Текст книги "Рукопись из Тибета"

– Я знаю только тибетского оракула Лозанг Жигме[28]28
  Лозанг Жигме – один из наиболее почитаемых храмов в Тибете.


[Закрыть] и нашего Друкла Кюнле, – нарушил его лама. – Уваата – третий? – спросил с тонким сарказмом.

– Если угодно, да, – бесстрастно ответил я. – И это легко проверить.

– Каким образом?

– Спустя месяц в Ливане будет новый президент. Его имя Амин Жмайель.

– А куда денется прежний? – пожевал губами лама.

– Он вознесется на небеса, – уставил я в потолок глаза. – Давайте подождем и увидите, что все так и будет. Кстати, – я перевел взгляд на настоятеля. – Вы можете сообщить об этом властям вашей страны. И тогда первый останется жить и править дальше.

В помещении снова воцарилась тишина, было слышно, как в воздухе прожужжала муха.

– Мы не вмешиваемся в обычный порядок вещей, – проследив за ее полетом, сказал лама. – И к тому же я вам не верю.

– Ну что же, пусть будет как будет, – смиренно сказал я. – Так можно нам на время остаться?

– Мы обязаны предоставить путникам кров и очаг, – ответил старик. – Так завещал Великий Учитель.

Затем настоятель отдал распоряжение приведшему нас – тот оказался управляющим делами. Мы с Кайманом встали, я поблагодарил ламу за заботу, и втроем вышли наружу.

– Следуйте за мной, – сказал управляющий, семеня впереди. – Я поселю вас в одной из комнат для гостей, которые приезжают к нам в дни праздников.

Комната находилась в одной из каменных пристроек монастыря, расположенной в его внешней части. Она располагалась на втором этаже, откуда открывался чудесный вид на долину, предназначалась для двоих и была вполне пригодной для проживания. Там имелись две постели, низкий, стоявший на циновке столик, устроенный наподобие камина в глубине очаг, а также шкаф для кухонной утвари.

– Убирать в комнате, приносить воду и пищу будет послушник, – сказал управляющий, вслед за чем ознакомил с правилами внутреннего распорядка.

Нам разрешалось общаться с монахами и учителями, а мне – участвовать в культовых мероприятиях. А еще посещать обширную библиотеку монастыря, считавшуюся здесь одной из лучших, что было немаловажно. Месяц пролетел в молениях, ознакомлении с древнеиндийскими текстами, махаянскими сутрами и трактатами Нагарджуны; заодно я обучал Каймана китайскому, а в начале второго месяца нас пригласил к себе настоятель.

Для начала он поинтересовался, как гостям живется в монастыре, я ответил словами благодарности, а потом настоятель сообщил, что предначертанное мною сбылось. Азиатская общественность скорбит по поводу гибели президента Ливана, а новым избран его брат Амин Жмайель.

– Такова его карма, – потупил я взгляд. – Ничто не вечно в подлунном мире. Теперь вы мне верите?

– В некотором роде да, – качнул головой лама.

– Тогда слушайте второе предсказание, – сделал я значительное лицо, медленно перебирая зерна четок. – Оно более важно для Бутана, чем первое.

– Я весь внимание, – ответил настоятель.

– Через неделю сикхи захватят здание индийского парламента в Нью-Дели. И ваш король может предотвратить нападение. Если пожелает.

Сказав это, я встретился с собеседником взглядом и понял, что стрела попала в цель. Индию с Бутаном связывали давние политические, экономические и культурные отношения, а кроме того она всегда покровительствовала своему соседу.

– О вашем пророчестве я сегодня же доложу его величеству, лама Уваата, – сложил настоятель перед собой руки. Я же сделал значительное лицо, поскольку впервые был назван столь почетным религиозным именем.

– Только вся ответственность лежит на вас, – продолжил он. – Наш король добр, но его авторитет превыше всего. Вы меня понимаете?

– Понимаю, уважаемый, – ответил я. – Мой для меня тоже.

