Текст книги "Рукопись из Тибета"

Глава 7
От Кангмара до Лхасы

До селения в этот день мы так и не добрались. Заночевали в открытом поле.

Около полудня вышли на окраину Кангмара, оказавшегося почти городом. Десятки каменных домов с плоскими крышами, узкие кривые улочки, по которым гремели арбы и повозки, буддийский храм на площади, а за ним караван-сарай, почта и обширный базар, откуда доносился рев ослов и человеческое многоголосье. Естественно, мы направили свои стопы в храм. К братьям по вере. Там было несколько молящихся, просящих ниспослать им благодать у статуи задумчиво сидящего на возвышении Будды, юный послушник, снимавший нагар с горящих плошек и свечей, а также сидевший у бронзового треножника на вытертом ковре старый, с пергаментным лицом лама. – Мир тебе, уважаемый кущо-ла, – поприветствовали мы его, а он, подняв голову, нас.

– Чем могу помочь? – прошамкал лама, близоруко щурясь выцветшими глазами.

– Мы странствующие монахи, – поклонился я. – Идем издалека, ищем приют на ночь.

– Следуйте за мной, – чуть подумал старик, после чего с кряхтеньем встал и направился к узкой двери сбоку. Мы пошагали за ним с выражением смирения на лицах.

За дверью оказался небольшой, мощеный плитами двор, окруженный толстой каменной стеною, с колодцем в центре и несколькими нишами в ней. Напоминавшими по виду кельи.

– Можете располагаться здесь, – вошел лама в крайнюю. Там имелись каменный очаг и деревянные нары в глубине с охапкой тростника в изголовье.

– Накормить вас, к сожалению, не могу, – тяжело вздохнул. – Храм беден, поищите себе подаяние.

– Поищем, брат, – свели мы руки перед собой. – Спасибо тебе за кров над головой, да славен будет наш Великий Учитель!

– Воистину так, – ответил добрый старик, после чего, шаркая сандалиями, удалился.

Мы сложили свой скарб у стены, напились у колодца воды из привешенной к вороту бадьи и, потуже затянув пояса, вышли из обители.

– Ну что, двинем на базар? – кивнул в сторону доносившегося шума Кайман. – Поищем чего-нибудь от щедрот паствы.

Базар оказался по-настоящему восточным. Там наблюдалось смешение лиц и рас, обилие местных товаров, средневековый колорит и что-то еще, волнующее и приятное. Потолкавшись в толпе меж палаток с прилавками, мы поглазели на искусство торговли, понюхали запахи баранины со свининой, шкварчащих на углях, поудивлялись искусству бродячих фокусников и канатоходца.

Изредка в толпе мелькали оранжевые одеяния монахов, собирающих подаяния. Нам с Кайманом это не подходило, поскольку мешало предшествующее воспитание и ранг, но нужно было что-то предпринимать. Финансы, как говорится, пели романсы.

Вдруг в дальнем конце базара мы услышали стук барабанов, а через минуту рев толпы. Явно выражающей восторг. Как у нас на футболе.

Мы переглянулись и стали проталкиваться туда, пока не увидели что-то похожее на купол шапито. Из побуревшего от времени раскрашенного брезента.

– Вроде как цирк, – сказал Кайман, когда мы оказались у входа.

Там стоял смуглый малый, зазывая в жестяной рупор желающих посмотреть восточные единоборства, а второй принимал от желающих юани и пропускал внутрь, за опущенный полог, откуда то и дело раздавались крики.

– Попробуем войти? – обернулся я к Кайману.

– А почему нет? Попытка не пытка.

Сначала взимавший деньги не хотел нас не пускать, но вождь, заглянув тому в глаза, прошипел:

– Нашлю демонов.

И вопрос решился положительно.

Внутри, в душном полумраке толпились многочисленные зрители, а в центре, на ярко освещенном лампами помосте, за натянутыми канатами сплелись в объятиях два пыхтящих единоборца.

– Хе! – внезапно выдохнул один, и его противник с грохотом полетел спиной на доски.

– А-а-а! – восторженно завопили зрители, а вверху закачались лампы.

Затем, когда они спустились вниз, из-за отгораживающей небольшую часть цирка ширмы появилась вторая пара, и болельщики стали делать ставки.

