Текст книги "Приглашение в космос"

В течение нескольких месяцев испытателям пришлось овладеть искусством управления огромным аэростатом, то есть стать квалифицированными аэронавтами и подготовить себя к выполнению небывалых прыжков. Они прошли тренировки в барокамере, где создавались условия, близкие к действительности и в ходе которых парашютистам приходилось по несколько часов «подниматься» на десятки тысяч метров вверх, а потом, имитируя спуск, очень быстро возвращаться на землю. Парашютная система, предназначенная для прыжка Долгова с немедленным раскрытием купола, была разработана самим испытателем и успешно опробована на выбросах манекена с высоты более 25 километров. Вся подготовка прошла более чем удачно.

И вот ранним утром 1 ноября 1962 года парашютисты-аэронавты, облачившись в специальные костюмы-скафандры, заняли свои места в гондоле аэростата, сходной по многим параметрам с капсулой спускаемого космического корабля. Загерметизировали ее, прошли десатурацию (обогащение крови кислородом, чтобы вытеснить из нее как можно больше азота) и стартовали в ясное небо. Небывалой высоты в 25 тысяч 458 метров аэростат достиг через 2 часа 44 минуты. Здесь была зона равновесия, это значит, что выше он уже подниматься не мог. Парашютисты приступили к выполнению задания, для чего прежде всего разгерметизировали кабину, в которой находились. И приготовились к сверхвысотному прыжку. Далее все у них пошло совершенно непредсказуемо.

Андреев катапультировался благополучно и очень скоро, пикируя в сильно разреженной атмосфере, достиг страшной скорости в 250 метров в секунду. Увидев, что летит прямиком в реку, он сумел стабилизировать себя в горизонтальном положении и постарался спланировать в сторону от неё. В какой-то момент от страшного холода (на таких высотах температура ниже –50) начали неметь руки и, пытаясь согреть пальцы, парашютист сжал их в кулак. От такого маневра его тут же завертело в штопоре, а вскоре заиндевела вся прозрачная часть гермошлема, так что он не видел не только куда летит, но и шкалу высотомера. А по его показаниям испытатель должен был вручную открыть парашют на высоте около 1000 метров от земли. На этот случай имелся автомат раскрытия, установленный на срабатывание на 950 метров. Слава Богу, техника не подвела. Парашют благополучно раскрылся на заданной высоте без участия человека. Только после этого все пошло штатно, и Евгений Андреев очень скоро благополучно коснулся земли. Можно было сразу поздравить его с установлением рекорда высотного катапультирования и счастливым возвращением.

Совсем иначе получилось у Долгова. Наблюдавшие за его прыжком отметили благополучное раскрытие парашюта сразу после отделения от капсулы и последующее плавное снижение. Казалось, все идет прекрасно. Однако, ближе к земле стало ясно: что-то с парашютистом не в порядке – слишком уж пассивно висел он под куполом и совершенно не работал со стропами. Когда же при приземлении он не сделал необходимой группировки и его просто поволокло по земле за сносимым ветром парашютом, все поняли, что человек, по меньшей мере, находится без сознания. Но все оказалось куда хуже.

От катапультирования Андреева капсула под аэростатом начала раскачиваться. Долгову немного бы подождать, но он получил приказ на ее покидание сразу после своего товарища и в момент отделения задел своим гермошлемом какой-то выступающий металлический штырь-болт раскачивающейся конструкции. От этого резкого удара в гермошлеме образовалась небольшая пробоина, но в условиях такой разряженной атмосферы и запредельно низкого давления она оказалась для человека смертельной. От резкого падения давления и потери атмосферы у него мгновенно закипела кровь, и опытнейший парашютист-испытатель Петр Долгов погиб в течение нескольких секунд. Увы, такой ужасной может оказаться для человека встреча с неизведанным, в котором никакие личные опыт и умение не в состоянии помочь.

Оба они, Евгений Андреев и Петр Долгов, беспрекословно выполнили отданные им приказы и приняли каждый свою судьбу. Одному из них сильно не повезло. Оба были награждены после этого эксперимента звездами Героев Советского Союза. Последний – посмертно. То были первые звезды Героев космическим испытателям. Но об их детальном участии в том необычном эксперименте, как и обо всех его подробностях – и после его завершения, и после награждения героев – узнали не многие. Слишком засекречено было испытание, слишком далеки были эти люди от всенародной известности. Они делали свое тяжелое, опасное, но такое нужное дело тихо и надежно.