На следующее утро, когда мы с Кайманом завтракали лепешками с сыром из молока яка, запивая их горячим чаем, из резиденции монарха по мою душу прибыл автомобиль.

– Если не вернусь, считай меня коммунистом, – сказал я Кайману, усаживаясь в машину.

– Типун тебе на язык, – сплюнул через плечо вышедший проводить меня приятель.

Его Величество король Джигме Сингье Вангчук, насколько я знал из местных газет, которые регулярно просматривал, был достаточно прогрессивным и вменяемым монархом. Взойдя на трон после своего отца, а перед этим получив блестящее образование в Индии, а затем в Англии, он продолжил начатые папашей демократические реформы в государстве, причем довольно успешно. Кроме того четвертый монарх Бутана был высоко культурным человеком, чтившим национальную историю и традиции.

Король принял меня в загородном доме, находившемся неподалеку от его резиденции, без особых церемоний. По сравнению с виллами российских олигархов, некоторые из которых приходилось лицезреть в прошлой жизни, жилище бутанского монарха выглядело гораздо скромнее. Встретивший нас при въезде на территорию, офицер охраны провел меня в небольшой холл, выполненный в традиционном стиле, где, попросив обождать, скрылся за лакированной, с резными драконами дверью. Через несколько минут он вернулся, пригласил меня внутрь, а сам остался снаружи.

– Проходите, – услышал я мягкий голос из глубины просторного кабинета.

Кабинет был освещен утренними лучами солнца, отражавшимися от инкрустированных ценными породами дерева стен, хрусталя бронзовой люстры на потолке и крытого узорчатым ковром светлого паркета. В дальнем конце кабинета за письменным столом сидел человек примерно моих лет, одетый в национальную одежду и с породистым лицом, которого я узнал по часто встречавшимся на улицах портретам. Зреть сильных мира сего мне приходилось не раз, а посему, изобразив легкий поклон, я чинно прошествовал вперед, потом по знаку монаршей руки присел в одно из стоявших сбоку золоченых кресел.

– Мне рассказал о вас настоятель монастыря Симтокха-Дзонг и мой учитель лама Дже Цонкап, – сказал, внимательно оглядев меня, правитель Бутана. – А также о двух ваших предсказаниях. Первое, с его слов, сбылось. Меня интересует, насколько вероятно второе.

Я изобразил глубокомыслие на лице, поймал ладонью пушинку в солнечном луче и заявил:

– Как то, что я сижу перед вами.

На лице монарха ничего не отразилось, как часто бывает у азиатов, и он застыл в неподвижности.

– Идите, – шевельнул губами спустя минуту. – И ждите.

Я встал из кресла, сложив руки перед собой, чуть поклонился и, мягко ступая сандалиями по ковру, вышел. А когда черный лимузин с молчаливым водителем вез меня назад, подумал, не ошибся ли в хронологии событий.

– Не боись, – философски изрек внутри шахтер. – Если что, все сядем.

– Ты как, чекист, все точно посчитал, не ошибся? – забеспокоились моряк с прокурором. – А то знаем мы вас. Мутные ребята.

– Как было, так и посчитал, – огрызнулся чекист. – Сидите тихо и ждите.

Лимузин меж тем, оставив позади столицу, спустился в долину с разбросанными там и сям домами, поднялся по серпантину к храму и, объехав его стороной, остановился у нашего жилища. Выйдя из лимузина, я хлопнул дверцей, и машина, развернувшись, запылила назад, а со скамейки под высоким кипарисом мне навстречу поднялся Кайман, игравший там в нарды с послушником, который нас обслуживал.

– Ну как? Пообщался с узурпатором? Все путем? – спросил он, подбрасывая в руке игральные кости.

– Вроде того, – кивнул я бритой головой. – Сказано ждать. До особого распоряжения.

