Текст книги "Ответная операция"

По шоссе к Окаемову приближался грохочущий пустой бочкой грузовик. Когда машина была уже совсем близко, Окаемов увидел, что шофер в кабине один. Он быстро вышел на шоссе и поднял руку. Расчет его был смелый и рискованный: если в машине окажутся чекисты, он стреляет и снова уходит в бор; зато, если все сложится благополучно, он получает надежный и быстрый способ добраться до города. Это стоило риска…

– Опять проверка? – сердито крикнул шофер.

Окаемов, не отвечая, подошел к машине, открыл дверцу кабины и взобрался на сиденье рядом с шофером.

– Быстро… в город.

– В город – можно, а быстро – нельзя, – проворчал шофер, включая скорость. – Машина – утильстарье.

Проехав километров пять, шофер спросил:

– Чего ищете-то?

– Что надо, то и ищем. Болтай поменьше, лучше будет.

Молча они доехали до города.

– Куда вам надо?

– К Восточному вокзалу…

5

К трем часам ночи на ноги был поднят весь поселок Лесной.

Потапов переговорил по телефону с тремя соседними районами и потом позвонил в город полковнику Астангову:

– Что произошло, я еще не знаю. Час назад я послал связного на пост Гончарова, и связной его не нашел. След уходит в лес.

– Действуйте молниеносно! – приказал полковник. – Я выезжаю…

Собаки взяли след довольно скоро, но, углубляясь в лес, они вели себя все более неуверенно, метались из стороны в сторону, кружились на одном месте. Потапов понял: очевидно, в лесу два следа. Однако постепенно собаки вели людей все дальше и дальше в чащу бора.

…Павел Гончаров лежал навзничь – его перевернул Окаемов. По его мертвенно белому лицу ползали муравьи. Потапов прежде всего увидел этих муравьев и, опустившись на колено, смахнул их с лица друга. Потом он приподнял и аккуратно опустил на землю его тяжелую, уже не сгибающуюся руку, приоткрыл веко над стеклянным глазом… И все еще не хотел поверить, что Гончаров мертв. Расстегнул ему рубашку, хотел послушать сердце и отшатнулся – на него черными глазками глянули две пулевые раны под левым соском.

К Потапову подошел милиционер:

– Товарищ майор, вот бумага какая-то…

Потапов, приняв на ладонь мелкие клочки бумаги, сразу понял, что это такое, и приказал двум сотрудникам произвести тщательный обыск места, где эти клочки были найдены.

К Потапову подбежал один из проводников:

– Товарищ майор, собаки взяли след, уверенно ведут к шоссе.

Потапов в последний раз посмотрел в мертвое лицо друга. Странное дело: то трагическое, непоправимое, что случилось – он потерял друга, – отмечало словно какое-то второе сознание, и оттого боль в сердце была глухой, неясной. Потапов медленно уходил от мертвого друга, в ту минуту не понимая, что непереносимая боль от постигшей его утраты еще придет к нему, но значительно позже, когда на могиле друга уже засохнут цветы и когда все происходящее сейчас уже превратится в папку с четырьмя буквами «Дело», поперек которой полковник Астангов размашисто напишет синим карандашом: «В архив»…

На шоссе уже стояли машины, примчавшиеся из города и из соседних районов. Потапов увидел полковника Астангова. Он сидел на краю кювета и, казалось, любовался картиной утреннего леса, прорезанного косыми лучами вставшего солнца. Потапов подошел к нему и сказал:

– Убит Гончаров!

– Погиб Гончаров!.. И он опять ушел, – произнес полковник.

В это время полковник наблюдал за собакой, которая, покружив на шоссе, стала рваться обратно в лес, не понимая, что она нашла тот самый след, который привел ее из лесу на шоссе.

– Успокойте собаку! – крикнул Астангов. Помолчав, он повернулся к Потапову: – Весь вопрос в том, куда он пошел: туда? – Он махнул рукой в сторону города. – Или туда?

– Я думаю, после того, что случилось, он не решится идти в город.

