Текст книги "Рукопись из Тибета"

Часть 2
В мире капитала

Глава 1
Увидеть Париж и…

Уже больше года в должности оперуполномоченного УКГБ по Москве и Московской области я охранял государственную безопасность столицы нашей Родины. Выезд «за бугор» пока откладывался на неопределенное время. Между тем, зная о планируемом армянскими националистами взрыве московского метро в январе семьдесят седьмого, я решил его предотвратить. А для этого накатал начальнику отдела рапорт о якобы полученных мною из агентурных источников сведениях по данному вопросу. Начальник тот был из «блатных» (таких становилось все больше) и наложил сверху резолюцию «Мутота. В архив». Учинив витиеватую подпись.

Спорить я не стал, было себе дороже. Исполнив темной ночью на неучтенной машинке анонимку за подписью «Доброжелатель», отправил ее на Лубянку. В то время такие послания проверялись, но что-то в системе не сработало.

После Нового года в столице поочередно прогремели три взрыва с гибелью людей, маховик сыска завертелся со страшной силой. И, как всегда в таких случаях, началась проверка всех предшествующих сигналов. В результате тот рапорт всплыл, после чего начальника «смайнали», а бдительного Волобуева включили в состав оперативно-следственной группы. Там я подсуетился и, напустив тумана, выдал «на гора» фамилию одного из преступников. Дальше было дело техники. Всех троих повязали.

Ну а потом, как водится, «всем сестрам по серьгам». Руководящие товарищи получили высокие награды, а старший лейтенант Волобуев, с учетом проявленной хватки, был отправлен продолжать службу в одну из капиталистических стран. Таковой стала Франция.

Как и в любой другой стране, в Париже имелось советское посольство, а при нем – консульство в Марселе. Куда я был определен в качестве «смотрящего».

«Смотрящий» это сотрудник КГБ в дипмиссиях, работающий под прикрытием, наблюдающий за всеми остальными. Чтобы те не изменили Родине в любом отмеченном в УК РСФСР проявлении. А еще работающий с агентурой из числа сотрудников миссии, а также граждан страны пребывания. Короче, служба интересная и не пыльная. Не то, что в военной контрразведке.

Перед отъездом я привел в порядок свои дела, сдав квартиру на «Динамо» хозяйке, а еще выслал перевод в три тысячи рублей из сэкономленной зарплаты своим кровным родителям в Донбасс. Те были уже старенькими и жили довольно скромно. В качестве же обратного адреса указал Минуглепром. Отец был заслуженный шахтер и должен был воспринять это как заботу родного министерства.

А вот с моими усыновителями случилась незадача. Вилена Петровича за злоупотребления поперли с должности (теперь он работал директором винзавода), а Нора, разведясь с мужем, вышла замуж за грека и отбыла в солнечную Элладу.

Прибыв в Париж весной 1979-го, я представился послу, а также своему непосредственному начальнику – уставшему от службы полковнику, и тот перед отъездом нового сотрудника в Марсель дал Волобуеву три дня для знакомства со столицей Франции.

Отношения с западноевропейскими странами в то время носили в целом конструктивный характер, начавшаяся во второй половине шестидесятых годов разрядка продолжалась. Французский президент Валерии Жискар д’Эстен посещал с дружескими визитами Москву, активно контактировали между собой главы правительств и министры иностранных дел обеих стран, развивались советско-французские экономические связи.

Глава 2
Похождения Волобуева в Марселе

Крупнейший порт Франции и всего Средиземноморья, встретил меня по-летнему теплым солнцем, людской сутолокой и безбрежной синевой моря. Наше консульство располагалось по адресу «3, avenue Ambroise Paré» в двухэтажном старинном особняке, занималось визовыми делами, оформлением загранпаспортов и свидетельств о возвращении, а также вопросами гражданства и нотариата.

Поскольку консул отсутствовал на месте, страдая похмельем после фуршета на очередном деловом приеме, я доложился заместителю, предъявив соответствующий документ из Центра.

– Рад, очень рад, – зам, изобразив фальшивую улыбку, пожал мне руку. – Присаживайтесь Никита Виленович. Как там наша родина? Как столица?

– Ударно строят коммунизм, – ответил я, опускаясь в кресло. – А как тут вы, в логове империализма?

– Тяжело, но что делать, – развел пухлыми руками дипломат. – Ведь кому-то надо.