– Представляю, какой у него сейчас мандраж. Сообщить о твоем пророчестве индийскому премьеру или нет, – подмигнул он мне. – То и другое чревато. – Да, тяжело быть королем, – согласился я. – Но на то они и помазанники Божьи.

– Ты как насчет того, чтобы выпить местного самогона? – взглянул на небо Кайман. – Тем более такой случай и дело к обеду.

– Хорошо бы… пива, – ответил я словами Семен Семеновича Горбункова из «Бриллиантовой руки», и мы весело расхохотались.

– Эй, Чонг, – обратился приятель на ломаном китайском к юному послушнику, болтающему ногами на скамейке. – Дуй в деревню и купи нам бутыль ара, – протянул тому купюру с изображением храма. – А сдачу оставь себе с приятелями на сладкое.

– Слушаюсь, господин, – поклонился тот, вскочив со скамейки, лапнул денежный знак и умчался, сверкая пятками.

– Шустрый малый, далеко пойдет, – одобрительно изрек Кайман, после чего мы поднялись в нашу скромную обитель.

Глава 4
Обещание королю и поездка в святое место

Пророчество ламы Увааты оправдалось.

Спустя неделю тягостного ожидания (Кайман через день ездил на муле в Тхимпху, откуда привозил свежие газеты, но там интересующего нас не было), во второй половине дня к кипарису, под которым я медитировал, усевшись на циновку и обратив взгляд на верхушки Гималев, подкатил тот же автомобиль. Из него нарисовался офицер охраны, который деликатно подождал окончания моего общения с богами, лишь тогда, топнув ногой, приложил руку к козырьку фуражки:

– Его Величество король Джигме Сингье Вангчук желает вас видеть!

– Уваата это знает, – сомкнул я веки, затем пропел тройку сутр, они эхом откликнулись в ущельях, и встал на ноги.

Выглянувший из окна Кайман спустился вниз, вручил мне четки с красной шерстяной накидкой, поскольку день был прохладный, я набросил ее на плечи подобно римскому патрицию и проследовал к задней открытой дверце лимузина, у которой предупредительно застыл шофер в униформе. Когда я уселся, они с начальником заняли передние места. Автомобиль тронулся с места.

– Ни пуха, ни пера! – проорал, исчезая сзади, Кайман.

– К черту, – тихо сказал я сам себе, чувствуя некоторое волнение.

У королевский резиденции машину встретил почетный караул, взявший наизготовку карабины. «Не хило», – подумал я, поднимаясь вместе с сопровождающим по белокаменным ступеням во дворец. Однако не подал виду.

Пройдя длинную вереницу помещений, причудливо украшенных в национальном стиле, мы свернули вправо и, проследовав по ковровой дорожке, оказались в просторной, отделанной ценными породами дерева и золоченной бронзой приемной. У ее противоположной, инкрустированной яшмой двустворчатой двери застыли двое часовых, а чуть в стороне со смиренным видом стоял средних лет человек в необычном головном уборе и парчовой одежде. Не иначе, придворный. При нашем появлении он сделал несколько шагов навстречу, молча поклонился мне (я ответил), после чего пригласил присесть на один из красного сафьяна диванов, стоявших у стены. Затем он кивнул офицеру, тот козырнул и, щелкнув каблуками, удалился, а сам человек исчез в неприметном, за бархатной портьерой проеме. Через несколько минут придворный вернулся (я встал), он бережно взял меня за локоть, и мы двинулись к двери, створки которой на подходе бесшумно растворились.

Тронный зал впечатлял своими размерами, отделкой и пестротой красок. Однако рассмотреть все не удалось, мы с сопровождающим шествовали к стоящему в центре на возвышении трону. На нем в короне, выполненной в форме боевого шлема, увенчанной головой ворона, и в золотых с красным одеяниях, восседал царствующий монарх, а чуть сбоку стоял представительный индус в роговых очках, белой пилотке и таком же саронге. Позади индуса перешептывались еще трое.

