Текст книги "Рукопись из Тибета"

Глава 7
Бегство из рая

– Живее, колдун, – ткнул мне в спину надульником «М-16» тип с размалеванной черными полосами рожей и в болотного цвета армейском камуфляже.

Впереди, сопя и орудуя мачете, прорубали проход в джунглях еще двое. Уже несколько часов, связав руки, они тащили меня с собой в качестве трофея.

Накануне, прихватив с собой одну из собак, обученную искать дичь, я отправился в сельву поохотиться на пернатых. С самого начала охота не задалась – ночью прошел тропический ливень, в лесу было тихо, сумрачно и пустынно. Под каблуками сапог пружинил напитанный сыростью мох, с увитых лианами деревьев капало, в высоких промежутках меж стволов изредка проглядывало солнце.

К обеду немного распогодилось, мне удалось подстрелить тинаму, которого пес облаял на молочном дереве. Присмотрев впереди небольшую поляну, я решил немного подкрепиться и отдохнуть, после чего отправиться назад. Удовлетворившись наличной добычей. Тем более что птица весила килограммов десять, а до деревни была пара часов пути. Забрался охотник далековато. На поляне я прислонил ружье к вросшей в почву каменной глыбе, снял с плеч рюкзак и расстелил на траве притороченную к нему скатку. Потом уселся на нее, извлек из рюкзака кусок холодного мяса с маисовой лепешкой, а от пояса отстегнул флягу с водой и стал есть, выделив долю брату младшему. Тот ее быстро проглотил, повилял хвостом и исчез в зарослях. Отправился искать добавку.

Я же прилег на скатку, угнездив голову на рюкзак, закурил и стал глядеть в далекий просвет неба. Оно все больше светлело – распогоживалось. Вскоре веки отяжелели, я ткнул окурок в траву и задремал. Под веянье легкого ветерка, запахи орхидей и писк какой-то пичуги. Затем она заверещала громче, я открыл глаза и хотел встать, но не тут-то было. На меня сверху кто-то прыгнул (завоняло потом), и холодные пальцы сжали горло.

– Врешь, не возьмешь! – прохрипел я, после чего, извернувшись, саданул кулаком левой нападавшего под дых. Тот, всхлипнув, ослабил хватку, но сбоку прилетел сокрушительный удар – перед глазами поплыли все цвета радуги. Когда они сфокусировались в явь – две зеленых, утыканных ветками химеры затягивали мне петлю на запястьях, а третья, с размалеванной мордой, стояла чуть в стороне, настороженно озираясь. В следующий миг из зарослей с рычаньем вымахнула собака, ей навстречу трижды сверкнуло, и зверь с визгом унесся в кусты. По-видимому, в него попали.

Далее меня подняли на ноги, и тот, которого я зашиб, все еще держась рукой за живот, приблизил лицо к моему и прохрипел на английском: «Я тебя порву на части, засранец».

– Оставь его, капрал! – гавкнул стоявший в стороне. – У нас мало времени.

После этого все выстроились в цепь, захваченного втолкнули третьим и зарысыли в лес. А чтобы я активней двигался, капрал изредка давал мне пинка под зад. Мстительный оказался, сука.

Километра через три звериная тропа, по которой мы двигались, закончилась, джунгли стали непроходимыми, и авангард стал прорубаться вперед, отбрасывая в сторону ветви с лианами. И вот теперь, получив некоторую передышку (руки были стянуты петлей сзади, что создавало трудности при ходьбе), я осмысливал то, что случилось. Отплевываясь от налетевшей мошкары, надоедливо зудевшей в воздухе.

Судя по экипировке, оружию и языку, меня подловил американский спецназ, лишать пленника жизни явно не имевший намерения. Мой захват был их заданием, в связи с чем – понятно. Не получив того, чего ему было предписано, посол США в Венесуэле сообщил Белому дому о результатах, а там приняли «демократичное» решение. По принципу «не мытьем, так катаньем». Великая держава так делала всегда и по всему миру. Если это требовали ее интересы. За исключением СССР с Китаем, где можно было получить по морде. Латинскую же Америку северный «брат» окучивал всегда и здесь особо не церемонился.

