Текст книги "Битвы за корону. Прекрасная полячка"

Попутно я успел завербовать еще одного человека. Получилось само собой. Когда Ходкевич в очередной раз прикорнул, и, судя по всему, часа на два-три, не меньше, я сделал очередную остановку и пошел в лесок. Кости размять, прогуляться, природой полюбоваться, а она тут красивая. Корабельные сосны в три обхвата, стройные, так и рвутся в синь-небо, солнышко жарит вовсю, птицы поют, жизнь славят – лепота.

Поначалу появившийся передо мной Корела вызвал раздражение. Маленький, кривоногий, нос перебит, на щеке рубец уродливый. Понимаю, боевые шрамы украшают мужчину, да и человек он хороший – надежный, верный, хозяин своего слова. Просто не вписывался атаман в окружающую идиллию. Чужеродное пятно. Но настрой у Андрея Ивановича был под стать обстановке – на лице умиротворенность, чуть ли не блаженство. От меда? Непохоже. Если и выпил, то грамм двести, не больше, а они Кореле как слону дробина.

– А я ить и сам с ентих краев, – буркнул он, явно желая поговорить.

– Из Эстляндии?! – несказанно удивился я, с сомнением глядя на его черные волосы.

– Не-э, оттель, – кивнул он куда-то на северо-восток. – Меня потому так и прозвали, из-за родных мест.

– Из Карелии, значит, – кивнул я. – И что? На родину потянуло?

– Жжет, – поправил он, пояснив: – В груди жжет, потому как тянуться некуда. Свеи сожгли там все. И деревню, и дом мой, и… – Он не договорил, вяло отмахнувшись. – Не о том речь. Я тута помыслил… Не хочу на Дон. И в Москву сызнова возвертаться не желаю. Коль так все складывается, хотелось бы кой-кому должок отдать. Эх, здесь бы мне осесть. Тока… нельзя, – завершил он неожиданно.

– Нельзя почему? Жить не на что? – осведомился я. – Помогу. И с домом, и вообще.

– Сопьюсь, – мрачно сообщил он. – Без дела мне нельзя. Вот и хотел с тобой о том покалякать. Умен ты, князь. Иной и волосом сед, да в голове ума нет, а у тебя и волос льняной, да ум золотой. Можа, подскажешь, как дальше быть, где в ентой жизни смыслу сыскать, а то сам не пойму, чего жаждется. То на простор душа рвется, рука к сабельке тянется, а то об ином мыслится, вовсе напротив: чтоб тихо, уют, ну и баба где-то рядом была, да не такая, кои в кружалах шастают, а… – Он тяжело вздохнул.

У-у, созрел атаман, окончательно созрел. А я-то, дурак, думал, как к нему подойти, чем улестить, дабы тут оставить, на страже рубежей приморских, а он сам спекся. Пора из печи вынимать, не то пригорит. И ходить вокруг да около не стал, влепил напрямую.

Мол, и у меня проблемка. Не управиться одному Ратману Дурову, особенно если и впрямь на два фронта сразу война начнется. Не разорваться же ему. И получается у нас с тобой, что мы наши проблемки сможем запросто решить, пойдя навстречу друг другу. Ты – ко мне на службу, а я тебе – волю вольную, с прямым подчинением Москве.

А касаемо жажды тишины с уютом объяснимо: годы. Потому и тянет, поскакав да порезвившись, в тепло родного очага. Да и сам будешь знать, что не просто рубежи защищаешь, но и домик родной, где из печи хлебным духом несет, щами наваристыми, да чьи-то глаза на тебя с любовью и восторгом смотрят. И не как на защитника, но как на сокола ясного, краше коего во всем свете нет. А тут и детишки обступают, на колени залезть пытаются, про ратные подвиги просят рассказать. А глазенки такие пытливые, такие…

Корела поначалу мечтательно слушал, блаженно щурясь, как кот, обожравшийся сметаны, но чуть погодя встрепенулся, взвыл:

– Да кто меня таковского в мужья возьмет?! Кому я сдался?! Да и нет тут никого из нашенских.

– Из карелок?

– Из русских, – мрачно поправил он.