– Я рад приветствовать ламу Уваату в своем тронном зале, – певуче произнес король, когда мы остановились в нескольких шагах от него и придворный отошел в сторону. – Не затруднило ли вас мое приглашение? – продолжил он в восточном стиле. Мягко и непринужденно.

– Я счастлив вновь лицезреть Ваше Величество, – изогнул я спину, подумав про себя: «Давай-давай, не переломишься».

– Вы оказали неоценимую услугу нашим братьям, – плавно повел рукой в сторону индуса король. И милостиво кивнул: – Прошу вас, господин посол. Излагайте.

Индус вышел чуть вперед и, блеснув очками, толкнул речь на хинди, который я неплохо понимал. Из нее следовало, что благодаря мне кровопролитие в Нью-Дели предотвращено, за что премьер-министр Индира Ганди выражает ламе Уваате глубокую признательность.

После этого он принял из рук стоящего позади небольшую коробочку, открыл ее и, приблизившись вплотную, пришпилил мне на грудь что-то вроде позолоченной звезды.

– Это «Орден Лотоса», высшая награда иностранцам за выдающиеся заслуги перед Индией, – сказал в завершении, удостоив меня рукопожатием.

По старой привычке я едва не заорал: «Служу Советскому Союзу!», но внутренний чекист прошипел: «Ты что, рехнулся?», и лама Уваата одумался.

Я обвел глазами зал и торжественно произнес:

– Бутан-Индия бхай – бхай! – а затем поднял руку, сжал пальцы в кулак и выдал «Но пасаран!» на испанском.

Король, а за ним все присутствующие захлопали в ладони совсем по-европейски. Далее тенью возник тот же придворный, что меня привел, шепнул мне на ухо, мол, аудиенция закончена, и, поклонившись, мы попятились назад. Так было принято.

Когда двери за нами закрылись, царедворец сообщил, что меня ждет Верховный лама страны, резиденция которого тоже размещалась здесь, но в другом крыле здания. Перейдя туда, мы оказались в величественном молельном зале, откуда я был препровожден к высшему иерарху, являвшемуся после короля вторым лицом в государстве.

Тот принял меня в своем рабочем кабинете и оказался довольно преклонных лет человеком, в золотом монашеском одеянии, с высокой тиарой на голове и колючими глазами. После витиеватого приветствия Верховный лама предложил гостю сесть, что я исполнил, приняв традиционную у монахов позу, поздравил меня с наградой и стал вести хитрую беседу. Типа разведывательного опроса. Из каких Уваата мест, как пришел к буддизму, а также какой школы, насколько часто и каким образом его посещают озарения.

Задерживаться надолго мы с Кайманом в Бутане не собирались, окучивать религиозную ниву тоже, и я решил сразу расставить все точки над «i». Окончательно и бесповоротно.

– Родом Уваата из далекой северной страны, – ответил иерарху, глядя в пространство. – Там очень холодно, а по улицам бродят медведи.

– О-о? – удивленно протянул Верховный лама, покачав тиарой. – Понимаю.

«Ни хрена ты не понимаешь», – подумал я, вслед за чем стал излагать дальше:

– Получив достойное образование, Уваата долго служил местным правителям, а затем в преклонных годах умер (в глазах служителя Будды отразилось недоверие).

– Да-да, именно так, – гипнотически перевел я на него взгляд, как учили на занятиях по психологии в Высшей школе.

Прием сработал, лама поежился и втянул в плечи голову.

– А что потом? – вопросил с некоторым страхом.

– Потом я вознесся на небеса, где встретился с Творцом, – опустился до шепота мой голос.

Иерарх дернулся и побледнел:

– С Буддой?

– Творцом, – последовал бесстрастный ответ. – Вы будете слушать или задавать глупые вопросы?

– С-слушать, – часто закивал иерарх, промокнув рукавом лоб. – Я весь внимание.

– Далее состоялась беседа, и Он вернул меня назад. Теперь я странствующий монах Уваата, а еще оракул.