– Думаете? Эх, Потапов, Потапов! Вы понимаете, что, поставив нервничавшего и малоопытного Гончарова на самый ответственный участок наблюдения, вы помогли ему погибнуть? – сказав эти жестокие слова, от которых у Потапова потемнело в глазах, полковник Астангов встал и пошел от Потапова, но, сделав несколько шагов, повернулся и, почти подбежав к нему, заговорил быстро и страстно: – Да поймите меня, Гончаров! Сильный и хитрый зверь в минуту опасности идет на охотника, и эта минута одинаково опасна и для зверя и для охотника! Неужели вы этого не знали?..

Не замеченная полковником его оговорка с фамилией сказала Потапову все – Астангов тоже все это время думал о погибшем.

– Я почти уверен, – помолчав, уже спокойно продолжал Астангов, – что он уже в городе. Пост, дежуривший здесь на шоссе, докладывает, что ночью прошла только одна машина – грузовик из автобазы Сельхозснаба. Вот что: берите мою машину – и молнией в город. Найдите этот грузовик. В четырнадцать ноль-ноль доложите результат. Я пока останусь здесь…

«Победа» мчалась в город на предельной скорости. Но если бы она даже оторвалась от земли и полетела, Потапов не заметил бы этого.

…Автобаза Сельхозснаба. Диспетчер спит на узкой лавке, положив руку на телефон. Спросонья он долго не может понять, чего от него требуют.

– Ваши машины сегодня ночью работали? – повысив голос, точно говоря с глухим, в третий раз спрашивает у него Потапов.

– Ах, вон что! – понял наконец диспетчер. – Один Кисляков был в рейсе. В Савелово ездил. Вон его машина – у забора. Он ее чинит.

Потапов подошел к грузовику. Шофер сидел на подножке и удрученно смотрел на лежащий перед ним на газетном листе разобранный карбюратор.

– Что с карбюратором, товарищ Кисляков? – с деланой веселостью спросил Потапов, вглядываясь в землистое после бессонной ночи лицо шофера.

– Что, что! – досадливо сказал шофер, даже не посмотрев на спросившего. – Горючку дают – деготь, а потом спрашивают.

– Вы ездили в Савелово?

– Ну да, не в любимчиках числюсь – как в Савелово, так меня гонят.

– Ночью ехали через Черный бор?

Вот когда наконец шофер поднял глаза на Потапова:

– Ехал. А что?

– Вот что, товарищ Кисляков: я – из госбезопасности.

– Понимаю. Ваши меня еще на шоссе щупали. Только…

– Подождите, товарищ Кисляков… – Потапов сел рядом с ним на подножку грузовика. – Мы ловим опаснейшего преступника, врага нашей Родины. И у нас есть предположение, что он сегодня ночью в районе Черного бора воспользовался попутной машиной.

У шофера округлились глаза:

– Да что вы, ей-богу! Я вез вашего же человека, – не очень уверенно сказал он.

– Как – нашего. Кого?

– Что он мне документ, что ли, показывал? Приказал везти – я и вез.

– Хорошо, хорошо… – торопился Потапов. – Опишите, как выглядел этот человек?

Шофер начал рассказывать. Глаз у него оказался цепкий, и с каждой его фразой перед Потаповым все яснее возникал облик Окаемова.

– На этого похож? – Потапов показал шоферу фотографию.

– Он! Точная копия!

– Куда вы его отвезли?

– На Восточный вокзал. Прямо к подъезду доставил.

– Он пошел в здание вокзала?

– Еще при мне он подозвал носильщика и дал ему деньги купить билет.

– Куда?

– Не слышал. Я уже разворачивался.

– Что у него было с собой?

– Сверток. Видать, тяжелый и для него дорогой, – ни разу из рук не выпустил.

– Спасибо, товарищ Кисляков.

Отыскать на Восточном вокзале носильщика, который покупал Окаемову билет, было не так уж трудно. И вот Потапов уже знал, что билет был куплен в купированный вагон до города Борска, и что клиент отблагодарил носильщика не щедро, и что в руках у клиента был все тот же тяжелый сверток, который клиент нес сам.

– В управление, мигом! – крикнул Потапов, садясь в машину.

Шофер, уже давно привыкший к таким приказам, глянул на площадь и, вопреки всем правилам, пересек ее по прямой. Регулировщик уже поднес ко рту свисток, но увидел номер машины и поскорее перекрыл въезд на площадь.

