Текст книги "Рукопись из Тибета"

Глава 2
Неожиданная встреча. Я становлюсь ламой

Первый человек, которого я встретил на причале, был Кайман. В белом европейском костюме и шляпе. Он величаво стоял, расставив ноги в начищенных туфлях, и дымил сигаретой.

– Явление Христа народу? – выпучил я глаза. – Ты откуда здесь взялся?

– Пути Господни неисповедимы, – рассмеялся вождь, после чего заключил меня в дружеские объятия.

А далее сообщил, что спустя пару недель после моего отъезда в деревню наведались иммиграционные власти, начавшие интересоваться им и мною. Мол, незаконно въехали в страну, а значит, подлежат выдворению.

– Это, не иначе, с подачи американцев, – нахмурился я. – Ну и что дальше?

– Я им сказал, мол, ты уже свалил, а куда – не знаю, после чего мне приказали убираться из Венесуэлы, заявив, что в противном случае посадят. Ждать, пока они это сделают, я не стал, и когда власти убыли, дав мне на сборы двадцать четыре часа, провел ряд организационных мероприятий. Для начала назначил Ораху вождем, а Кокои шаманом, сообщив им, что убываю в командировку, вслед за чем, прихватив наличность, отправился к сеньору Мигелю, у которого выяснил, что ты отплыл в Калькутту. Ну а дальше дело техники. Сначала перелет на Дакар, а оттуда сюда. Здесь устроился на работу и вот пришел тебя встретить. Надеюсь, возражений не имеется?

– Обижаешь, – потрепал я друга по плечу. – Ты для меня столько сделал. А я добра не забываю.

– Ну что, тогда поехали ко мне? – сдвинул он на затылок шляпу. – Отметим, так сказать, встречу.

– Нет вопросов, – сказал я. – Двинули.

Оставив позади порт со скользящими в вышине стрелами кранов, жужжащими у судов погрузчиками и снующими там докерами, мы вышли на обширную стоянку, где Кайман подвел меня к небольшому «фольксвагену».

– Мой служебный автомобиль, – сказал, когда уселись в кабину, после чего завел мотор, и мы выехали в город.

Калькутта шумела разноголосицей уличной толпы, гудела клаксонами машин и непередаваемо пахла. Проехав в потоке автомобилей и рикш, мы свернули на одну из улиц и остановились у построенного в европейском стиле рядом с древним буддийским храмом трехэтажного дома. Судя по виду, он знал лучшие времена, но выглядел еще довольно прилично.

– Это гостиница, у меня здесь номер на двоих, – сказал Кайман, и мы выбрались из машины.

В затененном прохладном фойе с допотопной мебелью, скрипящим под ногами паркетом и кожаным продавленным диваном за стойкой администратора нас встретил смуглый пожилой индус в тюрбане и белой накидке, который, поприветствовав гостей, вручил Кайману медный ключ с брелоком. На третий этаж мы поднялись по вытертой ковровой дорожке, поскольку лифт в гостинице отсутствовал, прошли по длинному, с высокими дверьми коридору и остановились у одной. С номером «54».

– Силь ву пле, – сказал вождь, отпирая ее ключом. – Это мои пенаты.

«Пенаты» состояли из прихожей, довольно просторной комнаты, ванной с туалетом, а также выходящей на теневую сторону лоджией, увитой каким-то цветущим растением. Издававшим сладкий запах. Мебель, телевизор и холодильник были шестидесятых годов, но жилище выглядело чистым и уютным.

– Так, ты пока располагайся и, если есть желание, прими душ, а я спущусь вниз, закажу ужин в номер, – сказал Кайман.

Сунув вещмешок в шкаф, я прошел в ванную, где, раздевшись, с удовольствием ополоснулся под прохладным душем, а когда вернулся назад, Кайман, облаченный в шорты и футболку, доставал из холодильника запотевший сифон, оплетенный сеткой.

– Как насчет содовой со льдом? – поставив его на журнальный столик, направился к буфету.

– Не откажусь, – опустился я в кресло.

