Текст книги "Ultraгрин: Маленькие повести для мобильных телефонов"

РЕЗЮМЕ

Надо заполнять резюме, решил Приходько.

После бесплодных поисков новой работы среди своих знакомых он решил действовать. Первый вопрос – «Цель» – поставил его в тупик. Какая, на хуй, цель, когда денег осталось на один месяц, а кредит за машину висит на шее и давит хуже некуда?..

Зачем он ее брал?! Если бы не выебывался, то сейчас бы ездил на старой, как друг Чемоданов на десятилетней «вольво», и деньги бы лежали дома, а не в кармане чужих людей.

Говорила бабушка: «Запас беды не чинит». Старушка знала толк в жизни, которую прожила в городе Гаврилов Ям Ярославской губернии.

Приходько решил поднять свой рейтинг и попал за тщеславие на деньги. Каждый раз, садясь в новое авто, он чувствовал себя как крейсер «Варяг», потопленный японцами. Те же чувства вызывал у него Автодом на Каширке, где ему впарили этот «лексус» за цену в два конца: проценты на проценты, плавающий курс, риски и страховки, прочая херня, написанная специально мелким почерком. А когда все это читать, если уже хочется стартануть из салона на новом мустанге!..

Бабушка мудрая была, но внук ее не слушал, а она говорила ему: «Возьми девушку скромную». Он же хотел красивую и разнузданную, чтобы тянула его потребностями своими к новым рубежам, вот и натянула ему глаз на жопу, да так, что берега не видно в бескрайнем море желаний.

Цель была одна – получать зарплату и чтобы все оставалось, как раньше: работа пять дней в неделю и выходные для себя и семьи, а жить как полноценному члену общества потребления оказалось непросто, ебена мать!

Надо было ответить на следующий вопрос: «Зарплата от…»

У него в жизни разная была зарплата, а иногда и никакой. И что? Студентом когда был, на копейки веселился, расходы минимальные: крыша есть у мамы с папой, кормили, одевали, траты только на вино, а девушки и так давали за веселый нрав и песни. А после уже сам работал, сначала пятьсот, потом восемьсот – все то же солнце в Таиланде одинаково светило и в бунгало, и в двухместном номере в получасе от пляжа. Больше одной курицы все равно не съешь, и похмелье от текилы такое же, как после виски за 300 у.е.

Потом было больше, жена стала одеваться лучше, а волновать меньше, за штуку лишнюю приходилось товарищей сбрасывать с поезда, летящего к новым горизонтам.

Сдернешь конкурента с насиженной ветки, сам заберешься поближе к кормушке – и вот тебе награда, новые часы, отсчитывающие прошлые подлости.

«Зачем тебе часы, – часто думал Приходько, – чего так дорожить каждой минутой? Время – деньги? Ты что, кассир времени?»

Что стало с человеком, которого скинули с дерева, что он клюет – нет дела никому до проигравших, пусть победит сильнейший.

Он вспомнил, как в 94-м году один товарищ замутил историю – придумал привезти звезду сериала мексиканского. Замутил, а сам в это время влюбился в девушку одну, да так влюбился, что на месяц пропал, закружил его хоровод любви в первый раз и, как оказалось, в последний.

Пока он куролесил, проект прошел, все заработали, а он в долгах остался. Ему долг навесили небольшой, но у него денег не было, все потратил на любовь свою.

Долг небольшой, а неприятности большие. Партнер его не простил, пришлось влюбленному квартирку продать и пойти в монастырь. Там его долго не держали – слабый он был. И пропал, до сих пор не встал на ноги, а партнеру его те деньги, как слону дробина, ничего не решали, а человек из-за них стержень потерял.

Приходько до сих пор глаза прячет при встрече с ним, хотя сам не виноват, наблюдал со стороны, а все равно неприятно, когда при тебе человека нагибают.

«Ебаные гладиаторы, – с горечью подумал Приходько, – там люди насмерть бились, а тут за что?» «Чтобы жить как люди!» – так говорила ему когда-то уже очень нескромная и очень подурневшая от избытка желаний тетя на соседней подушке.