Без двадцати два Потапов доложил обо всем полковнику Астангову.

– Почему в Борск? Почему в Борск? – нетерпеливо, точно подгоняя собственные мысли, повторял полковник. – Так… Поезд еще в пути. В Борске он будет через час сорок минут. Сейчас же свяжитесь с Борском, сообщите его приметы, пусть тщательно проверят весь поезд. Вокзал оцепить.

– Может, мне вылететь туда самолетом? Я еще успею.

– Не надо. Я не очень верю, что он доедет до Борска.

Позвонив по селектору в Борск и на все промежуточные станции, Потапов зашел в свой кабинет и устало присел за стол.

В открытые окна влетал шум улицы. Вот пролетел звучный сигнал пионерского горна. «Пионеры едут в лагеря». Потапов ясно представил себе мчащиеся по улице грузовики с веселой детворой и на передней машине – горнист с сияющей на солнце трубой. Он и сам когда-то ехал вот так же и по этой же улице и тоже трубил в горн, и милиционер на перекрестке, смеясь, отдавал ему честь. Неужели в его жизни действительно было это беспечное время? А сейчас… Сейчас где-то неподалеку находится неизвестный ему человек, о котором он знает только одно – он враг. Враг его личный, враг всей его жизни, враг всего, что входит в святое слово «Родина». И тотчас будто дикий вихрь взметнул все пережитое им за последние сутки: перед глазами Потапова беспорядочно замелькали люди, пейзажи, белое лицо Гончарова…

Трижды тяжело нести горе одному, когда не только близким своим о горе том не расскажешь, когда даже полковнику не скажешь, что ты сейчас переживаешь. А Лена словно почуяла неладное. Полчаса назад Потапов позвонил ей, чтобы не ждала его ужинать.

– Хорошо, – ответила она спокойно и, помолчав, спросила: – У тебя неприятности?

– Никаких. Просто очень сложное дело.

– Не расстраивайся, Николай. Ты же знаешь себя. И я тебя знаю. И твои товарищи знают. Ну а неприятностей не бывает только у тех, кто ничего не делает.

– Да откуда ты взяла? Заладила – «неприятности, неприятности»! – Потапов не смог скрыть раздражения.

– Ладно, ладно! – засмеялась Лена. – Неприятностей нет. А ночевать ты придешь?

– Не знаю.

На том разговор и кончился…

Скрипнула дверь, и в кабинет вошел полковник Астангов. Он сел на диван и, будто продолжая прерванный разговор, сказал:

– …И мы, Потапов, держим сейчас очень серьезный экзамен. Может, самый серьезный за последние годы. И дело у нас идет совсем не так, как в книжках и фильмах на эту тему. Пока поединок происходит с явным преимуществом на стороне врага. И это, несмотря на то, что мы его довольно быстро нащупали. Он совершил немало тактических ошибок, но и мы в долгу перед ним не остались. Вот Гончаров… Непростительная ошибка!..

– Но, может быть, у Гончарова не было возможности связаться с другими людьми, и он вынужден был пойти за ним один?

– Я допускаю это, Потапов, хотя думаю, что произошло другое… Но мы с вами для размышления имеем простой факт – убит Гончаров, а он жив и сумел снова уйти.

Полковник Астангов встал, подошел к Потапову и положил руку на его плечо:

– Я знаю, Потапов, он был вашим другом. Я сам любил его… – Полковник резко отвернулся и прошел к столу. – Садитесь-ка. Давайте еще раз просмотрим ход операции. – Положив перед собой лист бумаги, полковник взял карандаш. – Что у нас появилось нового? Мы нашли остатки его базы. Это заслуга Гончарова. Рацию он, конечно, забрал… – Полковник взял телефонную трубку и назвал номер: – Веселов? Астангов говорит. Предупредите контрольный радиопункт – сейчас в эфире должен появиться новый позывной. Понимаете? Наблюдение вести круглые сутки. Докладывать мне немедленно… Дальше, Потапов. Мы имеем наконец несколько клочков бумаги с записью его шифра. – Полковник стукнул ладонью по подлокотнику кресла: – Видите, какой он хитрый тип? Идя на столкновение с Гончаровым, он предусмотрел буквально все, успел даже уничтожить шифр. Если наши шифровальщики по этим клочкам прочтут хоть что-нибудь, им надо при жизни памятник поставить! Да… А в Борск я не верю! Не верю, и всё. Он же чувствует нас за своей спиной? Чувствует, сволочь! И понимает, что ему надо торопиться. А для этого ему нельзя уезжать от объекта так далеко. Нельзя! Вот же где логика его поведения… На всякий случай сделаем, Потапов, следующее: за сегодняшний вечер и ночь проверим в городе все вокзалы, гостиницы, бульвары, рестораны, пивнушки – словом, все места, где он может приютиться на ночь или хотя бы на часть ночи, чтобы не болтаться по улицам. Он, мерзавец, не спит, и мы с вами спать тоже не имеем права!

6

Окаемов сошел с поезда на глухом полустанке, который он помнил по своей довоенной работе – ездил сюда когда-то за строительным материалом.

Все службы полустанка помещались в снятом с колес товарном вагоне. Вдоль пути высились черные штабеля приготовленного к погрузке торфа. Сразу за полустанком начиналось торфяное болото, заросшее густым ольшаником. Окаемов знал, что километрах в трех болото перерезает шоссейная дорога. Именно тут он и решил соорудить свою новую оперативную базу.

Зайдя в чащу кустов, Окаемов присел на сухую мшистую купинку. Усталость мгновенно сковала его, страшно хотелось спать. Он торопливо сжевал плитку шоколада, содержащего сильное тоническое средство, и через несколько минут почувствовал нарастающее возбуждение: в голове зашумело, как после водки. Окаемов встал и пошел через кусты, выискивая место для базы.

…Примерно через час из кустов на шоссейную дорогу вышел рослый мужчина в темно-синем костюме и брюках навыпуск. На руке он нес поношенный плащ-дождевик. Он осмотрелся и степенно направился по дороге к столбу с табличкой, где в ожидании автобуса стояли несколько человек.

– На автобус, товарищи?

– На автобус.

– Скоро он будет?

– Поди узнай. Это же стихия!.. Ха! Глядите – идет!

Старенький, запыленный автобус забрал пассажиров и, приседая на выбоинах, покатил дальше – к городу.

Окаемов сел на переднее место и, положив плащ на колени, смотрел в окно. «Все идет отлично, – думал он. – Если они снова напали на мой след, они ринулись в Борск. Зачем, господа дорогие? Я же еду обратно – к вам. И поселюсь я под самым вашим носом. Где? Это вам и в голову не придет…»

В предвечерний час, когда сумерки уже засинили город, но свет на улицах еще не был зажжен, Окаемов вошел в вестибюль гостиницы «Центральная» и обратился к портье:

– Свободный номер имеется?

– Нет и не будет. Вон видите? – Лисья физиономия портье повернулась в сторону темного угла вестибюля, где в креслах дремали претенденты на номера.

– И нечего надеяться? – улыбаясь, спросил Окаемов.

– Пожалуйста, это ваше право, – равнодушно обронил портье, сунув лисью физиономию в толстенную регистраторскую книгу.

– Но если я смогу надеяться, – тихо сказал Окаемов, – сможете надеяться и вы. Давайте надеяться вместе. А?

– Оставьте ваши документы! – сурово приказал портье.

Окаемов положил на конторку свой паспорт.

– И сядьте вон там. – Портье показал на одинокое кресло, стоявшее у самого входа.

Портье открыл паспорт Окаемова – всю его первую страницу закрывала сложенная пополам сторублевка. Портье сдвинул ее ровно настолько, чтобы прочитать фамилию владельца паспорта, и крикнул:

– Филатов по броне министерства здесь?

– Я – Филатов… – Окаемов подошел к конторке.

– Что же вы не сказали, что по броне? Заполните анкетку.

