Текст книги "Белое дело в России. 1920–122 гг."

Военно-политическое положение российских антибольшевистских формирований на территории Польши.

Деятельность Русского Политического Комитета Б. В. Савинкова, формирование 3-й Русской армии, Русской Народной Добровольческой армии, их роль в создании «единого антибольшевистского фронта».

Стремление к расширению военного и политического сотрудничества со всеми силами, ведущими «борьбу с большевизмом», объективно побуждало к сближению Главного Командования Русской армии и Правительства Юга России с Польшей. Этому способствовали советско-польская война и поддержка польского правительства Францией, заинтересованной также в возможной легализации белого Крыма (как одного из звеньев т. н. «Малой Антанты» – антисоветского и антигерманского «буфера» из государств Восточной Европы).

Нельзя сказать, что отношение к Польше со стороны южнорусского Белого движения не было последовательным. На протяжении 1918–1919 гг. во всех официальных и официозных заявлениях, сделанных лидерами Белого дела, Верховным Правителем России Колчаком и министром иностранных дел Сазоновым, подчеркивалось, что Польше, как это уже было заявлено в Манифесте Верховного Главнокомандующего Великого Князя Николая Николаевича в 1914 г. и в декларации Временного правительства в 1917 г., гарантируется самая широкая автономия, вплоть до создания самостоятельного государства, и со стороны России (в отличие от отношения к республикам Прибалтики, Закавказья, Украине) признание государственного суверенитета не встретит принципиальных возражений. Уместно, правда, отметить, что если в Манифесте Николая Николаевича речь шла о «стирании границ» и «воссоединении польского народа воедино под Скипетром Русского Царя» (что можно было понимать и как возрождение польской государственности в статусе Царства Польского до 1831 г.), то в заявлениях Временного правительства говорилось о полном суверенитете[352]352
  Данилов Ю. Н. Великий Князь Николай Николаевич. Париж, б. г., с. 214.


[Закрыть].

В 1918–1919 гг. весьма важное уточнение делалось применительно к линии государственной границы между Польшей и «будущей Единой Россией» (а не РСФСР, БССР или УССР). Отмечалось, что речь может идти только об «этнографических пределах» расселения «польского народа», а окончательный статус всех спорных территорий можно решить посредством «плебисцитарного права» и, безусловно, с санкции Всероссийского Учредительного Собрания.

Как вспоминал Деникин, «рядом международных трактатов, заключенных на Версальской конференции в середине 1919 г., установлена была западная граница Польши. Что же касается восточной, то решение этого вопроса без России представляло непреодолимые трудности. И только в начале декабря Верховный Совет определил, наконец, временную границу (так называемая линия Керзона), проведя ее примерно по рубежам бывшей русской Польши, без Гродно и Брест-Литовска. В этих пределах Польше предоставлено было ввести нормальное государственное управление, тогда как дальнейшее расширение на восток ставилось в зависимость от соглашения с Российским Учредительным Собранием». Что же касается позиции самого Главкома ВСЮР, то Деникин отмечал, что его «признание независимости Польши было полным и безоговорочным. Еще до падения Германии, когда Польша находилась в австро-немецких тисках, я формировал польскую бригаду полковника Зелинского (будущего представителя УНР в Варшаве. – В.Ц.) «на правах союзных войск», с самостоятельной организацией и польским командным составом. Эта бригада, со всей ее материальной частью, при первой же возможности была отправлена мною морем (декабрь 1918 г.) на присоединение к польской армии. С начала 1919 г. на территории Вооруженных Сил Юга находился уполномоченный Польского Национального Комитета, признанного и Антантой, граф Бем-де-Косбан – в качестве представителя Польши; он встречал широкое содействие со стороны моего правительства в отправлении своих официальных миссий»[353]353
  Деникин А. И. Кто спас советскую власть от гибели. Париж, 1937, с. 2–4.


[Закрыть].