Победить соперника в нечестном бою и получить возможность поменять мебель на даче или сварганить новый бассейн – это супер, а потом долго смотреть на искусственную волну, которая мягко накатывает на берег, на тени съеденных тобой… Хороший пейзаж, аппетитный…

Это жизнь, естественный отбор: или тебя, или… А почему или? Что вы такое делите? Что, осуждать человека за кражу телефона – морально и законно, а мягко кинуть человека на деньги – это талант, умение на уровне искусства?

Грустные мысли эти Приходько отогнал, в комнату вошла жена с глазами испуганной летучей мыши. Она просканировала происходящее и вышла, удовлетворенная, что благоверный взялся за ум.

Графу про ожидаемую зарплату он пока решил не заполнять, перешел к следующему пункту – «Успехи и достижения», который его расстроил.

Он открыл свою трудовую книжку и с горечью констатировал, что там одна благодарность за успехи в соцсоревновании в 88-м году. Тогда он работал корреспондентом многотиражки на заводе «Динамо» и написал заметку об ускорении в транспортном цехе, где слесарь Никаноров приделал к тележке третье колесо для устойчивости перевозки деталей со склада в гальванический цех.

Он тогда написал про третье колесо, как будто это слесарь Никаноров его придумал, создал эпическое полотно, где колесо стало основой приводного ремня перемен.

Благодарность осталась в трудовой книжке, а премия в 50 рублей была пропита в редакции, где его даже хвалил мэтр производственной темы, сталинский сокол и главный редактор в одном красном, непросыхающем лице.

Хотелось добавить еще диплом «Лучший менеджер 94-го года по версии справочника “Желтые страницы”» – он тогда пошел на церемонию от своего журнала, где работал, пошел вместо руководителя, и его снимали ловкие израильтяне, придумавшие, как за деньги продавать несуществующие достижения.

Они давали диплом на картонке под стеклом, поили недорого, а на десерт пели русские звезды второй величины.

Их журнал за это не платил, диплом дали по бартеру. «Нет, – подумал Приходько, – сейчас эта шняга не прокатит».

Погуляв по волнам своей памяти, он вспомнил грамоту за второе место на конкурсе мягкой игрушки в третьем классе и удостоверение кандидата в мастера спорта по шахматам, купленное за десять рублей у мастера Левина, торговавшего этими бланками для тех, кто не хотел ходить на физкультуру в институте.

Мастер Левин всегда ходил с портфелем, где у него лежала шахматная доска, простыня и марганцовка. Кроме шахмат, он любил еще трахаться и хитроумно умел так построить партию, что всегда ставил девушкам мат в три хода – ничьи он не признавал, всех женщин мира он считал своими.

Мастер Левин учил Приходько недолго, он прошел в кружке только эндшпиль, но удостоверение тот ему продал – нужны были деньги для переселения на историческую родину. В 89-м году многие мастера, обеспокоенные полным отсутствием корма и грядущими неприятностями, покидали насиженные места.

Покопавшись в старых бумагах, он ничего не нашел и стал искать достижения за последние десять лет (так требовала инструкция). «Старые заслуги не в счет, будем искать новые», – подумал Приходько и стал искать.

Решил начать с достижений.

Большой славы не было, он знал триста человек, его знали человек пятьсот, включая партнеров по игре в пейнтбол, одноклассников, и полсотни женщин, которые были у него за тридцать пять лет.

Он знал через своего сокурсника по университету несколько известных людей по правилу второго рукопожатия. В их числе один президент, два олигарха, женщина, которая могла читать книги своим задом (друг делал с ними интервью для газеты о звездах).

Лично он знал артистку Ирину Понаровскую, которую застукал в примерочной магазина «Подиум», где она мерила лифчик, совсем ей ненужный, как оказалось при близком контакте.

