Текст книги "Белое дело в России. 1920–122 гг."

Правитель Юга России и Правительство Юга России (август – октябрь 1920 г.). Специфика взаимоотношений с южнорусским казачеством и «государственными образованиями» (Украина, Северный Кавказ, Дальний Восток).

Всероссийское признание: ожидания и реальность.

Летом 1920 г. начинается все более заметный переход ко всероссийским категориям политического управления. Сводка «внутреннее обозрение» цитированного выше «Русского Вестника», опубликованная в июле, гласила: «Крым стал центром общерусской власти, а Севастополь – ее столицей». Все чаще использовалось расширенное толкование в отношении территориальных пределов власти Главкома: вместо «Крым» или «Таврия» – «территории Вооруженных Сил Юга России». По оценке генерала Лукомского, «укрепив положение в Крыму и вернув боеспособность армии, генерал Врангель, естественно, стал перед дилеммой: или покориться ультимативному требованию англичан не переходить к северу от Крымского перешейка и тем поставить себя в невозможность не только произвести дальнейшее усиление армии и получить необходимый конский состав, но и обречь все предпринятое им дело на постепенную и скорую гибель вследствие отсутствия в Крыму достаточного количества хлеба, фуража, мяса и жиров; или – пренебречь сделанным ему заявлением и занять северные уезды Таврической губернии, которые своим богатством обеспечивали бы содержание армии и населения и дали бы возможность получить столь необходимый конский состав и пополнить ряды армии новым контингентом бойцов. Генерал Врангель принял второе решение, и оно было выполнено успешно. Союзники, как это и надо было ожидать, признали совершившийся факт»[319]319
  Русский Сборник. Севастополь, № 1, 1920, с. 51; Лукомский А. С. Воспоминания, ч. 2, Берлин, 1922, с. 233.


[Закрыть].

С развитием наступления в Северной Таврии становилось очевидным, что пополнение продовольственных запасов (если считать эту цель главным мотивом «выхода из Крыма») утратило актуальность. В противном случае армии следовало бы воспользоваться лишь богатыми запасами зерна, сосредоточенными в элеваторах портовых городов Скадовска и Геническа, и незамедлительно «вернуться за Перекоп». Однако наступление продолжалось. 5 июля 1920 г. в развернутом интервью Н. Н. Чебышеву (представлявшему газету «Великая Россия») Врангель с уверенностью говорил уже об общеевропейском значении проводимых операций. Следуя, в сущности, тезисам политической программы еще 1919 года. «Борьба неизбежна…, пока в России не установится настоящая государственная власть любого настроения, но такая, которая будет основана на освященных вековыми исканиями человеческой мысли началах законности, обеспеченности личных и имущественных прав, на началах уважения к международным обязательствам… История когда-нибудь оценит самоотречение и труды горсти русских людей в Крыму, которые в полном одиночестве, на последнем клочке русской земли, боролись за устои счастья человеческого, за отдаленные очаги европейской культуры. Дело Русской армии в Крыму – великое освободительное движение. Это Священная война за свободу и право».

Здесь же Врангель снова подчеркнул смысл термина «Хозяин», использованного им еще в майском воззвании «К Русским людям». Вполне определенно им указывалось на необходимость всероссийского волеизъявления применительно к основным принципам государственного строительства, и в этом смысле фактически провозглашался все тот же лозунг «непредрешения». «Слову «Хозяин» посчастливилось… Хозяин – это сам русский народ. Как он захочет, так и должна устроиться страна. Если он пожелает иметь монарха, Россия будет монархией. Если он признает полезной для себя республику – будет республика… Я беспрекословно подчиняюсь голосу русской земли». Одновременно с этим Главком коснулся и т. н. «еврейского вопроса», отметив очевидную связь происходивших на Юге России погромов с катастрофическим падением общественного правосознания: «Всякое погромное движение… я считаю государственным бедствием и буду с ними бороться всеми имеющимися у меня средствами. Всякий погром разлагает армию… Утром они громят евреев, а к вечеру будут громить остальное мирное население… В стране, где анархия и произвол, где неприкосновенность личности и собственности ставится ни во что, открыт простор для насильственных выступлений одной части населения против другой».

