Текст книги "Рукопись из Тибета"

Глава 5
Новые прозрения и изгнание злых духов

На следующее утро в дверь комнаты на втором этаже, где отдыхал оракул, вкрадчиво постучали.

– Войдите, – разрешил я, с наслаждением зевая.

– Доброе утро, лама Уваата, – возник в двери, свежий как огурец настоятель, став низко кланяться. – Мы приглашаем вас на завтрак.

– Сейчас буду, – сказал я. – Одну минуту.

Настоятель исчез, лама Уваата встал с постели и, совершив утренний моцион, спустился в трапезную. Там во вчерашнем порядке уже сидели известные мне лица, перед которыми стояли блюда с горячим рисом, всевозможные закуски и небольшая бутыль ара.

– Только на опохмелку, – понял я. – Молодцы святые отцы. Не пьяницы.

После взаимных приветствий Уваата занял свое место, выглядевший помятым иерарх благословил хлеб насущный, мы приняли по граммульке и закусили. Далее появился мальчик-служка, водрузил на стол медную бадью горячего чая с молоком и маслом, разлив его серебряным черпаком в кружки.

– Мне доложили, уважаемый Уваата, о вашем первом прорицании в святом месте, – прихлебывая чай, сообщил мне Верховный лама.

– Какое еще прорицание? – подумал я, покосившись на Каймана. Тот только пожал плечами.

– В наших монастырях целая армия ученых, толкователей и философов, но никто из них даже предположить не мог, кто истинный автор Камасутры. Даже я, – самолюбиво изрек старец.

«Вот оно что, – мелькнуло в голове. – Теперь понятно».

Далее иерарх сообщил, что отправляется назад обрадовать короля, а заодно собрать религиозный совет для обсуждения столь важного открытия.

«Чем бы дитя ни тешилось», – подумал я. Но виду не подал. Пусть будет, как будет.

После завтрака Верховный лама под рев труб с почетом убыл в столицу, а мы с вождем стали готовиться к тому, зачем прибыли. Для начала, выяснив у настоятеля, что на крыше храма есть смотровая площадка, поднялись на нее втроем и осмотрелись. Оттуда во все стороны открывались необъятные дали, что располагало к высоким размышлениям.

– Здесь Уваата будет общаться с небом, – обойдя периметр, строго заявил я ламе.

Тот с готовностью кивнул головой и втянул голову в плечи. Совсем как большая черепаха.

– А поэтому на площадку никого не пускать, – покачал пальцем перед его носом Кайман. – Надеюсь, вы все понимаете?

– П-понимаю, – заикаясь, прошептал толстяк, проникаясь значимостью события и исходящими от нас флюидами.

– Ну, вот и хорошо, – потрепал его по плечу приятель. – Умничка.

Спустя час я сидел в кармической позе на мягком узорчатом ковре, рядом стоял кувшин пенного напитка (то и другое доставили монахи по приказу настоятеля), глядел вдаль и, бормоча мантры, погружался в нирвану.

– Ну как, готовы? – спросил у составляющих, когда погрузился достаточно.

– Не, – стали брюзжать те. – Головы болят, дай опохмелиться.

– Так я ж вам утром отправил внутрь целую чашку ара?

– Мало.

Делать было нечего, я вышел из транса и, присосавшись к кувшину, опорожнил его наполовину.

– А теперь?

– Теперь в самый раз, – довольно забалабонили внутри. – Жди. Щас будем оживлять память.

Перед глазами поплыл туман, в голове приятно закружилось, а затем память выдала целый хаос будущих событий на год вперед. Включая природные катаклизмы.

– Эй, там, внутри, полегче, – промедитировал я.

– В смысле?

– Мне нужны наиболее значимые события в мире на ближайшие два месяца.

– А пива еще дашь? – захихикали составляющие.

– Не выводите меня из себя, – разозлился та. – Иначе будете пить только чай и воду.