– Значит, на все остальное ты согласен? – уточнил я. – Ладно. Полдела сделано. Быть тебе командиром Первого казачьего особого полка. А что до жены – ты, главное, выбери подходящую, а за остальное не волнуйся. Сам свататься поеду, и пусть попробуют отказать. Я даже подскажу, где искать. И поверь, далеко ехать не придется, – заговорщически подмигнул я ему, вовремя припомнив, что совсем скоро на новые земли переселится волхв Световид, а у него девки как на подбор, и отказать мне он не должен. – Так как, договорились? – И протянул опешившему от моего напора атаману руку.

Корела немного помедлил, но решился и руку мою принял. Правда, уточнил:

– Точно ли сосватаешь? Не обманешь?

– Года не пройдет, как ты жену в дом введешь, – твердо пообещал я.

А вот в Колывань я успел еле-еле…

Глава 38
Колывань

Оказывается, Мария Владимировна, безвылазно сидевшая в замке Тоомпеа, который она сделала своей резиденцией, уже намеревалась уступить прибывшим к ней шведским послам половину своих владений, удовольствовавшись Ревелем, Нарвой и восточным побережьем Балтийского моря. Очень уж напористо действовали ребятки. Да и послание было состряпано грубое, чуть ли не хамское, вот она и растерялась, даже не думая, а есть ли у нее теперь право раздаривать земли.

Но отчитывать я ее не стал, пожалел, ибо вид у нее был… Глаза красные от недосыпания, веки припухшие, щеки одутловатые, кожа землистая. И постоянно эдак по-старушечьи куталась в шубу, жалуясь, что ей в каменных стенах холодно. Словом, гораздо больше походила на инокиню, чем на королеву, – хоть снова в монастырь отправляй, благо он рядом с ее замком. Правда, доминиканский.

Но это в первые минуты встречи. Узнав об одержанных победах, она стала приходить в чувство и на следующий день выглядела вполне нормально, чему поспособствовало питье Резваны, которым она угостилась на ночь. А когда утром следующего дня она приняла парад победы и, приняв у Ходкевича и Сапеги поднесенные сабли, милостиво допустила их к целованию руки, и вовсе раскраснелась, хоть прикуривай. Да и во всем остальном полная противоположность себе вчерашней. В лице – надменность, в жестах – величавость, в глазах – злость за пережитое унижение.

Спустившись со своего пьедестала-трона, на котором восседала во время парада, Мария Владимировна неторопливо направилась к послам, специально приглашенным на это мероприятие и стоящим подле боковой стены замкового двора, шагах в десяти от нее. С наслаждением наступая на польские знамена, валявшиеся под ее ногами, словно давя их, как гадюк, она не шла к шведам – шествовала, горделиво вскинув голову. Остановившись напротив и дождавшись, пока те разогнут спины после поклона, королева, выдержав паузу, властно произнесла:

– Ныне сами зрите, сколь у меня силушки. Ежели Карла жаждет того же, – и она указала на лежащие знамена, – что ж, я готова и его тряпками здешние улицы застелить.

Я негромко кашлянул, намекая, чтоб не зарывалась. Они, конечно, свиньи, кто спорит, сам убедился, прочитав их послание, но уподобляться им в хамстве ни к чему. Мария Владимировна чуть виновато покосилась на меня, грустно вздохнула (остановил не вовремя, не дал душеньку отвести) и нехотя поправилась. Мол, готова жить со всеми в миру и ладу, коль они сами того хотят. Но не удержалась, прибавив:

– А кто не желает, того ждет божья кара на небе и моя на земле.

Ух какие мы отчаянные! Аж дрожь берет!

Окончательную аудиенцию Мария Владимировна, предложив им поразмыслить надо всем увиденным и сказанным, назначила на следующий день, предварительно обговорив со мной возможные варианты. Разговор состоялся у нас поздно вечером, и, судя по ее бурно вздымающейся пышной груди и взглядам, то и дело бросаемым на меня, я уже понимал, чем он закончится. Отделаться всяческими отговорками нечего было и думать. Да и жалко мне ее стало, честно говоря. Вспомнился вчерашний день, ее тоскливый, затравленный взгляд, и не слова – крик надрывный: «Одна я тут князь, совсем одна!»