Немало способствовали росту общероссийских настроений перспективы признания «правительства Вооруженных Сил Юга России де-факто» со стороны Франции и, как на это надеялись в Таврии, со стороны других иностранных государств. В военно-стратегическом отношении Главному Командованию становилась ясной невозможность дальнейшего развития операций без опоры на сопредельные с Таврией южнорусские территории. Наиболее близкими и перспективными (с точки зрения пополнения армии и поддержки со стороны населения) направлениями считались Дон и Кубань. Туда стали готовиться десантные подразделения, призванные стать основой для последующего развертывания в казачьи полки и дивизии. Все вышеприведенные обстоятельства стимулировали подготовку к заключению более прочного военно-политического союза с казачеством, влияли на интенсивную разработку оптимальной модели государственного устройства на белом Юге. Врангель считал, что «для заключения соглашения с казаками обстановка была благоприятной…; чувствуя недоверие в строевых частях, находясь в полной зависимости от Правительства Юга России, атаманы и их правительства всячески искали сближения с Главным Командованием. Донской атаман генерал Богаевский и терский – генерал Вдовенко были сами по себе чужды «самостийности». Они лишь не имели ни широкого государственного кругозора, ни должной силы характера, чтобы бороться с демагогией казачьих политиков»[320]320
  Врангель П. Н. Указ. соч., ч. 2, с. 121, 123–124.


[Закрыть].

Важнейшим звеном в процессе создания политических структур в белой Таврии стал договор, официально озаглавленный как «Соглашение между Правителем и Главнокомандующим Вооруженными Силами на Юге России и Атаманами и правительствами Дона, Кубани и Терека и Астрахани», торжественно заключенный 22 июля 1920 г. в Севастополе. Новое Соглашение основывалось на преемственности и «развитии Соглашения от 2 апреля». Главное в новом Соглашении – попытка максимально подробно разработать пределы полномочий власти Главного Командования и казачьих государственных образований. В новом тексте первым же пунктом гарантировалось: «Государственным образованиям Дона, Кубани, Терека и Астрахани обеспечивается полная независимость в их внутреннем устройстве и управлении». Вторым пунктом реорганизовывалась структура Совета Начальников Управлений при Правителе и Главнокомандующем. В Совет вводились «с правом решающего голоса по всем вопросам» Председатели Правительств Государственных Образований Дона, Кубани, Терека и Астрахани или заменяющие их Члены сих Правительств». Третий пункт несколько изменял систему управления вооруженными силами применительно к казачьим частям. Подтверждался уже общепринятый принцип, согласно которому «Главнокомандующему присваивается полнота власти над всеми вооруженными силами Государственных Образований Дона, Кубани, Терека и Астрахани», но при этом делалось важное дополнение, утверждавшее, что военная власть Главкома распространяется «как в оперативном отношении, так и по принципиальным вопросам организации армии».

Тем самым, в отличие от существовавшей вплоть до Соглашения от 2 апреля системы, при которой организационная структура, военные уставы, чинопроизводство, награждения относились к компетенции казачьих органов (на Дону), а Главком имел полноту командования только действиями на фронте, теперь казачьи воинские части целиком и полностью переходили в подчинение Главного Командования. Соглашение развивало и другие положения. Мобилизации в казачьих областях должны были теперь проводиться по нормам «не менее сроков и категорий», установленных на остальных территориях, занимаемых Русской армией. Вопросы снабжения армии определялись «особой разверсткой», налагаемой как на «территории ВСЮР», так и на казачьи области. «Управление железнодорожными путями и магистральными телеграфными линиями» оставалось в ведении Главкома. Ликвидировалась крайне негативно отражавшаяся на экономических связях таможенная система: устанавливались «общая таможенная черта и единое косвенное обложение», отменялись «всякие таможенные заставы и досмотры между отдельными территориями». Важное значение имел восьмой пункт, устанавливавший «единую денежную систему», при которой «эмиссионное право осуществляется Правителем и Главнокомандующим», при этом, во избежание упреков в завышенной инфляции, «размеры эмиссии определяются постановлениями Совета Начальников Управлений при Правителе и Главнокомандующем, при непременном участии Представителей Государственных Образований Дона, Кубани, Терека и Астрахани» с последующим утверждением Главкомом. Само установление денежной системы и «распределение денежных средств, получаемых от эмиссий», составляло предмет «дополнительных соглашений». Практически неизменным по сравнению с Соглашением от 2 апреля оставался пункт, регулирующий «соглашения и переговоры с Иностранными Правительствами». И в сфере «политической», и в «области торговой политики» они осуществлялись Правителем и Главнокомандующим. Но в случаях, когда «переговоры эти касаются интересов одного из Государственных Образований Дона, Кубани, Терека и Астрахани», Врангель обязан был «предварительно входить в соглашение с подлежащим Атаманом».