Скорее всего, меня, с учетом паранормальности, вывезут на какую-нибудь американскую военную базу, типа Гуантанамо, где заставят прорицать в интересах США. Что совсем не трудно. Будут колоть сыворотку правды, о которой здесь уже упоминалось и выкачивать из «источника» ценнейшую информацию.

От ненависти к гнусным империалистам я заскрипел зубами и тут же получил затрещину от мстительного капрала.

– Ты чего дерешься, гад?! – вызверился я, оглянувшись.

– Фак ю! – оскалился тот. – Пошевеливайся, сранец!

Вскоре в чаще леса засветлел просвет, и мы вышли к скальному плато, уступами поднимавшемуся к горизонту. Нижний уступ окаймлялся густым кустарником, из которого по камням прыгал ручей, усилив давно мучавшую меня жажду.

– Привал! – старший с нашивками сержанта снял с плеч рюкзак, его примеру последовали остальные. Вслед за этим они поочередно наполнили фляги водой, бросив туда по черной таблетке, напились, и по знаку сержанта капрал освободил мне руки.

– Давай, – кивнул на ручей. Я сделал несколько шагов вперед и припал к потоку.

Затем, усевшись в тени агавы на траву, рейнджеры подкрепились сухпаем и закурили. Мне же швырнули мятую пачку галет, от которой я хмуро отвернулся.

– Ну и черт с тобой, – выдул из носа дым сержант. – Билл, свяжи его снова.

Молчаливый амбал захлестнул мне петлю на руках, а потом все трое извлекли из рюкзаков спальники.

– Джек, дежуришь до полуночи, – приказал сержант, устраиваясь в своем. – А потом ты, Билл. Я заступлю в четыре.

Вскоре двое храпели, Джек бдил, а я, лежа на боку, цокал зубами от холода. Чувствовалась близость предгорья.

Когда наступил рассвет и над сельвой в легкой дымке заискрились первые лучи солнца, капрал с амбалом, воспрянув ото сна, вылезли из мешков, сняли куртки и направились к ручью. Где стали умываться. Сержант, привалившись к рюкзаку, сонно наблюдал за ними, лениво ворочая челюстями жвачку.

В следующий миг он хлопнул себя рукой по щеке и чертыхнулся, один из наклонившихся к воде дернул шеей, как от укуса комара, а второй, что-то стряхнув с плеча, стал почесываться. Затем их лица побагровели, сержант попытался встать, но упал, капрал рухнул в ручей, а амбал, заплетаясь ногами, сделал пару шагов назад и повалился на спину. Примерно с минуту их тела бились на земле, из ртов шла пена, а потом все трое затихли.

– Однако! – выпучил я глаза, ничего не понимая.

Между тем ветви ближайших кустов раздвинулись, из них появились Ораха с Кокои в боевой раскраске и еще два индейца с духовыми трубками. Потом через ручей прыгнул Кайман с карабином в руках, и мне все стало ясно. Они устроили на рейнджеров засаду.

Чуть позже выяснилось следующее. Раненная собака (одна из пуль разорвала ей шкуру на загривке) прибежала к вечеру в деревню, где озаботились моим исчезновением. По следам тут же отправился отряд во главе с вождем, вскоре обнаруживший место похищения Увааты. Ну а дальше было делом техники. Выследив, пираха отстреляли рейнджеров словно куропаток. Не все коту масленица.

Обыскав тела, мы нашли у сержанта карту местности, на которой значился маршрут движения, проложенный до высокогорного озера, находящегося в нескольких километрах к северу. По всей видимости, туда должен был прилететь гидросамолет для доставки «товара» по месту назначения.

– Так, – сказал я Кайману, сложив карту и сунув ее в рюкзак мертвого владельца. – Здесь надо оставить все как есть. Никаких трофеев. Группа ушла в джунгли, а потом исчезла. Ведь так бывает?

– Бывает, – согласился вождь, приказав охотникам ничего не трогать. Те восприняли команду с пониманием.

– И еще, – обвел я индейцев глазами. – Что здесь случилось, никому ни слова. Вы нашли меня заблудившимся в лесу, а собаку ранил хищник. Понятно?