– Вроде как тотализатор, – шепнул мне на ухо Кайман, отрицательно помотав головой служителю, предложившему нам включиться.

Когда желающие сделали свой выбор, барабаны загремели вновь, началась очередная схватка. По моей скромной оценке, бойцы были не так, чтоб очень, и больше работали на зрителя. В меркантильных целях.

Это дало результаты, публика завелась, и они еще чуть поскакали по помосту. Затем один нанес серию ударов другому, тот повалился как сноп, а болельщики забились в трансе.

– Обувалово, – констатировал Кайман, я молча, кивнул, а на помосте возник распорядитель.

– Уважаемые гости! – завопил он, подняв кверху руки. – Любой желающий может попытать судьбу, сразившись с нашими бойцами! Приз – тысяча юаней!

В толпе возникло оживление, многие стали подталкивать друг друга локтями, а затем на помост взобрался похожий на шкаф крепыш, желающий попытать счастья. Развязав пояс и сбросив халат, он широко развел руки, а из-за ширмы вышел второй. Тот, что победил в первой схватке. Зрители стали заключать пари и делать новые ставки, потом грянули барабаны – бойцы сошлись и начался мордобой, с ударами и бросками.

А еще через пару минут все кончилось. Цирковой атлет корчился на помосте, победивший принимал овации. Далее распорядитель вручил ему приз, крепыш демонстративно пересчитал купюры и, прихватив халат, исчез среди зрителей.

«Подстава», – решил я и стал ждать дальнейшего развития событий.

Вызов повторился с той же суммой, второй из любителей проиграл, и толпа разочарованно взвыла.

– Бой последний и завершающий! – заорал распорядитель, обходя арену, после чего удвоил ставку. Желающих больше не находилось, зазывала стал подзадоривать зрителей, и мы с Кайманом переглянулись.

Вслед за этим я снял накидку, сунул ее приятелю и, растолкав зевак, влез на помост.

– Ты не из Шаолиня? – подозрительно оглядел мою одежду распорядитель.

– Нет, уважаемый. Всего лишь странствующий монах. Хочу попытать счастья.

– Ну, тогда держись, – осклабился делец, сделав знак рукой. – Твой противник именно оттуда.

В ту же минуту из-за ширмы нарисовался моих лет человек с плоским лицом, стороны, как принято в каратэ, поприветствовали друг друга поклонами «рей», после чего приняли боевые стойки. Противник был подготовлен много лучше. Обработав меня серией ударов, которые я с трудом отразил, он пробил ногой «еко-гери» в корпус, и у меня екнула селезенка. При второй атаке мне удалось выполнить подсечку, и азиат грохнулся на помост, но, тут же вскочив, взвился в воздух и саданул мне пяткой в лоб. Едва не расколов голову.

От всех этих сотрясений и пинков внутри пробудились составляющие.

– Наших бьют! Полундра! – завопили шахтер с моряком.

Прокурор гавкнул:

– Где мой пистолет?!

А чекист выдал приказ:

– Брось ты эту мутотень, применяй самбо!

Мои силы учетверились, я поменял стойку и, выполнив защитный блок, уцепил противника за запястье. Далее последовал рывок на себя, резкий поворот, и тело каратиста полетело за канаты. Сбив нескольких зевак, он врубился башкой в опорный столб, шапито качнулся, а зрители шарахнулись к выходу.

– Молодца! – рассмеялся Кайман. – Знай наших!

Распорядитель с кислой миной на лице вручил мне тонкую пачку купюр, бойца утащили за ширму, а толпа, оживленно переговариваясь, повалила наружу. Вышли и мы. Сразу же решив подкрепиться.

Чуть позже мы с вождем сидели в небольшой харчевне, наворачивая тибетские пельмени «момо» с острым соусом и запивая их ячменным пивом. Каждый пельмень напоминал цветочный бутон, был сочным и пахучим.

– Жить, как говорится, хорошо, – утер сальные губы Кайман, заказывая по второй порции.

– А хорошо жить еще лучше! – поднял я кружку.

– Разрешите к вам присесть, уважаемые? – послышался рядом вкрадчивый голос.