После этого внутри затихло, а в сознании всплыло следующее:

10 ноября 1982 года в Москве умрет Генеральный секретарь ЦК КПСС Леонид Брежнев, а на его место назначат Юрия Андропова; спустя сутки, в результате теракта в израильском штабе в городе Тир Ливана будут убиты сто военных; а 13 ноября произойдет разрушительное землетрясение в Йемене, которое унесет три тысячи жизней и причинит ущерб стране в двести миллионов долларов.

– Насчет генсеков не пойдет, – оценив полученную информацию, сделал я очередной посыл. – Бутану это до лампочки. А что за декабрь? Или во всем мире тихо?

– Да там так, сплошная мелочевка, – доложил от имени всех прокурор.

– Точно, – поддержал его чекист. – Оперативная обстановка в норме.

– Искать, – приказал я, и внутри стали совещаться.

– Можно мне? – сказал, наконец, моряк. – Я кое-что вспомнил.

– Валяй, – разрешил Уваата. – Слушаю.

– У берегов Гайяны, – назвал он координаты, – на дне лежит торпедированный немецкой подводной лодкой U-87 в июне сорок второго транспорт, перевозивший из России в Англию платину, золото и бриллианты в качестве оплаты по «лендлизу» на два с половиной миллиарда фунтов стерлингов.

– Источник? – оживился я.

– Об этом было в морском бюллетене «Совфрахт» за две тысячи девятый год. После того, как клад отыскали американцы.

– А вот хрен им! – ткнул я в пространство кукиш. – Поможем Родине и Бутану! С меня бутылка, орлы. До связи.

Вслед за чем вернулся в объективную реальность. Кругом стояли покой и тишина, на полях в долине крестьяне убирали урожай, по небу к югу тянул журавлиный клин. Совсем как у нас в России.

Потом в воздухе поплыли звуки гонга (монахов призывали к обеденной молитве), снизу заскрипела лестница, и на площадке возник Кайман. Зевая и почесываясь.

– Ну как, осенило? – уселся он рядом и осушил остатки в кувшине. – А то жрать пора. Вон монахи уже молятся.

– Осенило, – провожая взглядом птиц, сказал я, и на душе почему-то стало печально.

– Слышь, Этьен, – извлек приятель из кармана пачку сигарет и, предложив мне одну, щелкнул зажигалкой. – А почему бы нам не заняться изгнанием злых духов?

– Это как? – не понял я, выдувая вверх струйку дыма.

– Да очень просто, – ухмыльнулся Кайман. – Ты же помнишь вчерашнюю беседу?

– Смотря, в какой части, – наморщил я лоб. – В конце весьма смутно.

– Ну, где про баб, из которых здесь изгоняют злых духов, – заерзал на ковре вождь. – Что ты такой непонятливый?

– Ах, вон оно что, – рассмеялся я. – Конечно помню.

– Так давай и мы этим займемся, а? – с надеждой воззрился на меня Кайман. – Тебя уже осенило, времени полно. Давай, соглашайся. Совместим полезное, так сказать, с приятным.

Я окутался дымом – предложение было заманчивым. Чуть помыслив, заявил:

– А почему нет? Коль это святое дело.

Затем мы растерли бычки в пыль, пустив ее по ветру (курение в Бутане строго воспрещалось), и спустились вниз, где были встречены настоятелем.

– Стол накрыт, – растянул в улыбке губы лама Норбу, сделав плавный жест широким рукавом в сторону трапезной.

Когда же плотно подкрепившись, мы втроем пили чай, отдуваясь и промокая лица шелковыми платками, Кайман повел с настоятелем дипломатическую беседу в нужном русле. Из нее следовало, что лама Уваата со своим спутником, не ограничиваясь тяжким бременем прорицания, желают присоединиться к усилиям служителей монастыря в части изгнания злых духов из прихожанок.

Как и ожидалось, настоятель сразу согласился. Он помнил указание Верховного ламы и блюл интересы святой обители. Появление в ней оракула, о чем уже стало известно, могло принести монастырю еще большую известность, а заодно и дополнительные дивиденды.

Далее было оговорено время приема одержимых – после вечерней молитвы, затем лама Норту, оглядевшись по сторонам, доверительно сообщил, что у него имеются первые две кандидатуры.