– Да! – хлопнули те ладонями по груди. – Все так и было!

К вечеру мы вернулись в деревню, где охотники сделали все, как я велел. И этот случай быстро забылся.

Но только не мной. Я понял, что отсюда следует убираться. И чем быстрее, тем лучше. Не добившись желаемого, американцы пошлют новую группу, а она может добиться успеха. Любыми средствами. В том числе уничтожив деревню.

Тот случай не прошел для меня даром. В джунглях я подхватил малярию и провалялся в горячке и бреду почти неделю. Когда же оклемался, чему способствовало наличие у нас хинина, о своих опасениях сообщил Кайману. Вождь сначала было заартачился, обещая встретить «гостей» как должно, но я категорически настоял на своем. Так было лучше для ху. Нет человека – нет проблемы.

– И куда же ты думаешь податься? – сдавшись на мои уговоры, вздохнул вождь. – В Европу?

– Туда, куда направлялся до нашей встречи, в Бутан, – ответил я. – А оттуда в Китай. Там американцы вряд ли меня достанут.

– В принципе да, – согласился Кайман. – По воздуху или океаном?

– Если наши друзья занялись мною всерьез, в чем я не сомневаюсь, они, возможно, уже раскопали, кто такой Уваата и откуда взялся. А поэтому в международных аэропортах мне лучше не появляться. Остается второе.

– В этом я постараюсь тебе помочь, – чуть подумав, сказал вождь. – Вместе с синьором Мигелем.

Как я уже упоминал, с кабальеро у нас были дружеские отношения, и к нему, с учетом его обширных связей на побережье, можно было обратиться.

На следующее утро, погрузившись в катер и прихватив в подарок молодого попугая ару, о котором давно просил Мигель, мы отправились в факторию. Хозяин оказался на месте, радушно нас принял и весьма обрадовался новому попугаю (прежний усоп, достигнув преклонных лет), который тут же был помещен в клетку для обучения испанскому. Мы же прошли через анфиладу комнат на террасу, куда слуга доставил ямайский ром, сигары и прохладительные напитки.

Когда, приняв по бокалу и оценив достоинство рома, мы закурили по «короне», вождь, не откладывая дела в долгий ящик, рассказал о цели визита. При этом, не утаив того, что случилось. С португальцем они были давно знакомы и вполне доверяли друг другу.

– Карамба, – нахмурил брови старый контрабандист, внимательно все выслушав. – Эти свиньи от вас не отстанут, я их хорошо знаю.

– Почему я и решил покинуть Венесуэлу, – пожевал я сигару.

А Кайман добавил:

– Мигель, нам нужна ваша помощь.

– И вы ее получите, – без колебаний ответил кабальеро. – Американцы мои заклятые враги. Что я должен сделать?

– Я хочу покинуть страну и отправиться в Бутан, – сказал я. – Там они меня вряд ли разыщут.

– Далековато, – прищурился сеньор Мигель. – И на чем думаете добираться?

– Аэропорты для меня закрыты. Так что остается морской путь. На каком-либо судне.

– Таким образом, нужен океанский пароход, который бы вас туда доставил, – окутался дымом сеньор. – Я правильно понял?

– Вполне, – кивнул я. – Деньги на оплату проезда у меня есть. В крайнем случае могу быть палубным матросом.

– Даже так? – чуть улыбнулся старик. – Имеете навыки?

– Этьен когда-то, как и я, служил на флоте, – скрипнул креслом Кайман. – Так что не проблема.

Затем мы оговорили весь план, который сводился к следующему. Сеньор Мигель навестит на своей яхте Пуэрто-ла-Крус, откуда во все концы света отправлялись грузовые и пассажирские суда, а среди капитанов у него имелись приятели, мы же пока убываем к себе, где ждем от него посыльного. Затем было отдано должное гавайскому напитку, который весьма бодрил, после него подали обед, а на закате мы вернулись в деревню.

Ночью, лежа с Лисаной в гамаке, я рассказал ей, что скоро Уваата придется покинуть племя, но это тайна, а когда придет время, он вернется, чтобы опять быть с нею вместе.

