Текст книги "Белое дело в России. 1920–122 гг."

Следующим шагом в реформировании власти стало, как отмечал Гинс, преобразование Государственного Экономического Совещания в Государственное Земское Совещание. Но и этого в декабре 1919 г. казалось уже недостаточным в рамках курса на «расширение сотрудничества власти и общества». 3 декабря Советом министров было принято постановление «О некоторых изменениях в Положении о Государственном Земском Совещании и в Положении о выборах в него». В нем были исключены «члены по назначению», и новый состав ГЗС становился «исключительно выборным». Было расширено выборное представительство «от сельского населения» посредством увеличения в два раза квоты выборных от уездов и замены выборов на «соединенных съездах» нескольких уездов выборами депутата от каждого уезда. Учитывалась и региональная специфика белой власти, опиравшейся теперь на районы Прибайкалья и Забайкалья: в три раза увеличивалось представительство «от бурятского населения», а от Забайкальского казачества требовалось выбрать 5 (вместо 3) депутатов. На одного депутата увеличивалось представительство от казачьих войск Востока России (Сибирскому казачьему войску следовало выбрать одного депутата «от неказачьего населения»). Увеличивалось представительство от профсоюзов (с 5 до 7 депутатов). Менялось представительство и от «вероисповедных организаций». Число депутатов от православных приходов выросло с 5 до 7, от старообрядческих – с 2 до 3. Появилось представительство от «буддийских приходов» (еще одно отражение специфики региона) – 3 депутата и, что казалось невозможным всего месяц назад, представительство «от иудейского вероисповедания» (3 депутата от Еврейского Национального Совета)[36]36
  Правительственный вестник. Иркутск, № 289, 7 декабря 1919 г.


[Закрыть]. Подобные изменения, безусловно, имели целью дальнейшую «демократизацию власти». Как отмечал Гинс, «эта идея является в настоящее время весьма важной, ибо нет спасения ни для кого из нас, если мы не сможем пойти навстречу народу. В его руках сейчас все»[37]37
  Правительственный вестник. Иркутск, № 293, 13 декабря 1919 г.


[Закрыть].

Хотя предлагаемая модель управления представлялась более демократичной, приходилось «жертвовать» общегосударственным статусом. Теперь речь шла уже не о «всероссийском» и даже не о «всесибирском» представительном органе (напомним, что данная идея была не нова, так как той же Комиссией по созыву Национального Учредительного Собрания проводилась подготовка к созыву Всесибирского Учредительного Собрания), а только о структуре, отражающей интересы подконтрольной белым армиям территории Сибири и Дальнего Востока. Но, несмотря на это, подобный шаг показывал серьезную «эволюцию режима». Стремление к переменам отразилось и на местах. Интересные предложения содержались в резолюции, утвержденной на заседании Красноярской городской думы 5 декабря 1919 г. Поддержав призыв Колчака к созданию дружин «народного ополчения», депутаты высказали опасения, связанные с «недоверием населения к военным властям». Гласный Л. П. Смирнов, выступая от городского комитета кадетской партии, предложил ввести систему Губернских Советов при Управляющем губернией «из представителей всех слоев населения» для «лучшей связи между властью и народом». Имея лишь совещательные полномочия, Советы тем не менее наделялись правом «опротестования распоряжений Управляющего губернией». Считалось, что Губернский Совет, «состоящий из людей местного опыта и знаний», «восполнит пустоту между представителем Правительства – Управляющим губернией и органами земского и городского управления, у которых должна находиться полнота власти местного управления». В резолюции думы отмечалось, что в Енисейской губернии в Совет «должны быть набраны представители крестьянства, казаков и хакасов, губернского земства, Красноярской городской думы, судебного ведомства, отдельных вероисповеданий (православное духовенство, мусульмане и евреи), торгово-промышленников, кооперации, профсоюзов, при обязательном участии представителя прокурорского надзора». Аналогом красноярскому проекту Губернского Совета можно было бы считать Советы при Главноначальствующем Области на белом Юге России, также имевшие совещательные функции и состоявшие как из представителей местной администрации, так и местного самоуправления. В белой Сибири подобная система не практиковалась, поэтому конфликт «власти и общества» предполагалось решить путем создания новых компромиссных структур. Красноярское собрание выразило также пожелание об отмене военной цензуры, «сокращении применения военно-полевого и прифронтового судов» с одновременным «возвращением гражданскому суду его положения, как могучего охранителя прав населения», а также о «прикомандировании» к воинским частям и «карательным отрядам» особых уполномоченных («лучше всего юристов») для контроля «за закономерностью их действий», расширению полномочий прокурорского надзора. Пепеляев согласился с созданием совещательного Губернского Совета, но выразил сомнение в возможности учреждения особых «стражей законности» при воинских частях. Так или иначе, стремление «общественности» к управлению было налицо[38]38
  ГА РФ. Ф. 195. Оп.1. Д. 29. Лл. 1–6.