Встречу с Панкратовым-Черным в туалете Дома кино он исключил – звезда только пукнула при нем, как при неодушевленном предмете, разговора не получилось.

Связи с миром звезд оказались небольшие, врать он себе не стал и поставил пропуск в графе «Связи». Можно было поставить себе в заслугу связь с девушкой, которую не взяли в группу «Блестящие», но из осторожности он делать этого не стал.

Он до этого работал на таможне, до таможни в издательском холдинге, что-то мониторил, что-то пиарил, а тут место в таблоиде, новый отдел открывают по планированию неприятностей у известных людей. Новая тема: болезни, плановые некрологи, откровения бывших родственников и домашних животных.

На пункте «Навыки» он засел надолго.

Он твердо усвоил два: поднимать крышку в унитазе и надевать презерватив в любом состоянии. Эти знания вошли в него с большим трудом. Первым он был обязан жене, которая на это потратила не один год, второе знание пришло в результате неоднократного горького опыта в период добрачных игрищ.

В армии он приобрел бесценный опыт: есть впрок и спать стоя. В гражданской жизни такое редко используется, но один раз пришлось достать его из рукава.

Принимали как-то гостей из регионов, все закончилось в элитной сауне, которая возникла на базе бывшего общественного туалета на Воробьевых горах.

Опыт использования туалетов для других нужд в период становления капитализма в столице был, есть ресторан в Останкине, игровой зал на Кузнецком мосту – раньше там была модная распродажа в женском туалете, – известен был комиссионный магазин за спиной памятника Тимирязеву на Тверском бульваре – там Приходько купил костюм на свадьбу в 90-м году, а тут была сауна с девушками из МГУ, до храма науки 200 метров, очень легко было совмещать приятное с очень полезным.

Так вот, в сауне этой они кувыркались до утра с интеллектуалками. Одна очень вызывающе себя вела, делала работу свою с отвращением, явно стараясь показать, что нужда толкнула ее в бездну, а она совсем другая и время ее еще придет.

Приходько специально взял ее в массажный кабинет, чтобы доказать ей, что она ошибается, что это ее судьба и она не с жизненными обстоятельствами борется, а просто хочет получить денег таким способом, который не требует особых умственных затрат.

Жрица оттерпела свое, и после ее ухода Приходько заметил, что из его гардероба пропали трусы, его мужественные «боксеры» кто-то подменил, оставив ему стринги со стразами на треугольнике, закрывающем копчик. Он сразу понял, кто совершил подмену, и опешил.

Домой идти в женских трусах, было немыслимо, благоверная всегда ждала его и осматривала, как в СИЗО. Как объяснить потерю трусов на ужине с региональным персоналом, он не смог придумать, купить новые в три часа ночи тоже не сумел и поехал домой без версии.

В прихожей его уже ждали. Приходько хотел сразу прорваться в туалет, но граница была на замке, нарушителя задержали, и отсутствие трусов стало очевидным. Он мямлил, что бросил свои на работе в связи с разыгравшейся диареей, но версия не прошла. Жена вытолкала его на лестницу без трусов, и он до утра спал в подъезде стоя и ушел только тогда, когда первые собаки повели хозяев на утреннюю прогулку.

Вопрос «Знание языков» больших сомнений не вызвал, Приходько сразу написал: «Английский разговорный».

Опыт разговора на английском у него был, кое-что он знал – мог купить себе пиво в баре, но основные навыки приобрел в публичном доме в Германии, общаясь с носителем языка – девушкой из Австрии, работающей в клубе «Вавилон».

В школе язык ему преподавала женщина, ненавидящая его за отсутствующий взгляд на ее уроках. Выезжать за границу он тогда не собирался, тяги к людям другого мира у него не было, в университете он сдал «тысячи» с пятого раза и получил зачет. После этого пришлось ему заговорить только в 2000 году, в поездке в Лондон по линии «Мир без границ».