Чуть позже, сидя друг против друга и вытянув ноги, мы попивали колкую, с потрескивающими кубиками льда газировку. Я рассказал приятелю о плавании, а Кайман о своей работе.

Так случилось, что во время перелета из Дакара в Калькутту его соседом в кресле оказался менеджер одной местной компании, занимавшейся поставками чая в Европу. Они познакомились, и менеджер предложил вождю в компании место переводчика.

– Работа не пыльная, да и платят прилично, – сказал Кайман. – Так что не бедствую.

Потом в дверь постучали, на пороге возник официант с подносом, в белом дхоти.

– Мехербани сахиб[25]25
  Мехербани сахиб – пожалуйста господин (фарси).


[Закрыть], – изобразил он легкий поклон, вслед за чем накрыл стол и удалился.

К горячей курице с рисом, рыбе, сыру и зелени хозяин добавил бутылку замороженной «Столичной» из холодильника.

– Откуда? – удивился я.

– Презент, – сковырнул колпачок с бутылку Кайман. – Помимо Европы компания работает с Советским Союзом.

Затем мы выпили за встречу и отдали дань ужину. Вкусному, но с изрядным количеством перца и других, неизвестных мне специй. Между тем на город опускался вечер, жизнь в нем понемногу замирала, зной спадал, и мы вышли в лоджию, подышать свежим воздухом. Там стояли два бамбуковых стула, мы уселись в них и закурили.

– Послушай, Этьен, – сказал после недолгого молчания Кайман, – как ты смотришь на то, если я отправлюсь с тобой в Китай? Индия не по мне. К тому же здесь нездоровый климат.

– Буду только рад, – без колебаний ответил я. Кайман был настоящий друг, и ему можно было верить.

– Только в Китае мы отправимся в особый район, он зовется Тибет, – добавил я, взглянув на вождя. – И там я продолжу дело Увааты, став ламой.

– Да, в Тибете нас сам черт не найдет, – рассмеялся Кайман. – Хорошо придумал. Кстати, хочу задать тебе вопрос, – он глубоко затянулся сигаретой.

– Давай – кивнул я.

– Ты русский?

– Почему так решил?

– Когда ты болел малярией, то бредил на русском языке и кое-что о себе рассказывал.

– Например?

– Что выпускник Высшей школы КГБ, а потом служил в контрразведке. И еще. Разное.

Запираться дальше не было смысла, мне не хотелось обманывать Каймана, и я рассказал ему все. О своей прошлой жизни, смерти и чудесном воскрешении. Когда закончил, на небе взошла огромная луна, более яркая, чем в Северном полушарии, в воздухе почувствовались запахи речных испарений, а со стороны храма замелькали тени летучих мышей. Создавая иллюзию потусторонности.

– Да, – нарушил долгое молчание Кайман, выслушав мою историю. – Если бы это рассказал кто другой, ни за что бы не поверил.

– Почему? – не согласился я. – В мире были и есть подобные люди. Например, тот же Нострадамус, Мессинг и Ванга. Биографии их весьма туманны, вполне возможно, что они проживали вторую жизнь. Почему и стали прорицателями.

– Так ты знаешь все события, которые нас ждут? – вытряс из пачки пару сигарет Кайман, и мы снова закурили.

– Нет, – выдул я изо рта дым. – Только самые значительные. Ну и те, которые отложились в памяти. Так что никакого дара предвидения у меня нет. Все укладывается в законы физики.

– Кроме встречи с Творцом и воскрешения, – сказал Кайман. – Это какая-то чертовщина.

– Не скажи, – снова возразил я. – Об этом говорят практически все религии.

– И какова твоя цель? Изменить мир? Или что-либо другое?

– Мир изменить нельзя, – философски изрек я. – Все, кто пытались это сделать, плохо кончили.

– В смысле?