[Закрыть].

Говоря о проектах «преобразования власти» в период ноября – декабря 1919 г., следует упомянуть и о планах, предполагавшихся Колчаку в Новониколаевске, в его кратковременное пребывание в этом городе. В надежде на «образование некоторой силы, могущей остановить постепенный развал фронта», в регионе (еще ранее высказывались предположения о переносе столицы белой Сибири в Новониколаевск) сформировалось т. н. Особое Совещание общественных организаций под председательством главы старообрядческих общин Ф. Е. Мельникова и поручика П. П. Васильева. У староверов Барнаульского и Алтайского районов идеи создания добровольческих дружин Святого Креста и «народного ополчения» встретили активную поддержку. Под руководством агентов Русского бюро печати и прямому указанию проф. Болдырева было создано несколько автономных отрядов, принимавших в 1921 г. участие в антибольшевистском повстанчестве. Помимо этого Мельниковым, сотрудником Русского бюро, известным писателем М. С. Лембичем и настоятелем городского собора протоиереем Георгием Жуком был составлен проект разделения Сибири на два самоуправляющихся военно-административных округа – Восточно– и Западно-Сибирский – с центрами в Иркутске и Новониколаевске соответственно. Главами военной власти в данных округах становились генералы Голицын и Дитерихс (при назначении Главнокомандующего фронтом генерала Пепеляева), а функции гражданской власти осуществляли бы «кабинеты» (в Иркутске, составленный на основе измененного Совета министров, а в Новониколаевске – на основе Особого Совещания). Верховный Правитель тем самым устранялся от непосредственного управления «сибирскими делами», но сохранял за собой статус главы Всероссийской власти, а Совет министров низводился до региональной управленческой структуры. Подобный проект децентрализации управления, получив первоначальную поддержку Колчака, в итоге был им категорически отвергнут, а против его составителей даже началось следствие по обвинению в «государственной измене», «сепаратизме». Нельзя, однако, не признать, что стремления к автономии, к расширению прав регионов сохраняли свою актуальность на протяжении всей гражданской войны, а их разумное использование дало бы пользу в организации вооруженного противодействия наступающим частям РККА, укрепило бы связь фронта и тыла. Примечательно, что схожий проект децентрализации власти в это же время был подготовлен атаманом Семеновым в Чите (т. н. «Читинский проект» более подробно рассматривается в разделе монографии, посвященном истории Белого дела в Забайкалье)[39]39
  Иванов В. Указ. соч., с. 54–56.


[Закрыть].

Эволюция идей Сибирского Земского Собора и планы «смены власти».

Государственное Земское Совещание начало бы свою работу (по аналогии со Всероссийским Учредительным Собранием) в январе 1920 г. К выборам депутатов приступили в Прибайкалье, на Дальнем Востоке, но очень скоро идея построения «фундамента представительства» сменилась новой. В политическую «повестку дня» снова встал вопрос о Всесибирском Земском Соборе.

Новый председатель Совета министров, по оценке Гинса, «обладал психикой, напоминавшей взрывчатое вещество. Взорвется – и кончено»[40]40
  Гинс Г. К. Указ. соч., с. 465.