Трехдневное путешествие в Лондон еще больше отвратило Приходько от взаимопонимания с другими народами – в пабе возле вокзала, где они жили в гостинице полторы звезды, его оприходовали футбольные фанаты (пробили голову кружкой). Он узнал тогда слова «фак» и «пинта». Слова, вбитые в голову таким способом, хорошо усваиваются, и еще он понял, что мир несовершенен на всех континентах.

Остальные годы он отдыхал в Турции и Египте, где ему нужны были три слова, чтобы послать навязчивых аборигенов на три буквы. Он и посылал и настойчиво со всеми говорил только по-русски, чтобы они знали и учили наш язык для равновесия в мире, где доминировали англосаксы. Знай наших, учи язык третьего Рима.

Потом была Германия, поездка за счет спонсора на семинар «Диалог культур».

Никакого диалога не получилось, но выпивали, чокались, магазины штурмовали на рождественских распродажах, а потом один немец из бывшей ГДР повел Приходько в публичный дом «Вавилон», на окраине города Гамбурга. Из всей группы смелых оказалось двое, Приходько и Стрелков, остальные решили сэкономить и не изменять своим благоверным.

В группе были женщины, но их даже после литра не хотелось, замученные какие-то они были, все в мыслях о чадах своих и домочадцах. Вечерами они сидели в гостинице и раскладывали свои покупки по многочисленным чемоданам.

Сели с Гансом, поводырем по омуту порока и разврата, в такси, приехали. Два здоровенных албанца-охранника провели их в зал, где сидели нимфы.

Их было две, а охотников трое.

Ганс великодушно уступил очередь старшему брату – он уважал русских, грустил о ГДР, где у него были перспективы. В новой Германии у него в наличии имелись только долги за дом и машину и комплексы. Он не чувствовал себя настоящим немцем, восточные немцы считались вторым сортом и нахлебниками, западные братья ими слегка брезговали.

Ганс – выпускник МГУ, женатый на русской, – этого перенести не мог, пил водку и ходил в бордель унять боль в борьбе за свое достоинство.

Быстро разобрались по парам, и Приходько пошел в комнату. Нимфа несла в руках простыни и полотенце, он плелся сзади, как корова за быком. Нимфа оказалась старой, жилистой лошадью и совсем не феей из сказки, все было как-то непразднично, не так он представлял себе храм греха.

Все прошло деловито и быстро, нимфа следила за ним, когда он мылся в душе, как санитарка в санпропускнике (в студенческую пору он попал в инфекционную больницу с гепатитом).

Потом он лег, она сказала ему: «Донт тач». Он удивился и убрал руки с ее груди.

Ему хотелось возразить, что он не летчик и летать без рук не может, но она не слушала, лежала и смотрела в потолок. Так же вела себя жена, не помогая и не участвуя.

Он вышел из борделя слегка ошеломленный, навсегда усвоив, что такое «донт тач».

Написав в резюме «английский разговорный без словаря», Приходько слегка солгал, но чего не сделаешь для семьи.

Он решил передохнуть – столько сил потратил на подведение итогов, полжизни еще не описал, а так устал. Осталось вроде немного: личные качества и дополнительная информация (по желанию).

Он выпил чаю и сел за компьютер, твердо решив добить историю своих побед и свершений, и приступил.

Никогда до этого ему даже в голову не приходило думать о своих личных качествах. Что это такое, он не знал и решил списать с биографии Мюллера из любимого фильма «Семнадцать мгновений весны».

«Член «Единой России» с 2004 года.

Истинный православный, беспощаден к врагам России и коррупционерам всех мастей.

Характер добрый, почти стойкий, приближающийся к твердому.

Хороший спортсмен – чемпион управы «Сокольники» по пейнтболу.

Добропорядочный семьянин, в порочащих связях женой не замечен.

С товарищами по работе поддерживаю хорошие отношения, не курю, выпиваю только по необходимости.

Безукоризненно исполняю служебный долг, люблю детей.

Государственных наград не имею, но хочу».

P.S. Он разослал резюме, но не получил ответа, зато попал в активную разработку как потенциальный экстремист, сочувствующий нацистской идеологии.