– Одной, жене индийского брахмана, весной я изгонял демона сам, но теперь она приехала вновь и просит о дополнительном сеансе, а вторая – богатая вдова из местных.

– И как они из себя? – спросил Кайман. – Надеюсь не очень древние?

– О, что вы, нет, – зачмокал губами лама. – Обе молоды и красивы.

– В таком случае индианкой займусь сам, – с деланным безразличием сказал я, глядя в никуда. – Поскольку налицо тяжелый случай.

– Ну а я как ассистент – второй, – изрек Кайман. – С вдовами всегда проще.

– Так значит им назначать на вечер? – вопросил лама.

– Назначайте, брат, – возвел я к потолку глаза. – И да поможет нам Святой Сумасшедший.

После обеда, испросив у настоятеля чистого пергамента, кисточку и чернила, которые были немедленно доставлены, я снова уединился на площадке, где начертал иероглифами в стиле «чжуань» свои пророчества для монарха. Далее спустился вниз, в свои покои, где запер листы до времени в кофр, купленный в Тхимпху по случаю.

После этого я зашел к Кайману, который листал словарь тибетских диалектов (вождь значительно продвинулся в языках), предложив прогуляться на свежем воздухе.

– Хао! – отложил приятель книгу в сторону, и чуть позже мы расхаживали по тенистым лужайкам вокруг монастыря, чинно раскланиваясь со встречными монахами. Все они были доброжелательны и предупредительны, чувствовалось хорошее воспитание. Затем мы искупались в горячем источнике под горой, которые именуют в этих местах «цачу» и немного позагорали.

Ко времени вечерней молитвы каждый вернулся к себе, настроиться для изгнания злых духов. Я хлебнул из имевшейся в вещах бутылки с виски грамм сто, зажег в медном, стоявшем на полу канделябре свечи, а рядом на ковре раскрыл Священную книгу «Типитака». Далее извлек из кофра колоду игральных карт (в свободное время мы перекидывались в них с Кайманом) устроился на тахте и, посвистывая, стал раскладывать пасьянс, коротая время.

Вскоре из дальнего крыла монастыря чуть слышно донеслось хоровое пение мантр, что свидетельствовало о начале моления, а спустя четверть часа в дверь покоев вкрадчиво постучали. Я встал с тахты, убрал с глаз долой карты, после чего уселся в позу лотоса у потрескивающих свечей, взял в руки развернутый фолиант и изрек: «Ши!» В смысле, войдите.

Дверь чуть приоткрылась, в нее скользнула женщина в шелковом индийском сари, расписанном павлинами, с пышным бюстом и в скрывающей лицо вуали. Она сделала что-то вроде книксена, а я, величаво указав рукой на ковер перед собой, перелистнул страницу и принялся бормотать трактат из «Диалога Будды».

Сделав несколько мелких шажков вперед, гостья грациозно уселась напротив (повеяло едва уловимым ароматом роз), я же, откашлявшись, продолжил. Минут через пять закрыл книгу, помолчал, а затем тихо спросил:

– Как твое имя и зачем пришла?

– Я Рашми и одержима дьяволом, достопочтенный лама, – смиренно произнесла гостья мелодичным голосом.

– Вот как? – уставился я на нее, напустив на себя загадочности. – Покажи личико.

Изящная, с золотыми браслетами рука откинула вуаль, за которой открылось миловидное лицо с легкой усмешкой на пухлых губах и таинственно мерцающими глазами.

– Чему ты улыбаешься? – последовал вопрос.

– Это не я, – прошептала брахманша, – дьявол.

– Чувствую, – поочередно дунул я на свечи, после чего оголил в полумраке свое копье (оно было готово к сражению) и велел одержимой снять одежды.

Послышался шелест шелка, а потом все стихло.

– Иди ко мне, – тихо воззвал я, запах роз стал сильнее, и протянутых вперед ладоней коснулось прохладное тело.

Я обвил руками пышные бедра, потянув вниз и раздвинув (груди скользнули по лицу), а когда то место, через которое в женщин проникает дьявол, коснулось копья, вонзил его внутрь по самое-самое. Точно выверенным приемом.