[Закрыть]. Для Пепеляева принципиально важным был момент одобрения его плана реформирования гражданской власти. Кроме того, «для спасения армии» он собирался предложить Колчаку вернуть на пост командующего Восточным фронтом генерала Дитерихса, отдав под суд генерал-лейтенанта К. В. Сахарова «за позорную сдачу Омска без боя» (показательно, что причиной отставки Дитерихса было также его намерение «сдать Омск без боя»)[41]41
  Сахаров К. В. Белая Сибирь. Мюнхен, 1923, с. 176–179.


[Закрыть]. Выехав навстречу поезду Верховного Правителя из Иркутска 30 ноября, он предварительно договорился со своим братом-генералом о совместном воздействии на Колчака в случае его колебаний в одобрении предложенной программы реформ. Подобный сценарий был разработан ими еще в Омске, возможно, при участии Дитерихса, стремившегося, как указывалось выше, не только к военным, но и к политическим переменам.

Телеграфная переписка премьера и генерала свидетельствовала о явном намерении усилить полномочия Совета министров при одновременном ограничении власти Верховного Правителя. Если 22 ноября, во время переговоров с Колчаком об условиях своего вступления в должность, Пепеляев добивался лишь «разделения» военной и гражданской власти, «сближения с оппозицией», «расширения прав» Земского Совещания, то, став премьером, Пепеляев перешел к «языку ультиматума». 26 ноября, выступив с критикой категоричного, по его мнению, стиля ответа Колчака на чешский Меморандум от 13 ноября (в этом Пепеляева поддержали Гинс, Сукин и Третьяков), премьер пригрозил отставкой. Затем им была озвучена идея созыва Сибирского Земского Собора. Если ранее большая часть политических уступок определялась Пепеляевым как «возможность эволюции Государственного Земского Совещания в законодательное учреждение», то требование созыва нового представительного органа еще не выдвигалось. 9 декабря Верховному Правителю была отправлена телеграмма-ультиматум за подписью премьера и командарма 1-й сибирской о «немедленном издании акта о созыве Сибирского Земского Собора»[42]42
  ГА РФ. Ф. 195. Оп.1. Д. 16. Лл. 1–3; Д. 34. Лл. 1–3; Последние дни колчаковщины. Указ. соч., с. 146.


[Закрыть]. Очевидно, что Пепеляев не собирался сотрудничать с «владивостокскими заговорщиками» (Якушевым, Гайдой, Краковецким), первыми провозгласившими созыв Земского Собора, как альтернативы белой власти во время «путча» во Владивостоке. Но известна его встреча с представителями будущего эсеровского Политического центра (Я. Н. Ходукиным и Е. Е. Колосовым) на квартире у губернатора Яковлева сразу же после назначения на должность премьера. На этой встрече, носившей частный характер, Пепеляев обещал добиться «превращения» ГЗС в Земский Собор и также «отъезда» Колчака на Юг России. Однако встреча оказалась безрезультатной. Предложения Пепеляева к эсеровским представителям «повисли в воздухе», поскольку премьер категорически отрицал их лозунги: «долой гражданскую войну» и «мир с большевиками»[43]43
  Мельгунов С. П. Указ. соч., с. 67–68.


[Закрыть].

То, что предложили Пепеляевы, можно расценивать как стремление «перехватить инициативу» у оппозиции, использовать выдвинутые ею лозунги в программе правительства. С другой стороны, введение Сибирского Земского Собора предусматривало как минимум отказ Колчака от непосредственного управления (пусть и формального, «эшелонного») территорией Сибири и Дальнего Востока. Не случайно, видимо, Дитерихс в ответ на предложение адмирала (телеграмма из Красноярска 8 декабря) снова возглавить Восточный фронт выдвинул условие немедленного отъезда Колчака из Сибири за границу или на Юг России. В этом действии тандем в организации военно-гражданской власти Дитерихс – Пепеляевы становился вполне реальным[44]44
  Сахаров К. В. Указ. соч., с. 199; Жанен М. Отрывки из моего сибирского дневника // Колчаковщина. Из белых мемуаров. Л., 1930, с. 136–144.