«Филатов, Иван Ильич, год рождения 1910-й, – писал Окаемов. – Уроженец города Демидова, Смоленской области. Место работы – агент по снабжению Ярославского шинного завода. Срок пребывания – пять дней…»

…Окаемов принял ванну и лег в постель. Шоколад еще действовал, и спать ему не хотелось. «Ну что ж, мистер агент по снабжению, давайте побеседуем на досуге… Подведем итог. Он пока невелик: одной ищейкой стало меньше. Это, конечно, хорошо, но не за этим мы сюда ехали. Не за этим. И хотя все у нас идет довольно гладко, мы обязаны признать, что еще ни на шаг не приблизились к главному. Правда, первое знакомство с объектом состоялось. Но и это оказалось весьма опасным делом… Что-то, мистер агент по снабжению, мы думаем с вами не так, как следует. Уж не боимся ли мы? Нам же в первую очередь нужно думать о Вольском. Да, пора идти в атаку. Игру теперь можно выиграть только быстротой и точностью действий. Но для этого нужно знать, что за спиной у тебя все спокойно… Да, нужно устраиваться на работу. Легализовать свое существование, и тогда прощайте, господа чекисты. Ищите ветра в поле! Так и решаем. Прежде всего малость здесь отлежимся. Разве не мог агент по снабжению схватить грипп на своей беспокойной работе? За это время вырастет у нас спасительная бороденка. А затем мы пускаем в ход документы номер третий – шофер второго класса Сергей Михайлович Гудков ищет работу! Точка. Можно спать…»

Когда Окаемов забылся непрочным, тревожным сном, в гостиницу «Центральная» зашел Потапов. Портье, узнав, с кем он имеет дело, вился вьюном, и его лисья физиономия вытянулась еще больше.

– Что вы, что вы? – лепетал он пересохшими губами. – Уже второй день у нас нет ни одного свободного номера. Видите, где спят люди?

Потапов попросил зажечь свет и внимательно всмотрелся в лица бездомных командированных.

Нет, нет, Окаемов мог спать спокойно: его сон оберегал мерзавец с лисьей физиономией.

Глава пятая

1

Агент по снабжению Ярославского шинного завода проболел целую неделю, не выходя из номера. Наконец наступило утро, когда он выздоровел и решил выйти погулять.

– Как наше здоровьичко? – встретил его дежуривший в это утро портье с лисьей физиономией. – О, да вы и бородой у нас обзавелись.

– Пока валялся, выросла, окаянная, – смеялся Окаемов. – Вот иду бриться. Можно мне получить свой паспорт? И вот вам еще за три дня за номер. Сдачи не надо.

– Пожалуйста. – Портье отдал Окаемову паспорт и шепотом сказал: – Я его в прописочку не сдавал. Чтобы шума не вышло. В ту ночь, как вы приехали, мне звонили из милиции: просили номер для их человека, а я отказал – сказал, что нет свободных номеров. И вдруг… прописочка. Понимаете? – Маленькие глазки портье смотрели на Окаемова лукаво и доверительно.

– Мне все равно, – усмехнулся Окаемов. – Вам так удобнее? И хорошо. Если меня будут спрашивать, я вернусь часа через два. Пока…

Портье проводил Окаемова до дверей, не догадываясь, что своего приятного во всех отношениях постояльца он видит последний раз. Впрочем, дальнейшее исчезновение агента по снабжению нимало не смутило портье, он попросту не внес в кассу деньги, оставленные Окаемовым за номер, и проникся к нему еще большим уважением…

Вокруг Окаемова шумело деловое утро большого города. Рассыпая трели звонков, катились переполненные трамваи. На перекрестках, пугая торопливую толпу пешеходов, рычали могучие грузовики. Над улицей величаво разворачивалась стрела подъемного крана, и люди с уважением посматривали, как целая пачка бетонных плит легко взлетела на высокие леса стройки. А еще выше, подцепив на кончики крыльев солнечные блики, делал круг над городом пассажирский самолет. Окаемов видел все это не так, как другие. Проходя перед радиатором могучего грузовика, он запоминал его марку и прикидывал тоннаж. На заборе новостройки он прочитал плакат: «Закончим кладку стен к первому июля!» Окинув стройку понимающим взглядом инженера-строителя, он отметил: «Строители явно торопятся, надо будет выяснить, что это за стройка?» Все, что бы он ни увидел, представляло для него интерес только как строчка в будущих его донесениях Центру. Единственное, что в это утро интересовало Окаемова лично, были витрины с объявлениями о найме рабочей силы. Таких витрин было много, и все объявления на них начинались строгим словом «ТРЕБУЕТСЯ»… Требуются инженеры, техники и рабочие. Требуются водопроводчики. Требуются переводчики с английского языка. Требуются опытные педагоги… Город требовал, звал к себе работящих, полезных людей.