Несколько минут мы молчали, Верховный лама осмысливал то, что узнал, а я невозмутимо перебирал четки.

– Так вы знаете будущее? – наконец вопросил он, глядя на меня с подозрением.

– Его знает только Творец. Он же Будда, Иисус и Магомед, – ткнул я в потолок пальцем. – Уваате известна только малая часть, – пожал плечами. – А теперь, ваше Святейшество, я бы хотел вернуться назад. У меня время молитвы.

– Да-да, – поспешно ответил все еще не пришедший в себя иерарх, после чего взял стоящий рядом серебряный колокольчик и забрякал язычком. В проеме открывшейся двери возник мой провожатый.

Спустя час мы с Кайманом обмывали в своей келье полученный орден и весело хохотали.

– Лед тронулся, господа присяжные заседатели! – провозгласил я очередной тост.

– Будьмо! – вздел глиняную чашку с ара приятель.

На следующее утро нас навестил настоятель Дже Цонкап. Он поздравил меня с высокой наградой и сообщил, что для дальнейшего проживания столь уважаемых лиц выделен отдельный гостевой дом в сосновом бору за монастырем, где вечером нас инкогнито навестит король.

Новое жилище радовало глаз. Просторное, в два этажа, рубленое из гималайского кедра и с бытовыми удобствами. Юный Чонг перенес туда наши пожитки, а еще двое послушников привели жилище в божеский вид и затопили камин, поскольку ночи становились холодными.

После заката солнца, когда на землю стали опускаться сумерки, я сидел у потрескивающего огня, время от времени шевеля потрескивающие в нем поленья, а Кайман, опершись о подоконник, взирал на ведущую к монастырю дорогу.

– Едет, – наконец сказал он, и мы спустились вниз встретить сановного гостя, как того требовали приличия. Я примерно знал, о чем будет разговор, и надеялся на его конструктивность.

Вскоре послышался шум двигателя, на небольшую площадку перед домом въехал микроавтобус с тонированными окнами и остановился. Затем его боковая дверь сдвинулась, на землю ступил здоровенный малый и подал кому-то в салоне руку. Опершись на нее, оттуда вышел человек в длинной накидке, это был король, а за ним два охранника.

Склонившись в поклоне, я пригласил высокого гостя в дом, Кайман же направился к двери, широко ее распахнул и изобразил на лице почтение. Войдя внутрь, монарх обозрел жилище, снял накидку, передал ее приятелю, а затем покосился на него и заявил, что хотел бы переговорить со мною тет-а-тет. По государственному вопросу.

– Прошу Ваше Величество меня извинить, – почтительно ответил я, – но этот человек великий вождь (Кайман многозначительно надул щеки), мой близкий друг и ассистент. А поэтому у меня от него нет секретов.

– Вот как? – чуть удивился гость. – И где же ваши владения? – обратился к коллеге.

– За океаном, – ответил вождь. – На Великой реке Ориноко.

– Слышал о такой, – чуть подумав, сказал король. – Ну что же, пусть будет так. Не возражаю.

После этого мы втроем удобно расположились у камина, в котором плясал огонь, самодержец несколько минут глядел на него, словно что-то там наблюдая, а затем обратился ко мне:

– Послушайте, Уваата. Когда я впервые услышал о вас от своего учителя, у меня возникли некоторые сомнения. Мне приходилось видеть буддийских оракулов в Индии, где я учился, а когда продолжил образование в Кембридже, слышать о Вольфе Мессинге. Но это был совсем иной уровень. Вы же, в чем я убедился, необычный человек, осененный свыше, а потому хочу сделать вам предложение. Мой Верховный лама – древний старик, ему пора на покой, и я предлагаю вам эту должность. Она вторая в государстве после моей, и вместе мы могли бы многое сделать для процветания Бутана. Ваш друг, – перевел король глаза на внимавшего его словам Каймана, – тоже будет при делах. Мой и его народы могут взаимовыгодно сотрудничать.