– Ах, – тихо вскрикнула Ракшми, обхватив мне голову руками, после чего стороны вступили в схватку длившуюся минут пять. На последней одержимая стала рычать и извиваться, но не тут-то было. Копье строчило как пулемет, лама Уваата знал свое дело.

Завершив первую атаку и смахнув со лба пот (пациентка шептала «еще), я развернул ее тылом, и копье заработало вновь. Теперь более размеренно.

– О-о-о, – стонала жена брахмана. Не иначе, дьяволу приходилось туго.

Короче, битва длилась всю ночь, а когда за окном стали меркнуть звезды, мы лежали рядом на тахте в полном изнеможении.

– Ваш метод более действенен, – сказала через некоторое время Ракшми. – Лама Норбу часами читал молитвы и не более.

«Однако! А я-то думал!» – мелькнуло в голове. Но дело было сделано.

– Нынешние дьяволы сильнее прежних, – ответил, заложив руки за голову. – У меня более действенное средство.

– О да. Надеюсь это не последний сеанс? – приподнялась красавица на локте.

– Естественно. Процедуру следует повторять всю неделю. В одно и то же время.

После этого выздоравливающая облачилась в свои одежды, и я проводил ее до двери, а когда, вернувшись назад, погружался в сон, за окном послышался звук отъезжающего автомобиля. Все последующие вечера также прошли в сражениях (у вождя аналогично), но за два дня до отъезда в столицу случилось несчастье.

Дело в том, что у его пациентки в долине было роскошное поместье, и после первой ночи Кайман стал пользовать вдову там. Типа в условиях стационара. А когда утром пятницы возвращался в обитель подшофе, споткнулся на крутом склоне, загремел в овраг и сломал себе ногу. Несчастного доставили в монастырь пасшие неподалеку стадо яков пастухи, где опытный лекарь-монах наложил ему шину, а когда мы остались одни, я пробрюзжал:

– Вот до чего доводит чрезмерность в желаниях.

– Виноват, – морщась, согласился Кайман. – Но там были условия, будь здоров. А тут сплошной аскетизм и никакой романтики.

При нашей последней встрече Ракши, зная, что я убываю в столицу, попросила понаблюдать ее там, опасаясь рецидива.

– У меня в Тхимпху живет тетка, у которой я в гостях, и мы бы могли встречаться в ее доме, – томно опустила ресницы. – Вот адрес и номер телефона, – вручила мне надушенную бумажку.

– Будь по-твоему, – согласился я. Отказаться было неудобно. Да и положение не позволяло. Служитель культа должен держать слово.

Мой отъезд ламой Норбу был обставлен по высшему разряду. Храм и вершина горы, на которой он стоял, были расцвечены трепещущими на ветру флагами со священными письменами, оркестр из десятка монахов в алом оглушительно дудел в трубы, на склонах в разных местах стояли группы крестьян, празднично одетые и радостные. К тому имелись определенные причины.

Брахманша с вдовой оставили монастырю щедрые пожертвования, а слухи о чудесных исцелениях распространились по провинции, увеличив число паломников.

– Вы вдохнули в нашу скромную обитель дополнительную святость, Учитель, – сказал при расставании настоятель. – И мы это отразим в специальном трактате под названием «Как лама Уваата изгонял демонов».

– Можете, – величаво кивнул я. – Благословляю. А еще хорошо лечите вождя Каймана. Он изрядно помогал мне и пострадал от происков дьявола.

– Не беспокойтесь, уважаемый, все будет исполнено, – заверил Норбу, лучась счастьем.

Далее мы с ним тепло обнялись (настоятель прослезился), я пожал руку стоящему рядом на костылях приятелю, пожелав ему скорого выздоровления, и небольшой караван лошадок с сопровождавшими меня монахами тронулся до ближайшей станции.

Спустя еще день Уваата был на приеме у короля. Который тепло меня встретил вместе с Верховным ламой. Намеченная до того аудиенция с несколькими послами, прибывшими вручить ему верительные грамоты, была перенесена, и мы уединились в рабочем кабинете.