[Закрыть].

Что же представляла собой идея Земского Собора в том виде, как это предлагалось «братьями-сибиряками»? В вышеупомянутом «ультиматуме» речь шла об органе, «в лице которого сам народ возьмет в свои руки устройство Сибири и изберет сибирское правительство». Таким образом, Собору предопределялся не совещательный и даже не законодательный характер, а – не больше не меньше – учредительно-санкционирующий, аналогичный Сибирской Областной Думе, распущенной год назад. По существу, происходил возврат к парламентской форме правления, оказавшейся столь опасной и бесперспективной в условиях военного времени, но весьма привлекательной для политической оппозиции и партийной элиты. Собор призван был создать совершенно новую вертикаль власти, при которой роль прежнего правительства становилась символической[45]45
  ГА РФ. Ф. 195. Оп.1. Д. 34. Лл. 1–3.


[Закрыть].

Показательно изменение позиции Верховного Правителя в отношении новых перемен политического курса. Как Верховный Главнокомандующий, верный Положению о полевом управлении войск, Колчак не мог сочувствовать позиции Третьякова «власть военная да подчинится власти гражданской». Слишком свежи в его памяти были воспоминания 17-го года о развале на Черноморском флоте и золотом палаше, «отданном» морю. Подавляющее большинство генералов также было убеждено, что отсутствие «твердой власти», «военного порядка» привело к «разложению тыла». Еще более его могла раздражать позиция Пепеляевых. 23 ноября 1919 г., будучи в Новониколаевске, Колчак признал право премьера «образовать состав сотрудников по управлению страной», «намеченных на посты членов Совета министров». И одновременно с этим, «рескриптом» новому премьеру, было отправлено «предписание об улучшении быта военнослужащих и их семей» – яркое свидетельство обеспокоенности адмирала положением солдат и офицеров. В тяжелейших условиях начавшегося сибирского «Ледяного похода» Колчак поручал Пепеляеву утвердить «в срочном порядке» законы об увеличении содержания солдатам и офицерам на фронте, обеспечении их семей «деньгами, продовольствием и помещением», предоставлении льгот «в отношении земельного и хозяйственного устройства»[46]46
  Последние дни колчаковщины. Указ. соч., с. 136–137.


[Закрыть]. Проекты реформирования системы управления интересовали адмирала гораздо меньше, чем «заботы об армии, которые она заслужила». Но как Верховный Правитель, понимая политический характер гражданской войны, он мирился с необходимостью уступок и тактических компромиссов. Проблема заключалась в масштабе, пределе таковых. Если он признавал актуальность программы Пепеляева по реформированию существовавшей системы управления, то, получив утром 9 декабря «ультиматум братьев-сибиряков» о Земском Соборе, он пошел на уступки, означавшие, по сути, отказ от Конституции 18 ноября и сложившейся модели Российского правительства.

9 декабря 1919 г. со станции Тайга Колчак отправил текст проекта Указа: «С первых дней принятия мною власти Верховного Правителя я имел перед собой цель – созыв Национального Учредительного Собрания. Ниспосланными тягостными испытаниями цель эта ныне отдаляется, и разрозненные части России принуждены отдельно бороться с общим врагом – большевизмом. В целях подъема усилий народных я, оставляя за собой объединение всех сил, борющихся за Единую Россию, передаю дело борьбы Сибири с большевиками в руки самих сибиряков. Повелеваю Председателю Совета министров незамедлительно внести в Совет министров проект закона о Сибирском Земском Соборе с тем, чтобы таковой был созван в самый кратчайший срок. Земский Собор определит временное устройство Сибири и изберет сибирское правительство. Бог поможет нам завершить правое дело объединения свободной Единой России»[47]47
  ГА РФ. Ф. 195. Оп.1. Д. 34. Лл. 1–3.