И вот Окаемов нашел объявление, какое он искал:

«Государственному театру оперы и балета требуется опытный шофер на грузовую машину ЗИС-150.

Вскоре Окаемов стоял перед окошечком отдела кадров театра:

– Я читал ваше объявление о шофере. А может, вам нужен механик?

Девушка за окошечком сердито посмотрела на Окаемова:

– Нам нужен шофер.

– Жаль, – печально произнес Окаемов, не торопясь уходить.

Там, за окошечком, к девушке подошел работник отдела кадров:

– Подождите, вы – механик?

– Вообще-то я шофер второго класса, – будто нехотя ответил Окаемов. – А только последнее время я больше работал механиком. И зарплата больше и мотни меньше.

– Ну а если мы договоримся так: зачислим вас шофером, месяца два вы поездите, а потом у нас назревает одна комбинация, и мы переведем вас на должность механика. А сейчас мы дадим вам общежитие.

– Без обмана?

– Зачем же обманывать? Согласны?

– Попробуем!

– У вас документы с собой?

– С собой.

– Тогда заходите вот в ту дверь.

Вечером загородное общежитие рабочих оперного театра принимало в свою семью нового жильца – шофера Сергея Михайловича Гудкова. Впрочем, прием этот не был ни торжественным, ни многолюдным: большинство обитателей барака в это время находилось на работе. Бумажку о предоставлении места в общежитии Окаемов, за отсутствием другого начальства, предъявил председателю санитарно-бытовой комиссии Коле Боркову, ученику портняжной мастерской театра. Разбитной паренек с косыми глазами боком посмотрел на бумажку и на Окаемова:

– Новый шофер, значит?

– Шофер.

– Ну и ладно. Пошли… – Борков повел Окаемова к его койке. – Это будет твое, значит, место. Белье надо менять не реже одного раза в неделю. Стирка белья идет собственноручно в моечной, что в конце барака. А если денег, значит, не жаль, можно отдавать Марусе из женского барака. Обживайся…

Окаемов присел на жесткую койку и осмотрелся. Шеренга коек тянулась через весь барак. На соседней койке, накрывшись с головой, спал длинный человек, его босые шишковатые ноги торчали в проходе. И он так трескуче храпел, что могло показаться, будто он под одеялом заводил мотоцикл. Окаемов с ужасом представил себе, как на всех этих кроватях будут храпеть люди, и лицо его скривилось в брезгливой гримасе.

С помощью Коли Боркова он раздобыл бритву, осколок зеркала, кипяток и занялся приведением в порядок своей бородки. Коля стоял за его спиной и, избочась, косым глазом смотрел, как Окаемов брился.

– Неужто бороду не срезаете? – удивился он.

– Борода красит мужчину, – отозвался Окаемов.

– Скажете тоже, – усмехнулся Коля Борков. – Только пыль в ней собирается. У нас во всей деревне один поп бороду носил, и всегда у него в бороде шелуха от семечек болталась.

– Может, ты займешься каким делом? – спросил Окаемов, сузив глаза и в осколок зеркала смотря на Колю.

– Мне на работу к девяти утра, – не понял Коля Борков.

– Шел бы тогда спать, что ли?

– Я раньше одиннадцати не ложусь. Вот, значит, последние известия прослушаю, и тогда будьте здоровы.

Окаемов замолчал, злясь все больше. Коля Борков не уходил. В это время в дальнем, темном углу барака запиликала гармошка. Было видно, что гармонист только начинал осваивать инструмент. Он все время выводил один и тот же кусок мотива из песни «Давай закурим, товарищ, по одной». Гармонист никак не мог подобрать к этой мелодии басовый аккомпанемент и оглашал барак дикими звуками.

– От наяривает Петька! – восхищенно сказал Коля Борков. – В один месяц научился. Его только в праздники гармонью премировали. Правда, хорошо, когда музыка?