У стола стоял толстый китаец в богатой одежде, играя в руках веером и улыбаясь.

– Сделайте одолжение, – кивнул я головой, потягивая золотистый напиток.

– Не могу ли я что-либо заказать, для странствующих монахов? – уселся на стул сын Поднебесной.

– У нас все есть, – высосал сок очередного «момо» Кайман. – Ближе к делу.

– Я хозяин заведения, в котором вы одержали столь славную победу, – чуть наклонился ко мне толстяк. – И меня интересует ваша манера боя.

– Дальше.

– Не можете ли вы дать несколько уроков моим бойцам? Я хорошо заплачу, – щелкнул он веером.

– Сколько? – покосился на него Кайман.

Полученные нами юани равнялись всего двумстам долларам, и для дальнейшего путешествия их было явно недостаточно.

– По тысяче за урок.

– Хорошо, – допил я свою кружку. – Три занятия с вашими бойцами проведет мой ученик, – указал пальцем на вождя.

– Слушаюсь, Учитель, – изобразив почтительность, приложил Кайман к груди руку.

Занятия было решено провести в два последующих дня в уже известном нам месте. После этого стороны вежливо распрощались, и мы отправились в нашу скромную обитель, прикупив по дороге барана, сыра и овощей для ламы, предоставившего нам кров. Так было справедливо.

Приняв все с благодарностью, тот пригласил нас на ужин, который прошел в дружеской беседе, а заодно мы выяснили точный маршрут до Лхасы. Он проходил через селения Гьянгзе, а потом Дагожука и составлял неделю пути на гужевом транспорте.

Утром, выпив горячего чаю с лепешкой, доставленных нам послушником, мы отправились по делам. Вождь – проводить занятия, а я в ту часть базара, где торговали парнокопытными. Нужно было присмотреть пару лошадей или мулов для дальнейшего вояжа по горам. На своих двоих до столицы Тибета мы могли добраться разве что к лету.

Ориентируясь по звукам и все усиливающемуся характерному запаху, я вышел из людской толчеи к нескольким огороженным жердями загонам. В них блеяли, мычали, ржали и издавали другие звуки целые стада братьев меньших. Миновав загородку с хрюкающими свиньями, а потом еще две, с овцами и яками, я остановился у лошадиной, опершись на ограду, и стал их внимательно созерцать. Там были пони всех мастей. Одни щипали травку, другие грациозно передвигались и играли, а третьи, помахивая хвостами, спокойно стояли в ожидании покупателей. Внезапно мне в локоть ткнулось что-то теплое и всхрапнуло.

– Чак! – выпучил я глаза. Это была одна из лошадок, которых у нас сперли.

Пони явно узнал меня, поскольку каждый вечер получал кусок сахару, и стал покусывать рукав, а я тут же огляделся. Метрах в пятнадцати сбоку несколько покупателей, споря и выбрасывая пальцы, торговали выведенного из загона жеребца, а продавцом выступал Бахрам, в новой одежде и шапке.

– Ах, ты ж гад, – прошептал лама Уваата, отступив в толпу, откуда стал наблюдать за вором.

Минут через пять сделка состоялась, стороны хлопнули по рукам, Бахрам, послюнявив пальцы, пересчитал деньги и сунул их за пазуху.

Я же переместился к двум старикам – нищим, сидевшим на коврике у соседнего загона и меланхолично жующим насвай, уселся рядом и, прикрыв голову накидкой, продолжил наблюдение.

До обеда ворюга продал еще одну лошадь, а потом что-то заорал двум табунщикам внутри загона. Старший подбежал к нему, получил какой-то приказ и занял место хозяина, а Бахрам отвязал привязанного к изгороди мула, взгромоздился в седло и тот поцокал копытами в сторону предместья. Я – за ними, применяя имевшиеся навыки наружки.

На одной из окраинных улиц мул встал у последнего в ряду, добротного, в два этажа дома, уйгур спешился и ввел животное в калитку. Я же, быстро пройдя улицу, поднялся на невысокий, поросший кустарником холм за ним, откуда просматривался двор дома.