Закончив свою речь, монарх замолчал и снова уставился на огонь. На поленьях, шипя, пузырилась смола, где-то далеко в горах сошла лавина. Когда похожий на вздох гул затих, я нарушил молчание.

– Мы с другом, – переглянулся с Кайманом, – весьма благодарны вашему Величеству за столь лестное предложение. Но когда Уваата встречался с Ним на небесах, – возвел я глаза к потолочным балкам, – то обещал стать странствующим монахом. Разве можно нарушить данное Самому слово?

– Нельзя, – оторвался от созерцания огня король и помрачнел. – Я этого не знал. Но все же?

– У меня имеется другое предложение, – скрипнул я тростниковым креслом.

– Слушаю.

– Ввиду глубокого уважения к «Стране громового дракона», каких больше нет в мире, и ее королю, – я приложил к груди руки, – Уваата готов сообщить вам несколько пророчеств на пользу страны и ее народу.

– Да, – поддержал меня Кайман. – Мы это можем.

Судя по прояснившемуся лицу, предложение монарху понравилось, и он тут же согласился.

– Когда это возможно и в какой форме? – осторожно поинтересовался гость. – Предсказания дело не простое.

Я углубился в размышления и выдал сигнал составляющим, которые внутри внимали всему происходящему.

– Говори сейчас, – безапелляционно изрек шахтер. – Покажи квалификацию.

– Точно, – поддержал его моряк. – Чего тянуть кота за яйца?

– Не слушай этих дураков, – возмутились правоохранители. – Серьезные вещи так не делаются. Кстати, вы имеете что-нибудь предложить? – обратились они к первым двум. – Нет? Ну, тогда и не гавкайте.

Когда составляющие угомонились, Уваата подумал еще чуток, после чего выдал решение.

– Это будет зависеть от результатов медитации, Ваше Величество. Думаю, в течение недели. Далее я изложу все на бумаге, а затем вручу ее вам лично.

– Может вам понадобится помощь наших лам? Или священное место? – предложил король. – В стране таких несколько. Но самое почитаемое – монастырь Святого Сумасшедшего.

– В котором проповедовал лама Друкла Кюнле? – поинтересовался я.

А Кайман добавил:

– Великий человек. Уважаю.

– Именно так, – последовал ответ. – И что вы о нем знаете?

– Только то, что Святой победил злого духа своим фаллосом, – ответил я. – И завещал его народу в качестве оберега.

– Немного, – чуть улыбнулся король. – Я расскажу вам больше. Друкла Кюнле родился в Тибете в тысяча четыреста пятьдесят пятом году, помнил все свои перевоплощения и достаточно точно предрекал многие события. После того как враги убили его отца, он решил стать монахом и двадцать лет странствовал там нищий и полуголодный, борясь с лицемерием, алчностью, эгоизмом, а также другими пороками. При этом не чуждался вина, любви женщин и дружеского застолья.

«Ну, прямо Ходжа Насреддин», – подумал я, однако не подал виду.

– Приобретя духовную чистоту, а также понимание Мира, – продолжил рассказчик, – Кюнле встретил и победил злого духа, совершив известный вам первый подвиг.

– А разве был и второй? – удивились мы с Кайманом.

– Еще какой, – многозначительно изрек король. – Он победил дьяволицу. Та была красавицей, убивала людей, питаясь человечьим мясом, и как-то попалась Святому на пути, где все выяснилось. Он не стал церемониться с исчадием зла, вступил с ней в схватку и вновь применил фаллос как оружие, вонзив его в женское начало. Когда же все закончилось, то наложенное на девушку проклятие исчезло и она стала добропорядочной женщиной, познавшей радости материнства. Затем Кюнле в честь своих подвигов воздвиг храм, который в Бутане считается святым местом, и его регулярно навещают бездетные семьи или искушаемые дьяволом женщины. Где просят помощи у духа Великого ламы, который там незримо присутствует.