История «польской бригады» в составе Добрармии действительно представляла собой показательный пример выражения позиции Белого движения по отношению к независимости Польши. Еще 30 мая 1918 г., накануне 2-го Кубанского похода, за подписью Верховного Руководителя Добровольческой армии генерала Алексеева и командующего армией генерала Деникина был составлен декларативный документ, выражавший цели армии и важность «славянского единства» в «борьбе против германобольшевизма»: «Добровольческая армия борется за спасение России путем: создания сильной, дисциплинированной и патриотической армии…, установления в стране единства и общегосударственного правового порядка; стремясь к совместной работе со всеми русскими государственно мыслящими людьми, Добровольческая армия не может принять партийной окраски»; вопрос о формах государственного строя является последующим этапом и станет отражением воли русского народа после освобождения его от рабской неволи и стихийного помешательства… Добровольческая армия организуется на началах воинской дисциплины, порядков и уставов, принятых в армии до революции, с незначительными изменениями, вызываемыми требованиями справедливости и уважения к каждому рядовому воину. Никакие комитеты, комиссары и политика в армии недопустимы». Говорилось также: «Никаких сношений ни с немцами, ни с большевиками. Единственные приемлемые положения: уход из пределов России первых и разоружение и сдача вторых… Ставя своей основной задачей борьбу с внешним врагом Славянства – Германизмом, Добровольческая армия на пути к этой цели имеет вторую серьезную задачу – борьбу с большевизмом, разрушившим Русскую государственность и мешающим воссоздать регулярную армию». При этом считалось желательным «привлечение вооруженных сил славян на основе их исторических чаяний, не нарушающих единства и целости Русского государства, и на началах, указанных в 1914 году Русским Верховным Главнокомандующим», то есть по Манифесту Великого Князя Николая Николаевича. «Добровольческая армия широко раскрывает двери для организации Польской регулярной армии, обеспечивая ей в составе Добровольческой армии независимую организацию на началах союзных войск, но с полным подчинением командованию Добровольческой армии в оперативном отношении». Так или иначе, в отношении польских, а также чешских формирований в составе Добрармии применялся принцип, схожий с отношением к казачьим полкам в составе ВСЮР. Это принципиально важное положение выражало существо взаимодействия с Польшей – общий военный фронт и признание государственного суверенитета. Польские войска «во время пребывания их в Добровольческой армии должны принимать соответственное беспрекословное участие в выполнении необходимых операций против большевиков». Вооружение, снаряжение и денежное довольствие польских войск должно было осуществляться за счет «субсидий союзников», хотя говорилось и о том, что Добрармия «будет братски делиться теми запасами вооружения и материальной части, которые она будет захватывать в своих боевых столкновениях с большевиками и внешним врагом»[354]354
  ГА РФ. Ф. 5827. Оп.1. Д. 182. Лл. 1–2.


[Закрыть].