Бахрам, сняв халат с шапкой, сидел на ковре в тени зеленого чинара рядом с одноухим, подкрепляясь чем-то из котла, а им прислуживала молодая женщина. Затем они чаевничали и вели беседу, а спустя час уйгур снова выехал со двора по направлению к рынку.

– Так. Здесь у них нора, – решил я, после чего спустился с холма и отправился в шапито. Пообщаться с Кайманом. Тот как раз закончил урок, собирался домой и весьма обрадовался сообщению.

– Так что? Навестим их ночью? – раздул приятель ноздри.

– Само собой. Зло должно быть наказано.

Когда на городок опустилась мгла, а небо затянуло тучами, мы снова были на холме, наблюдая за жилищем.

В двух окнах нижнего этажа теплился неяркий свет, кругом было тихо и безлюдно, где-то далеко гавкали собаки.

– Давай за мной, – шепнул я вождю, и мы, стараясь не шуметь, стали спускаться к стене окружавшей дом. Точнее к ее задней части. Днем я приметил там несколько выпавших камней, и во двор можно было легко проникнуть. Вскарабкавшись на стену, мы тихо спрыгнули внутрь и прислушались.

В пристройке взмыкнул мул, потом еще раз. Мы затаились. Через минуту скрипнула входная дверь, и в полосе света появился одноухий. Недовольно брюзжа, он пошаркал к пристройке, но не дошел. Прыгнув вперед, я хряснул ему по затылку кулаком, одноухий хрюкнул и повалился на землю. В следующее мгновение Кайман вбил жертве в рот тряпичный кляп и захлестнул ремнем руки.

Потом мы подбежали к двери, я потянул ее на себя, и оба скользнули внутрь, в душную, с горящим очагом комнату, откуда на второй этаж вели ступени. В центре, на ковре, стоял низкий столик с несколькими подушками, на нем бутыль рисовой водки и остатки ужина, а рядом кальян. Судя по характерному запаху, тут недавно курили опий. За первой комнатой была еще одна, где у деревянного сундука спиной к нам Бахрам со спущенными штанами трахал лежавшую на крышке животом девицу.

– Бог в помощь, – войдя туда первым, ласково изрек Кайман.

Хозяин оглянулся, выпучил мутные глаза и тут же получил хук в челюсть.

– Тс-с, – приложил к губам палец вождь, когда испуганная партнерша, развернувшись фасадом, открыла было рот. – А то зарежу.

– М-м-м, – закивала та побледневшим лицом и в страхе забилась в угол.

Сиськи у нее были как у Анфисы Чеховой, и я, сдернув с гвоздя висящий там халат, бросил женщине:

– Прикройся.

Меж тем Бахрам зашевелился, выплюнул зубы и, встав на четвереньки, скуля пополз к двери. Не тут-то было. Кайман сгреб его под микитки и шмякнул на сундук:

– Не спеши, убогий.

– Где наши вещи и деньги, сын мой? – подойдя вплотную к дрожавшему вору, вопросил я загробным голосом.

– Т-тут, – показал он дрожащим пальцем в обитую медью крышку.

– Отпирай, лишенец, – прошипел вождь. – Быстро.

Встав на дрожащие ноги и пуская сопли, азиат снял с шеи ключ на засаленной тесемке, мелодично щелкнул замок, и Кайман поднял крышку.

На пол полетело всевозможное шмотье, а затем он извлек две дорожные сумки. Проверили. Все было в наличии. В том числе рекомендательное письмо в опечатанном пенале и пачка «зеленых».

– Четки и часы? – навесил я на плечо обе сумки.

– У брата, – прошепелявил вор, кивнув на входную дверь. И всхлипнул.

Через минуту Кайман приволок со двора одноухого, после чего усадил того рядом с Бахрамом, выдернув кляп.

– Сиди, козел, и не дергайся!

После этого выяснив, что девица была взятой напрокат жрицей любви, мы ее отпустили, приказав держать язык за зубами.

– Слушайте ламу Уваату, дети мои, – обратился я к ворам, когда мы остались одни. – Если мы вас сдадим властям, в лучшем случае вам отрубят еще по уху. А в худшем – головы. Но поскольку мы слуги Просветленного, а он добр, предлагаю вам искупление грехов. Как, согласны?

Оба энергично закивали.