[Закрыть]. Тем самым Колчак полностью отказывался от контроля за сибирской политикой, сохраняя свою власть только как Верховный Правитель Российского госдарства. Благородный поступок адмирала, идущего ради стабильности фронта и тыла на подобный шаг, политически не был оправдан. Даже в случае сохранения «всероссийского» статуса Колчак терял свой аппарат управления, поскольку все время, начиная с 18 ноября, опирался на структуры бывшего Сибирского правительства. Единственный альтернативный путь состоял в том, что Сибирский Земский Собор санкционировал бы создание новой власти, но во всероссийском масштабе (повторив путь Уфимского Государственного Совещания и Уфимской Директории). В этом случае политическая целесообразность подобных действий становилась ничтожной, ведь от одной модели всероссийской власти перешли бы к другой. В случае же сохранения «краевого масштаба» Собора у Верховного Правителя России не оставалось иного выхода, кроме отказа от своего «всероссийского» имени и отъезда из Сибири. Возможен был и озвученный Дитерихсом переезд на Юг, но в статусе Верховного Правителя. Тогда в его подчинение автоматически ставился аппарат Особого Совещания, а Главком ВСЮР получал бы, вероятно, полномочия командующего Южным фронтом. Об этом варианте Пепеляев писал в своей телеграмме 10 декабря: «Верховный Правитель должен остаться для верховного объединения всех частей России. Местопребыванием может быть Юг России»[48]48
  ГА РФ. Ф. 195. Оп.1. Д. 34. Лл. 6–8.


[Закрыть]. О том, насколько подобная перспектива устроила бы военно-политическую элиту белого Юга, во многом привыкшей к «самостоятельности» в отношениях с Сибирью, трудно ответить однозначно.

Попытки реализации «административной революции» Совета министров (декабрь 1919 г.).

Планы Пепеляевых не осуществились в той форме, в которой они рассчитывали. И «ультиматум» и Указ остались «на бумаге». Не было издано ни одного «подзаконного акта» в осуществление идеи Земского Собора. В реальности правительство, оставшееся в Иркутске, поезд Колчака и поезд Пепеляева жили как бы в разных политических измерениях. Получив сообщения о проекте Земского Собора, Совет министров воспринял этот акт как излишний в свете только что изданных поправок в Положение о ГЗС. В телеграфной переписке с Колчаком Третьяков, будучи фактическим председателем Совмина в условиях, когда премьер тоже оказался в «эшелоне», отметил, что хотя «вопрос о Земском Соборе есть вопрос большой государственной важности», но при этом даже «само название «Земский Собор» не может дать никаких указаний относительно его конструкции и компетенции». По мнению Третьякова, «возможно остаться при старой конструкции Земского Совещания, давши этому Совещанию законодательные функции, увеличивши количество представителей от местных людей, земств и городов, исключивши членов по назначению». Колчак ответил, что «так как представительство возможно только в части Сибири, то претендовать на всероссийское значение оно не может… термин «Государственное Совещание» ему не подойдет и его заменит Сибирское Земское Совещание; в связи с этим возникает целый ряд других вопросов о конституции правительства»[49]49
  ГА РФ. Ф. 195. Оп.1. Д. 34. Лл. 10–21; Последние дни колчаковщины. Указ. соч., с. 150–151.


[Закрыть].

