса. Великий мастер поспешил выразить почтение молодому царю:

– Государь, полагаю, настал момент изобразить тебя так, как ты того заслуживаешь, то есть с атрибутами бога.

Александр с трудом подавил улыбку.

– Ты полагаешь?

– У меня нет ни малейшего сомнения. Более того, будучи уверен, что ты выйдешь победителем, я уже приготовил модель, которую позволю себе представить. Естественно, на самом деле картина будет не такая, а займет большой щит, десять на двадцать футов.

– Десять на двадцать футов? – переспросил Леоннат, которому показалось пустым транжирством использовать столько лесоматериала и краски на такого не слишком высокого молодого человека, как Александр.

Апеллес наградил его презрительным взглядом. В его глазах Леоннат был всего лишь невежественным варваром, и это впечатление усиливали рыжие волосы и конопатость юноши.

Художник снова повернулся к Александру:

– Государь, мое предложение определенно не лишено смысла: твои азиатские подданные привыкли, чтобы ими правили высшие существа, монархи, подобные богам. И потому я подумал изобразить тебя с атрибутами Зевса: с орлом у ног и молнией в деснице.

– Апеллес прав, – заметил Евмен, который подошел вместе с Леоннатом и теперь рассматривал принесенную художником модель. – Азиаты традиционно считают своих монархов высшими существами. И будет правильно, если они увидят тебя в таком образе.

– Во сколько же мне обойдется обожествление? – спросил Александр.

Художник пожал плечами:

– Думаю, что двух талантов…

– Два таланта? Но, друг мой, на два таланта я куплю для моих парней хлеба, маслин и соленой рыбы на целый месяц.

– Государь, мне кажется, что великий монарх не должен принимать во внимание такие соображения.

– Великий монарх – не должен, – вмешался Евмен, – но его секретарь – должен, ведь если провианта не будет хватать или он будет плохого качества, солдаты все свалят на меня.

Александр внимательно посмотрел на Апеллеса, потом на Евмена, потом на макет и, наконец, снова на Апеллеса.

– Должен признать…

– Разве она не красива? Представь ее во всем величии, в ярких красках, в твоей руке ослепительная молния. Кто осмелится бросить вызов этому молодому богу?

Тут вошла Кампаспа. Она подошла прямо к Александру, обняла его и поцеловала в губы.

– Мой господин, – произнесла она, взглянув ему в глаза. Она стояла так близко, что он чувствовал, как ее затвердевшие соски бьются о его грудь, точно головки таранов осадной машины о городскую стену. Ее взгляд выражал полную, ничем не сдерживаемую готовность.

– Моя сладчайшая подруга…– ответил Александр, не проявляя особенных чувств. – Я всегда рад тебя видеть.

– Эту радость ты можешь доставить себе в любой момент, – шепнула она ему на ухо и воспользовалась случаем ласково коснуться его щеки влажным кончиком языка.

Чтобы выйти из неловкого положения, царь снова повернулся к Апеллесу:

– Я должен еще немного подумать. Все-таки цена немалая. Как бы то ни было, я жду вас обоих к ужину.

Парочка вышла, столкнувшись в дверях с Птолемеем, Филотом, Пердиккой и Селевком, которые пришли узнать о намерениях Александра.

Царь усадил их вокруг стола, на котором была расстелена карта.

– Вот мой план: машины разобрать и на телегах перевезти в Траллы, к Пармениону, который отправится в глубь материка, чтобы обеспечить покорность всех земель в долине Меандра и Герма. Машины ему пригодятся, если какой-нибудь город решит оказать сопротивление.

– А мы? – спросил Птолемей.

– Вы пойдете со мной. Мы спустимся вдоль берега через Ликию до самой Памфилии, – он палочкой прочертил путь, которым им следовало пройти.

Евмен внимательно посмотрел на карту, потом перевел взгляд на лица товарищей и понял: они не представляют себе, что их ждет.

– Ты хочешь идти туда? – спросил он.

– Да, – ответил Александр.