Окончательная ратификация данного соглашения предполагалась после «освобождения территории Государственных Образований Дона, Кубани, Терека и Астрахани», на сессиях казачьих представительных учреждений. Но, несмотря на это, оно «принимало силу тотчас по его подписании» и «устанавливалось впредь до полного окончания гражданской войны». Учитывая конституционное право казачьих областей, можно предположить, что в него были бы внесены определенные коррективы, однако существа договора они бы не изменили. Нужно учесть также, что на Кубани и Астрахани предстояли перевыборы представительных органов, и их новый состав мог быть достаточно лояльным по отношению к Главному Командованию. Соглашение было подписано в пяти экземплярах – по одному для каждого из атаманов и для Главкома. Подписи атаманов под договором были вполне правомочными и контрассигновывались главами краевых правительств. От имени Главного Командования его подписали Врангель, Кривошеин (в наименовании должности «Председатель Правительства») и Шатилов. От Всевеликого Войска Донского договор подписал атаман Богаевский и и. о. председателя Совета управляющего отделами М. В. Корженевский (бывший управляющий отдела финансов); от Кубанского Края – и. о. атамана Иванис и «за председателя Кубанского правительства» генерал-майор Захаров (управляющий Министерством внутренних дел); от Терского Войска – атаман Вдовенко и глава правительства Е. Н. Букановский; от Астраханского Войска – атаман Н. В. Ляхов и председатель правительства Санжи-Баянов.

К Соглашению был приложен Дополнительный Протокол, который, хотя и не рекламировался широко, в отличие от текста самого договора конкретизировал довольно широкий спектр взаимоотношений с казачеством. Применительно к вопросам военного управления вводилось право Главкома переводить отдельные воинские части из одного соединения в другое, утверждалось единообразие штатных расписаний, норм снабжения обмундированием и вооружением. Порядок чинопроизводства осуществлялся на уровне специальной Комиссии при военном управлении, в которую включались представители от всех казачьих областей. Награждения общероссийскими орденами, практиковавшиеся до лета 1920 г., «на время гражданской войны приостанавливались» (они были заменены награждениями орденом Святителя Николая Чудотворца), за исключением «награждений Георгиевскими крестами и медалями солдат и казаков». Что касается установления служебных преимуществ для кавалеров орденов Великомученика Георгия и Святителя Николая, то они решались атаманской властью. Назначения на должности от командиров полков и выше производились властью Атаманов, но с согласия Главкома. Перевод казачьих офицеров в неказачьи части и обратно регулировался по соглашению Главкома с соответствующими Атаманами.

Вопросы «продразверстки» для снабжения фронта также регламентировались Комиссией, состоящей на паритетной основе из представителей казачьих Областей и Главного Командования. Аналогичная Комиссия создавалась с целью «разработки норм косвенного обложения и распределения доходов от них». Своеобразно решался вопрос регулирования железнодорожного транспорта: предполагалось создание специальных «железнодорожных округов» на территориях казачьих областей и районов ВСЮР. Начальники данных округов назначались Главкомом «по представлению Войсковых Атаманов», а общее руководство ими осуществляло Управление Путями Сообщения в составе врангелевского правительства. При данном Управлении создавались коллегиальные органы, включавшие в свой состав представителей казачьих областей «с правом решающего голоса». В ведении казачьих органов управления оставались «водные и шоссейные пути сообщения», а также подразделения железнодорожной стражи. «Согласно с общегосударственными узаконениями по вопросам внешней торговли и существующими торговыми договорами и конвенциями», краевые правительства получали право «производить коммерческие операции как в пределах России, так и за границей». «Общегосударственные законы» признавались обязательными и в отношении работы портовых и таможенных управлений на казачьих территориях.

Значение заключенного Соглашения было достаточно важным для последующей эволюции политического курса Белого движения. Теперь главы казачьей власти получали места в правительстве при Главнокомандующем и равные права со всеми остальными его членами (при том, что их собственные властные полномочия в пределах казачьих областей никак не оспаривались). Завершилось состояние, характерное для периода 1918–1919 гг., при котором казачьи представители и Главное Командование осуществляли свои властные полномочия в разных «вертикалях», что провоцировало (при всей формальной общности политических и идеологических позиций) постоянные противоречия.