И ведь предусмотрительная какая – изначально все спланировала, назначив послам встречу после полудня. Ну да, надо же успеть выспаться, ибо ушла она из моей опочивальни засветло, и уснул я уже под пение птиц.

Шведам хватило времени для окончательного обдумывания, и они изрядно снизили свои требования и тон. Теперь они «просили» вернуть остров Даго и города Лоде, Хапсалис и Пернов, по привычке назвав их Леаль, Гапсаль и Пярну. Получалось все равно много, по сути все юго-западное побережье ее владений, но они пояснили, что это будет выгодно в первую очередь самой Марии Владимировне. Дескать, обосновавшись там, они ринутся на ляхов, кои теперь их общие враги.

Однако королева, помня мое короткое наставление: «Ни пяди», отказала. Мол, без согласия государя Руси она, как его верноподданная, и клочка земли не уступит, ибо не вправе. Но тут же поправилась, теша свое самолюбие, что и будь на то ее воля, все равно бы свеи ничего от нее не получили.

Как вести себя с теми бедными польскими шляхтичами, кого мы собирались отпустить без выкупа, дабы они известили семьи остальных, мне ее инструктировать не понадобилось. Она держалась с ними куда мягче, держа в памяти собственное посольство, по-прежнему находившееся в Варшаве и удерживаемое Сигизмундом. Отпустили из него одного князя Хворостинина-Старковского, дабы тот известил, что никакой порухи им нет. Просто до окончания сейма ответа на послание королевы Сигизмунд дать не может. Опасаясь за их судьбу (да и ляхи куда ближе, граница-то по сухопутью, рядышком, не ровен час, сызнова припрутся, с них станется), она велела передать королю, что не сердится за своеволие на его подданных, благо все они получили по заслугам, и готова забыть и простить.

С тем шляхтичи и укатили обратно, а я подзадержался. Дело в том, что Михаил Борисович Шеин хоть и получил от королевы баронский титул, однако уверенности у него от того не прибавилось. Как добросовестный служака, он был готов до конца исполнить свой воинский долг и, не уронив родовой чести, до последней капли крови сражаться с ляхами или шведами, но в победу над ними не верил. Требовался сеанс психотерапии, притом не один. Начал я его с рассказа о недавних баталиях. Узнав, сколько у меня было народу, три с лишним тысячи против почти восьми Ходкевича и Сапеги, он встрепенулся, пораженно протянув:

– А я-то мыслил, ты бо́льшую часть своих полков из-под Юрьева обратно отпустил. Да неужто у тебя под рукой всего три тысячи имелось?! Не обманываешь ли?

– Три, – подтвердил я. – Да и те участвовали не все, особенно в первой битве под Оденпе.

– Никак сызнова плант твой сработал?

– Не без того.

– Поведаешь ли? – жадно уставился он на меня.

– А как же.

Я действительно детально разобрал с ним ход обеих операций – какие хитрости применялись, сколь большую роль сыграла неожиданность и прочее, после чего он совсем воспрянул духом. Получалось, и меньшими силами можно запросто лупить бо́льшие. Правда, поначалу частенько доводилось слышать от окольничего одну и ту же фразу: «Но так не воюют». Изрядно подустав доказывать ему очевидное, я отрезал:

– Ты иное в уме держи: зато так побеждают. А это для тебя главнее.

Но учеником он оказался способным, да и задачу я ему ставил простую – продержаться, не дав захватить ни один из городов до прибытия основных сил с Руси. Тоже не пустяковина, но побеждать не требовалось – и то дело. Заодно напомнил, что помимо городских стен у него имеется еще кое-что для затруднения высадки. Спасибо государям русским, потрудились в свое время на славу, понастроили небольших крепостиц, затрудняющих подступы с моря. Ныне, правда, там сплошные руины, но места – залюбуешься. И если ими с умом воспользоваться, предварительно восстановив, то к тому же Ругодиву, то бишь бывшей Нарве, шведам и подойти будет ой как тяжко. Видел я, когда мы брали город, останки развалин, да в таких местах, что дураку понятно – предназначены не для жилья, не для складов купеческих, но исключительно для обороны. Одна развалюха вообще на мысу между Финским заливом, рекой Наровой и рекой Россонью. Если восстановить да поставить там пушки – много она свеям кровушки попортит. А на другом берегу Россони другие развалины. И рядом, но уже на усть-наровском берегу, третьи.