Следует отметить, что еще до «польской бригады» в составе Добровольческой армии в 1914 г. Верховный Главнокомандующий Великий Князь Николай Николаевич разрешил формирование польских добровольческих легионов в составе Российской армии. В мае 1917 г. «Съезд военных поляков» в Петрограде принял решение о формировании польской армии («начиная с корпуса»), предназначенной «для войны против центральных европейских государств». Армия не должна была «вмешиваться в дела внутренней политики России», и в ней, в отличие от «демократизированных» воинских частей, не вводились солдатские комитеты. Был создан «высший военный польский Исполнительный Комитет (Начполь), ставший управляющей структурой для польских формирований в России. Приказом Главковерха Корнилова (от 26 июля 1917 г.) командиром корпуса назначался кавалер ордена Св. Георгия 4-й степени и Георгиевского оружия генерал-лейтенант И. Р. Довбр-Мусницкий. Его начальником штаба был генерал-лейтенант В. П. Агапеев, будущий участник Белого движения. К январю 1918 г. в корпусе числилось около 30 тысяч человек, формировались пехотные (три стрелковых дивизии), кавалерийские (уланский полк) подразделения, артиллерия, инженерные части. В январе 1918 г. части корпуса оказывали сопротивление отрядам Красной гвардии под Бобруйском. Довбр-Мусницкий отказывался признавать польские социалистические организации, действовавшие при поддержке большевиков, и позднее, в Польше, был одним из главных противников социалиста Й. Пилсудского. В то же время командир польского корпуса согласился «безусловно подчиниться» созданному под эгидой Германии в Варшаве т. н. «регентскому правительству». С представителями немецкого командования был заключен договор (21 марта 1918 г.), согласно которому корпус от регентского совета переподчинялся Варшавскому генерал-губернатору немецкому генералу Безелер и подлежал поэтапной демобилизации. Попытки части офицеров и солдат корпуса пробиться на Дон или в Поволжье, чтобы продолжать борьбу против Германии и большевиков вместе с Чехословацким корпусом или Добровольческой армией, Довбр-Мусницкий пресекал, считая их совершенно невыполнимыми. Под немецким давлением Варшавский регентский совет освободил воинских чинов от присяги, а корпус к июлю 1918 г. был расформирован (за исключением подразделений, несущих полицейскую службу на оккупированной немцами части Белоруссии). По мнению генерала Агапеева, «надежды многих русских на то, что польские и чехословацкие части помогут нам в борьбе с большевизмом для избавления от него России, не оправдались. Основной идеей чехословацких и польских формирований было сорганизоваться, с тем чтобы самим выйти из того хаоса, в который они попали. Для достижения этой цели поляки имели возможность выбрать более короткий путь – сговориться с австро-германцами; чехословакам пришлось искать кружной путь через Сибирь».

Немаловажным для понимания российско-польских отношений в «противостоянии большевизму» нужно считать факт переговоров, которые вел генерал Алексеев из Новочеркасска, через командированных офицеров, с офицерами штаба корпуса Довбр-Мусницкого в январе 1918 г. Согласно донесениям аппарата Ставки Главковерха (телеграмма в ВЧК от 19 января 1918 г.), Алексеев добивался переезда корпуса на Дон и его участия в боевых действиях против красногвардейских отрядов, сосредоточенных на границах Донской области. Однако эти переговоры закончились безрезультатно.

Отношения Польши с ВСЮР могли существенно улучшиться во время «похода на Москву». В сентябре 1919 г. в Таганрог была направлена польская миссия во главе с генерал-лейтенантом Российской Императорской армии, кавалером ордена Св. Георгия 4-й и 3-й степени А. Карницким. В состав делегации входили дипломатический секретарь Соколинский, поручик Михальский (будущий глава польской миссии в Крыму в 1920 г.), адъютант генерала Карницкого поручик И. Радинский и князь Любомирский. Делегация была официально «наделена почти неограниченными полномочиями, вплоть до права на заключение оборонительного и наступательного союза против большевиков»[355]355
  ГА РФ. Ф. 5881. Оп.1. Д. 235. Лл. 1, 5; Агапеев В. П. Корпус генерала Довбр-Мусницкого // Белое дело. Летопись белой борьбы, с. 180–194; Немецко-большевистская конспирация. Сборник документов, Вашингтон, 1918, документ № 40.


[Закрыть].

На торжественном приеме по случаю прибытия в Таганрог польской миссии Деникин приветствовал «возрождение Польши и наш будущий кровный союз» как новый этап российско-польских отношений: «После долгих лет взаимного непонимания и междоусобной распри, после тяжелых потрясений мировой войны и общей разрухи, два братских славянских народа выходят на мировую арену в новых взаимоотношениях, основанных на тождестве государственных интересов и на общности внешних противодействующих сил».