– И как, помогает? – поинтересовался Кайман.

– Министр здравоохранения докладывает, что «да», – с гордость заявил монарх. – Число моих подданных множится и прирастает.

После столь убедительного рассказа, обменявшись несколькими фразами на пираха, мы решили воспользоваться предложением, поскольку медитация в столь святом месте была отличной рекламой для новоявленного оракула.

Король тоже остался довольным, ибо пекся о религии, составляющей часть его власти, и напоследок заявил, что все будет организовано на высшем уровне. А для этого на следующий день нас навестит Верховный лама, с которым следует оговорить все детали. Затем мы тепло распрощались, и самодержец убыл в столицу. Управлять страной и ждать пророчеств.

– Да, действительно великий человек был этот Друкла Кюнле, – сказал Кайман, когда проводив гостя, мы вернулись в дом. – Не только прорицал и совершал подвиги, но еще бухал и от души трахался. У нас с последним напряженка.

В этом плане у нас действительно был облом. По причине отрыва от европейских ценностей, борделей со жрицами любви в стране не наблюдалось, а нарушение нравственности по бутанским законам каралось весьма строго.

Спустя короткое время, осенним днем, как и другие, теплым и погожим, по обширной долине ха, окаймленной рекой Мо-Чху и синеющими вдали горами, среди полей и разбросанных в них селениях, по дороге двигалась процессия. Впереди, за знаменосцами с флагами, время от времени трубя в длинные, увитые разноцветными лентами дангчены, шел десяток бритоголовых монахов в парадных одеяниях, за ними следовал открытый «лендровер», в котором сидели Верховный лама и мы с Кайманом; замыкали шествие несколько груженых лошадей с погонщиками, жующими бетель, и двое полицейских. На праздничную процессию взирали из полей занимавшиеся уборкой риса крестьяне, в горле першила пыль, но настроение было приподнятым. Кругом открывались чудесные виды, сменявшие один другой, на холме в центре долины золотился шпилем на крышах храм. Цель нашего путешествия.

– «Чими Лхакханг», – величаво указал на него сивевший рядом иерарх, и мы с Кайманом изобразили почтение на лицах.

Еще через пятнадцать минут процессия остановилась у подошвы холма (дальше дорога заканчивалась), мы вышли из автомобиля, после чего процессия с лошадьми в арьергарде двинулась вверх по извилистой тропинке. На плоской вершине с купами деревьев в разных местах высился белокаменный храм с затейливым орнаментами на фасаде и тремя выступающими одна под одной, плавной формы крышами, украшенными по углам головами драконов.

У центрального входа нас встретил рев труб местных монахов, развивающиеся на стенах и лужайке флаги и низко кланявшийся настоятель. Один в один похожий на известного советского актера. Только бритый наголо и с раскосыми глазами.

– Ну, вылитый Леонов, твою мать, – восхищенно протянул Кайман. – Это ж надо!

– Тихо, вождь, – прошипел я. – На нас смотрят.

Между тем трубы замолчали, настоятель отдал иерарху рапорт, и почетные гости были приглашены в храм. Куда с достоинством и проследовали. Он был небольшим, внутри располагался мощеный гранитными плитами чистый двор, окруженный внутренними постройками с резными деревянными галереями и балконами. После того как мы смыли с себя дорожную пыль и привели себя в порядок, лучащийся счастьем настоятель сопроводил всех в трапезную. Она была перекрыта потолочной балкой в виде фаллоса и украшена разноцветными фресками на стенах, изображающими подвиги Друкла Кюнле в этом бренном мире.

Верховный лама, подогнув ноги, уселся на почетном месте, в центре длинного лакированного стола, уставленного блюдами с бутанскими яствами, мы с Кайманом справа от него, а настоятель с еще одним монахом, судя по виду – кастеляном, поскольку у того висела связка ключей на поясе, устроились напротив.