Во время разговоров с нашими инструкторами об их нештатной испытательской работе мне особенно запомнились слова Виктора Реня о том безымянном солдатике, который отсидел в тяжелейшем выживании в тундре все трое суток «как кролик» и которого забрали из эксперимента «почти неживого». Запомнились потому, что, оказалось, кроме них, нештатников, которые выдерживали нечеловеческие условия, были еще и такие, на долю которых выпадали и более тяжелые эксперименты! Какие-то испытатели, имена которых даже не считали нужным сказать их напарникам. Со временем некоторые эти имена и люди стали известны.

Вот один из таких: Роман Коцан. Он служил в армии в начале 60-х годов и совершенно не помышлял ни о чем космическом. Шел второй год его службы, когда к ним в часть приехала комиссия из Научно-исследовательского института авиации и космической медицины и начала отбирать самых сильных и крепких ребят. Тогда было почетно быть именно такими, и все старались показать себя с лучшей стороны. Но отобрали только 15 человек, которым и предложили поработать на космос, – стать космическими испытателями. У всех тогда в головах прочно сидели громкие, модные тогда слова «летчик-испытатель», и слово «космос» уже было не в новинку, так что приобщиться к такого рода занятиям казалось весьма почетно и перспективно. Что касается Романа, то он был просто счастлив, когда отправлялся к новому месту службы. А почему нет, – он же такой сильный и молодой, попал на столь интересную и необычную работу?! Почему не внести свой вклад в дело освоения космоса, если ты стал избранным?!

Эксперименты, которые проводились то в Москве, то в Ленинграде, и впрямь оказались настоящими космическими испытаниями. Их крутили на центрифугах, выдерживали в барокамерах, катапультировали с самолета на больших высотах, доводили до бессознательного состояния на специальных качелях Хилова. А еще закрепляли подобно Христу в крестообразной форме в металлическом обруче и крутили до упора во всех направлениях, наращивая скорость вращения. Половина коллег Романа этого аттракциона не выдержали. А Коцан справился – и вправду, уникальное оказалось у него здоровье!

Особенно ему запомнился эксперимент по гипокинезии – двухмесячному лежанию на постели без движений да еще под отрицательным углом в 15 градусов. Врачам нужно было понять, что произойдет с организмом человека во время длительного полета в условиях невесомости, когда сила тяжести действует в непривычном направлении и гонит кровь более в голову, чем в ноги. Кормление – через трубочку, хождение в туалет – в «утку». Эксперимент проходил в Ленинграде, и после его окончания Романа Коцана увозили в Москву на носилках – сам он ходить не мог. Едва успел немного прийти в себя от гипокинезии, начались испытания на центрифуге. Сначала восьмикратные перегрузки, затем все больше и больше. В графе «Продолжительность эксперимента» ему просто писали «Сколько выдержит». Поскольку от сумасшедших перегрузок немели все мышцы, в том числе и язык, он не мог во время испытания разговаривать, мог только невнятно мычать. Так и общался с наблюдавшими за ним врачами: промычал два раза – нагрузку увеличивают, потерял сознание – уменьшают. Перегрузки достигали 20 G!

Очень тяжелым для всех испытателей оказалась сурдокамера – длительное пребывание в замкнутой комнате без связи с внешним миром. Они находились в ней не только в темноте, но и в полной тишине, без связи с внешним миром. Врачам надо было знать, как может отреагировать психика человека на подобную возможную изоляцию в космосе. Психика Коцана почему-то более стала реагировать уже после эксперимента. Его начали преследовать странные звуковые галлюцинации, а от падающего листа бумаги он, бывало, вздрагивал, будто от падающего с крыши куска железной кровли. Затем начались эксперименты по бессоннице – Роман выдержал без сна более трех ночей!