– Хорошо, – прошептала жена. – Я буду ждать. Но только возвращайся.

Чем мне нравились индианки – они не задавали лишних вопросов, в отличие от своих бледнолицых сестер, воспринимали все адекватно и не закатывали истерик.

Спустя неделю, перед рассветом, когда все еще спали, в дверь моей хижины постучали. На пороге, в легком тумане стоял Кайман, а рядом с ним пожилой креол в серапе и соломенной, покрытой росой шляпе. – Посланец от Мигеля, – кивнул на него вождь. – Приплыл на моторной лодке.

– Си, сеньор, – блеснул тот зубами. – Нам нужно отправляться.

Тепло попрощавшись с Лисаной, я положил в ее ладошку один из своих алмазов, после чего сжал ее, прошептав: «Это тебе на память», вскинул на плечо заранее приготовленный рюкзак с пожитками, и мы вышли в туман, расцвеченный утренней росою.

Деревня спала, к нам подбежали две бодрствующие собаки и, обнюхав креола, умчались, прыгая и играя. На берегу я опустил рюкзак в небольшую лодку, после чего мы с Кайманов крепко обнялись.

– Жаль, нельзя попрощаться со всеми пираха, – вздохнул я, оглянувшись на ставшее мне родным селение.

– Я скажу им, что тебя срочно вызвали на небо, – улыбнулся Кайман.

– Ладно, бывай, – шмыгнув носом, хлопнул я по плечу друга и шагнул в посудину.

– Бывай, – повлажнел он глазами. – Мне кажется, мы еще встретимся.

Затем Хосе, так звали креола, оттолкнулся от берега шестом, а когда лодка сплавилась на пару сотен метров вниз, запустил мотор. Чух-чух-чух, – нарушил он тишину утра.

– Ну, как добрались? – встретил меня на усадьбе сеньор Мигель. В белом полотняном костюме и такой же, как у Хосе, шляпе он прогуливался в саду с величаво шагающим, здоровенным сенбернаром.

– Спасибо, хорошо, – поставил я у ног рюкзак. – Серьезная у вас собака.

– Это Патрик, – потрепал по холке разглядывавшего меня пса хозяин. – Малыш, познакомься с нашим гостем.

«Малыш» весом под центнер пустил слюни и шлепнул мне в ладонь тяжелую лапу.

– Очень приятно, – рассмеялся я. – Будем друзьями.

– Ф-фух, – ответил Патрик, завертев в подтверждение хвостом. Знакомство состоялось.

– Ну а теперь, давайте позавтракаем, – сделал радушный жест в сторону дома сеньор Мигель. – А то я вас очень рано поднял. Но так надо. Чем меньше глаз – тем лучше. Знаю по своему опыту.

– Лишние глаза нам ни к чему, – согласился я. И мы направились к дому.

Там в обеденном зале уже был накрыт стол на двоих, молчаливый слуга в белой куртке разлил по чашкам дымящийся кофе и подвинул каждому по тарелке горячих гренок с ветчиной, а к ним уже очищенные яйца. За завтраком хозяин сообщил, что вопрос о моей отправке решен. Через неделю из Пуэрто-ла-Крус в нужном направлении отправляется танкер с колумбийской нефтью, и его капитан, приятель сеньора Мигеля, согласен взять меня на борт в качестве боцманского помощника.

– Правда, у него порт прибытия Калькутта, – прихлебывая кофе, сказал старик. – Но до Бутана оттуда всего несколько часов пути на автомобиле.

– Не знаю, как вас благодарить, сеньор Диего, – не скрыл я своей радости. – Может?.. – потянулся к карману, где у меня лежал бумажник.

– Оставьте, – подняв руки, запротестовал хозяин. – Мне это ничего не стоило. И я всегда рад помочь человеку в беде. Это по-христиански. А поселитесь пока у меня, в целях безопасности.