– Иисус Христос пришел к людям учить их добру и справедливости. Не вышло. Люди его распяли. Затем это же попытался сделать в своем понимании Адольф Гитлер, возомнив себя мессией. В результате, убив миллионы, потерпел крах и покончил жизнь самоубийством. Сейчас наши вожди ударными темпами строят коммунизм. Тоже явная утопия. Так что никаких иллюзий на этот счет я не питаю.

– Тогда остается «или» – вспыхнул напротив светлячок сигареты. – Что ты вкладываешь в это понятие?

– Ничего. Я буду предрекать будущее в меркантильных интересах, а еще водить за нос сильных мира сего. Разных там президентов, королей, генсеков и миллиардеров.

– А что? Лично мне это по душе, – заявил Кайман, после чего светлячок, прочертив дугу, исчез. Словно его и не было. Ну а потом мы отправились спать. Утро вечера мудренее.

Весь следующий день (это было воскресенье) приятель знакомил меня с городом. Город был из тех, которые потрясают и очаровывают одновременно. Интеллектуальная и культурная столица Индии являла миру известных поэтов, писателей и лауреатов Нобелевской премии. Десятки мест в ней представляли бенгальский танец, поэзию, искусство и кино. При этом третий по величине город страны уже давно ассоциировался с образами человеческих страданий для жителей Запада. Крайняя нищета тесно соседствовала с монументами британской колониальной архитектуры, подавляющее большинство которых находилось в плачевном состоянии. После потери статуса политехнического центра Индии в начале века, болезненного раздела страны в 1947—м и потока беженцев в результате индо – пакистанской войны Калькутта стала синонимом упадка и бедности.

К вечеру мы изрядно уставшие (а я еще и переполненный впечатлениями) остановили машину у небольшого местного ресторанчика неподалеку от общественного городского парка, именуемого Майдан и являвшегося предметов особой гордости калькуттцев. На его обширной, зеленой территории располагалось множество игровых площадок, стадионы, мемориал королевы Виктории и даже монарший гольф-клуб. Еще в парке щипали зеленую травку коровы с лошадьми, а местные аборигены устраивали пикники и стирали в прудах свою одежду. Ресторанчик стоял под сенью арековых пальм и имел открытую, затененную цветущим жасмином часть с несколькими пустовавшими столиками.

– Так, сейчас подкрепимся блюдами индийской кухни, – когда мы уселись за столик, Кайман подозвал официанта. Изъясняясь с тем на смеси английского с бенгальским, приятель сделал заказ. В него вошел суп, именовавшийся «дал бхат», состоявший из бобов, томата, риса и имбиря, креветки, запеченные в горчичном масле, а также горячие лепешки «пури», которые мы употребили с большим аппетитом. На десерт – что-то вроде пирожных, называвшихся «сандеш», приготовленных из мягкого творога с кардамоном, украшенных кокосовой стружкой, а также традиционный черный чай, сваренный с молоком и пряностями, именуемый «масала», которого я употребил две чашки.

– Ну как тебе? – утирая губы салфеткой, поинтересовался Кайман, отвалившись на спинку стула.

– Убедительно, – ответил я. – Кухня у них явно лучше европейской.

– Восток дело тонкое, – голосом товарища Сухова изрек Кайман, и мы громко рассмеялись.

Далее расплатились, прикупив здоровенный ананас и бутылку рома «Олд Монг», после чего сели в машину и отправились в гостиницу. Там, поочередно приняв душ, напластали ананас тонкими ломтями, откупорили ром и стали верстать план будущего мессианства.

По нему нам надлежало изучить вопрос обращения меня в ламу. Кайман, в силу своего атеистического мировоззрения, а также любви к мирским утехам, таковым быть особо не желал и согласился взять на себя роль посредника с внешним миром. Как было на Ориноко.

По существующим канонам буддизма, стать его проводником можно было двумя путями. Посвятить себя служению с малых лет, что в силу моего возраста исключалось, или же принять «постриг» в монастыре, где стать затворником или уйти в мир. Так что оставался второй путь. Вопрос был в том, где это проще сделать. А поскольку вариантов было три: Индия, Бутан или Тибет, мы остановились на первом и вот по каким соображениям. Как следует по Марксу, «религия – опиум для народа», а опиум – товар. И следовательно, религия тоже является таковым в обществе потребления. Индия была колыбелью буддизма, его здесь было в избытке, чем мы и решили воспользоваться. Короче, следовало найти храм, которых здесь было немеряно, отыскать покладистого настоятеля и реализовать один из принципов политэкономии: «товар-деньги-товар». Все по науке.