Линия политического взаимодействия, намеченная Южнорусской конференцией государственных образований и прерванная созданием южнорусской власти, продолжилась в Таврии. Все возникающие противоречия следовало разрешать теперь в пределах создаваемых коалиционных Комиссий. Безусловно позитивным этапом следовало считать утверждение Дополнительного Протокола к Соглашению, который впервые за всю историю южнорусского Белого движения, с максимально возможной в тех условиях детализацией, устанавливал пределы полномочий между казачьими структурами и давал возможности к поиску компромиссов, столь необходимых для создания единого антибольшевистского фронта. Соглашение и Дополнительный Протокол создавали возможность бесконфликтного разграничения полномочий между отдельными регионами России, могли стать основой для последующих договоренностей между ними и Главным Командованием, претендовавшим на фактическое выражение всероссийской власти.

И безусловно важным было то, что Соглашение не стало всего лишь одним из проектов будущего государственного устройства, как это было во время работы Южнорусской конференции, а вступало в действие сразу же после его подписания. Как отмечал генерал Лукомский, чтобы «приступить к планомерному развитию операций против большевиков…, требовалось объединение всех противобольшевистских сил, и генерал Врангель пошел по пути, вызвавшему впоследствии столько критики, – соглашения с Грузией, украинцами, поляками и проч…»[321]321
  Лукомский А. С. Воспоминания, ч. 2, Берлин, 1922, с. 234.


[Закрыть].

В Соглашении явственно отражался принцип федеративного устройства, предполагавшийся в качестве основы будущей всероссийской модели. Как ни парадоксально, но именно через отказ от унитарной модели государственности и переход к федерализму Врангель закладывал иную, федеративную модель «Единой России», объединенной не столько политическими, сколько экономическими, финансовыми, военными (борьба с общим противником) факторами. Объединение, которое строилось бы на взаимной заинтересованности и взаимодействии. Не случайно глава Совещания послов Гирс, будучи в Париже, в сообщении для местной печати о программе и целях врангелевского правительства отмечал: «В том, что касается государственных образований, создавшихся на территории России, Правительство Юга России, в духе взаимного доверия и сотрудничества с ними, будет преследовать объединение различных частей России в одну широкую федерацию, основанную на широком соглашении»[322]322
  Врангель П. Н. Указ. соч., ч. 2, с. 146.


[Закрыть].

Закономерно и то, что именно в день успешной высадки десанта на Кубань, 1 августа 1920 г., Врангель издал приказ № 103, в котором делал акцент на перспективах военных действий в Таврии, на Кубани и Дону после заключения Соглашения. В приказе говорилось: «В братском единении, перед грозной опасностью я заключил с Вашими Атаманами и Правительствами крепкий союз. Мы не положим оружия, пока не освободим от красного ига Родную Землю, пока не спасем Матушку Русь! (ни о каком перемирии с советской властью или об ограничении военных операций пределами Крыма речи уже не шло. – В.Ц.). Пусть живы вольности казачьи, и мудрость казачья строит жизнь в Родных Краях». В том же духе говорилось и о будущем Учредительном Собрании: «Встретятся во Всероссийском Народном Собрании казак и горец, горожанин и крестьянин, и их устами скажет русский народ, какой быть новой России».

Идеи всероссийского единства выражались также в красноречивом приказе донского атамана Богаевского (№ 362 от 1 августа 1920 г.), отметившего, что соглашения с Врангелем имели цель «точно определить взаимоотношения Казачьих Областей с Главным Командованием во избежание всяких недоразумений в будущем и направить все наши силы к единственной великой цели – освобождению нашей родной Земли от власти каторжников и убийц и водворению на ней мира и порядка… Не разъединение всех русских сил во имя призрачной самостоятельности отдельных областей, ласкающей самолюбие нескольких ничтожных честолюбцев, стремящихся к власти… несут эти договоры: не отнимая у нас ничего из вольностей и прав, отцами и дедами и нашей кровью добытых, сохраняя в неприкосновенности привычный строй нашей внутренней казачьей жизни, они еще раз напоминают всем, для кого «Родина» – не пустой звук, что только при взаимном доверии и полном единении всех Русских людей мы, родные дети еще так недавно могучей и великой России, достигнем спасения и счастья нашей Матери. В единении – сила!»