Так я стал гостем доброго португальца. Мне отвели комнату на втором этаже, светлую и с окнами на лагуну, по утрам хозяин отправлялся на автомобиле иле яхте по делам, а я после завтрака гулял в саду с Патриком, смотрел телевизор и читал книги из обширной домашней библиотеки. При этом обратил внимание на портрет средних лет бородача, с пронзительным взглядом и черном, со звездою, берете. Кого-то он мне смутно напоминал. Но вот кого – я не помнил.

В один из вечеров, когда мы сидели после ужина с сеньором Мигелем на его пристани в шезлонгах, наблюдая, как золотой шар солнце опускается за горизонт, я спросил у кабальеро, чей портрет висит в библиотеке.

– Это Эрнесто Че Гевара, – глядя в пространство сказал он. – Мой близкий друг и команданте Кубинской революции.

– Сподвижник Фиделя Кастро?

– Да, он был с ним на шхуне «Гранма», когда в пятьдесят шестом они высадились на Кубе и подняли восстание. А спустя одиннадцать лет команданте погиб в Боливии, где мы сражались за ее независимость. На сваи причала шурша, набегала волна, край солнца едва виднелся над горизонтом.

– А откуда вы так подробно все знаете? – первым нарушил я молчание.

– Мне пришлось быть с Че в разных местах, – ответил сеньор Мигель. – В том числе в Колумбии. А после нее я обосновался здесь, где и останусь.

– Ясно, – сказал я. И мы снова замолчали.

Часть 3
Мессия

Глава 1
В водах двух океанов

Уже вторую неделю морской танкер класса «факс» под панамским флагом шел в открытом океане. Движительная установка мощностью в десяток тысяч киловатт исправно выдавала двенадцать узлов, в чреве судна покоились восемьдесят тысяч тонн сырой нефти.

Команда танкера состояла в основном из цветных, разбавленных несколькими европейцами, капитан был аргентинец и носил имя Хуан Себастьян Карлос. При первой нашей встрече за пару дней до отхода, которая состоялась с участием сеньора Мигеля, этот человек произвел на меня самое благоприятное впечатление. Ему было под пятьдесят, капитан плавал с пятнадцати лет и был настоящим морским волком, а к тому же старинным другом кабальеро. Зная от последнего, что в прошлом я служил в военном флоте, он без долгих проволочек внес Этьена Готье в судовую роль[23]23
  Судовая роль – список команды судна.


[Закрыть], заявив, что в море моя главная обязанность вместе с боцманом держать в кулаке палубную команду.

– Если что не так, сразу бей в морду, сынок, – многозначительно изрек сеньор Карлос, подняв кверху палец. – Битие определяет сознание. – А когда я рассмеялся, поинтересовался: – В чем дело?

– Так когда-то говорил мой командир – сказал я. – На подводной лодке.

– Он был хороший психолог, – кивнул капитан. – Главное, дисциплина.

После прощания с сеньором Диего мы поднялись на танкер, и он пригласил меня в кают-компанию, где познакомил со старпомом. Тот был здоровенный, веснушчатый швед по имени Нильс Бьерн и сразу мне не понравился. Судя по длинному красному носу, швед любил прикладываться к бутылке и к тому же, узнав, что я француз, пренебрежительно фыркнул.

– Не обращай внимания, – сказал капитан, когда сославшись на занятость, старпом покинул помещение. – Нильс отличный судоводитель, а в море это главное.

Далее в кают-компанию был вызван вестовой, который препроводил меня в каюту, где я должен был жить вместе с боцманом. Последний оказался сухощавым сыном Поднебесной, именовавшимся Ван Ли. И он весьма обрадовался знанию мною китайского.

– Приятно встретить на другом конце земли такого человека, – улыбаясь, прищурил он раскосые глаза. – Кстати, ты не жил у нас? Выговор у тебя пекинский.

– Не пришлось, – ответил я. – Просто у меня был оттуда хороший учитель.

Больше расспрашивать боцман меня не стал, у азиатов это считается признаком дурного тона, но зато угостил отличным цейлонским чаем и ввел в курс дела. Исходя из инструктажа, мне как его помощнику надлежало вести учет и хранение инвентаря с инструментами для работ по корпусной части судна, а также брезентовых чехлов и спасательных жилетов; самостоятельно работать с якорным, швартовым, буксирным и другим палубным оборудованием, а заодно руководить в этой части работой матросов боцманской команды.

