Текст книги "Битвы за корону. Прекрасная полячка"

Эпилог
Все начинается сначала, или Несколько знаков

Гонец от Годунова ждал меня в Дмитрове, куда двумя днями ранее успели прибыть две с половиной тысячи сменившихся стрельцов, возглавляемые Воейковым и Жеребцовым, и гвардейцы под началом Зомме. Мои струги причалили к городу где-то в полдень. Узнав, что он задумал встречать нас завтра близ села Большие Мытищи, я порешил нынче же выехать туда, чтобы не вставать чуть свет, а дать всем спокойно выспаться. Добрались до села затемно, но благодаря загодя высланным мною людям (эдакая квартирьерская служба) с ночлегом, а главное с питанием, невзирая на изрядное количество людей, проблем не оказалось.

А наутро я проснулся и глазам не поверил – на улице белым-бело от обильного снегопада. Хорошо, Дубец настоял на том, чтобы разбить шатер – похолодало-то еще к вечеру. Я не хотел, упирался, но он уговорил меня. Мол, времени поутру будет в избытке, а собирать его недолго, и я махнул рукой – пускай. Правильно махнул. Вон сколько снега кругом, жуть.

Но когда вышел из шатра, первым делом почему-то вспомнилось пророчество Ленно: «А знак… Когда его увидишь, сам поймешь, не ошибешься».

Понимаю, сон, а все равно закралось подозрение, и, когда умывался, первым делом глянул на запястье левой руки, вновь облегченно вздохнув. Шрамы от шляхетских сабель в наличии, а этого нет. Но на сей раз, косясь на снег, я не удовлетворился тем, что не обнаружил ничего новенького, и поинтересовался, как у меня с правой рукой, так, на всякий случай.

Каково же было мое удивление, когда я обнаружил на ней легкую полоску от недавнего разреза. Некоторое время я молча разглядывал ее, ничего не понимая, затем начал припоминать свой «сон» и схватился за голову. Да, я действительно протянул Ленно левую руку. Но это случилось до того, как она сделала заказ для обряда: мед, воск и… труп. А после того как я достал из дорожных сумок два первых компонента и раздавил жука, я протянул ей… правую руку.

Пра-ву-ю.

И вмиг прежние опасения вернулись с новой силой.

– Ну и что выходит? – пробормотал я. – Что это был не сон? Но тогда получается…

А договаривать не стал. Бред какой-то! Мистика! Не разговаривают люди не разжимая рта, и не могут у них светиться зрачки. Я уж не говорю о том, что небесные светила не могут носиться по кругу, как спринтеры по беговой дорожке стадиона, а сверхновые звезды вроде той багрово-красной не должны рождаться в одночасье. Словом, неправильно оно все, и не должно такого быть, потому что… не должно. Ни-ког-да. И я с негодованием отбросил свои подозрения в сторону.

Времени же на сборы действительно хватило, притом с избытком. Мои орлы и шатер давно свернули, и позавтракали, и даже успели истомиться от ожидания, а Годунова все не было. Я начал подумывать, не случилось ли чего, но тут прискакал мой гвардеец. Еще поутру я послал его в Москву, так сказать, для уточнения. Хотелось-то встретить своего ученика со всей помпезностью, то бишь при полном параде – ровные ряды воинов (мои полки в центре, стрелецкие по флангам), барабанная дробь, развернутые знамена, вот и отправил, чтоб сориентироваться по времени.

Оказалось, все в порядке. Правда, причин задержки гонец не сообщил, но оно и неважно. Может, из-за снега, а может, духовенство запоздало. Они-то, наверное, тоже решили прибыть при полном параде, а эти палии да епитрахили замучаешься пристегивать, потому и припозднились.

Едва заметив на горизонте приближающуюся кавалькаду всадников и вереницу крытых возков, я скомандовал построение. Место для него было выбрано мною загодя, с вечера. Достаточно ровное поле на околице села позволяло спокойно развернуться не трем – десяти полкам. Поначалу возникла небольшая неизбежная сумятица, но сотники управились.

Напоследок подскакав к отдельной сводной сотне, стоящей с польскими знаменами (пятьдесят гвардейцев, по два десятка от трех полков, включая Второй особый, и еще один от спецназовцев), я крикнул:

– Не подведите, братцы! Строго под барабан, как упражнялись! – и спрыгнул на землю, бросив поводья Дубцу.

Конечно, лучше всего было бы докладывать, сидя в седле, но это оставим на перспективу, ибо тогда надо вначале провести репетицию с самим Годуновым. Пока обойдемся и так, и я, еще раз оглянувшись на сотню и дав отмашку барабанщикам, направился к спешившемуся государю.