После взаимных приветствий и церемониальных фраз монарх выразил удовлетворение моим «прозрением» в части «Камасутры». Оно, будучи озвучено Королевским ламой, вызвало изрядную шумиху в буддийском религиозном сообществе и принесло стране дополнительную известность.

Я поблагодарил его Величество за столь лестную оценку моего скромного вклада в историческую справедливость, вслед за чем извлек из складок монашеского плаща, именуемого «пали», свиток с предсказаниями.

– Здесь то, что вам нужно, – торжественно вручил монарху.

Тот осторожно взял его (Верховный лама дернул кадыком), развернул и стал читать вслух. На лице отразилась целая череда чувств. Сначала на нем мелькнуло удивление, сменившееся недоверием, а затем – растерянность.

– Неужели все так и будет? – поднял он от бумаги глаза, а иерарх стал бормотать молитвы.

– Да – бесстрастно изрек я. – Так что можете сообщить об этом властям Израиля с Йеменом и России. – Непременно, – воодушевился монарх.

Лама же вздел вверх руки:

– Нам вас послало само небо!

Далее я сообщил, что намерен несколько задержаться в стране по причине болезни вождя Каймана, что весьма обрадовало обоих, и король поинтересовался, нужна ли какая помощь.

– Благодарю, Ваше Величество, нет, – скромно ответил я. – Это всего лишь небольшая травма.

– Кроме прорицательства, – льстиво произнес, наклонившись к монарху, иерарх, – в монастыре Святого Сумасшедшего лама Уваата и его друг занимались изгнанием дьявола из одержимых. Он пострадал в одной из схваток.

«Неплохо у тебя работает агентурный аппарат», – подумал я, покосившись на второе лицо страны. А вслух благостно сказал:

– Таким образом мы почтили дух великого ла Кюнле и продолжили его дело.

– Вот как? – вопросил король, и в его глазах мелькнула едва уловимая смешинка: – Надеюсь, это получилось?

– Как мне доложил лама Норбу, – продолжил иерарх, – в монастырь увеличился поток паломников из страны, а также туристов.

– Это хорошо, – довольно изрек король. – От имени подданных моей страны выражаю вам, лама Уваата, глубокую признательность.

– А я прикажу молиться за вас во всех наших храмах и монастырях, – добавил иерарх. – Как достойного последователя Великого Учителя.

Далее аудиенция была закончена, стороны распрощались, и офицер охраны на новеньком черном «мерседесе» отвез меня домой, в уже известный читателю гостевой дом монастыря Симтокха-Дзонг. А по дороге сообщил, что авто с ним и личным шофером, теперь закреплено за мной. По приказу королевской администрации.

Кстати, за наше с Кайманом отсутствие к дому был подведено электричество и установлен холодильник с телефоном, что было весьма приятно. У входа, широко улыбаясь, нас встретил юный Чонг, сообщив, что меня приглашает на ужин настоятель.

– Передай ему, что я весьма польщен и обязательно буду, – потрепал я мальчишку по бритой голове, после чего отпустил машину.

Когда на землю опустились вечерние тени, мы сидели с учителем короля в скромной трапезной, подкреплялись чем бог послал и вели неторопливую беседу.

В отличие от ламы Норбу – явного материалиста, лама Дже Цонкап был идеалистом и философом. Он излагал свои жизненные наблюдения, прилагая их к теологическим канонам, а также рассуждал по поводу Йогачары с Трипитакой[30]30
  Трипитака – каноническое собрание текстов школ классического буддизма.


[Закрыть], в которых собеседник был дуб дубом. Кое-что я, конечно, знал, поскольку в свое время изучал курс мировых религий, а теперь чуть поднатаскался. Однако многое было непонятным. Тем не менее Уваата сидел, скрестив ноги, за столом с умным видом, иногда вставляя какую-то хрень и всячески напускал тумана.

– У вас глубокий склад ума, – изрек в конце ужина мудрый старец. – А почему бы ламе Уваате не написать трактат?

Я едва не подавился орехом, который жевал.