В белой прессе того времени союз Польши и России всячески приветствовался. Например, в альманахе «Накануне» была опубликована статья «близкого к официальным кругам Польши» Ф. Равиты, отмечавшего характерный для осени 1919 г. интерес к возможному созданию союза славянских государств Восточной Европы, ориентированный на сотрудничество с Россией: «Вместо громадной по протяжению русско-германской и русско-австрийской границы, которая благодаря своей исключительной важности, естественно, привлекала особое внимание и бдительность Российского правительства, между Россией и немецкими государствами могучей стеной стала славянская Польша, быстро идущая по пути возрождения своего былого значения и могущества. Искренне дружественная России славянская Польша, которая никогда не забывала, что если в исторической жизни обоих народов и были трения, то это была вражда правительств, а не народов, слишком между собой близких и родственных и никогда этой близости не забывавших. На обломках Австрийской империи воскресли Сербия, Чехия и Венгрия, последняя хотя и не славянская, но, судя по главным политическим течениям государственно мыслящих венгерских элементов, весьма склонная примкнуть к союзу славянских держав, особенно в предвидении возможной борьбы с общим врагом – «германизмом». Именно против этих главных врагов – «германизма» и «большевизма» – должно было быть направлено русско-польское сотрудничество.

Опасность «возрождения германизма» признавалась весьма вероятной, даже несмотря на поражение Германии в Первой мировой войне, поэтому сотрудничество России и Польши считалось неизбежным: «Ходом истории в Европе, на развалинах немецких империй, возник… ряд славянских держав. Польша, Чехия, Юго-Славия сплошной полосой тянутся от Северного моря до Адриатического. Этот славянский барьер отделяет Россию от группы немецких государств, правда побежденных и разгромленных в результате войны, но насколько этот разгром является окончательным для воинствующего германского милитаризма, покажет будущее… Мы воочию видим реализацию желаний лучших славянофилов, к которым мы все привыкли относиться как к мечте: союз славянских земель от моря и до моря. Надо полагать, что и Россия не откажется принять протянутую ей братскую руку, и в недалеком будущем мы увидим в Европе могучий общеславянский союз, который смело и грозно сможет встретить всякую грозу, откуда бы она ни шла».

В статье также оптимистично заявлялось: «Польский народ сразу понял всю опасность большевизма и, подавив его у себя, начал открытую борьбу с внешними антигосударственными элементами. Польские войска очистили уже Литву и часть Белоруссии и вместе с Русской Добровольческой армией генерала Юденича образуют один общий противобольшевистский фронт на Западе (имелся в виду так и не осуществившийся военный договор в Риге 26 августа 1919 г. между представителями Северо-Западной армии, Западной Добровольческой армии, армий Прибалтийских республик и Польши. – В.Ц.). Поляки слишком хорошо понимают, что большевизм – враг общий как России, так и Польши». «Конечно, – указывалось в статье, – ни о каких захватных стремлениях тут не может быть и речи. В вопросе о своей восточной границе Польша ничего не требует, кроме областей, по своему этнографическому составу естественно ей принадлежащих»[356]356
  ГА РФ. Ф. 5827. Оп.1. Д. 134. Л. 1; Равита Ф. Перспективы русско-польских отношений // Накануне. Екатеринодар, кн.2, 1920, с. 24–26.


[Закрыть].