– Но туда нет пути. Ни одно войско никогда не решалось сунуться в эти скалы у моря, а тем более осенью или зимой.

– Я знаю, – сказал Александр.

ГЛАВА 31

Апеллес получил-таки заказ на портрет Александра, правда, за половину той цены, что запросил изначально. Ему пришлось долго торговаться с Евменом, который хотел заплатить еще меньше. Художник тут же принялся за работу в мастерской, приготовленной для него царицей Адой неподалеку от агоры [10]10
  агора – площадь для проведения собраний, центр городской общественной жизни.


[Закрыть], но поскольку у царя не было времени позировать, пришлось удовольствоваться серией набросков, сделанных за ужином и во время пирушки после празднества, где выступал Фессал, любимый актер Александра, а также на нескольких музыкальных концертах. Художник развесил наброски на стенах мастерской, нарядил модель в царские одежды и начал творить.

Александр не смог восхититься завершенным творением, поскольку находился уже далеко, когда Апеллес нанес последние штрихи, но все видевшие портрет говорили, что получилось прекрасно, хотя лицо царя вышло слишком мрачным по сравнению с оригиналом. По-видимому, художник сделал это намеренно, чтобы подчеркнуть яркое сверкание молнии.

Прежде чем отправиться в поход, царь с глазу на глаз переговорил с Парменионом, уединившись с ним в одной из комнат во дворце Ады.

Он предложил старому военачальнику кубок вина и велел устраиваться поудобнее. Парменион облобызал его в обе щеки, после чего сел.

– Как твое здоровье? – спросил царь.

– Хорошо, государь. А как твое?

– Гораздо лучше с тех пор, как мы взяли Галикарнас, и немалая заслуга в этом по праву принадлежит тебе и твоим ветеранам. Ведь это ваше вмешательство решило исход сражения.

– Ты преувеличиваешь. Я всего лишь выполнил твой приказ.

– А теперь я попрошу тебя выполнить другой.

– Тебе стоит лишь приказать.

– Возьми Аминту и фессалийскую конницу, один эскадрон гетайров, тяжелую пехоту греческих союзников и возвращайся в Сарды.

Парменион просветлел:

– Мы возвращаемся домой, государь?

Александр покачал головой, разочарованный такой реакцией, и старый полководец опустил голову, пристыженный неуместностью своего вопроса.

– Нет, Парменион, не возвращаемся. Прежде чем идти дальше, нам нужно укрепить наши завоевания. Подойдика, взгляни на эту карту: ты поднимешься по долине Герма и покоришь всю Фригию. Если какой-нибудь город решит сопротивляться, используй осадные машины. Что касается меня, я пройду вдоль побережья до Телмесса. Таким образом, я отрежу персидский флот от всех портов на Эгейском море.

– Ты так думаешь? – В голосе Пармениона слышалось некоторое напряжение. – Я получил сведения, согласно которым Мемнон нанял на Хиосе новые войска и готовится вторгнуться на Эвбею, а оттуда в Аттику и Центральную Грецию, чтобы поднять тамошних греков против нас.

– Я в курсе дела.

– И тебе не кажется, что лучше вернуться, чтобы отразить эту угрозу? К тому же приближается зима, и…

– Антипатр справится. Он мудрый правитель и превосходный полководец.

– О, конечно, в этом нет никаких сомнений. Значит, мне надлежит оккупировать всю Фригию?

– Именно.

– А потом?

– Как я уже сказал, я тем временем пройду вдоль побережья до Телмесса, а там сверну на север, к Анкире, где ты и присоединишься ко мне.

– Ты хочешь двигаться вдоль береговой линии до Телмесса? А тебе известно, что на некоторых участках путь лежит через узкие, очень опасные ущелья? Ни одно войско никогда не проходило по этому пути.

– Мне уже говорили об этом.

– Кроме того, Анкира находится высоко в горах, в самом сердце плоскогорья, а когда мы прибудем туда, уже будет зима.

– Да, будет зима. Парменион вздохнул.