Избрав этот путь, мы одухотворились, чему способствовал ром с ананасом, и на следующее утро занялись реализацией. Для начала Кайман съездил в компанию, где взял расчет, сообщив, что ему нужно срочно убыть в Европу на похороны горячо любимой тети, затем вернулся назад, и мы, плотно позавтракав, отправились в город. В ближайшем киоске приобрели красочный буклет со всеми буддийскими храмами Калькутты, далее продали в ювелирной лавке мой последний алмаз, наняли рикшу и принялись окучивать религиозное поле.

Настоятели трех первых, расположенных в центре храмов, выслушав заманчивое предложение, нас корректно, по-восточному, послали, и тогда, пересев с людской тяги на такси, мы двинули на окраину. Храмы там были попроще, монахи более худые, а настоятели сговорчивее. С одним из них, похожим на Хотея[26]26
  Хотей – веселый Будда.


[Закрыть] индусом с продувной рожей, после недолгой беседы мы пришли к общему знаменателю, и за половину имеющихся у нас средств он согласился провести обряд посвящения.

Время таинства было назначено на следующий день, перед заходом солнца, а для придания сему действу торжественности, как полагалось в таких случаях, настоятель рекомендовал привести друзей и знакомых. Поскольку же кроме Каймана таковых в наличии не имелось, он обещал посодействовать и в этом. За дополнительную сумму. В результате мы добавили «Хотею» еще несколько купюр, а он заявил, что организует массовку из числа своих монахов и послушников. Далее оговорили вопрос моего нового имени, и в силу преемственности я захотел назваться Уваатой. На это настоятель не возражал и поинтересовался, останусь ли я в храме или пожелаю стать странствующим монахом.

– Великий Учитель много странствовал – заявил я. – Хочу повторить его путь. Дабы познать истину.

На том и порешили.

Когда Земля завершала свой очередной оборот, а небесное светило клонилось к западу, мы с Кайманом прибыли в храм, торжественно убранный по такому случаю. Истертые плиты внутреннего двора были взбрызнуты водой, окружающие его стены украшены гирляндами благоухающих цветов и разноцветными лентами. Здесь нас встретили несколько молодых послушников в праздничных одеждах и сопроводили в главный зал храма. Там на ковровом помосте, под величавой статуей Будды еще более величаво сидел индус-настоятель, по бокам в смиренных позах стояли два десятка монахов, а в бронзовых подставках душно курились благовония.

Два послушника, склонив головы, подвели меня к помосту, усадили напротив, и настоятель обратился ко всем присутствующим с проникновенной речью. Она была по-восточному витиеватой, сводилась к прославлению Великого учения и приобщения к нему в моем лице очередного последователя. Далее последовало хоровое пение мантр под звуки нескольких барабанов с флейтами и само действо.

Новообращаемому, то бишь мне, наголо обрили голову опасной бритвой, после чего, раздев наголо, переоблачили в белую накидку. Затем последовал целый ряд традиционных в таких случаях вопросов. Например, есть ли у меня долги, позволяют ли мне отец с матерью стать монахом, готов ли я к аскетической жизни, а также многие другие. На все, смиренно сложив руки на груди и потупив глаза, я отвечал пространно и благочестиво. Удовлетворившись ответами и величаво кивнув жирной головой, настоятель принял из рук служки Священную книгу и, неспешно полистав ее страницы, нарек очередного сподвижника именем Уваата. Как и было заказано.

Далее меня снова переодели, теперь уже в оранжевую одежду, состоявшую из легкого саронга и накидки, после чего, раскачиваясь как маятник и закатив под лоб глаза, «хотей» выдал мне первые предписания из двухсот двадцати семи, имевшихся в буддийском каноне, которые в ближайшей перспективе надлежало выполнить.