Самое же страшное их ждало во время испытаний по иммерсии – длительном пребывании в воде во взвешенном состоянии. Оно настолько тяжело и неприятно для человека, что испытатели называли его «сумасшедшей ванной». Длительность такого свободного «парения» в воде достигала полутора месяцев. Но если бы только лежать! На испытателях отрабатывали методы скорой помощи пострадавшим космонавтам. Для чего наиболее выносливых из них с помощью наркотиков доводили до состояния… клинической смерти, а потом делали прямое зондирование сердца, вводя в него через кровеносную систему специальный датчик. Каждый испытуемый по нескольку раз проходил грань, разделяющую жизнь со смертью. Ничего более страшного, чем этот выход из клинической смерти, представить было нельзя. Но врачи умудрялись усугубить и эту жуткую процедуру – у всех испытуемых брали на исследование костный мозг, образцы разных тканей, в том числе и кости. Причем, для предельно точной диагностики физиологических изменений в организме делали это без всякого наркоза – чтобы никакие специальные препараты не давали наводки. Многие из испытателей по прошествии долгого времени после тех экспериментов впадали в настоящий ступор, если при них грызли сахар или сухари. Слишком уж этот звук напоминал звук работающего в их костях коловорота.

Коли разговор пошел о последствиях тех испытаний и о еде, то стоит сказать, что Роман Коцан, например, просто терпеть не может томатный сок – в одном из экспериментов его кормили только этим продуктом. А его друг Михаил Маликов долгие годы после тех экспериментов приходил в ярость при виде осетрового балыка и икры – он двадцать дней сидел без еды, при этом в иллюминатор кабины ему постоянно показывали красочные картинки с балыком. Изучали, до какой степени человек может бороться с природным инстинктом, постоянно подогреваемым извне.

Поскольку все испытатели были на штатной должности, то и получали они постоянную зарплату – сто рублей в месяц. А самые большие деньги Роману Коцану выплатили за тяжелейший полугодовой эксперимент по гипокинезии, когда по окончании исследования его уносили на носилках. Целых четыре тысячи рублей! Их они с женой оставили на «черный день». Но не день, а многие черные дни настали, когда через десять лет такой работы на космос ему, уже изрядно подорвавшему свое здоровье, предложили «пойти на замену». Вместо него нашли другого подопытного – помоложе и посвежее, – а Роману с женой сначала пришлось освободить ведомственную квартиру в Подмосковье. Потом как-то незаметно быстро растаяли заветные четыре тысячи рублей. Начались проблемы со здоровьем, причем не только у него, но и у старшей дочери, у которой с самого детства обнаружилась сильная аллергия, а в 11 лет ей пришлось удалить желчный пузырь. Долгое время их семья из четырех человек жила в основном на зарплату жены Люции, которая работала воспитателем детского сада. Несколько лет бывший космический испытатель мотался по стране в поисках работы и, наконец, устроился лесничим во Владимирской области. А через десять лет ушел на пенсию инвалидом второй группы, перенеся к этому времени инсульт и инфаркт.

Роман Коцан думает, что эти его и дочери проблемы со здоровьем и итоговая инвалидность – результат его испытательской деятельности. Большая часть и без того скромной пенсии уходит на лекарства. Несколько лет он пытался доказать, что инвалидность эта – результат тяжелейшей работы на наш космос, а значит, и пенсию он должен получать как военный инвалид. Но свое, «космическое» дело он уже сделал, и такой пенсии ему государство не дало. Зато в конце девяностых годов прошлого века наградило «Орденом Мужества». Буднично так приехала за ним машина скорой ветеринарной помощи – и впрямь, будто за кроликом каким. Отвезли в областной центр, где в местном «Белом доме» нацепили на грудь посеребренный крест и пожали руку. Вот и все признание заслуг перед космосом, перед Родиной.

А вот такого же штатного испытателя Владислава Барковского даже орденом не наградили, хотя он выдержал тяжелейший эксперимент, моделирующий восьмисуточный полет к Луне, да еще в условиях полной разгерметизации корабля после попадания в него метеорита. Впрочем, ему повезло в другом: и инвалидом не стал, и денег заработал.

Получилось так, что на срочную службу в армию он призвался в 1962 году в тот самый НИИ авиационной и космической медицины. Служба его заключалась в том, чтобы возить на служебной машине одного генерала из института. От него и узнал, что периодически здесь проводятся отборы кандидатов в космические испытатели – проходит один из тысячи, – и решил тоже попробовать. Оказалось, у Барковского прекрасное здоровье. Так он стал штатным испытателем. С гарантированной, значительно выше, чем у рядового, ежемесячной зарплатой, более частыми увольнениями в город, где патрули не имели права задерживать военнослужащих особой воинской части, коей являлся его НИИ. Ну, а главным в той его жизни стали постоянные необычные эксперименты, которые должны были помочь врачам понять, что же ждет человека во время космического полета – с непредсказуемым для испытуемого результатом. Например, сажали человека в круглый металлический шар и просто бросали на землю с разных высот. Бросили с двух метров – испытуемые выдержали, бросили с четырех – у приятеля Владислава случился перелом позвоночника. Естественно, из испытателей он ушел и на всю жизнь остался инвалидом.