– Парни у нас ничего, – потягивая крепкий чай из миниатюрной фарфоровой чашки, сказал Ван Ли в завершении. – Хотя и разных наций. Но есть один нехороший человек, матрос второго класса Пинский. Он поляк, а к тому еще расист. Будь с ним поосторожней.

– Постараюсь, – нахмурился я. Ибо поляков не любил еще больше американцев.

На следующий день, отшвартовавшись, мы вышли в океан, а через сутки у меня с «паном» случилась драка.

В то утро мы драили, а потом смывали из пожарных рукавов палубу, и я сделал лениво орудовавшему шваброй поляку замечание, на что тот, буркнув «Мав че в дупу»[24]24
  Мав то в дупу – имел это в задницу (польск.)


[Закрыть], харкнул мне под ноги. Я тут же вспомнил наставления по боевой подготовке и врезал хаму по морде. Гремя шваброй и ботинками, тот покатился по палубе, а потом с криком «Еще Польска не згинела!» вскочил и ринулся на меня. За что получил второй удар – под дых. Драться я умел и уважал это дело.

Пускающего сопли поляка утащили вниз, после чего мы продолжили работу.

Так как вся эта нация весьма любила жаловаться, он обратился к капитану, но тот порекомендовал Пинскому быть более осмотрительным и надлежаще выполнять свои обязанности. На этом инцидент был исчерпан, а боцкоманда прониклась ко мне уважением. К слову, на флоте весьма уважают мордобой как средство воспитания. Можно вспомнить того же Станюковича, Мариетта, Форестера или Джека Лондона. Там всё правда.

Между тем плавание продолжалось, Южная Атлантика впечатляла величием и непередаваемыми картинами. В прошлой жизни в годы службы на флоте мне довелось в основном бывать в заполярных морях, которые не радовали глаз разнообразием красок. Тут же был весь их спектр, с преобладанием ультрамарина. По утрам океан искрился золотом солнечных лучей, днем покрывался серебром, а вечерами отсвечивал пурпуром заката. Раз за разом за кормой появлялись стремительно скользящие в воде дельфины, иногда ее чертил акулий плавник, в небе на гордо расправленных сильных крыльях неподвижно висел фрегат.

Мыс Доброй Надежды мы обогнули без проблем и вошли в Индийский океан при благоприятной погоде. Но у Мадагаскара попали в шторм, длившийся несколько суток. Хождение по палубе было ограничено, и после вахт команда обреталась в каютах. Ван Ли, с которым за время плавания я сошелся довольно близко, оказался весьма интересным человеком. В свое время он учился на историческом факультете Пекинского университета, который бросил, став во времена Культурной революции хунвейнбином. Как известно, отряды этих молодых людей, состоявшие в основном из студентов высших и средних учебных заведений, были созданы по инициативе Мао Цзе Дуна для борьбы с инакомыслящими. Однако в ходе революции они вышли из-под контроля и по приказу Великого кормчего были объявлены вне закона. В результате часть молодежных активистов была уничтожена армией и народной милицией, оставшихся выслали в дальние районы на перевоспитание, а некоторые, в том числе Ван Ли, бежали из страны. Неудавшийся историк добрался до Кореи, где нанялся матросом на судно, следовавшее в Латинскую Америку, и связал свою жизнь с морем…

Потом шторм кончился, задул попутный муссон и, завершив двухмесячное плавание, мы бросили якорь на рейде Калькутты.

Далее был таможенный контроль, недолгий карантин, переход в грузовой порт и выгрузка нефти. После чего я получил расчет, пожал руки Ван Ли с другими членами команды и, собрав вещи, тепло простился с капитаном.

– И куда теперь, сынок? – поинтересовался сеньор Хуан, проводив меня до трапа. – Если, конечно, не секрет?

– Познакомлюсь с Калькуттой, а потом отправляюсь в Бутан, – улыбнулся я. – У меня там дела. Спасибо вам за все, что для меня сделали.

– Пустое, – махнул рукой капитан. – Люди должны помогать другу. Удачи.