Схожие настроения выражали заявления представителей власти на Кубани, бывших в Крыму. Показательно, что накануне десанта на Кубань, 7 июля, в Севастополь из Варны прибыл бывший кубанский атаман генерал-лейтенант А. П. Филимонов, известный своей лояльностью к политике Главного Командования. Он получил назначение на должность помощника начальника десанта генерала Улагая по гражданской части. Предполагалось, что, по меньшей мере до выхода к Екатеринодару, на Кубани будут действовать законы «военного времени», при которых власть Улагая и Филимонова становилась диктаторской. Очевидно, поэтому в проекте устройства гражданского управления на Кубани предусматривалось временно назначить Улагая военным губернатором, а выборных атаманов отделов – «заменить районными комендантами». В своей речи в станице Таманской глава правительства Иванис заявил, что казаки – десантники «пришли сюда, на условиях, заключенных с Главнокомандующим Русской Армией, и во внутреннем управлении Кубани – мы хозяева. Мы будем жить и управляться на основании своих обычаев и правил, а не присланными из Москвы комиссарами… Я призываю вас взяться за оружие и идти спасать Родную Землю».

В самом Кубанском крае, когда в нем установилась советская власть, развернулось повстанческое («бело-зеленое») движение, в котором наиболее активно участвовали казаки Лабинского и Баталпашинского отделов во главе с генерал-майором М. А. Фостиковым. Сведенные летом 1920 г. в Армию Возрождения России казаки-повстанцы стремились к взаимодействию с частями Русской армии и готовы были поддержать десантную операцию из Крыма на Кубань. Сам Фостиков провозглашал, что, как старший в чинах, «именем Главнокомандующего Русской Армии генерала Врангеля подчиняет себе все зеленые вооруженные силы Кубани». В начале августа Фостиков «быстро выдвинулся с гор в равнинную часть Кубани и подошел к Армавиру». Обладание крупным городом или станицей сразу же придавало повстанческому движению новый статус, при котором можно было бы уже заявлять о реальной власти в пределах занимаемого округа. Однако ни армии Фостикова, ни десанту Улагая так и не удалось соединиться, и после поражения десантной операции в сентябре 1920 г. казаки-повстанцы, разоружившись, отошли в Грузию, откуда были эвакуированы в Крым, войдя в состав Русской армии[323]323
  Савченко И. Зеленая Кубань // Голос минувшего на чужой стороне. Прага, 1926, кн. 4, с. 167–173; Великая Россия, Севастополь, 18 (31) августа 1920 г.


[Закрыть].

Но, как и следовало ожидать, о своем несогласии с Соглашением вскоре заявили члены Президиума Кубанской Краевой Рады, оказавшиеся в Тифлисе. 9 сентября 1920 г. было опубликовано в печати и разослано представителям иностранных дипломатических миссий в грузинской столице сообщение о том, что Президиум «не может признать это соглашение, так как оно находится в резком противоречии с Кубанской Конституцией». Аналогичная точка зрения была высказана главой иностранной кубанской делегации Бычем. Считалось, что Соглашение – лишь «результат исключительно неблагоприятной обстановки, в которой в Крыму находились казаки», и имеет исключительно временный характер, впредь до того момента, когда собравшиеся представительные учреждения южнорусских казачьих войск не аннулируют или существенно не изменят его «похабное» содержание. В июле 1920 г. членами Рады (Ф. К. Воропинов, Ф. Т. Аспидов и др.) был создан Союз Освобождения Кубани, поставивший своей задачей не только «освобождение Кубани от большевистской власти», но и «создание самостоятельной Кубанской Республики», а также признание «целевого объединения всех антибольшевистских сил – казаков, горцев, грузин, украинцев, татар, Врангеля» (актуальный «иногородний вопрос» решался так: кто жил на Кубани до 1914 г., тот может стать гражданином Кубани). Конечно, нельзя было не учитывать позиций вероятных противников Соглашения, однако, согласно позиции самого донского атамана, вряд ли можно оценивать этот договор как «подавление казачьих свобод», поскольку предоставление казачьим войскам еще большей, чем в Соглашении, степени свободы приводило бы уже к конфедеративному устройству, на что Врангель в условиях гражданской войны вряд ли мог согласиться[324]324
  ГА РФ. Ф. 6344. Оп.1. Д. 70. Лл. 31, 32–32 об.; Врангель П. Н. Указ. соч., ч. 2, с. 132–134; Трагедия казачества, ч. V. // Вольное казачество. Париж, № 244, 25 июня 1938 г., с. 11–13; № 253, 10 декабря 1938 г.