– В смысле?

– О своей жизни. Вы много путешествовали, созерцали, к тому же имеет божественный дар. Это заслуживает внимания.

– Вы так считаете, уважаемый кущо-ла?[31]31
  Кущо-ла – уважительное обращение к ламе.


[Закрыть]

– Да.

– Нужно подумать.

Вернувшись назад при сиянии звезд, я вошел в дом, поднялся по ступеням на второй этаж, вошел в зал и поднял трубку телефона. Мне откликнулся долгий гудок. Аппарат работал.

– Отлично, – брякнул ее на рычаг, вслед за чем отправился на кухню, где открыл дверцу холодильника. Помимо всяческой еды, фруктов и сладостей на одной из полок блестели несколько разнокалиберных бутылок.

– Не хило затарили, – поцокал я языком и кликнул Чонга.

В прихожей послышались легкие шаги, затем в дверном проеме возник мальчик:

– Я здесь, Учитель.

– Держи, это тебе с приятелями, – подозвав его к себе, сказал я, после чего загрузил подставленный подол едой и фруктами.

– А теперь отправляйся спать, – напутствовал юного послушника.

– Сесе, – поклонился тот и засеменил назад. Спустя минуту внизу хлопнула дверь, и все стихло.

Спать не хотелось, в окна заглядывала луна, которая здесь казалась намного ближе и таинственней. Чуть подумав, я извлек из холодильника одну из бутылок – это был виски «Бурбон», накинул на плечи накидку и, прихватив сигареты с бокалом, вышел на окаймлявшую дом террасу. Там, откупорив бутылку, уселся в тростниковый шезлонг, набулькал в бокал, выпил, закурил и вспомнил слова старого ламы о трактате. Писательство я уважал и в прошлой жизни, выйдя в отставку, даже накропал несколько книг. Правда, без особого успеха.

– Напиши путевой дневник, – сказал вдруг внутри моряк (составляющие всегда просыпались, когда я потреблял спиртные напитки).

– Точно, – поддержали его остальные три. – И прими еще стакан. А то пока до нас дошло, все рассосалось.

Я внял, поскольку с составляющими приходилось считаться. Как-никак они были моей второй натурой и консультантами. Бурбон был много крепче других напитков, и те оживились.

– Это будет не та хрень, что ты писал раньше, – крякнул прокурор, исполнивший не одну тысячу документов.

– Точно, – выдохнул воздух чекист. – Может получиться триллер мирового класса.

– А бабок за него дадут? – что-то понюхал внутри шахтер.

– Потом догонят и еще дадут, – икнул моряк. – Ну конечно, дурик.

– В таком случае, я тоже «за», – согласился горняк. – Давай, лама, наливай еще. За консенсус!

– Спасибо, ребята, – всхлипнул я, снова потянувшись за бутылкой.

Проснувшись на заре, прислушался к себе (внутри умиротворенно храпели), совершил утренний моцион, выпил пару чашек кофе, сваренного Чонгом, и стал накручивать диск телефона. Через десять минут к дому подкатил вызванный лимузин, я уселся на заднее сидение и кивнул сидевшему впереди шоферу:

– В город, сын мой.

За боковым окошком в легкой, пахнущей кострами дымке закачались осенние пейзажи равнины и предгорий, далее мы вырулили с проселочной дороги на главную, и шофер прибавил скорость. Столица уже проснулась и жила своей размеренной жизнью.

По главным улицам катили нечастые малолитражки, ярко раскрашенные грузовики и автобусы, они колоритно дополнялись влекомыми косматыми лошадками повозками крестьян, везущими на базары плоды своих трудов; регулировщики махали жезлами на перекрестках, а по тротуарам неспешно шли прохожие и стайки обвешенных фотоаппаратами туристов-бездельников из Европы.