Насколько «тяжело», я немного знал, поскольку в первой жизни по роду деятельности приходилось с ними общаться. В вопросах дачи международных поручений по уголовным делам, экстрадиции преступников из-за «бугра», разбазаривания госсобственности, а также некоторым другим моментам. Теперь же, перед отъездом из Москвы, я получил инструктаж на предмет того, что эта братия в последнее время стала активно обогащаться. На что следовало обратить внимание. Впоследствии, когда Союз рухнул, ряд таких «тружеников» остались на Западе, а другие всплыли в новой России весьма обеспеченными людьми.

Чуть позже в кабинете появился «смотрящий», которого я должен был сменить. Он представился майором Дуваловым, и мы проследовали в его кабинет. Для приемо-сдачи секретных документов, а также «штыков», то бишь агентов. Данное мероприятие в спецслужбах весьма ответственное и заключается в том, что сдающий желает провернуть все как можно скорее и охмурить коллегу, дабы не подчищать «хвосты», которые всегда имеются, а принимающий всячески тому противится. Это в том случае, если они равны по опыту и в звании. У нас же этот баланс был явно не в мою пользу.

– Значит так, – шлепнул на стол кипу извлеченных из сейфа «секретов» Дувалов. – Тут литерное и агентурные дела, сообщения по ним, а также отчеты о проделанной работе. В них все тип-топ. Можешь не сомневаться.

– Ну да, тип-топ, – пробурчал я, просмотрев несколько для порядка. – А где фотографии агентов, способы связи с ними и полученные сообщения?

– Послушай, старлей, – наклонился ко мне майор. – Тут тебе не Союз, а передний край. С бумагами возиться некогда. Кстати, ты знаешь притчу о трех конвертах?

Притчу я знал, но ответил «нет». Чекист должен скрывать свои мысли.

– Ну, тогда вникай, – уселся напротив лов. – Прибывает, значит такой, как ты, к новому месту службы. И принимает дела у старого опера. А в них конь не валялся. «Как так? – спрашивает. – Вы мне должны передать все в полном ажуре, а после ввести в курс от и до. Как следует по инструкциям». Посмотрел ветеран на молодого, вздохнул, а потом вытащил из сейфа три запечатанных конверта и вручил сменщику. «Здесь все, что требуется. Первый вскроешь, когда я уеду. Там будет всё касательно дела. Второй – если станет трудно, но не торопись. У нас легко не бывает. Ну а третий конверт распечатаешь, когда станет невмоготу. Понятно?» – «Понятно», – отвечает молодой. После чего старый уезжает.

На следующий день сменщик распечатывает конверт и достает оттуда бумагу. «Вали все на меня, сынок, – значится там. – С комсомольским приветом!»

Молодого начинают драть, он валит все на предшественника, мол, тот запорол всю работу. Время идет, молодой пашет – ничего не меняется. Тогда вскрывается второй конверт. В нем значится: «Обещай все осознать и исправиться». Это тоже принимается к исполнению. Служба катится дальше. Начальство все равно жучит и гнобит теперь уже майора, подходит «край», и он читает последнее послание. «Готовь три конверта», – написано там.

– Вот такая притча, старлей, – закончил лов, после чего мы дружно рассмеялись.

А потом я сказал:

– Все понял, товарищ майор. Давайте акт, – и исполнил подпись.

Довольный, что все закончилось миром, Дувалов пригласил меня отобедать в недорогой ресторан, расположенный в старой части города. Туда мы добрались на его служебном «Рено», который припарковали на стоянке. Из ресторана открывался отличный вид на голубой залив с замком Иф, описанным Дюма в «Графе Монте-Кристо». На овеваемой легким бризом террасе было комфортно и немноголюдно. Майор заказал мидии, сваренные в луковом бульоне, жареную макрель под соусом, провансальский сыр и бутылку «Пастиса».

– Сорок пять градусов, – сказал, разливая в рюмки пахнущую анисом жидкость. – Ну, за партию и правительство! – провозгласил тост, и мы дружно подняли рюмки.

Когда выхлебали бульон с морепродуктами, я учинил ответный – за здоровье майора! – вслед за чем перешли на «ты», отбросив субординацию.

Дувалова звали Анатолий, и он рассказал мне много интересного. Из того, что имеет отношение к оперативной обстановке. Оказалось, что помимо консульства в качестве «довеска» мне предстояло обслуживать еще и наше торгпредство, а также бывать на разного рода встречах и приемах.

– Там не вздумай бухать, – многозначительно сказал Толя. – Французская контрразведка любит подставлять на них своих баб. Трахнешь такую и попался на крючок. Со всеми вытекающими. Усек?

– Ага, – сказал я, поежившись. – Не буду. А как наш контингент, в смысле в консульстве и торгпредстве?