– Непременно, – благоговейно сложил я руки, кланяясь. – Все будет исполнено в лучшем виде.

После этого церемониальная часть была закончена, «массовики» были приглашены в обеденный зал подкрепиться чем Бог послал, настоятель же вместе с еще двумя ламами, а также мы с Кайманом прошли в другой зал, предназначенный для начальства. Там тоже был накрыт низкий стол с разбросанными вокруг шелковыми подушками, на котором стояли разнообразные кушанья индийской кухни, а к ним прилагались местные горячительные напитки.

По знаку настоятеля, поджав ноги и сунув подушки под бока, все уселись вокруг, далее один из лам пропел несколько приличествующих моменту мантр, и все приступили к трапезе. Она сопровождалась красочными тостами в честь Великого Будды, его достойных учеников, а также вновь обращенного.

В гостиницу, распевая песни, мы с Кайманом вернулись под утро на рикше и сразу завалились спать. Впереди нас ждало большее будущее.

Глава 3
В королевстве Громового Дракона

Поскольку расстояние от Калькутты до Тхимпху составляло около пятисот километров, мы решили отправиться туда на рейсовом туристическом автобусе, что было предпочтительнее, чем поезд. Во-первых, его маршрут пролегал по более живописным местам, а мы с Кайманом любили природу, во-вторых, состав делал несколько остановок, во время которых пассажиры могли выйти подышать свежим воздухом и размять ноги.

Купив в одном из туристических агентств билет, ранним утром мы собрали свои немудреные пожитки, сдали номер и, сказав Калькутте «прощай», погрузились в автобус.

В своем оранжевом саронге и накидке я выглядел как настоящий странствующий монах. Кстати, они оказались весьма удобными, поскольку продувались сверху и снизу, что в жарком климате немаловажно. А чтобы быть еще солиднее я перебирал в руках янтарные четки, купленные по случаю в антикварной лавке. Кайман же был одет как европейский турист: в широкополой шляпе, рубашке с шортами цвета хаки, ботинках на толстой подошве и с американским «Поляроидом» на груди. Короче, вылитый колонизатор. Автобус был вполне приличный шведский «вольво», с кондейшеном и свежими чехлами на сидениях, что обещало приятное путешествие.

Вскоре озаренный первыми лучами солнца город с тусклой лентой реки Хугли, притока Ганга, остался позади, автобус вырвался на зеленый простор и загудел среди рисовых полей с селениями, перемежающихся густыми лесами. С каждым десятком километров ландшафт менялся – присутствия гомо сапиенс становилось меньше, а природа поражала разнообразием и буйством красок. За окнами проплывали пальмовые рощи, казуариновые леса и вечно зеленые папоротники. В их кронах пели птицы, изредка мелькали тени обезьян, а на одной из открывшихся полян, у озера паслись несколько слонов. Больших и маленьких.

Спустя пару часов вдали забелели верхушки Гималаев, и мы совершили остановку в небольшом селении, где пассажиры подкрепились в местной харчевне. Затем автобус вновь тронулся, дорога запетляла в предгорье, и начавшаяся было жара сменилась легким ветерком, доносящим запахи хвои с рододендронами.

Время от времени сидевший у окна Кайман, как и другие туристы, щелкал своим фотоаппаратом, я же, пресытившись окружавшей нас природой, неспешно перебирал в пальцах мерцавшие зерна четок и мыслил. Как приличествует монаху. Но совсем не про теорию буддизма, изложенную в священных писаниях «Типитака» и «Махаяна», а об вытекающей из них практике, которой предстояло заняться. Я не собирался больше ничего серьезно изучать, созерцать и предаваться размышлениям, поскольку стоял на позициях диалектического материализма, а посему следовало взять «быка за рога». Сразу и бесповоротно. «Нет, мы пойдем не таким путем, не таким путем надо идти», – снова припомнились бессмертные слова, и я принял их к исполнению.