Неожиданно пришло эсэмэс от куратора из Уругвая. Тот сообщал, что скоро за Приходько придут из органов, и он беспокоится, что его органы сильно пострадают.

Утром ему заблокировали карточки, вечером телефон, и он все понял, успел отправить жену к бабушке, а сам поехал на вокзал – решил вернуться на малую родину, переждать плохие времена.

УМЕР КОТ

Так у Приходько нарисовалась вынужденная командировка в город детства. Двадцать лет назад, похоронив родителей, он бросил все и рванул в Москву – поменять жизненный пейзаж.

Товарищ по аспирантуре позвал его в свою лабораторию на перспективное направление – торговать компьютерами. Ему был нужен верный человек, чтобы сидел на кассе и не воровал.

С 89-го года и по сей день они нарубили немало, бывало всякое: Приходько и в лесу на дереве висел вверх ногами, и под пулями стоял, но обошлось, все отсосали у них.

Потом он женился, тесть крутой, на таможне кусок дал, и друга он не забывал, крутил у того бабки.

До кризиса они в шоколаде были, но шоколад закончился в октябре 2008-го, когда они вложились в акции, упавшие ниже нижнего предела.

Сначала они удвоились, потом утроились, а потом… потеряли все и еще раз все. В остатке Приходько оказался в своей квартире в Бибиреве, купленной в первый год подъема, где и скрывался теперь от всех кредиторов, бывшей жены и еще одного человека, которому просто должен был по жизни.

Все пошло прахом, имущество арестовано, карты заблокированы, а машина в федеральном розыске по заяве водителя-охранника из бывших ментов, которому он не платил уже три месяца зарплату.

Умный человек в долг не дал, напомнил свое пророчество и посоветовал скрыться на неопределенное время, пока не рассосется. Вот Приходько и поехал на малую родину с большой головной болью.

Хотел взять с собой любовницу, но телефон ее был недоступен в связи с непоступлением средств на счет. «Нет денег – живи один, не тяни за собой тех, кто может перейти в другие руки, более ловкие и предусмотрительные» – так сказали ему одновременно жена и девушка, с которой он собирался дожить свой золотой век, если бы учетверился, но…

Приходько сел в ночной поезд и поехал в плацкартном вагоне, где на верхней полке вспомнил все запахи и звуки прошлой, еще советской жизни: пахло носками, детским горшком, щами и перегаром алкоголя не премиум-класса.

Он лежал наверху и пил из чекушки водку «Путинка», запивая пивом из пластикового баллона «Очаково». Рядом призывно манил пакет с чипсами производства буфета Курского вокзала – вот такой дорожный набор стал доступен Приходько, до недавних пор летавшему на джетах в Лондон на матчи «Манчестер юнайтед» и выбиравшему в «Набу» блюда позаковыристее и вино поигристее.

Поезд прибывал в пять утра, и он до восьми жался на лавочке в зале ожидания, где лечь может только пятилетний ребенок или пигмей.

Идти ему было некуда, денег на гостиницу не имелось, и он ждал приличного времени, чтобы позвонить своему научному руководителю, дабы преклонить голову и отдышаться.

В кармане у него было пятьсот рублей, одна бумажка в двадцать фунтов стерлингов и банкнота США в два доллара, которую он держал в бумажнике как талисман.

Весь остальной пасьянс из карт всех платежных систем мира лежал веером, как образец пластмассовых изделий.

Он не хотел расходовать НЗ и попытался купить в ларьке возле вокзала сигареты, но женщина оказалась бдительной, и доллар не прошел валютный контроль патриотки отечественных дензнаков – доллары уже не брали, сбылась мечта экономистов-почвенников.

Сигарету ему дал алкаш, собирающий на пиво, руки у того были совсем не стерильны, но курить хотелось сильнее.

– Спасибо, брат, – произнес Приходько и сам не понял, что сказал.

Без пяти восемь он позвонил и услышал голос, знакомый, но очень тусклый.