– Скажу тебе честно, говно, – наклонился ко мне майор. – Половина блатных и никакой любви к Родине.

– Иди ты! – выпучил я глаза. – А где же патриоты?

– Патриоты только в «органах», как мы с тобой – оглянулся он по сторонам. – Остальным верить нельзя. Как говорил папаша Мюллер.

– Так что же делать? – изобразил я притворное удивление.

– Выявлять и отправлять в Союз, а там сажать, – потянулся Анатолий к бутылке.

Завершая обед, мы выпили по чашке кофе, майор был «ни в одном глазу», сказывалась старая школа, после чего, уплатив по счету, вернулись к себе на службу.

В последующие три дня Дувалов передал мне на явочной квартире, расположенной в пригороде, имевшуюся у него агентуру. В их числе пять сотрудников наших консульства с торгпредством, а также трех французов. Ну а после с чистой совестью убыл в Союз, пожелав мне на прощание удачи. Я же занял майорский кабинет и вселился в его служебное жилье, а еще получил в распоряжение казенный «Рено». После чего почувствовал себя настоящим Штирлицем.

Задерживаясь по вечерам, привел в порядок литерное[13]13
  Литерное дело – дело спецучета на обслуживаемый объект.


[Закрыть] и агентурные дела, а также другие документы, составил график работы с источниками[14]14
  Источник – агент (спецтермин в разведке и контрразведке).


[Закрыть] и стал их понемногу «доить»[15]15
  Доить – получать оперативную информацию (жарг.)


[Закрыть], впрочем, без особого успеха. Отечественные сексоты сообщали разную мелочевку, вроде того кто среди своих слушает «вражеские голоса», фарцует или травит политические анекдоты, а французы вообще несли всякую ахинею, требуя за них оплату. Между тем мне нужен был успех, для закрепления позиций и дальнейшей реализации плана. А то ни дай бог раньше срока вернут назад, и все мои усилия насмарку.

– Пошевели мозгами по Европе немного вперед, – подсказала чекистская составляющая. До этого момента все четыре молчали. Не иначе, переваривая заграницу.

– А что? Это мысль! – воодушевился Волобуев и начал шевелить. Подкорка выдала целую серию еще не случившихся событий. Лишние я отсеял. Остались два. Которые вполне можно было использовать.

«24 сентября советские спортсмены Людмила Белоусова и Олег Протопопов запросили политическое убежище в Швейцарии»; «26 октября Президент Южной Кореи Пак Чон Хи убит агентом иностранной спецслужбы».

– Так, эти танцоры пусть валят, невелика потеря, – решил я, – а вот убивать лидера дружественной нам страны не дадим. Хрен вам в рыло.

Теперь нужно было реализовать проект, для чего, несколько раз наведывавшись в порт и посетив тамошние притоны, я завербовал корейца. Представившись сотрудником французского Интерпола. Документы прикрытия для этого имелись самые разные. Кореец был из эмигрантов, за деньги готов на все и под мою диктовку накатал нужную информацию. Я ее закрепил сведениями, якобы полученными от доверенного лица[16]16
  Доверенное лицо – осведомитель, используемый на доверительной основе.


[Закрыть], и, связавшись с Парижем, попросил встречи со своим начальником. А на ней ознакомил того с полученным оперативным сигналом. Полковник заглотил наживку, даже не потребовав контрольной встречи[17]17
  Контрольная встреча – мероприятие по проверке качества работы оперработника с агентом.


[Закрыть], сказал: «Хорошо служишь, сынок, так держать», доложил в Центр, и колесо завертелось.

В конце октября в ряде газет появилось сообщение о предотвращении покушения на Пак Чон Хи, а также задержании корейской спецслужбой американского наймита. Мой шеф получил за это медаль, а я премию в размере двух должностных окладов.

– Ну вот. Есть первый результат, – сказал я себе, пересчитывая в кабинете премиальные франки. – Теперь можно немного расслабиться.

И пустился «во все тяжкие», желая изведать прелести загнивающего капитализма. Для этого после службы, возвращаясь в свою холостяцкую квартиру, я менял скромный костюм фабрики «Большевичка» на иностранное шмотье, садился в «Рено» и отправлялся в злачные места Марселя.