Неладное я почуял, когда Федор с протянутой рукой еще стоял у дверцы одного из возков, явно не торопясь мне навстречу. Такое подчеркнутое уважение будущий царь, по идее, должен оказывать лишь патриарху, но Игнатий уже сам выходил из соседнего возка, бережно поддерживаемый под руки двумя дюжими монахами. Тогда перед кем это он так расстилается? Я замедлил шаг, недоумевая, но ответ не заставил себя ждать. Из возка показалась рука, протянутая Годунову, а следом и ее обладательница. Ошибки быть не могло – даже пышная бобровая шуба не могла скрыть миниатюрной фигурки Марины Юрьевны.

«А как же этикет и строгие русские правила в отношении дам, принятые на Руси? – пронеслось в моем мозгу. – И куда смотрят бояре, которые мне их сами надиктовывали?»

Я с упреком уставился на дуроломов, пустивших все на самотек, а те уже спешились и направились поближе к Федору. И новая неожиданность. Оказывается, многих из них я не знаю. Через одного сплошь незнакомые мне лица, а вот со знакомыми как раз наоборот, нехватка.

Вот тебе и раз! М-да-а, странно. Когда это Годунов успел принять в Боярскую думу столько новеньких? Да и зачем? Помнится, я советовал ему обратное – ни единого человека. Пусть мастодонты, вроде того же Мстиславского, вымирают, а когда гикнется последний, можно окончательно прикрыть эту лавочку, пользы от которой пшик, зато вони – только успевай зажимать нос. А в результате я вижу, что мой ученик, кажется, решил поступить наоборот.

Ладно, позже разберемся. Может, они и не из Думы вовсе. И вообще, пока мне за глаза хватает одной Марины…

Я провел церемонию, как и запланировал. Увы, Федор направился ко мне не один, а с Мнишковной, будь она неладна. И хотя я явственно видел, как она поморщилась, когда под барабанную дробь гордо прошествовал первый десяток моих гвардейцев, швырнув им под ноги стяги польских шляхтичей, но наступила на них, не постеснялась. Физиономия кислая, губы растянуты в очередной резиновой улыбке, но она послушно ступала по ним.

Я тоже топал навстречу своему ученику не по снегу – по знаменам, брошенным мне под ноги вторым десятком. Мы сближались, а в это время остальные десятки продолжали застилать польскими знаменами свободное пространство между нами. Когда до Годунова с Мнишковной осталось несколько шагов, Дубец аккуратно положил мне на протянутые руки саблю гетмана, которую умельцы кузнецы в Великом Новгороде успели починить. Барабаны смолкли.

– Она, – пояснил я в наступившей тишине, – месяц назад принадлежала великому гетману литовскому и лучшему из воевод Речи Посполитой ясновельможному пану Ходкевичу. – И протянул ее Федору.

Тот в радостном порыве, не обращая внимания на Марину, раскинул руки в стороны и ринулся ко мне. Вообще-то я планировал чуточку иначе, но остаток задуманного все равно осуществил. Годунов не успел заключить меня в свои объятия, как я, обернувшись, требовательно крикнул, во всеуслышание произнеся то слово, которым впервые назвал своего ученика перед отъездом в Прибалтику:

– Государю всея Руси слава!

– Слава! – взревели три тысячи глоток.

Но склониться перед ним в поклоне не вышло – он перехватил меня и крепко обнял.

– Ах, княже, княже, – бормотал Федор, прижимая меня к своей груди. – Какой же ты молодец…

Я отвечал тем же и вдруг прямо перед собой увидел кое-кого среди бояр. В отличие от многих других лицо этого человека мне было хорошо знакомо. Пожалуй, чересчур хорошо.

Уж кого-кого, а Семена Никитича Годунова я никак не ожидал увидеть в свите государя. Да не просто в свите, но в ее первых рядах. И пристальный взгляд его, устремленный на меня, ничего хорошего не сулил. Эдак с прищуром, словно в прицел брал. Правда, заметив, что я на него смотрю, он вмиг заулыбался, но тоже весьма многозначительно, словно прикидывая, с какого места лучше начать терзать.

А Федор, по-прежнему продолжая обнимать меня, бормотал, подтверждая мои догадки:

– А у нас столько перемен, столько перемен…

– Вижу, – подтвердил я, окончательно приходя к выводу, что многое предстоит начинать заново. И на сей раз мне придется как бы не тяжелее, чем тогда, в начале марта. Вновь Марина, опять Романов, да тут еще и Аптекарь…

«Прорвемся», – попытался развеселить я себя, но в памяти вновь всплыли слова из мрачного пророчества Ленно: «А знак… Когда его увидишь, сам поймешь, не ошибешься».

Сон? Ну да, кто спорит. Разумеется, сон.

Вот только хотел бы я знать, откуда на моей руке тонкий шрам от пореза и куда исчез подаренный царевной перстень с синь-лалом? А заодно выяснить, отчего в мае неожиданно выпало столько снега?..