Учитель его узнал, извинился, что не может пригласить в дом, и объяснил, что у него горе – умирает кот, двадцать лет проживший в семье на правах любимого родственника.

Приходько зверей не любил, не любил он братьев наших меньших, да и своих братьев, двоюродных, троюродных, а также сестер и племянников не очень жаловал, исключение делал только для одной родственницы, уже живущей за бугром.

Было время, когда они все его заколебали своими просьбами помочь материально. Он не давал, не хотел. Давал на храм, платил одному человеку за покой в бизнесе, а остальное рекомендовал просить у государства. «Я ему налоги плачу, причем немалые» – вот был весь сказ социально ориентированного бизнесмена Приходько.

Пошел он к дому учителя, который обещал выйти и поговорить, пешком.

Перемены в когда-то родном городе были: реконструировали два храма, в одном во время советской власти устроили цех завода, во втором – музей гестапо. Приходько на экскурсии по истории в третьем классе там здорово испугался. У какого-то идиота идеолога тогда хватило ума вести детей в подвалы храма, где в годы оккупации была тюрьма гестапо, им показывали камеры с дощатыми нарами и кровавыми тряпками, в коридорах между камерами висели фотографии замученных героев партизанского сопротивления. Приходько потом не спал всю ночь, а одноклассница Половинкина с тех пор заикается.

Мэром города год назад выбрали врача, и тот напирал только на чистоту. Город сиял огнями и метеными мостовыми и бульварами, но жители оставались недовольны, зарплаты задерживали, и милиция била за все, нарушая конституцию.

В местном универмаге царило буйство товаров местного производства: тазы, метлы и мочалки вперемешку с трусами, обувью и массажными ковриками местной мебельной фабрики, – изобилие предметов, которыми нельзя было пользоваться даже по приговору суда, поражало.

На улице попадались островки капитализма – ларьки, в которых торговали сигаретами, пивом и веселыми наклейками на автомобили типа «Нас не догонишь» и фотографиями целующихся милиционеров.

Единственный светофор в городе создавал огромные проблемы: парализовывал движение, так как у него работал один свет – красный. Это означало, что в город пришли красные, давно и надолго.

Через полчаса Приходько допер до дома учителя, и тот вышел к нему, углядев его в окно с пятого этажа.

Двадцать лет не прошли для него даром, он стал ниже ростом, еще тоньше в объеме, и куртка, купленная на заре перестройки, еще не развалилась от жесткой эксплуатации.

Они обнялись и пошли вокруг дома сокращать расстояние в двадцать лет разлуки.

Учитель начал с кота.

– Кот умирает, – скорбно начал он, – почечные колики, инфаркт, врачи сказали, что нет шансов. Теща предлагает усыпить, а мне жалко, двадцать лет вместе.

Потом он рассказал, что у сына все хорошо, про жену ни слова, про работу на местном ТВ, где когда-то был звездой, ни слова, ни слова о книгах и музыке, которую любил бесконечно, – только про кота, уходящего в звериный рай.

Приходько пытался вернуться к своим баранам, но учитель не мог переключиться, он маялся своим отсутствием возле тела уходящего друга и через час прогулки засобирался, попрощался и побежал на свой пятый этаж от живого Приходько к издыхающему коту.

Приходько сначала обиделся – столько нужно было сказать, спросить совета, но пробиться не удалось. Ему предпочли какого-то кота, но потом, при здравом анализе, он понял: его просто не было двадцать лет, а кот был все эти годы рядом, и выбор сделан в пользу близкого – не важно, кто это, зверь или человек.

Он постоял еще немного и пошел опять на вокзал, совершенно не зная, где проведет сегодняшний день, о ночи он не думал.

Он брел по когда-то знакомым улицам, не узнавая никого в субботней толпе. Люди поменялись, как караул из другой части, – ни одного знакомого лица.