Еще находясь в Москве и готовясь к этой командировке, я читал обзорную справку по городу, называемому еще «Вратами Алжира». В ней значилось, что это французский Чикаго. Из почти миллиона жителей двести тысяч были выходцами из стран Магриба, сто пятьдесят тысяч из Южной Сахары (так называемой Черной Африки), чуть меньше из Центральной Азии и Китая. Среди молодежи число «понаехавших» составляло еще больше. В Марселе грабили на улицах, в барах, банках и даже в машинах. Причем с равным успехом в любое время суток. Молодые, бедные, голодные, а потому до безумия отчаянные африканцы в то время уже оставляли проституцию и игральные автоматы пенсионерам из Италии и Корсики, а сами начинали заниматься более выгодным бизнесом – наркотрафиком. Который контролировала американская диаспора. На восемьдесят процентов это была марихуана – травка, но ее годовой оборот составлял более одного миллиарда долларов в год только по официальной статистике. Однако это меня особо не пугало, поскольку в «лихие 90-е» у нас было похлеще.

Для начала Волобуев посетил несколько борделей, где поочередно оценил африканку с француженкой, а после азиатку. Те оказались на уровне, но значительно уступали нашим. В сексапильности и интеллектуальном развитии. С борделей я переключился на притоны, где покурил немного травки, поглядел «танец живота», а заодно подрался с пьяными моряками из Гданьска. Так захотел сидящий внутри свой, вместе с шахтером.

Поляков было много, в связи с чем я стал ругаться матом на родном, и соотношение сил тут же изменилось. Откуда-то заорали несколько голосов «майсь, кацап!», и в драку ввязался пяток французов.

Потом Волобуев пил с ними джин, а под утро вернулся домой без бумажника и часов. Хорошо хоть «Рено» не сперли.

Поскольку премия улетучилась как дым, а зарплаты скромного служащего консульства на все это «загнивание» не хватало, я решил пополнить бюджет, в очередной раз воспользовавшись своими необычными знаниями. Для этого обратился к подшивкам старых газет, хранившихся в архиве консульства, принялся изучать их на предмет нашумевших преступлений, которые остались нераскрытыми. Спустя несколько часов в одном из номеров «Юманите Диманш» за 1976 год я наткнулся на сообщение о том, что в июле неизвестные совершили дерзкое ограбление банка «Соцьет Женеаль» в Ницце, умыкнув оттуда шестьдесят миллионов франков, и за сведения о них гарантировалось вознаграждение в двести тысяч. Что-то об этом я слышал раньше, и тут же напряг все свои составляющие.

Правоохранители забрюзжали, что ничего не знают, поскольку это не их профиль, шахтер зевнул, а вот моряк тут же выдал: «Деньги умыкнул Альберт Спаджиари с двумя подельниками. Бывший военный».

– Откуда знаешь? – не поверил я.

– У нас в «Неделе»[18]18
  «Неделя» – в данном случае популярная еженедельная газета в СССР.


[Закрыть] было сообщение, – заявил он. – Прочел по случаю.

– Ну, молодец, подводник, – умилился я. – Куплю тебе бутылку «Каберне». Вспомнишь боевую молодость.

– А нам? – тут же завякали другие.

– А вам привет от Волобуева. В том самом смысле.

Теперь дело оставалось за малым. Выяснить в банке, остается ли в силе их предложение. И если «да», слить Спаджиари. Первое я проделал, позвонив из телефонной будки в финансовое учреждение, где всё подтвердили, а второе провернул через одного из своих французских агентов по кличке «Ришар», пообещав ему половину премиальной суммы. В результате тот, следуя полученным инструкциям, выехал в Ниццу, где встретился с банкирами и сообщил тем имя преступника, которое якобы узнал случайно (на этот счет имелась соответствующая легенда). Спаджиари арестовали, все подтвердилось, и «Ришар» получил все, что причиталось. До последнего франка. На нашей очередной встрече половина перешла в мой карман, а агента я на время «законсервировал». В целях собственной безопасности.

«По-тихому» прогуляв еще пару тысяч, я приобрел на остальные несколько бриллиантов и спрятал их в надежном тайнике, после чего хотел вплотную заняться планом своего исчезновения. Но не тут-то было.

Дело в том, что близились летние Олимпийские игры, назначенные мировым сообществом в Москве, а это являлось важным политическим мероприятием для страны Советов. Впервые в истории действо проводилось в пролетарском государстве, и следовало показать торжество ленинских идей в большом спорте.