[Закрыть].

Не мог оставаться неизменным после Соглашения и статус Совета Начальников Управлений. Накануне десантной операции на Кубань был подписан приказ № 3504 от 6 августа 1920 г., переименовавший Совет в Правительство Юга России с включением в его состав «представителей казачьих государственных образований»: «Ввиду расширения занимаемой территории и в связи с Соглашением с казачьими Атаманами и Правительством, коим Главнокомандующему присваивается полнота власти над всеми вооруженными силами государственных образований Дона, Кубани, Терека и Астрахани, Главнокомандующий Вооруженными Силами Юга России впредь именуется Главнокомандующим Русской Армией, а состоящее при нем Правительство – Правительством Юга России. Означенное Правительство, включая в себя представителей названных казачьих образований, имеет во главе Председателя и состоит из лиц, заведующих отдельными управлениями». Данный приказ был подписан Врангелем уже не по статусу «Правителя и Главнокомандующего Вооруженными Силами Юга России», а по статусу «Правителя Юга России и Главнокомандующего Русской Армией». 23 августа 1920 г. этот приказ был передан Струве через Нератова Гир-су, для последующей передачи всем «посольствам и миссиям», однако, как было отмечено на подлиннике, «получ. 1 ноября 1920 г.», то есть в уже последние дни белого Крыма[325]325
  Врангелевщина // Красный архив, т. 3 (40), 1930. М.,-Л., с. 3.


[Закрыть].

Один из ведущих современных исследователей белого Крыма, С. В. Карпенко, правомерно утверждает, что образование Правительства Юга России, «не меняя ни сути военно-диктаторской власти Врангеля, ни положения правительства как совещательного органа при Главкоме, важно было как для обоснования распространения власти Главкома на казачьи области, так и для придания этой власти более гражданского и общероссийского облика»[326]326
  Врангель П. Н. Указ. соч., ч. 2, с. 149.


[Закрыть].

С большой долей вероятности можно предположить, что в случае реализации дальнейшего наступления на южнорусские губернии могла бы произойти следующая эволюция власти: либо в состав правительства вошли бы руководители других антибольшевистских структур на правах, очевидно, совещательного голоса, либо Правительство Юга России стало бы основой для создания нового органа представительной власти, в составе которого были бы, несомненно, и депутаты от казачества (на момент лета – осени 1920 г. представительство в уже существующих структурах исполнительной власти считалось более оправданным, чем опора на «ненадежные» казачьи «парламенты»). Тем самым врангелевское правительство стало бы тем реальным центром, вокруг которого, как провозглашали официальные лозунги, сосредоточивались бы все реальные и потенциальные антибольшевистские силы.

Правда, при этом диктаторский характер власти Врангеля практически сохранялся бы. Соглашения с атаманами делали его диктатором со своего рода «делегированным» представительством. Но генерал по-прежнему мог единолично издавать приказы, не требовавшие дополнительных контрассигновок «со стороны подлежащих министров», и утверждать законодательные акты без предварительного их обсуждения в правительстве, что в принципе соответствовало статусу актов издаваемых «в порядке верховного управления» (как и в государственном праве Российской Империи). Различались только «статусы» приказов, как и во время «правления Деникина». Врангель (как «Правитель») подписывал приказы «по Гражданскому Управлению», а также (как Главнокомандующий) «по Военному Управлению». Подобная специфика отношений между Врангелем и правительством объясняется и разграничением полномочий Правителя Юга России и Правительства Юга России (в отличие, например, от 1919 г., когда Верховный Правитель и Совет министров составляли совокупное единое Российское правительство). Правительство Юга России не было полноправным органом, сочетавшим полномочия исполнительной и законодательной власти, а сохраняло совещательные функции при Правителе – единоличном диктаторе. Правда, Кривошеин (на «личном доверии» и по должности Помощника Главнокомандующего) имел право лично подписывать приказы Правителя Юга России, но с обязательном указанием «За Главнокомандующего». В этом случае приказы уже контрассигновывались «подлежащим министром».

Очевидно, что подобный статус Правительства Юга России имел временный характер и по мере расширения территории, усложнения административно-управленческого делопроизводства и усиления «всероссийского» статуса, неизбежно эволюционировал бы в сторону усиления полномочий как отдельных министров, так и кабинета в целом.