От голода и тоски у Приходько возникло ощущение, что он идет по родному городу, а людей, его сограждан по прошлой жизни, унесла нейтронная бомба – дома есть, а людей нет. Ему даже показалось, что и его нет, но удар в бок тележкой с кока-колой вернул его в реальность.

– Не зевай, шляпа! – крикнул ему мужичок в синем халате, перевозчик товара.

Приходько очнулся, потер поврежденный бок, увидел перед собой комиссионный магазин и, сняв свою кожаную куртку за сотни долларов, зашел в магазин.

За прилавком стояла женщина с поджатыми губами, густо накрашенная во всех местах.

Она посмотрела на куртку, люди ее не интересовали, она ее помяла, потом осмотрела, как осматривают прокаженных в лепрозории – брезгливо и с легким отвращением, – и сказала:

– Две тысячи.

Приходько возмутился:

– Она еще новая, стоила девятьсот долларов!

Продавец несчастья ответила:

– Это рассказывайте у вас в Москве, здесь не прокатит! Сдаем или нет?

– Деньги дадите сразу? – промямлил Приходько.

Продавец посмотрела на помятую рожу сдатчика и сказала:

– Сразу только кошки родятся!

Но потом что-то сообразила и выложила из кассы полторы тысячи рублей.

Приходько взял, выбора не было – он остался голым, но при деньгах.

Тут же, на рынке, он толкнул соседнюю дверь и, оказавшись в кавказском кафе, решил там выпить и подумать о будущем.

Взял всего, водки и пива тоже не пожалел, зажмурился и начал пир. Никогда до этого ему не было так пьяно и вкусно. Простая еда, свежая и настоящая, одурманила, он улетел в другой мир, где ценят простые вещи и исполняют настоящие желания.

Он мирно спал, утомленный едой и водкой, положив голову на стол. По столу аккуратно постучали, он проснулся. Официантка подала ему счет, цена приятно удивила, но правая рука стала легче на часы, которые кто-то снял как плату за путешествие в иной мир.

Он хотел обратиться в милицию, но сразу понял, что они ничего не найдут, кроме него, а контакт с органами для него сейчас опасен.

Часы – последняя ценность, на которую он рассчитывал прожить, – испарились, и вместе с ними исчез шанс, его последний шанс жить на плаву. Он фактически стал бомжем, остался без средств к существованию.

Приходько двинул на вокзал, через полчаса он стоял на платформе и читал объявление, что в тупике есть вагоны для ночлега.

Он шел по перрону, платформа уже закончилась, дальше он шел по рельсам.

Мимо него проносились поезда, ветер из-под колес сдувал его с колеи, он зажмуривался, было страшно, казалось, что эти поезда стараются затянуть его под свои колеса и размолотить на рельсах.

Он шел и наконец пришел в тупик, где стояли вагоны и составы, ожидающие своего часа отправиться в обратный путь.

Здесь, как ни странно, было тихо, Приходько огляделся – все вагоны были закрыты, кроме одного. Он толкнул приоткрытую дверь и услышал женские голоса.

В служебном купе сидели две женщины в форме и пили чай.

– Мне бы переночевать… – проговорил, обращаясь к ним, Приходько.

Одна, видимо, главная, осмотрев его, сказала:

– Приходи в десять, место найдем.

Приходько уже повернул назад, но его кто-то окликнул.

В проходе стояла вторая женщина. Она вытирала руки и смотрела на него с интересом.

Потом она спросила:

– Как твоя фамилия, красавчик?

Приходько вспомнил сразу. Он перелетел на двадцать пять лет назад и воскликнул:

– Ты Эля!

Она засмеялась и поправила пилотку на своей рыжей голове.

Приходько все вспомнил.

Когда ему исполнилось шестнадцать лет, мама ему сделала подарок. Ее от работы наградили поездкой в Вильнюс, она взяла Приходько с собой посмотреть на Запад – так называли советскую Прибалтику те, кто не бывал за границей.