После пересечения границы, выгрузившись на автовокзале в Тхимпху, мы с Кайманом поселились в недорогой гостинице, смыли с себя пыль дорог, и лама Уваата изложил свой план. Четкий и не терпящий компромиссов.

Для начала предстояло изучить наличествующую, и в том числе религиозную обстановку, далее найти самый задрипанный храм, где предложить настоятелю свои услуги. Если он не дурак (а они на Востоке встречались гораздо реже, чем в Европе), то непременно согласится сотрудничать на взаимовыгодной основе. А если все сложится (в чем я не сомневался), в Тибет можно отправляться не безвестным монахом, но уже Осененным свыше.

– Я думаю, что прокатит, – внимательно выслушав меня, заявил Кайман. – Здесь все гораздо проще, чем в Индии.

Затем мы заказали в номер ужин с горячительными напитками, выпили за успех дела и отошли ко сну. Дорога нас изрядно утомила.

Утром, пока Кайман принимал душ, я, осваиваясь с новым качеством и отрабатывая роль, расстелил на полу специально приобретенный коврик, уселся на него в позу лотоса, продекламировал несколько сутр и погрузился в нирвану.

– Ничего, – выйдя из душа и растираясь полотенцем, изрек приятель. – Почти как настоящий.

– Ху-у, – выдохнул я из легких лишний воздух и закончил медитацию. – А ты как думал?

Далее я тоже совершил утренний моцион, после чего облачился в монашеский наряд, мы позавтракали и отправились в город.

Как я уже упоминал ранее, Бутан был необычной страной, своего рода оазис в азиатском мире. Но те сведения были почерпнуты из справочников, теперь же предстояло убедиться, как на самом деле.

Первое впечатление было положительным, чему способствовала отличная погода. Высокое голубое небо было безоблачным, с легкими, разбросанными по нему перистыми облаками, солнце, в отличие от Индии, не испепеляло землю лучами, но было ласковым и мягким, воздух кругом был напоен ароматами рощ и синеющих на горных склонах лесов.

Отсутствовали и потоки машин с толпами пешеходов. Светофоров не было, уличное движение регулировалось полицейскими, а люди шествовали по тротуарам размеренно и неторопливо. Дома в городе были выстроены в стиле традиционной архитектуры, с яркими, расцвеченными фасадами, окаймленными ухоженными тенистыми деревьями и клумбами с экзотическим цветами.

Встречающиеся нам прохожие, в основном азиаты, говорили на местном языке, именуемом «дзонг-кэ», но довольно часто слышался и китайский. Многие из них улыбались, приветствуя нас кивком головы, похоже, монахов здесь уважали. Кстати, они встречались на каждом шагу. Группами и поодиночке.

– М-да, приятная страна, – цокал языком Кайман, разглядывая красивых девушек. – На удивление.

Далее мы купили в газетном киоске путеводитель, уселись на скамейку под деревом в ближайшем сквере и наметили ознакомительную экскурсию. Она включала в себя деловой центр, монастырь Траши-Чхо-Дзонг, высящийся над городом на холме, а также национальный парк Джигме-Дорджи.

К нашему удивлению, обычных для Европы зданий из стекла и бетона в центре бутанской столицы не было. Все они были стилизованы под местную культуру, хотя имелось все необходимое для современной жизни: офисы, отели и рестораны. Мы направили стопы в сторону главного монастыря страны, отметив интересную особенность. На целом ряде жилых домов и магазинов в форме весьма реалистичных рисунков, а то и скульптур, красовались мужские фаллосы. Когда мы увидели первый, то подумали, что это сделали хулиганы, а потом уразумели, что нет, и я обратился за разъяснением к шедшему навстречу монаху. Тот понимал китайский и, узнав, что я впервые в Бутане, с удовольствием рассказал коллеге древнюю историю.