Отыскав глазами в череде следующих друг за другом магазинов нужную мне вывеску, я попросил водителя остановиться и вышел из машины. Заведение было чем-то вроде универмага. Пройдя в отдел писчебумажных принадлежностей, я приобрел толстую, в сотни две листов тетрадь формата А-4 в кожаной обложке, а к ней китайскую авторучку с золотым пером и пару флаконов синих чернил. Ради интереса побродил по другим отделам, среди которых обнаружил музыкальный. Там, в числе национальных инструментов, на витрине красовались несколько гитар, матово блестящих лаком.

– Позвольте вон ту, – указал я пальцем скучающему продавцу на шестиструнную.

– Пожалуйста, – снял тот с витрины товар. – Японская. Рекомендую.

Инструмент имел логотип фирмы «Ямаха», был знаком, и я его чуть подстроил. Затем заскользил пальцами по грифу и напел популярную композицию группы «Битлз» «Восходит солнце». Когда прозвучал завершающий аккорд, рядом с открытыми ртами стояло несколько зевак. Монаха играющего на гитаре, да еще исполняющего песню на английском, они видели впервые.

– Беру. И еще дайте чехол, – сказал я продавцу, отсчитывая хрустящие купюры.

Вернувшись назад, я прихватил покупки, отпустил водителя и поднялся к себе наверх. А поскольку небольшая порция музыки породила ностальгию, извлек из чехла гитару, после чего уединился на террасе. Там, усевшись в шезлонг, глядя на далекую череду гор и тихо перебирая струны, стал вспоминать, что бы такое исполнить. Песен самого различного жанра я знал достаточно, но хотелось чего-нибудь душевного.

– Давай «Последнюю поэму», – тихо сказали внутри. – А мы послушаем.

Я взял первые аккорды.

 
Ветер ли старое имя развеял,
Нет мне дороги в мой брошенный край,
Если увидеть пытаешься издали,
Не разглядишь меня, не разглядишь меня,
Друг мой, прощай…
 

вольно и свободно понеслись в бледный купол ноябрьского неба теперь уже песенные строки.

– Это ж надо так написать, – когда унеслись в бесконечность пространств последние катрены, всхлипнул внутри моряк, бывший самым сентиментальным.

Остальные составляющие молчали, чуть пошмыгивая носами. Я тоже расчувствовался и прошептал:

– Ничего. Еще не вечер, ребята.

Затем встал и отправился писать дневник. Начиная с момента новой жизни.

Для начала, убрав гитару в шкаф, я уселся за стол и заправил ручку чернилами, а потом открыл тетрадь и на внутренней стороне обложки указал свой последний московский адрес, имя с фамилией и номер домашнего телефона. Сделал это, скорее, по привычке. Так когда-то помечал свои записные книжки.

Далее в центре первой страницы, я каллиграфически вывел «Дневник», перевернул и вверху второй начертал дату своей кончины. Все, что случилось потом, после вознесения, скрупулезно описал и поставил точку. Учинив задел, спустился на кухню, где пообедал вместе с Чонгом, а потом совершил прогулку по окрестностям.

Все последующие семь дней недели, обращаясь к внутренним резервам за уточнениями и угощая их дармовой выпивкой, я добросовестно описывал свою новую жизненную стезю, стараясь быть объективным. На восьмой же решил отдохнуть. А поскольку лучший отдых – есть перемена занятий, порывшись в вещах, нашел оставленную Ракшми записку с координатами ее тетки.

– Слушаю, – пропел в трубке знакомый голос, после того как я набрал номер.

– Это я, дочь моя. Лама Уваата.

– Учитель! – радостно взлетел он на высокой ноте. – Рада вас слышать!

– Как твое драгоценное здоровье?

– Плохо, – вздохнула жена брахмана. – Демоны вернулись, и я нуждаюсь в вашей помощи.

– Хорошо, я буду вечером, после захода солнца. Жди, – положил лама Уваата трубку.

Когда пурпур заката сменился на синие сумерки, я на наемном такси подъехал к указанному в записке дому. Он находился неподалеку от центра и был выстроен в национальном стиле. Первый этаж светлел камнем, с идущим по фасаду затейливым орнаментом, второй был выполнен из дуба, с длинным выносным балконом и вычурной крышей. К боковым стенам примыкала глухая высокая стена, за которой угадывались деревья.