– Хорошо, когда хорошая! – злобно сказал Окаемов.

– Так он же еще тренируется, – вступился за гармониста Коля Борков. – С него и спрос малый.

– Мог бы тренироваться в другом месте! – Окаемов встал и ушел в умывальную комнату.

Коля Борков удивленно посмотрел ему вслед, пожал плечами и направился к гармонисту.

Умывшись, Окаемов быстро разделся и лег в постель. Гармонист продолжал подбирать басовый аккомпанемент.

«Будь ты проклят вместе со своим баяном! – с яростью подумал под одеялом Окаемов и постарался отвлечься от терзавшей его музыки раздумьем о своих делах. – Ну что ж, переход в новое состояние совершился более чем удачно. И если косому идиоту и его братии нравится, как тренируется гармонист, эта какофония должна нравиться и мне. Чудесная музыка! Мистер Барч, смогли бы вы спокойно слушать этого гармониста?.. Итак, завтра в восемь утра новый шофер оперного театра приступит к работе. Я не завидую вам, господа чекисты. Вам ведь уже казалось, что вы загнали меня в угол, а я взял и исчез. Меня больше нет. Я только что был, и меня не стало. И найти меня невозможно. Я стал, как вы выражаетесь, членом коллектива, а это означает, что я стал невидимкой. Вы разве умеете видеть сквозь толщу обступивших меня людей? Эти люди спрятали меня. Они охраняют меня. Чтобы вы не могли подслушать даже мои мысли, сейчас рядом со мной храпит на весь барак неизвестный мне верзила. И пока вы, господа чекисты, будете ломать голову над задачкой, которую я вам задал, я начну действовать…»

2

Здание института, которым руководил Вольский, стояло напротив бульвара. Окаемов открыл это здание, проехав на грузовике театра вслед за знакомым ему ЗИМом профессора.

День уже шел навстречу вечеру. Тень от деревьев бульвара прикрыла всю улицу и начала мохнатой полосой подниматься на стену института. Сотрудник госбезопасности Кудрявцев, который с утра вел наблюдение за подъездом института, то и дело посматривал на часы – скоро его должен был сменить другой сотрудник. Со стороны Кудрявцев был похож на фланирующего по бульвару молодого модника. Он то исчезал в толпе прохожих, то снова появлялся. То он стоял на углу перекрестка и будто ждал на свидание девушку, а то, развернув перед собой газетный лист, сидел на бульварной скамейке. Он разговаривал о жизни с продавщицей мороженого и помог слепому перейти улицу. Он изучал плакаты на афишной тумбе и кормил хлебом голубей на лужайке. Он наводил блеск на ботинки у уличного чистильщика и любовался игрой детворы на куче песка. И никому невдомек было, что этот праздно убивающий время молодой человек, чем бы он ни занимался, каждую минуту находился в напряжении и не спускал глаз с подъезда института.

Вот пожилая женщина с кошелкой остановилась у дверей института и рассматривает номер дома. Кудрявцев торопит чистильщика: ботинки и так горят, как солнце. Женщина вошла в институт. Кудрявцев уже стоит возле института и читает вывешенную на стене газету. Женщина вышла на улицу, снова посмотрела на номер дома и, ворча что-то под нос, пошла в сторону площади. Кудрявцев идет за женщиной. На углу площади стоит плохо одетый парень в сандалиях на босу ногу. Кудрявцев останавливается рядом с ним: «Видишь женщину с кошелкой? Посмотри». Парень в сандалиях идет за женщиной, а Кудрявцев быстро возвращается к институту. Через час к нему подходит парень в сандалиях: «Женщина заходила в райсобес. Ругалась насчет пенсии. Она спутала номер дома и по ошибке зашла в институт. Живет на Казарменной улице, дом семь, квартира одиннадцать».

И снова Кудрявцев маячит возле института…

Грузовик, везший театральные декорации, еще на перекрестке начал судорожно дергаться, оглушительно стрелять, явно намереваясь остановиться. Рывками он проехал перекресток и прижался к кромке бульвара напротив института. Кудрявцев тотчас покинул свое место на скамейке среди нянек и прошел мимо грузовика, водитель которого, чертыхаясь, открывал капот мотора. Кудрявцев подошел к стоявшему на перекрестке регулировщику движения, показал ему свое удостоверение и попросил его выяснить, что случилось с грузовиком.