Оказывается, еще в четырнадцатом веке к весьма почитаемому в стране ламе Друкла Кюнле среди ночи пришел злой дух и принялся досаждать глупыми вопросами. Ламе это не понравилось, он вынул свой «Пламенный Алмаз Мудрости», направил на демона и с такой силой всадил тому в пасть, что вышиб разом все зубы. А поскольку орудие вошло слишком глубоко, демон задохнулся и помер. Затем Кюнле, носивший еще второе имя – «Святой сумасшедший», наказал рисовать всем на своих домах Пламенный Алмаз Мудрости, дабы отпугивать им злых духов.

– Молодцы, бутанцы! – умилился Кайман, когда я перевел ему рассказ. – У нас слово «х..» пишут на заборах, а они пошли еще дальше!

– Молодцы, – согласился я. От традиции повеяло чем-то родным и близким.

После этого мы поблагодарили монаха за разъяснения, вежливо раскланялись и направились бродить по городу и окрестностям. Судя по тому, что мы тут видели и слышали, страна была весьма демократичной, все здесь жили по интересам, авторитаризма не чувствовалось и можно было вплотную приступить к дальнейшему осуществлению плана.

Кстати, пробудив к действию свои умиротворенные составляющие (тем очень нравилось в Бутане), я извлек из памяти для начала следующее: через месяц президент Ливана Башир Жмайель погибнет в Бейруте в результате взрыва бомбы, а в следующем месяце сикхи захватят здание индийского парламента в Нью-Дели.

Итак, на следующий день мы вплотную занялись поиском культового места приложения моих способностей. А перед этим хорошо угостили в одной из местных харчевен на окраине двух зашедших туда монахов весьма почитаемом в Бутане напитком. Он именовался «ара», производился так же, как русский самогон, из риса, кукурузы или пшеницы и, помимо употребления мирянами, регулярно жертвовался богам. Посредством доставки в монастыри и храмы.

Монахи оказались общительными ребятами и помимо прочего рассказали, что в десятке километров южнее столицы расположен самый древний монастырь страны под названием Симтокха-Дзонг. А при нем – королевская религиозная школа.

– И сколько там учеников? – переглянулся я с Кайманом, поскольку все переводил. Информация заслуживала внимания.

– Несколько сотен, – прикинул на пальцах старший, после чего осушил очередную чашечку ара и захрустел редькой.

– Триста сорок и двадцать шесть учителей, – икнув, уточнил молодой. – В свое время я там учился и главное, что помню до сих пор – это постоянное чувство голода. Наша страна не богата, приходилось часто собирать подаяние.

– А принимает ли их сам монастырь? – поинтересовался я. – В качестве добровольных пожертвований.

– Естественно, – последовал ответ. – Но это бывает, как правило, в дни религиозных праздников и обрядов.

– Ясно, – сказал я и озвучил сказанное приятелю, на что тот довольно крякнул. Услышанное было нам явно на руку.

В завершение мы освежились непременным бутанским чаем с маслом, солью и перцем, тепло распрощались с монахами и отправились к себе в гостиницу. А по дороге решили, что на следующий день следует навестить монастырь и пожертвовать тому от щедрот наших, ну а дальше было делом техники.

Утром следующего дня по дороге к монастырю Симтокха-Дзонг двигалось овечье стадо. Его в количестве двадцати голов мы с Кайманом приобрели в долине у местных пастухов, приплатив им за доставку, и следовали впереди на двух мулах. Для полного колорита. Позади цокали копытцами и блеяли остальные парнокопытные. Мы же величаво покачивались в седлах, оглядывая окрестности.

Храм открылся на склоне лесистой горы и впечатлял своим видом. Это была самая настоящая крепость, вознесенная над местностью, кубической формы, с несколькими каскадами крыш, увенчанных золотым шпилем и с идущим по фасаду коричневым орнаментом. Вокруг виднелись еще несколько каменных и деревянных, окруженных деревьями зданий.

На каменной площадке у монастыря Кайман дал отмашку крестьянам остановить стадо, после чего мы спешились, покрутили установленное там колесо молитвы, демонстрируя набожность, а затем поднялись по ступеням к входу, где были встречены двумя служителями культа. Судя по виду и упитанности, из начальственного состава.