– Завтра до полудня вы пригоните к храму свое стадо и пожертвуете его Будде, вернув нам лошадей с яком.

– И не вздумайте бежать, – ощерился Кайман. – Из-под земли достанем.

– Мы все так и сделаем, уважаемые кущо-ла, – размазал по лицу слезы Бахрам, а одноухий нул: – Воистину так. И всхлипнул.

На прощание, по доброте душевной лама Кайман врезал каждому еще раз по морде, я пожелал доброй ночи, после чего мы покинули воровской притон, тихо прикрыв калитку.

Утром следующего дня у монастыря ржало стадо, а во дворе Чак с еще одним пони и флегматичным яком хрупали овес из кормушки. А еще через сутки, когда вождь, проведя заключительный урок, получил причитающуюся за труды сумму, мы покачивались в седлах на горной дороге.

Впереди на мышастом ослике ехал нанятый нами проводник-китаец, сзади похрюкивал косматый як с погонщиком-дунганином, навьюченный поклажей. Как выяснилось в пути, проводник, носивший имя Сунлинь, как и боцман Ван Ли, с которым я пересекал Атлантику, тоже был жертвой «Культурной революции», сосланный властями в Тибет на перевоспитание. Сын Поднебесной, в прошлом археолог, многое знал о таинственной стране, по натуре был явный марксист, и на стоянках у костра рассказал немало интересного.

Оказалось, что до 1959 года, когда туда пришла Национальная освободительная армия Китая, ее неограниченными правителями были ламы. Из миллиона жителей их насчитывалось двести тысяч, остальные были рабами и крепостными. Первых можно было купить, продать, заставлять работать и морить голодом, а при желании убить или искалечить. Вторые облагались налогами, которые были неисчислимы. Среди них были налоги на женитьбу и рождение ребенка, смерть члена семьи и посадку дерева в своем дворе, а также содержание животных; налоги на религиозные праздники, публичные танцы и игру на барабанах, и даже на заключение в тюрьму или освобождение оттуда.

Те, кто не мог найти работу, платил за то, что был безработным, а если отправлялся на поиски ее, платил налог за проезд. Если же у людей не было, чем платить, монастыри ссужали им деньги под высочайшие проценты или обращали в рабов, которых становилось все больше. Теократические религиозные учения в стране опирались на классовый порядок. Бедным и угнетаемым внушалось, что те сами навлекли на себя свои несчастья, так как грешили в предыдущих жизнях. Поэтому они обязаны были смириться со своим горьким жребием и принять его как кармическое возмездие, тщась надеждой на улучшение своей судьбы в будущих инкарнациях.

Помимо прочего, со слов Сунлиня, тибетские ламы отличались изощренным зверством. Они очень любили обереги из отрубленных человеческих рук, кистей и ступней, навешивая те на свои одежды, практиковали средневековые пытки и казни. Преступникам, а нередко и невинным, ломали конечности, выкалывали глаза, заливали глотки кипящим маслом. А при строительстве нового монастыря в его фундамент замуровывался молодой послушник, введенный в летаргический сон, для общения через него с потусторонними мирами.

Зажиточные и сильные рассматривали свою удачную судьбу в качестве награды за заслуги в прошлом и нынешнем существованиях. Для богатых лам с помещиками коммунистическая интервенция оказалась страшным несчастьем. Большая их часть иммигрировала заграницу, включая и самого Далай-ламу, а оставшимся пришлось самим зарабатывать на жизнь. – Да, дела, – сказал после одного такого рассказа Кайман, вороша в догорающем костре угли. – Тут все намного серьезнее, чем в Бутане.

На исходе седьмого дня, миновав селения зе и Дагожука, мы наконец вышли к своей конечной цели.

Лхаса раскинулась в обширной зеленой долине, окаймленной высокими горами, с синеющей в ней извилистой лентой реки Кьи Чу, притоком Брахмапутры. Тут и там на склонах темнели древние монастыри с храмами, ниже улицы и кварталы, меж которыми змеились рыжие дороги.

– Эпическая картина, впечатляет, – обозрев ландшафт, констатировал Кайман.

– Не то слово, – ответил я, трогая пятками коня.

Пони всхрапнул, и мы стали спускаться в долину.