На долю же Барковского выпало уникальное, поистине неземное испытание, о котором следует рассказать особо. В то время наша страна активно готовилась к полету на Луну. Вернее, полету к Луне, поскольку технической возможности долететь до спутника Земли, сесть на него и вернуться на родную планету не было. Планировали лишь облет Луны. А там, во время такой экспедиции, кто его знает, что может произойти. Вдруг метеорит пробьет обшивку корабля, и вся атмосфера из него выйдет – выдержит ли в этом случае индивидуальный скафандр условия космического вакуума и останется ли жив человек в нём до возвращения на Землю? Вот такой затеяли восьмисуточный эксперимент.

Первый испытуемый сломался на вторые сутки – взбунтовалась кровь. Его с эксперимента сняли. «Запустили» Владислава Барковского. Происходило все это в барокамере, где испытатель сидел в специальном кресле в наглухо закрытом космическом скафандре «СК-1», аналогичном тому, в котором летал Юрий Гагарин. Вокруг почти натуральная космическая пустота – атмосфера, разреженная, как на высоте 40 км. А внутри, в герметичном скафандре – нормальное давление и температура +28 градусов по Цельсию. Днем еще ничего, поскольку психологи из-за стенки постоянно подкидывали какие-то свои задачки, задавали разные вопросы. А вот ночью – с ума можно сойти. Испытатель постепенно начинал терять ощущение собственного тела, окружающего пространства…

На третьи сутки произошло реальное ЧП, не менее страшное, чем изначально моделируемая ситуация с пробитием корабля метеоритом. В левой перчатке ни с того ни с сего образовалась небольшая дырка, и воздух из скафандра Барковского начал быстро уходить. Всю его руку будто морозом схватило. Труднее и труднее становилось дышать. Хорошо, что это было на перчатке, – Владислав, как мог, заткнул ее другой рукой, а сам тут же доложил о случившемся дежурному офицеру. Тот открыл подачу в скафандр дополнительного кислорода – дышать сразу стало легче – и предупредил испытателя:

– Готовься, сейчас будем тебя спускать до высоты 4 км. Вернее, не спускать, а, дабы не тратить драгоценное для твоей жизни время, пикировать будешь со своих сорока километров почти до самой земли!

И началось! Из носа течет, в ушах стреляет, голова звенит. Весь мокрый от пота. В общем, в этих муках Владислав не заметил, как достигли запланированной высоты. После чего в барокамеру вошла спасательная группа и… оперативно заменила ему поврежденную перчатку на новую, целую. И тут же испытателя снова закинули на 40 км. В какой-то момент у него промелькнула трусоватая мысль: «Боже, зачем же я согласился на такие муки?! Спал бы сейчас на нормальной кровати, дышал бы нормальным воздухом, а тут – как жаба в этом скафандре скрючился». Самыми тяжелыми оказались последние часы перед окончанием эксперимента. Неожиданно при вдохе начались болевые удары в голове. Выдыхает – все нормально. Вдох – опять жуткие боли. Доложил, как положено, на «землю».

– Ну, ты как, – озабоченно спросили оттуда, – терпеть будешь или все экстренно прекращать?

– Буду терпеть! – ответил полуживой Барковский.

И вытерпел. Когда извлекли из скафандра, он с удивлением обнаружил, что левая рука стала какого-то зеленого цвета, а с головы клочками выпадали волосы. Из барокамеры его вынесли на руках и через весь институт пронесли на носилках. Владиславу в этот момент показалось, что все сотрудники НИИ – тысячи две человек – вышли его встречать после тяжелого эксперимента. «Ну, прямо как из настоящего полета к Луне вернулся!» – подумалось ему тогда.