Показательный проект усиления роли Правительства был предложен И. И. Тхоржевским, бывшим начальником департамента в Управлении земледелия (при Кривошеине), ставшим с августа 1920 г. управляющим делами кабинета. Он предлагал вернуться к ряду положений правового статуса Совета министров в Российской Империи, в частности, к разделению на Большой и Малый Советы, в которых будут заседать сами министры и товарищи министров соответственно. По оценке Михайловского, «врангелевское правительство можно было смело уподобить губернскому правлению, Тхоржевский подходил с важностью царского управляющего делами Совета министров… Нет сомнения, что все это деление на Большой и Малый советы министров просто не существовало в Севастополе: пенсий в то время не назначали, и акционерные общества во врангелевскую пору не плодились как грибы»[327]327
  Михайловский Г. Н. Указ. соч., ч. 2, с. 634.


[Закрыть].

Наряду с усилением исполнительно-распорядительных прерогатив продолжался процесс усиления «сотрудничества власти с общественностью». 28 августа 1920 г. было утверждено Временное Положение о Совете по делам торговли и промышленности, на который возлагалось «предварительное обсуждение» законопроектов, касающихся экономических и финансовых вопросов. В его состав («на коалиционной основе») вошли «члены по назначению» (двое от Управления финансов, один от Главного отдела военных сообщений и по одному от каждого из четырех отделов Управления торговли и промышленности) и «члены по избранию», представлявшие Всероссийский Съезд торгово-промышленных союзов (5 человек), а также Совет Съезда мукомолов, Союз судовладельцев Черного и Азовского морей, Союз солепромышленников, Всероссийский Союз сельских хозяев, Совет Съезда горнопромышленников, Союз нефтепромышленников (по одному от каждой структуры) и по одному от кредитного и потребительского отделов Объединения кооперативных организаций[328]328
  Военный голос. Севастополь, № 122, 2 сентября 1920 г.


[Закрыть].

Помимо вовлечения казачьих Областей в создание «единого антибольшевистского фронта», важными были и стратегические перспективы сближения с Украиной. Если на протяжении 1919 г. деникинское правительство и сам Главком ВСЮР твердо стояли на позиции «непризнания» любых военных или политических структур, связанных с Украинской Народной Республикой (УНР) или Западноукраинской Народной Республикой (ЗУНР), то в 1920 г. положение стало иным. Лидеры УНР С. Петлюра и В. Винниченко рассматривались командованием ВСЮР фактически как «вне закона». «Идея украинской самостоятельности обязана своим происхождением германскому Генеральному штабу… Добровольческая армия ставит себе задачей восстановление Единой и Неделимой России путем освобождения ее от большевиков и свободного объединения всех разрозненных областей в одно целое. Отсюда само собой вытекает, что всякая попытка отторгнуть от России какую-либо область рассматривается Армией как изменническое действие. Именно такой изменой являются попытки разных лиц и партий разорвать связи малорусского народа с остальными областями Русского Государства». Такие политические установки были господствующими в южнорусском Белом движении на протяжении почти всего 1919 г.[329]329
  Ремнев Е. Россия и Украина // Накануне, 1919 г. Екатеринодар, кн.1, с. 3–4, 6.


[Закрыть].

Несмотря на столь жесткие политические установки, контакты с представителями «украинской государственности» начались еще с осени 1919 г., когда на левом фланге ВСЮР, в зоне наступления Полтавского отряда генерал-лейтенанта Н. Э. Бредова (Войска Киевской области), белые войска вошли в соприкосновение с войсками Украины. 30 августа 1919 г. белые полки вошли в Киев. В это же время в юго-западные предместья города вступили части Галицкой армии под командованием бывшего генерала Императорской Австро-Венгерской армии А. Кравса. Между Кравсом и генералом Бредовым было заключено соглашение, по которому галичане отходили от города на 30 км. Кроме того, Бредов признал Галицкую армию регулярной экстерриториальной армией, а Кравс признавал ВСЮР в качестве территориальных и регулярных войск. Этот пункт был особенно важен, поскольку статус ВСЮР определялся как Вооруженные силы Российского государства и позволял считать занятие войсками ВСЮР Киева как российского города. Экстерриториальность же армии Кравса, в свою очередь, позволяла говорить как минимум о возможности признания Галиции (Западноукраинской Народной Республики) фактически существующим государственным образованием.