Глава 8
В Обители богов

В город въехали на закате солнца через западные ворота. Ведомый проводником караван проследовал по узким улицам, застроенным домами из камня и сырца, миновал все еще людный базар, после чего впереди возник белый культовый ансамбль с бордовой окантовкой.

– Это самый древний в Тибете храм Джоканг, – обернулся к нам Сунлинь. – Выстроен императором Сонцен Гампо в седьмом веке. Здесь отдыхает Золотой Будда.

– В таком случае навестим столь святое место, – натянул я повод. – А заодно возблагодарим Великого Учителя за благополучное путешествие.

– Воистину так, – изрек лама Кайман, после чего все спешились.

Оставив животных под присмотром погонщика, флегматично жующего насвай, мы направились к входу.

Хранившие святую реликвию четырехэтажное здание восхищало своим неповторимым стилем, покрытой узорчатой бронзовой плиткой крышей, увенчанной двумя золотыми ланями и колесом дхармы. Внутри его была прохлада, легкий полумрак и дурманящий запах курящихся в медных жаровнях восточных благовоний.

Изобразив на лицах смирение, мы прошли в главный зал, где на алтаре возвышалось золотая статуя Будды, бесстрастно взирающего в пространство. Немногочисленные молящиеся, уйдя в себя, мысленно с ним общались, рассказывая о своих чаяниях и желаниях. Здесь же находились несколько служителей, тенями возникавших ниоткуда и так же бесплотно исчезавших. Купив у них благовонные палочки и воскурив их от уже зажженных, мы несколько минут безмолвно созерцали окружающее, потом опустили на поднос для подношений по несколько юаней и двинулись по ритуальному пути, именуемому «кора». При этом повертели молитвенные колеса, загадав желания.

– Теперь, уважаемые кущо-ла, я сопровожу вас в гостиницу, – обратился к нам Сунлинь, когда надев обувь, мы вышли в гаснувший свет дня. – Там сможем отдохнуть и подкрепиться.

Гостиницей, если ее можно так назвать, был находящийся на соседней улице прошлого века караван-сарай, где мы и разместились. Лошадей с яком, сняв поклажу, определили в каменную, с низким навесом загородку, а нас в две жилых смежных комнаты.

– Восточный колорит, – оглядев убранство нашей, состоящее из войлочного ковра на глиняном полу, устроенной по периметру лежанки с очагом в центре и медным светильником под потолком, заявил Кайман и дружески потрепал по плечу упитанного, с длинными вислыми усами хозяина.

– Ши-ши[33]33
  Ши – да (кит.)


[Закрыть], – напевно произнес тот, считая переданные ему юани.

– Ну, а теперь, уважаемый, мы бы хотели смыть пыль дорог и поесть, – обратился я к владельцу «гостиницы». – А заодно накормите наших людей, да получше.

– Буюн се, – последовал ответ, и тибетец сделал приглашающий жест к выходу.

Во дворе у колодца мы умылись, вытерлись извлеченными из походных сумок полотенцами, а когда вернулись, нас ждала расстеленная на ковре скатерть со стоящим на ней блюдом тибетского хлеба – цампы и двумя фаянсовыми, исходящими душистым паром мисками. Помолившись, что уже вошло в привычку, мы отломали по горячему куску цампы и, вооружившись костяными ложками, быстро опорожнили миски.

Когда с первым блюдом было покончено, в комнату, мелко ступая, вошла миловидная девушка в национальной одежде и, встав на колени, поставила перед гостями медное блюдо жареной баранины.

Есть без вилок нам было не привыкать, мясо, приправленное луком, тоже отправилось по назначению. Далее был подан тибетский чай, схожий с бутанским, после которого «стол» был убран, а мы возлегли на лежанки с валиками-подушками в головах и с наслаждением закурили.

– Каков будет план на завтра? – устроившись поудобней, благостно вопросил вождь.

– Для начала навестим Панчен-Ламу и ознакомимся с городом. Дальше будет видно.

– Послушай, Этьен, – глядя в потолок, выдул струйку дыма Кайман. – Почему бы нам не купить себе дом? Надоели все эти временные пристанища, пора обосноваться капитально.