Еще три года назад, когда я обретался в столице, в 5-м главке КГБ СССР был организован отдел, задачей коего являлось осуществление оперативно-чекистских мероприятий по срыву подрывных акций противника и враждебных элементов в период подготовки и проведения Олимпиады. Его личный состав сразу же ударно занялся чисткой Москвы в этом плане, выявляя внешних, а также внутренних врагов тайными силами и средствами. Первых брали в активные разработки и локализовали, вторых же выдворяли за 101-й километр. От греха подальше. А за полгода до начала игр акулы империализма в лице Великобритании, США и Канады под предлогом ввода наших войск в Афганистан организовали бешеную кампанию по бойкоту Олимпиады. Желая ее сорвать в своих враждебных интересах. В этой связи все советские посольства за рубежом, а также состоящие при них «бойцы тайного фронта» получили указания всячески препятствовать проискам империалистов, а заодно пропагандировать мероприятие. Для этих целей были выделены дополнительные средства, и работа закипела.

Наш посол во Франции заявил решительный протест их правительству, явно примкнувшему к организаторам всего этого шабаша, консульство выдало массу въездных виз французским коммунистам, а мы нацелили агентуру с доверенными лицами, а также сочувствующими на пропаганду Олимпиады. Помимо этого в нескольких типографиях были изготовлены с последующей раздачей тысячи ярких буклетов с видами Златоглавой, перечнем гостевых льгот и прочей «халявой»; две парижских и одна марсельская газеты поочередно тиснули заказные статьи о преимуществах социализма, а еще были организованы пикеты у посольств и миссий – организаторов бойкота.

В Марселе пикетчиками занимался я лично, для чего приобщил (естественно, не бесплатно) десятка три люмпенов из недавно прибывших туда арабов с азиатами. Им были выданы плакаты, на которых было написано по – английски: «Руки прочь от Олимпиады!», «Да здравствует Советский Союз!», а на трех (по – русски) «Картер и Тэтчер – засранцы!». Последние исполнил ваш покорный слуга. Типа ответа зону.

Как известно, Мероприятие прошло при полном аншлаге: в нем приняли участие спортсмены из восьмидесяти стран, а наши атлеты огребли подавляющее число медалей. Да еще установили целый ряд мировых рекордов, в пику заокеанским друзьям. Мол, нате вам! Выкусите!

Когда же спустя месяц олимпийские страсти улеглись, и мир занялся своими обычными играми, меня вызвал в Париж непосредственный начальник, заявив:

– Ну что, Волобуев? Допрыгался?

– Не понял, товарищ полковник – озадачился я. – А в чем, собственно, дело?

Далее последовала непередаваемая игра слов, самыми литературными из которых были – жертва аборта и недоносок. Потом начальник чуть успокоился, выпил валидола и сообщил, что к нам едет представитель Центра. И вроде как по мою душу. Оказывается, гнусные американцы с англичанами сфотографировали в Марселе три моих плаката на русском языке, передали снимки в свои посольства в Москве, а те заявили ноту МИДу. Мол, недружественный шаг и оскорбление их лидеров.

– Ты знаешь, чем это для тебя может кончиться? – вопросил шеф, глядя на меня, словно Ленин на буржуазию.

– Знаю, – потупился я. – Больше не буду.

– Ясно, что не будешь. Тебя, скорее всего, отзовут и отправят куда-нибудь за Урал. Кстати, поделом. Будешь там чертить плакаты на скалах.

На этом разговор был закончен, и начальник порекомендовал мне паковать чемоданы.

«Твою мать, а как хорошо все начиналось, – возвращаясь скоростным поездом в Марсель, с горечью думал я. – Еще бы чуть-чуть и свобода».

За окном проносились пейзажи юга Франции, вокруг в креслах о чем-то беззаботно щебетали потомки галлов.

– А почему бы нам не свалить до приезда этого самого гонца? – шепнул внутри меня прокурор.

Его тут же поддержали шахтер с моряком:

– Точно, надо рвать когти!

– Не слушай этих идиотов, – предостерег чекист. – В таком случае тебя сочтут изменником и рано или поздно отловят. У «конторы» длинные руки. А затем привезут в Союз. На суд пролетарского гнева. Или еще хуже. Шлепнут на месте. Как Меркадер – Троцкого.

От столь грустных перспектив я поежился, воссоздав картину, как боевик ПГУ[19]19
  ПГУ – Первое главное управление КГБ СССР (разведка).


[Закрыть] проламывает мне голову ледорубом, а потому решил не суетиться. По принципу «спешка нужна только при ловле блох», часто применяемому в чекистской практике. И, как оказалось, не ошибся.

Куратор из центра прибыл вовсе по другим делам. В посольскую резидентуру. А заодно передал мне благодарность от Андропова и поздравил с присвоением очередного воинского звания – капитан. За проявленную инициативу и находчивость.

– Ну, вот видишь, а ты боялся, – воспрял духом начальник. После чего предложил выпить по рюмке «мартеля». Генерал с Лубянки благосклонно кивнул головой, мол, можно.