Когда милиционер подошел к остановившейся машине, Окаемов, отвинтив бензопровод, продувал его ртом. Милиционер вежливо спросил о причинах остановки.

– Ты бы поездил на такой машине! – закричал Окаемов на всю улицу. – Не видишь, что ли? Подача отказала! Или ты думаешь, что я глотаю бензин ради удовольствия?

– Вы не кричите, – спокойно сказал милиционер, – а поскорее исправляйте и уезжайте. Здесь нельзя стоять. Видите знак?

– Не беспокойся, я ночевать здесь не собираюсь! – крикнул Окаемов, по пояс забравшись под капот.

Теперь к грузовику подошел Кудрявцев. Он невольно улыбнулся, увидев стоящий в кузове машины золоченный царский трон.

В это время из дверей института хлынул поток людей. Окаемов посмотрел на свои ручные часы: «Так… работа у них кончается, как везде, в шесть. Прекрасно. Сколько сотрудников?.. Примерно сотня… Нет, пожалуй, побольше. Ну что ж, теперь можно и ехать». Окаемов вылез из-под капота и оглянулся – перед ним стоял Кудрявцев, который, улыбаясь, смотрел на измазанную мазутом физиономию шофера. Кудрявцев заметил, что шофер вздрогнул.

– Чего пугаешься? Я – не милиция… – Надоело Кудрявцеву молча мотаться, захотелось поболтать с шофером. – Застопорило?

– Третий раз за день! – Окаемов плюнул в мотор и с грохотом опустил капот. – Машине давно пора в капиталку, а начальству, что говори, что не говори, выезжай, и всё. – Окаемов влез на сиденье и нажал стартер – мотор не завелся. – Вот чертово проклятье!

– Ты зажигание не включил! – засмеялся Кудрявцев.

– Гляди! Верно! – Окаемов постучал себя пальцем по лбу: – Зарапортовался.

Теперь машина завелась сразу. Подмигнув Кудрявцеву, Окаемов включил первую скорость.

– Какому царю трон везешь? – вслед ему крикнул Кудрявцев.

– Оперному! – приглушенно донеслось в ответ.

Кудрявцев направился к перекрестку. Там уже виднелась знакомая фигура сменщика. Кудрявцев прошел мимо него. На мгновение они встретились взглядами, и это означало: «Пост сдал» – «Пост принял»…

«А вдруг этот парень от них? – думал Окаемов, ведя машину к театру. – Все может быть. Какого черта он торчал, будто ему делать больше нечего, как глазеть на грузовик? Да, вполне возможно, что он – от них. Ну что ж, запомним: лет ему двадцать пять – двадцать семь, блондин, глаза светло-серые. Очень мило смеется. Запомним. В хозяйстве все пригодится. И если он – от них, в этом нет ничего удивительного. Конечно же они институт охраняют…»

Когда во дворе театра рабочие сгружали царский трон, Окаемов снова вспомнил о сероглазом парне: «Он заметил трон, и я, как дурак, ответил, что это трон царя оперного… Вот это промах…» Об этом же Окаемов тревожно думал и когда в электричке ехал в общежитие: «Может, стоит, пока не поздно, перейти в другое автохозяйство? Нет, не надо: театр для меня – идеальное место. И нельзя шарахаться от каждого встречного. Парень был одет для них слишком элегантно. Наверно, ждал там девицу, и всё. Одно ясно – надо быть осторожнее…»

В бараке было душно, как в бане. Табачный дым недвижной сизой тучей висел под потолком. Сегодня спектакля не было, и в бараке находились почти все жильцы. В проходе, сидя на корточках вокруг деревянного сундучка, резались в «козла» рабочие сцены. Они так ожесточенно били костяшками, точно задались целью расколоть сундучок. На двух сдвинутых кроватях разместились картежники. Их окружала толпа болельщиков. Гармонист, наладивший наконец басовый аккомпанемент, играл «Давай закурим, товарищ, по одной», и одну эту фразу без конца подпевал весь барак.