– Ну, если так… Что ж, пойду собираться: видимо, у нас не так много времени.

– Да, не много, – ответил Александр.

Старый военачальник осушил свой кубок, встал и, склонив голову, направился к выходу.

– Парменион! Тот обернулся:

– Да, государь?

– Береги себя.

– Постараюсь.

– Мне будет не хватать твоих советов и твоего опыта.

– А мне тебя, государь.

Он вышел и закрыл за собой дверь.

Александр же вернулся к карте, чтобы повнимательнее изучить свой маршрут, но вскоре услышал какие-то возбужденные препирательства и голос стражника:

– Нельзя тревожить царя такими глупостями.

Царь выглянул:

– О чем спор?

Там стоял юноша-пехотинец из педзетеров, простой солдат, не имевший никаких отличий.

– Чего ты хочешь? – спросил Александр.

– Государь, – вмешался стражник, – не теряй времени на этого олуха. Его беда в том, что его одолела дурь и до смерти хочется повидать свою женушку.

– Что ж, мне его желание кажется законным, – с улыбкой заметил Александр. – Ты кто? – спросил он солдата.

– Меня зовут Евдем, государь, я из Драбеска.

– Женат?

– Государь, я женился перед самым походом и пробыл с женой всего две недели, а с тех пор больше ее не видел. Говорят, мы не возвращаемся в Македонию, а вместо этого идем на восток. Это правда?

Александр оценил эффективность системы оповещения в войсках, но это его не удивило.

– Да, правда.

Молодой солдат смиренно опустил голову.

– Мне кажется, ты не горишь желанием следовать за своим царем и товарищами.

– Дело не в том, государь, а просто…

– Ты хочешь поспать со своей женой.

– Сказать по правде, да. И многие другие – тоже. Наши семьи хотели, чтобы мы вступили в брак, поскольку уходим на войну: они хотели оставить в доме наследника, на случай… Кто его знает.

Александр улыбнулся:

– Больше ничего не говори. Меня тоже хотели женить, но одно из немногих преимуществ царя состоит в том, что он женится только по своему желанию. Сколько вас таких?

– Шестьсот девяносто три.

– Великие боги, да вы уже все подсчитали! – воскликнул царь.

– Да, вот… Мы думали, что раз близится зима, а зимой не будет сражений, то можно попросить у тебя…

– Разрешения вернуться к вашим женам.

– Да, государь, – признал солдат, ободренный отзывчивостью Александра.

– И твои товарищи избрали тебя в представители?

– Да.

– Почему?

– Потому что…

– Говори не стесняясь.

– Потому что я первым ступил в брешь, когда рухнула стена, и я спрыгнул с горящей штурмовой башни, только когда она обрушила стену.

– Пердикка говорил мне о таком солдате, но не назвал его имени. Я горжусь знакомством с тобой, Евдем, и рад удовлетворить твое желание и желание твоих товарищей. Вам будет выдано каждому по сто статеров города Кизика, и вы получите двухмесячный отпуск.

У солдата от волнения загорелись глаза.

– Государь… я…– забормотал он.

– Но с условием.

– Что угодно, государь.

– Когда вернетесь, приведите с собой других воинов. По сотне каждый: пехотинцев или конников – неважно.

– Положись на мое слово. Можешь считать, что они уже в твоем строю.

– Тогда ступай.

Солдат, не зная, как выразить благодарность, продолжал стоять столбом.

– Ну? Не ты ли умирал от желания вернуться к жене?

– Да, но я хотел сказать тебе… хотел сказать, что…

Александр улыбнулся и сделал знак подождать. Он подошел к ларцу, достал оттуда золотое ожерелье с маленькой камеей, изображающей богиню Артемиду, и протянул солдату.

– Это богиня, покровительствующая женам и матерям. Передай это от меня своей жене.

Комок в горле не позволил Евдему вымолвить ни слова, и, в конце концов, он дрожащим голосом сумел лишь выдавить:

– Благодарю, государь.