– А что? Умная мысль, – оперся я на локоть, стряхнув пепел в черепок. – Мне они тоже порядком надоели. Этим стоит заняться.

Постепенно разговор затих, нас разморили сытость и усталость, где-то в щели запел сверчок. Негромко и умиротворяюще.

Когда мы проснулись, за узким, выходящим во двор окном занималось утро, в прозрачном воздухе издалека доносились звуки гонга. Во время завтрака, развивая вчерашнюю идею, мы пришли к решению, что помимо покупки дома следует оставить имевшихся у нас животных. Пони с яками были лучшим средством передвижения в горной стране, в чем мы воочию убедились. Но для ухода за ними и жильем требовался человек. И, желательно, надежный.

– Сунлинь, – не раздумывая, сказал Кайман. – Думаю, он согласится.

Выйдя во двор и щедро расплатившись со спутниками, которые уже собирались в обратную дорогу, мы сделали ссыльному соответствующее предложение. Тот расплылся в улыбке.

– Я буду вам верным слугой, уважаемые ла, – низко поклонился. – За кров, одежду и еду. Большего мне не надо.

– Каждый труд должен оплачиваться, – назидательно произнес я. – Ты будешь получать достойное жалование.

Для полноты ощущений мы подарили погонщику осла вместе с упряжью, и тот рассыпался в благодарностях.

– А теперь, Сунлинь, разыщи-ка нам хозяина, – обратился к китайцу Кайман. – У нас к нему разговор. После чего мы вернулись в комнату.

– Я к вашим услугам, – появился через несколько минут владелец караван-сарая. – Чего святые люди желают?

– У нас к вам разговор, – сидя на циновке поверх ковра, многозначительно изрек я. – Присаживайтесь.

– Весь внимание, – сделал умильное лицо толстяк, с кряхтеньем опустившись напротив.

– Мы с достопочтимым ламой Кайманом, – указал я четками на приятеля, – хотели бы приобрести в городе хороший дом. Вы не согласились бы нам в этом помочь? Естественно за плату.

– Всегда к вашим услугам, – оживился тот. – Послать за человеком?

– Кто он?

– Посредник в торговых делах и мой добрый знакомый, – ответил владелец караван-сарая.

– Хорошо, мы ждем, – благосклонно кивнул я. – Посылайте.

Спустя полчаса во двор на муле въехал представительный старец, спешился и прошел к ожидавшим. Выслушав нас, он спросил, в какой части города нужен дом и располагаем ли мы достаточными средствами.

– На этот счет можете не беспокоиться, уважаемый – ответил Кайман. – Их у нас достаточно. А дом, я подчеркиваю – добротный и с хозяйственной постройкой для скота, нам нужен в тихом и красивом месте.

– Я понял, – наморщил лоб старик. – Постараюсь найти такой. Как скоро это вам надо?

– Чем быстрее, тем лучше, – сказал я. После чего, обсудив детали, мы договорились встретиться вечером.

Когда по двору процокали копыта, мы с Кайманом, оставив Сунлиня на хозяйстве, стали готовиться к визиту к Панчен-Ламе. Для чего посетили одну из городских бань, где хорошо попарились и воспользовались услугами парикмахера, а заодно купили новую одежду. Старая была прожжена на стоянках у костров и поистрепалась в дороге.

Имевшееся у меня письмо, безусловно, было подспорьем для начала мессианской деятельности, но следовало «показать товар лицом», и я пробудил внутреннюю суть. То есть составляющих. Приказав им выдать что-либо актуальное на ближайшее время.

Они поднапрягли извилины и сообщили, что спустя три недели на Таиланд обрушатся муссонные дожди, которые приведут к небывалому наводнению и гибели более ста тысяч населения.

– Ясно, – сказал я. Отдыхайте. До связи.

После чего, когда мы вернулись в караван-сарай, сообщил Кайману об очередном прозрении.

– Весомое дополнение к нашей индульгенции, – выслушав его, одобрил вождь, и на следующее утро, прихватив письмо, мы отправились во дворец Потала на аудиенцию с Панчен-Ламой. Это был второй по рангу иерарх после Далай-ламы, последний, спасаясь от коммунистического режима, уже много лет находился в эмиграции, злобствуя и проклиная захватчиков.