Еще более откровенно высказался в передовице «Русского дела» будущий идеолог «национал-большевизма» и «признания советской власти», а в 1919 г. «пламенный бард и идеолог диктатуры Колчака», глава Русского Бюро печати профессор Н. В. Устрялов: «Не случайно пришли мы в процессе гражданской борьбы к диктатуре. Не случайно осуществлена она на Юге и на Востоке России, причем на Юге в форме более чистой, чем на Востоке… «Представительное собрание с законодательными функциями» – в лучшем случае это будет посредственный суррогат народного представительства, вовсе не так уже превосходящий в этом своем качестве существующее Экономическое Совещание… Что можно ждать от настоящего законодательного органа? Либо он, поддавшись распространенным в Сибири, не изжившей большевизма, настроениям…, начнет проповедовать соглашательство с советской властью, либо он присоединится к программе правительства… Но Парламент не привлечет к правительству ныне чуждые ему социалистические элементы. Парламент может лишь ослабить власть, вернуть нас к эпохе правительства князя Львова, если не Керенского. Отказ от диктаториальной формы власти ныне есть неизбежно лишь мост к большевизму». По оценке Кроля, бывшего собеседником Устрялова во время переезда из Омска в Иркутск, профессор придерживался «крайне правых» взглядов: «о большевиках он говорил с пеной у рта и отказывался понимать, как можно подходить к вопросу исключительно рассудочным путем… Борьба не на живот, а на смерть; борьба – до конца» – вот что проповедовал Устрялов. Позднее, уже в Харбине, в полемике с Кролем Устрялов отмечал, что «суррогат парламента и парламентаризма, в виде разных «предпарламентов» и полу– или псевдопредставительных «совещаний», не укреплял власти, не создавал реально «единого фронта», не способствовал упорядочению управления и не успокаивал «оппозиционные» умы, а лишь возбуждал их к требованиям дальнейших «уступок». Настоящий же парламент был для белого правительства – как, впрочем, и для красного – непозволительной роскошью уже по одному тому, что он предполагает действительное осуществление гражданских свобод, совершенно немыслимое в эпоху революционного брожения и крушения старых, привычных социально-политических связей»[50]50
  Русское дело. Иркутск, № 26, 12 декабря 1919 г.; Кроль Л. А. За три года (Воспоминания, впечатления и встречи). Владивосток, 1921, с. 197; В.Е.Т. К истории партии Народной Свободы // Руль. Берлин, № 693, 10 марта (25 февраля) 1923 г.


[Закрыть].

Таким образом, вариант Земского Собора фигурировал только в требованиях Пепеляевых и оппозиции. Правительственный курс оставался на уровне условий созыва ГЗС и его поэтапной трансформации в краевое законодательное собрание. Конечно, и в этом случае менялся характер управленческой модели, но произойти это могло постепенно, без внутренних потрясений, столь опасных в условиях войны. Сам же «человек-порох» после «вспышки» 9 декабря и встречи с Верховным Правителем практически полностью прекратил свои политические эскапады. По словам Гинса, «Пепеляев уже остыл, догнал поезд адмирала и, следуя за ним по пятам, не только не проявлял никакого расхождения с Верховным Правителем, но скорее поддерживал его… Пепеляев не спешил в Иркутск, академически спокойно обсуждая с адмиралом положение, и как будто предоставил все воле судьбы»[51]51
  Гинс Г. К. Указ. соч., с. 466.


[Закрыть]. Теперь он полностью связал свою судьбу с судьбой адмирала, разделив с ним крестный путь до расстрела на берегу реки Ушаковки утром 7 февраля 1920 года.

Телеграммы, полученные от премьера после 9 декабря, показывали его прежнюю приверженность идее Земского Собора («я пришел к окончательному выводу, что необходим крупный политический шаг, который остановил бы сползание в пропасть по инерции. Считаю совершенно необходимым созыв Сибирского Земского Собора»). Однако последние дни его деятельности в должности премьера были, очевидно, направлены на подготовку антибольшевистского сопротивления в Сибири, после установления здесь советской власти («будут отдельные партизанские отряды без объединяющего государственного руководства и отдельные районы их действий», «я решился бы впредь готовить почву для одной из будущих партизанских сил, в предположении, что центр окончательно обречен погибнуть»). В этом его позиция также совпадала с намерениями брата-генерала, объявившего в своем последнем приказе по Сибирской армии не только о ее роспуске, но и об организации белого подполья из бывших солдат и офицеров (есть сомнения в подлинности данного документа). «Сибирская армия не погибла, а с нею вместе не погибло и освобождение Сибири от ига красных тиранов. Меч восстания не сломан, он только вложен в ножны. Сибирская армия распускается по домам для тайной работы – до того времени, пока грозный час всенародного мщения не позовет ее вновь для борьбы за освобождение Сибири». «Я появлюсь в Сибири среди верных и храбрых войск, когда это время наступит, – и я верю, что это время скоро придет». Создание уже в марте 1920 г. сибирского партизанского отряда во главе с ушедшим в тайгу генералом, последовавшие в 1921 г. события Западно-Сибирского восстания, в котором участвовало немало бывших военнослужащих Сибирской армии, подтвердили надежду Пепеляевых на антибольшевистское повстанческое движение[52]52
  Кирилов А. А. Сибирская армия в борьбе за освобождение // Вольная Сибирь. Прага, 1928, т. IV, с. 66–67; Последние дни колчаковщины. Указ. соч., с. 148–149; Мельгунов С. П. Указ. соч., с. 91.