Кстати, оборонительный «плант» он с моей помощью составил. Небольшой такой, но нужный. Вначале перечень общего количества стрельцов и сколько где размещено. Конницу – полки Ратмана Дурова и Корелы – в список мы не включали. У них задачи особые. Далее же несколько наиболее вероятных ситуаций. Допустим, шведы высаживаются под Перновом и ниже расклад: сколько стрельцов и из каких городов можно туда бросить в качестве подкрепления.

Заодно обучил и как включить «конвейерную систему», с учетом расстояний между городами. К примеру, Лоде с Феллином расположены ближе всего к Пернову, потому оттуда надо отправить на помощь почти всех, чтоб побыстрее добрались до осажденных. Да, риск есть, но небольшой, зато выгода… Ведь тогда подкреплению из дальних городов ни к чему идти до Пернова – оно сядет в Лоде и Феллине. И каждому стрельцу придется пройти куда меньше, и прибудет он на место гораздо раньше. В итоге большущая экономия времени, а оно на войне не на вес золота – дороже.

Ниже, следом, еще один вариант – высадившийся десант шведского войска под Колыванью. И снова расклад: откуда, сколько, куда. Всего таковых мы накидали шесть или семь, точно не помню. А в заключение я посоветовал ему заранее заготовить грамотки в каждый из городов, исходя из предварительного расклада. Это чтоб с гонцами не мешкать. Поступило сообщение о нападении ляхов на Феллин, а в руках уже приготовленная загодя пачка грамоток – знай вручай и рассылай.

– Вона, значитца, какие у тебя планты, – уважительно протянул Шеин. – Ишь ты. Вроде и ничего мудреного, но, коль призадуматься, великое от них благо… – И он встрепенулся, хитро улыбнувшись. – Одного ты туда не включил, князь. Как людишкам, кои в граде осажденном сидят, енти пару дней продержаться до подмоги? Может, и тут какой-никакой плант подкинешь?

– Этими плантами я с другими людьми займусь, – пояснил я, кивнув на Дурова и Корелу, сидящих рядом. – Один ляхов пиками щекотать станет, чтоб не торопились излиха, а второй свеями займется, едва они высадятся. – И сразу отдал распоряжение: – Ратман Ахметович, коль тебе теперь о побережье заботиться нужды нет, выделишь из своего полка в распоряжение Андрея Ивановича триста конных. А то командир Первого казачьего полка у нас имеется, а самого полка и в помине нет. И не мешкай. Через неделю они должны перед ним предстать.

Учебой с ними обоими я занялся особо. Так и предупредил Дурова: несмотря на то что станем объезжать хозяйство Корелы, ты все равно мотай суть на ус для создания у себя на южных границах того же самого. И вперед, в объезд укромных бухточек, заливов и прочих удобных местечек для причаливания шведских кораблей и высадки войск. Там вышку сторожевую поставим, там обычный пост. Да не стесняться рыбаков почаще спрашивать. Место, может, и выглядит удобно, а для высадки не пойдет – мелководье, значит, ни к чему за ним особый пригляд устраивать.

Теперь за неприятеля покумекаем: где лучше всего лагерь разбить да какими дорогами к Колывани идти. Прикинули? Отлично. А с учетом этого можно и об ответных действиях подумать. Какие деревни в первую очередь оповещать надо, чтоб в лесах успели скрыться да скотину с собой увести, без припасов ворога оставив; откуда проще налеты устраивать, куда укрываться, где устроить пару складов с запасами пороха, свинца и продовольствия, разместить основной стан для отдыха. В качестве последнего я порекомендовал Кореле руины монастыря Святой Бригитты в шести верстах от Колывани. Их ныне восстанавливать есть кому – рабочая сила, то бишь казаки, на подходе.