За тот эксперимент ордена Барковскому не дали – к тому времени американцы успели высадиться на Луну, и наши лунные потуги были уже вроде бы ни к чему. Зато заплатили поистине безумные деньги – 55 тысяч рублей. В то время в Москве за тысячу можно было купить комнату. Родителей чуть удар не хватил, когда он принес их домой – работа-то его была секретной, ничего о ней он не говорил и оставался для них простым рядовым солдатом.

А лет через пять, когда он уже ушел из НИИ и из испытателей, вдруг появились сильные боли в груди. Потом начала опухать та самая левая рука. Отец заставил Владислава пойти к врачу, и там у него обнаружили тромб. Немедленно забрали в больницу на операцию – сказали, в противном случае можно и помереть. Она длилась десять часов, и на память о ней у бывшего космического испытателя осталось несколько больших шрамов.

– Уж не на «Луне» ли своей я это подхватил? – поинтересовался он у старых знакомых врачей, когда случайно оказался в том самом НИИ авиационной и космической медицины.

– А ты что же думал? – загадочно улыбнулись ему в ответ. – В Советском Союзе просто так денег, да еще таких денег, не платят…

Вместе с упомянутым выше Романом Коцаном «Орден Мужества» получили еще 13 таких же, как и он, бывших испытателей из этого же НИИ. Некоторые – посмертно. Например, близкий друг нашего героя Александр Огурцов, у которого вскоре после работы в институте обнаружилась опухоль мозга, и его не стало в 30 лет. В доме инвалидов умер другой испытатель Сергей Гришин – у него оказалась полностью нарушена пространственная координация. И это далеко не все жертвы космических испытаний. Так почему же все-таки люди эти шли на подобные мученья, чреватые не только потерей здоровья, но и смертью?

В какой-то момент разговора с нашими инструкторами-испытателями – об их похождениях в качестве космических испытателей, но без орденов и даже без денег – в моих потугах понять-таки истинные причины, подвигнувшие людей на такие муки, Михаил Новиков вдруг, будто какой бес в нем проснулся, выпалил: «Но, в конце концов, надо же это кому-то делать!..»

Именно так. Надо же это кому-то делать! Просто у нас есть такие люди. Уникальные люди, для которых эти простые слова становятся главным ключом к открытию удивительных человеческих качеств и возможностей, которые помогают пересиливать самые тяжелые обстоятельства. И космическая романтика, и желание что-то сделать для высокой цели человечества, и потребность себя испытать – все это, конечно, тоже в них присутствует и оказывает определенное влияние на поступки и решения. Но главный экзистенциальный посыл, определяющий движение и жизни этих удивительных людей, наверное, заключен именно в этом «…надо кому-то делать». Причем, касается он не только космических испытаний. Еще, например, заделывания крыш с помощью вредного для здоровья лака. И многого другого.

Нет ничего удивительного в том, что именно один из наших космических испытателей, Виктор Рень, первым в истории отношений между NASA и РКА представлял в 1996 году Россию в США как специалист по организации испытаний, исследований и тренировок космонавтов в условиях, максимально приближенных к неземным. Там в космическом центре имени Джонсона он погружался в воду в американском «выходном» скафандре, участвовал в параболическом полете на самолете КС-135 с выполнением 45 режимов невесомости в одном полете. При этом выполнил и по объему, и по качеству куда большее количество операций из запланированных, чем его американские коллеги. К тому же в отдельных работах с американской стороны участвовали разные специалисты, а Рень во всех них – один. Многие руководители американского космического агентства были сильно поражены, увидев его неизменно классную, профессиональную работу и под водой, и в небе, и на стенде виртуальной реальности. У них таких универсалов не нашлось.

Слава Богу, что были, есть и остаются еще пока у нас люди, которые всегда готовы взвалить на себя самое трудное, самое невыносимое – такое, что другие либо не могут осилить, либо от чего заранее отказываются. И не только взвалить, но и с честью справиться с ним. В большой степени благодаря им стали возможными многие наши достижения, в том числе и потрясшие в свое время всю планету удивительные космические победы. Пока есть такие люди, мы и наша Россия будем оставаться для всего мира той загадочной, непредсказуемой и удивительной страной, которая способна преподнести миру Пушкина и Достоевского, Чайковского и Шагала, Платонова и Бродского, Павлова и Вавилова, Циолковского и Сахарова. И, смею надеяться, преподнесет еще немало подобного.