Высоко вознесшийся над долиной, построенный в седьмом веке дворцовый комплекс по праву считался одним из чудес света, являлся местом обитания всех Далай-лам и символом Тибета. Обозрев его с фасада и поудивлявшись искусству древних зодчих, мы поднялись по ступеням к посту охраны, где сообщили дежурному офицеру, что доставили тибетскому иерарху послание от Верховного ламы Бутана. После этого нас сопроводили в дворцовую канцелярию, начальник которой вознамерился послание принять. Для передачи. – Мне предписано это сделать лично, уважаемый – холодно заявил я. – В святейшие руки.

– Хм, – недоверчиво взглянул на меня чиновник. – А кто вы собственно такой?

– Лама Уваата.

При этих словах в его глазах возник неподдельный интерес, нам тут же было предложено сесть, а бюрократ, попросив обождать, заспешил к двери. Минут через десять, запыхавшись, он вернулся и взялся сопроводить нас к «телу». Поднявшись по дворцовым переходам на третий этаж, мы оказались в изысканной, оформленной в восточном стиле приемной, где нас ждал второй чиновник. Более высокого ранга. Первый, кланяясь, упятился назад, а второй назвался личным секретарем его Святейшества.

– Мы слышали о вас, уважаемый гуру Уваата, – вкрадчиво произнес он. – Прошу следовать за мной. И сделал радушный жест в сторону широкой, отделанной позолотой двери.

Нажав рукоятку и потянув одну из створок на себя, секретарь пропустил нас вперед, и мы оказались в высоком, помпезно отделанном помещении. Матово сиял мраморный пол, устланный драгоценным ковром, вдоль украшенных гобеленами стен, изображавшими жизненный путь Будды, стояла вычурная, красного дерева мебель, вверху отсвечивали каскадами хрусталя люстры.

Спустя минуту из боковой двери кабинета, шурша длинными золотистыми одеяниями, появился лет пятидесяти человек. Невысокого роста, хрупкого телосложения. Когда он подошел к нам, мы с Кайманом чуть поклонились, а затем я протянул иерарху пенал с письмом от его коллеги.

– Мы рады видеть гуру Уваату на Крыше мира, – бесцветным голосом произнес сановник, приняв пенал и осмотрев целостность печати. – К нам дошли вести о вас из королевства Громового Дракона.

«Хорошо отлажена у святых отцов связь, – подумал я. – Почти как в фильме ”Праздник святого Иоргена“».

Далее нам было предложено сесть. Хозяин расположился в похожем на трон кресле напротив, после чего сделал знак секретарю. Тот, поклонившись, вышел.

– Что привело вас в нашу заоблачную страну? – продолжил иерарх с непроницаемым лицом. – Затерянную на краю света.

– Ее покой и близость к Великому Учителю, – возвел я к потолку глаза.

– В остальном мире все суета сует, – благонравно добавил Кайман строку из Экклезиаста.

– И чем вы намерены заниматься?

– Созерцать отсюда Мир. И сеять. Доброе, разумное, вечное.

– В какой форме?

– В той самой, о которой вы вероятно слышали. Я – Гуру.

При этой фразе святоша пристально взглянул мне в глаза, а потом отвел их. Смутить бывшего оперативника и прокурора было сложно.

– Не иначе как от святости этих мест, – добавил я, плавно разведя руками, – во время утренней медитации мне явилось очередное откровение.

– Могу я узнать – какое? – насторожился лама.

– Через месяц в Таиланде произойдет небывалой силы наводнение, которое может принести неисчислимые жертвы.

– Как? Где? Откуда вам это известно? – болезненно сморщился иерарх в своем кресле.

– Я сказал, в Таиланде, – раздельно повторил я. – Оттуда. – Уставил вверх палец.

– А может, вы ошибаетесь? – вжался иерарх в кресло. – Это на самом деле случится?

– Торг здесь неуместен, – значительно изрек Кайман. И мы переглянулись.

– Если эта весть придет в Бангкок с Тибета, – добавил я, – это еще больше возвеличит его в глазах миллионов верующих. А теперь прошу простить, у нас дела, о Мудрейший.