– Не хилая у тебя тетка, – сказал я сам себе, отпустив такси, и направился по выложенной плитами дорожке к входу.

Поднявшись по ступеням крыльца, остановился у глухой двери с начищенным бронзовым кольцом, дважды звякнув им по оскаленным зубам такой же драконьей морды.

Вскоре за дверью щелкнул запор, и меня с почтением встретили. Ракшми с весьма импозантной дамой. Та была лет на пять старше, фигуристая и с темным пушком на верхней губе, что говорило о сексуальности.

– Знакомься, тетя, – представила гостя шми. – Это лама Уваата.

– Амита, – томно изрекла дама, протянув надушенную руку. – Я уже слышала о вас от племянницы как о непревзойденном врачевателе.

– Ракшми преувеличивает мои скромные возможности, – пожав ее, чуть наклонил я голову.

Далее стоявший позади хозяйки мальчик-слуга принял от ламы верхнюю накидку, и мы прошли из холла, откуда вели ступени на второй этаж, в ярко освещенную гостиную. Она была выполнена со вкусом и обставлена дорогой мебелью. Интерьер дополнялся аудиосистемой, из которой лилась тихая музыка, а также современным телевизором.

– У вас очень уютно, – сказал я, опускаясь в предложенное, стоявшее рядом с вычурным столиком кресло.

– Мой муж член королевского суда, – жеманно ответила хозяйка, когда женщины уселись напротив. – Он сейчас в длительной командировке в Европе.

«А вы с племянницей отрываетесь по полной», – подумал я, перебирая четки.

Словно прочтя мои мысли, Амита посмотрела мне в глаза и лукаво улыбнулась.

– Может, перейдем к осмотру? – перехватив ее взгляд, сказала Ракшми. – Я что-то неважно себя чувствую.

– Да-да, – поддержала ее тетка. – Здоровье превыше всего. А потом мы все вместе поужинаем.

Вслед за этим мы с пациенткой поднялись наверх в ее комнату, где после краткого осмотра я установил, что болезнь вернулась, и приступил к ее врачеванию. Описывать его не буду, все было по методу Друкла Кюнле и в пределах уже известного читателю трактата. Спустя час мы спустились в столовую, где уже был накрыт стол, за которым нас ждала радушная хозяйка. – Надеюсь, ничего страшного нет? – задала она невинный вопрос, приглашая усаживаться.

– Еще несколько сеансов, и я буду совершенно здорова, тетя, – промурлыкала довольная Ракшми, поправляя пальчиками локоны.

К ужину служанкой было подано вино – старый выдержанный херес, что весьма подняло нам настроение.

– Послушайте, святой отец, – сказала раскрасневшаяся хозяйка дома. – Меня в последнее время по ночам тоже стал навещать демон. Эта болезнь случайно не заразная?

– Сложный вопрос, – изобразил я глубокомыслие на лице, поняв, к чему она клонит.

– А нельзя ли осмотреть и меня, – продолжила меж тем дама, переглянувшись с Ракшми. Та прыснула в кулак и отвернулась.

В это время херес, дошедший до желудка, пробудил составляющих, те потребили свою часть и стали давать советы.

Первым, как всегда напрямую, высказался шахтер.

– Телку надо трахнуть, коль просит, и все дела, – безапелляционно заявил он.

– Тем более что моряк пьет все, что горит, и дерет, что шевелится, – поддержал коллегу подводник.

– Не вздумай, – запротестовали чекист с прокурором. – Это форменное бл…о, а ты человек моральный. Не опускайся до Казановы.

Выслушав всех и неспешно высосав очередной бокал, я обратился к Амите. Ждавшей ответа.

– Можно, дочь моя, – сказал проникновенно. – Этим может заняться мой ученик и ассистент Кайман. Он тоже опытный врачеватель.

– Да-да, тетя, – поддержала меня Ракшми. – Я слышала о нем в храме Друкла Кюнле от прихожанок.

– И когда столь достойный лекарь сможет навестить меня? – часто задышала хозяйка.

– Думаю, скоро, – ответил я. – Не будем торопить события.