– И помни, – предупредил я Дурова перед его отъездом на южные рубежи и вручив привезенное серебро для его людей. – Ты должен так потрепать ляхов, чтобы осаждать первый из городов Марии Владимировны прибыло не больше двух третей войска Сигизмунда. Не давать им покоя ни на одну ночь. – И уже к обоим: – А друг с другом жить заповедаю дружно, помогать всячески. Чтоб недомолвок не было, сразу оговорюсь: коль свеев не видать, тихо на море, а ляхи приближаются, тебе, Андрей Иванович, по прибытии гонца от Дурова не мешкая половину своих людей перекинуть ему в помощь. Больше дашь – похвалю, а меньше ни-ни. То же самое и тебя, Ратман Ахметович, касается. К тому ж тебе проще – если ляхи соберутся воевать, загодя прибудут надежные людишки из Речи Посполитой, оповестят о том.

Проводив Ратмана, я вскорости распрощался и с Корелой. Далее, на остальном побережье, он и сам управится, не маленький. Схема-то остается прежней: наметить места для возможных высадок, а уже исходя из них места для своих баз, складов, откуда атаковать, куда скрываться и прочее.

Вручив ему кучу грамоток, я извинился. Мол, с людьми пока не ахти. Кроме одной сотни гвардейцев, да еще одной – кандидатов в них, правда, все из числа добровольцев, я тебе ничего не дам, извини, Андрей Иванович. Итого, если приплюсовать людей Дурова, пятьсот человек.

– Маловато, – посетовал он. – Эх, надо было дозволить мне в Юрьеве людишек из пленных казаков набрать.

– Не надо, – покачал головой я. – Если б дозволил, у тебя б казачья ватага получилась, а оно не дело. Те же, коих ты от меня получишь да от Ратмана, главному обучены – подчиняться. Остается погонять их вволю, чтоб задницы от скачки до костей стерли, и ядро полка готово. А казаков успеешь набрать. У тебя и здесь руины восстанавливать не меньше полутысячи будут, и к Пернову я столько же направил. Там им тоже строить да строить. Подходящих освобождай и принимай к себе в полк, особой грамотой тебе право на то дадено. Но отбирай с большим разбором, не торопясь, и помни, что в ней сказано: в первые полгода не более двух десятков в месяц. В таком количестве они против новых порядков не попрут, смирятся, что вольница для них закрыта. Зато иное как обещал: сам ты подчинен напрямую Москве, а больше никому.

– Тебе то есть, – уточнил он.

– Москве, – сурово повторил я. – А в ней Опекунскому совету. Когда же вместо него государя изберут, а это очень скоро случится, поверь, то ему.

– Лучше бы тебе, – разочарованно проворчал он.

– А какая разница? – усмехнулся я, весело подмигнув. – Или забыл, кто за его правым плечом стоять будет? К тому ж у государя столько забот, что военные он все равно на моих плечах оставит. И еще одно. Людишек у тебя хоть и маловато, но в придачу к ним сыщу я тебе кой-какую помощь. Но о том рано говорить, месячишка через два-три они сами тебя сыщут. С ними и станешь согласовывать свои атаки, чтоб свеям совсем весело пришлось…

И мы разъехались в разные стороны. Атаман подался на запад вместе с одной моей сотней, оставив вторую в Колывани и растолковав, чем им пока без него заниматься, а я обратно, к королеве и Шеину. Михаилу Борисовичу я вручил остатки серебра (часть еще раньше отправил с Корелой) вместе со списком, сколько долей кому причитается. Ему же поручил произвести смену стрельцов, а заодно организовать их отправку обратно вместе с моими гвардейцами, но ехать неторопливо, без спешки, чтобы я мог их догнать по пути в Москву. Местом встречи назначил Дмитров.

Сам я, распрощавшись с королевой, направился на восток, в Ругодив. На этот город нападения войск короля ожидать не приходилось, слишком близко Ивангород, а уж после того, как Шеин восстановит на месте руин оборонительные сооружения, снабдив их пушками, они и близко не сунутся. Но меня интересовало иное. Если уж устраивать шведам «теплую гостеприимную встречу», то по полной программе, чтоб запомнилась она Карлу до самого конца его правления. Следовательно, начинать надо с гаваней.