После взаимных приветствий я сказал им, что являюсь странствующим монахом, прибывшим из-за океана вместе со своим послушником, приношу в дар богам овечье стадо, а также хотел бы повидаться с настоятелем и сообщить ему нечто важное. Начальники с удовольствием обозрели приношение и согласно кивнули, вслед за чем один спустился вниз, распорядиться ниспосланным свыше, а второй пригласил нас с Кайманом следовать за собой. Внутрь храма.

Там царил легкий полумрак, на стенах виднелись древние фрески, под ними в великой задумчивости застыл «Будда Сострадания». Отдавая божеству дань, я склонился в низком поклоне и, перебирая четки, прошептал несколько заклинаний на языке пираху, что было воспринято сопровождавшим с явным интересом.

Затем мы прошли переходами в освещенный осенним солнцем, мощеный каменными плитами двор, где под арочными сводами сидели несколько десятков юных, бритых наголо учеников в красных одеяниях. Они внимали словам старого монаха, державшего на коленях книгу, а из окон второго этажа доносилось заунывное хоровое пение. Не иначе, там занималась вторая группа, а в дальнем конце, на деревянной террасе виднелась еще одна. Короче примерно так, как в Киевской бурсе времен Хомы Брута.

Миновав двор, вошли в одну из дверей левого крыла храмового ансамбля и поднялись по истертым временем ступеням наверх. Там, в подобии приемной, сопровождавший сделал нам знак обождать. Я, скрестив ноги, опустился на тростниковую циновку, Кайман уселся на стоявшую рядом деревянную лавку, а монах, постучав костяшками пальцев в глухую дверь, вошел внутрь, тихо прикрыв ее за собою.

– Небогато, – окинул Кайман взглядом выбеленные известкой голые стены помещения, единственными украшениями которого были бронзовый светильник под потолком да витиеватая резьба на деревянных балках перекрытия.

– Аскеты, – согласился я. – Что поделаешь.

Дверь между тем так же тихо приоткрылась, наружу высунулась голова, и последовало приглашение войти. Что мы сделали с достоинством.

Второе помещение было чуть большим: с двумя широкими окнами, откуда лился мягкий дневной свет, с такими же белеными стенами, на которых висел портрет короля Бутана с женой, а также темного дерева шкафом с многочисленными книгами и свитками. Во все пространство комнаты на полу лежал играющий замысловатыми орнаментами ковер, а в центре стоял низкий полированный стол, за которым в традиционной позе восседал старый лама с благообразным лицом и мудрыми глазами.

– Нихао[27]27
  Нихао – здравствуй (кит.)


[Закрыть], – приветствовал я его, приложив руки к груди, и то же проделал Кайман, пробасив «Буэнос диас!».

– Нихао, – чуть улыбнулся старик. – Вы говорите по-китайски? – После чего сделал плавный жест рукой, приглашая садиться.

– Я изъясняюсь на многих языках, – ответил я, когда мы уселись напротив, а сопровождавший – у окна. – Причина тому мои странствия и желание познать то, чему учит Великий Будда.

– Вы с другом прибыли к нам издалека? – последовал очередной вопрос.

– Да, – кивнул я головой. – Из-за океана. Там я был шаманом и проповедовал диким племенам, а затем отправился в Индию, где стал буддийским монахом.

– Похвально, – помолчав, изрек лама. – Как ваше имя, и что привело сюда? В столь далекую страну, затерянную в пространствах.

– Мое имя Уваата, а Бутан только остановка на моем пути, чтобы осмыслить себя. Дальше я отправляюсь в Тибет. На Крышу мира.

– Уваата принес обильную жертву нашим богам, чем мы можем его отблагодарить? – вопросительно взглянул на меня лама.

– Я бы хотел остановиться в вашем монастыре, откуда сделать несколько важных предсказаний. Поскольку обладаю высшим даром.

При этих словах настоятель переглянулся со своим адептом, тот громко сглотнул слюну, и в воздухе повисло долгое молчание.