[Закрыть].

Еще раз идея Земского Собора во время сибирского «Ледяного похода» была озвучена командующим войсками Енисейской губернии генерал-майором Б. М. Зиневичем 28 декабря 1919 г., поднявшим восстание в Красноярске почти одновременно с антиколчаковским восстанием в Иркутске. В своем «открытом письме Колчаку» он писал: «Я призываю Вас, как гражданина, любящего свою Родину, найти в себе достаточно сил и мужества отказаться от власти, которая фактически уже не существует, и передать дело строительства Родины Земскому Собору… Адмирал, будьте гражданином и найдите в себе силы и мужество передать выпавшую из Ваших рук власть Земскому Собору как выразителю воли русской демократии»[53]53
  Последние дни колчаковщины. Указ. соч., с. 93–94.


[Закрыть]. Но это была не более чем декларация, столь же утопичная, сколь и предательская, в отношении к белой власти. Ведь именно из-за восстания Зиневича в Красноярске отступавшая армия и сам Колчак оказались оторванными друг от друга, в результате чего у адмирала не оказалось необходимой военной поддержки в условиях его изоляции в Нижнеудинске в начале января 1920 г.

Что же реально удалось сделать из всей предложенной программы политических преобразований? Устрялов весьма точно назвал правительственный проект «административной революцией». Как уже отмечалось, Пепеляеву удалось добиться «списочного» утверждения Колчаком избранных им новых министров, а Совет министров существенно изменил «Положение» о Государственном Земском Совещании, положив начало его преобразованию в «законодательный орган». Начались структурные перемены, намеченные Государственным контролером Красновым. Заметные перемены были достигнуты в работе МВД. Благодаря настойчивости Червен-Водали вносились поправки в, казалось бы, «неприкосновенный» закон военного времени. Помимо Положения о полевом управлении войск, Правила о местностях, объявляемых состоящими на военном положении, гарантировали на протяжении Первой мировой и гражданской войн приоритет военной власти над гражданской. И именно в эти Правила, а также в Правила о военном положении на линиях железных дорог и местностях к ним прилегающих (от 11 февраля 1919 г.), новому главе МВД удалось внести принципиальные изменения (доклад «О некоторых изменениях действующих узаконений об исключительных положениях»). Показательно, что данные поправки, сделанные в духе лозунга «разграничения сферы гражданского и военного управлений», не поддержал новый военный министр – генерал от артиллерии М. В. Ханжин[54]54
  ГА РФ. Ф. 176. Оп.5. Д. 99. Лл. 257, 263; Д. 245. Л. 290.


[Закрыть]. Суть поправок заключалась в том, что теперь чрезвычайное положение в тылу вводилось только с санкции министра внутренних дел, назначавшего также военных или гражданских чиновников, осуществлявших данный режим управления. Жалобы на неправомерность их действий должен был рассматривать 1-й департамент Правительствующего Сената, и, помимо этого, гражданские чиновники не могли быть осуждены решениями военно-полевых судов[55]55
  Русское дело. Иркутск, № 26, 12 декабря 1919 г.


[Закрыть].