Флот на Руси отсутствовал, но у Марии Владимировны он имелся, хотя и незначительный, в виде трех каррак, захваченных нами зимой. Принадлежали они шведскому королю, который присылал на них то ли смену наемникам, то ли пополнение, да оно и неважно. Главное, их можно было присвоить как трофейные, поскольку не купеческие.

Вообще-то судов могло оказаться гораздо больше, ибо королева поначалу возжелала взять себе все корабли, стоявшие у причалов бывших Нарвы и Ревеля. Но я категорически отсоветовал ей это делать, пояснив, что купцы – народ обидчивый и злопамятный. Коли с ними поступить таким образом, они вообще перестанут использовать ее города в качестве транзитных портов. Наоборот, лучше заняться обратным, объявив о новых льготах по случаю ее восшествия на престол. Небольших – там полушкой меньше, здесь на копейку пошлину сбавить. Убыток от того будет маленький, в сотни рублей, зато реклама получится чудесная, и прослывет королева покровительницей торговли, что в перспективе принесет ей тысячи, а может, и десятки тысяч.

Что касаемо каррак, то с такой флотилией о морских сражениях не могло быть и речи. Но если драться в открытую со шведами пока нечем, то при наличии пусть всего трех средненьких как по размерам, так и по вместимости посудин вполне можно создавать учебную базу для морских пехотинцев. А имея их и прикупив в Новгороде или прямо тут десяток-другой морских ушкуев, отчего бы не применить к шведам «комариную» тактику – налетели роем, под покровом ночи, покусали и мигом обратно, под защиту двух крепостей – Ругодива и Ивангорода.

И я объявил набор в Особый морской полк. Сотник Самоха, несмотря на его любовь к морским песням Высоцкого, особенно к «Корсару», возглавить их отказался, заявив, что хочет служить только под моим началом и быть подле. Уговаривать его я не стал. Колхоз – дело добровольное, как любила приговаривать моя бабушка Мира. Море – тем паче. К тому же сама собой высветилась иная кандидатура – сотник Звонец прямо-таки влюбился в него. Он-то и был указом Марии Владимировны назначен гросскапитаном. Полк получился небольшим, составленным из двух сотен добровольцев, но лиха беда начало. Правда, учитывая, что в основном эти добровольцы были из стрельцов, соблазненных удвоенным жалованьем, пришлось выделить ему десяток спецназовцев Вяхи Засада. Надо ж кому-то учить ребяток на практике.

Покончив и с этим, я прикинул, что, даже потратив еще несколько дней, вполне успеваю вернуться к середине мая в Москву. То есть моей будущей свадьбе шестого июня, под Троицу, ничто не угрожает. Следовательно, успеваю реализовать возникшую у меня еще на пути в Прибалтику идею. Настала пора пополнить царскую казну. Ни к чему сокровищам Ивана Грозного оставаться втуне, захороненными в толще стен Хутынского монастыря. Прожектов-то у меня в голове масса, а денег на их реализацию в казне – кот наплакал.

Правда, это изрядно удлиняло дорогу обратно, но овчинка стоила выделки. А кроме того, если загодя позаботиться о найме стругов, то часть времени можно преспокойно наверстать. По Волхову до Ильмень-озера, далее по Мсте, быстренько перемахнуть волок, и вот тебе Тверца, впадающая в Волгу. А там и до Дмитрова рукой подать, от которого до Москвы один день конного пути.

Но, еще не успев добраться до Хутынского монастыря, я изменил свой план. И виной тому оказались… слухи. Да-да, они, треклятые. Не знаю, кто из лукавых исчадий ада придает им столь потрясающую скорость, но разлетаются они по миру мгновенно, особенно плохие. Казалось, Колывань от Великого Новгорода достаточно далеко, но новгородцы уже давно знали о том, что король Речи Посполитой не смирился с потерями своих городов, послав огромное войско. Взяв же их обратно, это войско не преминет в отместку напасть и на Русь. Вначале на Псков, затем придет черед Ивангорода, Яма, ну и самого Новгорода.