Автобус ехал десять часов, люди пели песни, на стоянках справляли нужду и пили вино, закусывая яйцами и помидорами. Несколько мужчин, участников поездки, после вина пытались ближе к ночи совратить товарищей по работе женского пола, женщины нервно смеялись, но не давали по моральным соображениям.

Приехали поздно ночью, и все легли на маты в спортзале какой-то школы.

Утром поехали по городу, осмотрели весь набор: башню Гедеминаса, Святые ворота, Таурас…

Обедали в столовой, Приходько удивился чистоте и наличию салфеток и ножей в обычном общепите. Еда тоже была другой: цеппелины – картофельные оладьи с мясом – и сок в маленьких пакетиках с трубочкой.

После обеда было свободное время, и Приходько пошел гулять по центру города.

Ему нравилось все: брусчатка старых улиц и уютных площадей, маленькие кафе и костелы. Все было мило, обжито, и казалось, что здесь нет советской власти, даже призывы к 1 Мая, написанные на другом языке, не раздражали.

Он зашел в одно кафе и присел за стол, где уже сидела девушка. Принесли кофе, и Приходько решил навести межличностные контакты.

Девушка была местной, но говорила по-русски и разговора не избегала.

Приходько сказал, что он из Москвы, студент-филолог, путешествует на каникулах.

За стол привели какого-то мужика за сорок, но Приходько его даже не рассмотрел, был увлечен девушкой и по сторонам не пялился.

Девушка стала спрашивать, как Москва, трудно ли учиться в МГУ.

– Да ничего трудного, – честно отвечал Приходько, – если не учишься, совсем не трудно, пей да гуляй.

Потом девушка спросила:

– А какие поэты в России сейчас на слуху?

Он стал читать ей лекцию, что он интересуется только Серебряным веком, из советских признает лишь Пастернака, Цветаеву и Ахматову. Все это он слышал в поезде, когда ехал в Москву на электричке за колбасой, от мужика, пытавшегося соблазнить пьяную студентку из Ярославля.

Мужик с бородой и в шейном платке поднял на Приходько заинтересованный взгляд, но молчал.

Девушка так взволновалась от слов столичной штучки в индийских джинсах, что даже порозовела и тихо попросила прочесть Ахматову. И вот тут Приходько пришел конец.

Он хотел ей прочесть хотя бы что-то из школьной программы, но вспомнил только вторую строфу из «Белеет парус одинокий», однако решил не портить впечатление о себе и пролил кофе девушке на юбку.

Она убежала в туалет, и мужик спокойно так с легким акцентом сказал ему:

– С девушками надо поаккуратней, молодой человек. Я вижу, вы не большой спец по поэзии. Ну ладно, записывайте. – И стал диктовать «О если б знали, из какого сора…».

Приходько торопливо записал и спросил мужика:

– А эта Ахматова где сейчас?

Мужик, поколебавшись, ответил:

– На небе.

Пришла девушка, ей уже было не до стихов, она забрала свои вещи и убежала.

Поблагодарив мужика за поддержку, Приходько вышел на улицу. Через сотню метров его привлекла надпись на здании – она сообщала, что здесь находится ночной клуб «Дайнава». На дверях висело объявление, что клуб работает с десяти вечера до шести утра, билет стоит два рубля, в меню – салат, сок и бокал вина.

Билеты продавали тут же, в вестибюле.

Стояла очередь. Когда Приходько протянул свои мятые два рубля, дядька сказал с акцентом, что по одному нельзя – или пара, или компания. Приходько отошел.

Подошла компания, две пары, он попросил взять ему билет, они взяли, пожалев пацана, страстно желающего приобщиться к ночной жизни.

Пора было идти на встречу к автобусу. Мама, к удивлению, не запретила ему идти в клуб, даже дала еще полтора рубля на всякий случай, только просила не опаздывать на вокзал к шести утра – автобус возвращался в родной город.

Он поужинал с мамой в школе-гостинице, умылся в туалете, надел белую рубашку, а на плечи набросил свитер, связанный мамой по выкройкам из журнала «Бурда», нелегально распространяемого среди домохозяек.