В военной сфере Пепеляевы осуществили свое намерение сместить генерала Сахарова с должности командующего Восточным фронтом и самовольно его арестовали 9 декабря. Как и предлагалось, против него было начато расследование (связанное с «оставлением Омска без боя»), не доведенное, однако, до конца. Новым командующим фронтом стал генерал-лейтенант В. О. Каппель, назначенный на эту должность 11 декабря 1919 г. Данное назначение многими воспринималось также в духе «демократизации», поскольку Каппель имел в военной среде репутацию «близкого к народу», «генерала-демократа» (именно он командовал частями Народной армии Комуча, взявшими Казань в августе 1918 г.)[56]56
  Русское дело. Иркутск, № 25, 11 декабря 1919 г.


[Закрыть]. Новому Главкому пришлось, однако, не только командовать войсками, но и пытаться преодолеть начинающиеся процессы разложения, падения дисциплины и боевого духа, ярким свидетельством которых стал мятеж красноярского гарнизона в декабре, фактически разрушивший отступавший Восточный фронт.

Подводя итог реформаторским проектам и перспективам их реализации в условиях катастрофы Белого движения в Сибири, следует отметить, что, несмотря на все разногласия и конфликты внутри белой власти, ее попытки «сблизиться с оппозицией» и «опереться на народ», главным мотивом во всех программах и заявлениях, в частных беседах и переписке оставалась необходимость продолжения «борьбы с большевизмом», и для того, чтобы вести ее с большей эффективностью, требовалось «изменить курс». Третьяков в своем интервью при вступлении в должность зампреда Совмина «с твердой решительностью заявил, что правительство в отношении большевиков знает только один лозунг: борьба во что бы то ни стало»[57]57
  Гинс Г. К. Указ. соч., с. 461.


[Закрыть]. Предупреждая об опасности «соглашательства с большевиками», Третьяков ссылался и на недавний опыт осени 1917 года, когда Временное правительство, напуганное перспективной «корниловщины», пошло на компромисс с большевиками, реализуя идею «единого социалистического блока», и на «личный опыт» (четыре месяца заключения в советской тюрьме и год жизни в Советской России). В условиях, когда представители «союзных держав» заявляли о необходимости прекратить «междоусобицу» в России, Третьяков говорил о международном значении Белого движения: «Мы будем продолжать борьбу с врагом не только всероссийским, но и всемирным – с большевиками. И все, что является сочувствующим нам в стране, должно разделить сейчас власть с Правительством»[58]58
  Правительственный вестник. Иркутск, № 288, 6 декабря 1919 г.


[Закрыть]. «Мы должны определенно понять, что большевизм – самый страшный общий наш враг, что вся наша культура, все наше национальное достояние, все наши святыни погибнут, если победит большевизм. Весь культурный мир должен понять, что если большевизм задавит национальную Россию, то затем он обрушится на современную Европу», – повторял Гинс позицию Третьякова в своем выступлении на Государственном Земском Совещании[59]59
  Правительственный вестник. Иркутск, № 293, 13 декабря 1919 г.


[Закрыть].

И.о. премьера Червен-Водали, в условиях начавшегося восстания в Иркутске, в первый же день начавшихся переговоров правительства с представителями Политцентра (2 января 1920 г.) так выразил свою позицию: «Я совершенно убедился, что настоящее движение – только переход к большевизму…, я рассматриваю соглашение с большевиками как преступление против Государства»[60]60
  Переговоры о сдаче власти Омским Правительством Политическому Центру. Январь 1920 года. Харбин, с. 7.


[Закрыть]. Устрялов на страницах издаваемой им в Иркутске газеты «Русское дело» высказался по поводу всякого «соглашательства» с большевиками: «Слишком глубока линия разделения, чтобы быть стертой искусственно… И психологически, и исторически гражданская война есть всегда «война до полной победы» или «до полного поражения»[61]61
  Русское дело. Иркутск, № 24, 9 декабря 1919 г.


[Закрыть]. Но ни времени, ни реальных возможностей для осуществления своих планов и проектов власти белой Сибири уже не имели.