Но это полбеды. Тут я мог развеять все опасения, сообщив утешительные новости о разгроме поляков. Но ведь ходили слухи, что Сигизмунд не просто задержал посольство королевы Ливонии, но приказал заковать их в железа, посадить в самое мрачное подземелье самой мрачной башни в Варшаве и ежедневно самолично спускается туда, чтоб их мучить. Тем, кто не верил, выкладывали красочные подробности всевозможных пыток. А ведь в состав посольства входил мой двоюродный братец Александр, между прочим, приходившийся родным сыном все той же матушке настоятельнице Введенского монастыря. Да-да, я не оговорился, именно родной – порезвился в свое время мой дядя Костя на русских просторах. Мало того что украл у царя невесту из-под самого носа, так он и рога ему наставить ухитрился с четвертой женой[70]70
  Об этом подробно рассказывается в книге «Царская невеста» – заключительной части трилогии «Лал – камень любви».


[Закрыть].

Представив, в какой панике сейчас пребывает бывшая царица, я поначалу решил отправить к ней гонца. Мол, все в порядке с вашим сыном, чай, поляки – не татары, и задержка послов вовсе не означает, что их сунули в мрачные сырые казематы и подвергают пыткам. Просто Сигизмунд решил их придержать, дабы весть о нападении на Эстляндию Ходкевича и Сапеги не долетела до Колывани и Руси раньше времени. Теперь же польские рати разгромлены, и король вскорости непременно отпустит пленников.

Но потом подумалось, что с моей стороны это форменное свинство. Она мне сотни тысяч, можно сказать, на блюдечке с голубой каемочкой, бери – не хочу, а я ей грамотку-отписку с гонцом, хотя нахожусь поблизости, в двухстах верстах. Нет уж, сам поеду. Опять задержка? Да, но тоже не ахти какая. Раздолбать стены, извлечь оттуда золото, составить опись, а потом доставить его телегами до Великого Новгорода да найти струги – на все нужно время. То есть если не ждать, а отправиться во Введенскую обитель, получится, припозднюсь от силы на сутки, максимум на двое.

Хотел прихватить с собой и князя Хворостинина-Старковского, как очевидца, но не стал. Наивен Иван Андреевич, по простоте души ляпнет что-нибудь лишнее, а ведь посольство королевы, судя по его рассказам, и впрямь содержалось далеко не в шикарных условиях.

Людей распределить труда не составило. Трем десяткам из сотни, остававшейся со мной, я поручил наем стругов и поиск телег, на которых им надлежало выехать в Хутынский монастырь, а то вдруг там не найдется достаточного количества подвод. Еще полусотне под руководством Хворостинина предстояло заняться ударным трудом по извлечению самих сокровищ, а два десятка я забрал с собой.

Правда, пришлось самому немного задержаться в обители. Так сказать, во избежание конфликтов, ибо настоятель, узнав о том, чем собираются заняться мои люди, пришел в такое возмущение – еле угомонил, пообещав, что заплачу за восстановление стен.

Некоторое время ушло и на поиски кельи, где проживала тогда царица. Увы, но из нынешних обитателей этого никто толком не знал, указав мне целый пяток, притом в трех разных зданиях. Хорошо, я сам помнил нужную примету и распорядился искать кресты, которыми Анна Алексеевна, спасаясь от ночных кошмаров, расчертила сверху донизу свежеоштукатуренные стены в своей келье. Кресты или накорябанную ею же на одной из стен Исусову молитву: «Господи Исусе Христе, сыне божий, помилуй мя…»

Нашли быстро, в течение получаса.

– Можно приступать, – скомандовал я и, показывая пример, первым шарахнул здоровенным молотом, взятым в местной кузнице, в стену.

Удары пришлись прямо по тексту молитвы. Куски штукатурки посыпались на пол. Кажется, достаточно. Дальнейшим займется моя полусотня, а мне пора поспешать – два десятка гвардейцев в седлах, и не хватает одного меня.