На столе исходили душистым паром похожие на пельмени мясные клецки «момос», золотилась корочкой жареная свинина со специями и редькой, пряно пахло непременное блюдо «ма-датое», представляющее собой тушеные в масле стручки жгучего перца, белели сыр из молока яка, а также целая корзина горячих лепешек. А еще красовалась здоровенная стеклянная бутыль с чистой, как слеза, ара, а к ней пара запотевших кувшинов, издававших терпкий запах пшеничного пива, что вызвало у нас с Кайманом некоторое удивление. Заметив это, иерарх важно изрек, что в других монастырях потребление горячительных напитков запрещено. Этот же на особом положении.

– Так завещал Святой Друкла Кюнле, – хихикнул настоятель, которого звали лама Норбу, масляно блестя глазами.

Далее Верховный, благословляя трапезу, изрек несколько мантр, после чего Норбу лично налил и поднес каждому по фарфоровой чашке ара. Иерарх принял свою, что-то пробормотал и, не отрываясь, выпил. – Не хило, – подумал я, повторяя. Ара оказалась крепким, как спирт, в разных концах стола крякнули, и все принялись закусывать.

В перерыве между первой и второй чуть порозовевший верховный буддист приказал ламе Норбу исполнять все мои желания, на что тот, боднув головой и сложив руки перед собой, подобострастно ответил: «Слушаюсь, Мудрейший».

Утолив первый голод и приняв еще немного внутрь, мы повели религиозные беседы. Точнее, иерарх излагал теологические истины заплетающимся языком, а остальные внимали, изображая на лицах восторг и почтение. При этом речь старца становилась все тише и бессвязней, а потом он уронил голову на грудь и захрапел. Не иначе, сказалась длинная дорога.

Лама Норбу тут же что-то шепнул кастеляну – последний быстро исчез, а затем вернулся с двумя монахами, которые бережно повлекли второе лицо Бутана в опочивальню. Мы же продолжили философствовать в более непринужденной обстановке. По мере того как ара с пенным напитком убывали, в беседе все более вырисовывалась предметность и, как это всегда бывает в мужском застолье, заговорили о дочерях Евы.

Инициатором стал Кайман, поинтересовавшийся у настоятеля, не продолжают ли адепты столь почитаемого Святого его традиции во второй части. При этом он указал пальцем на фреску, где была отображена схватка Друкла Кюнле с дьяволицей. На ней великий подвижник побеждал зло одним из способов Камасутры, в связи с чем у меня возникла мысль, а не является ли он основоположником этого научного трактата?

На вопрос вождя кастелян, расплывшись в улыбке, хотел было что-то сказать, но лама Норбу цыкнул на того, заявив, что монастырский устав это строго запрещает.

– Хотя мы и даем советы женщинам, посещающим обитель, когда тех искушают злые духи или они не могут зачать, – смиренно опустил глаза долу.

Затем я изложил свое озарение по поводу Камасутры, и у обоих лам отвисли челюсти.

– Так ведь это мысль! – придя в себя, воззрился на настенный шедевр настоятель. – По данному поводу давно идут научные споры. До сегодняшнего дня предполагалось, что автором трактата был индийский философ Ватьсьяяне, но теперь мы это опровергнем. У нас есть доказательство!

– А сколько добавится прихожан, – наклонившись к начальнику, закатил глаза кастелян, после чего они рассыпались в благодарностях и полезли целоваться.

Во втором часу ночи кастелян, икнув, упал лицом в блюдо с обглоданными костями, а лама изрек «Благословляю» и погрузился в нирвану.

– Да, не слабые ребята, – поболтал Кайман остатками ара в бутыли, после чего мы выпили стремянную.

Далее, поскольку на закурганную[29]29
  Стремянная, закурганная – завершающие тосты у казаков. То же что «на посошок».


[Закрыть] не хватило, нетвердо ступая, вышли из трапезной и, поддерживая друг друга, направились в покои. Которые, слава Будде, нам заранее показали.