Весьма интенсивно рассматривались проблемы установления предварительной российско-польской границы. Сазонов в телеграмме в Омск 19 сентября 1919 г. отмечал возможность принятия Верховным Советом Антанты «этнографического принципа» в качестве восточной границы Польского государства: «Отдачу Холмщины Польше объясняют вековой принудительностью оной к составу последней и фактом оппозиции в Государственной Думе против правительственного проекта ее выделения в 1911 г. Державы считают, что эта линия соответствует заявлению Временного правительства от 17 марта 1917 г. о размежевании на этнографической основе и что претензии поляков на дальнейшее расширение на Восток могли бы быть удовлетворены только с согласия Российского Учредительного Собрания». Тем самым Антантой признавалась российская позиция, заявленная Сазоновым и Русским Политическим Совещанием в отношении польской границы. Исключение из «этнографических пределов», правда, делалось для Холмщины, которую считали исторически более тесно связанной с Польшей, чем с Россией (полный текст телеграммы Сазонова см. в приложении № 18). В ответ на это управляющий МИД в Омске Сукин незамедлительно (22 сентября 1919 г.) переслал текст телеграммы Деникину, снабдив ее указанием от самого Колчака: «Верховный Правитель повелел спросить Вас, Ваше Высокопревосходительство, срочно сообщить Ваш отзыв по существу телеграммы Сазонова ввиду соприкосновения Ваших войск (левый фланг ВСЮР. – В.Ц.) с Польской армией». Столь же быстро, насколько это было возможно по условиям связи (телеграмма из Омска была получена Деникиным 30 сентября), Главком ВСЮР ответил, что «предлагаемое Сазоновым заявление не встречает возражений… При соприкосновении с польскими войсками предполагается, в свою очередь, ограничиться соглашением о военном взаимодействии против большевиков, не давая никаких обязательств, избегая касаться политических вопросов впредь до полного выяснения международного положения и местной обстановки»[357]357
  ГА РФ. Ф. 5827. Оп.1. Д. 182. Лл. 4–6.


[Закрыть].

Таким образом, говорить о серьезном отчуждении Белого движения от Польши и «польских интересов» не приходилось и применительно к 1919 г. Однако ожидаемого военного взаимодействия между ВСЮР и польскими войсками в 1919 г. наладить не удалось. По оценке генерала Шиллинга, «открытие военных действий поляками давало объективную возможность изменить в корне всю обстановку Киевского района, освободив войска этого района для удара в восточном направлении, что, в свою очередь, могло бы вызвать перелом в положении главного фронта на орловском направлении». Позднее Деникин полагал, что польское военно-политическое руководство изначально вело неискреннюю политику и едва ли не собиралось сотрудничать с Советской Россией против ВСЮР осенью 1919 г. В ярко написанном памфлете «Кто спас советскую власть от гибели» (издан в 1937 г. в Париже) Деникин ссылался, в частности, на секретное соглашение, подписанное в ноябре 1919 г. польским «Начальником Государства» Й. Пилсудским с РСФСР (сведения из опубликованных воспоминаний бывшего начальника польского Генерального штаба генерала Галлера и бывшего начальника отдела оперативных планов генерала С. Кутшебы), через посредство «советской миссии Красного Креста», руководимой коммунистом И. Мархлевским. По сообщению последнего (29 октября 1919 г.), «неофициальный представитель Пилсудского заявлял, что поляки наступать не будут, желают разгрома Деникина, уверяют, что можно снять части с фронта». После отправки наиболее боеспособных воинских подразделений из состава 16-й армии в район Брянска и Орла (две бригады 45-й и 52-я стрелковая дивизия) силы Красной армии, противостоящие польским войскам на Западном фронте, уменьшились до 6 тыс. штыков, и они, безусловно, не смогли бы противостоять активным наступательным действиям поляков. Польское бюро пропаганды и агитации при ЦК РКП (б) в обзоре за октябрь – ноябрь 1919 г. подчеркивало готовность многих польских политиков и военных отказаться от военных действий: «Весь этот лагерь стоит на точке зрения, что дальнейшее наступление объективно становится «чужими руками жар загребать» из российского горнила для коалиции (Антанты. – В.Ц.) и проливанием польской крови для восстановления «всея России» с отремонтированным царизмом во главе».

В. И. Ленину сообщали о фактах братания между польскими солдатами и бойцами РККА в октябре 1919 г. Газета 16-й армии «Красноармеец» отмечала (номер от 15 ноября 1919 г.), что «польское командование принуждено было снять с нашего фронта поголовно всю пехоту. Зараженные большевизмом полки угнали в тыл для «переделки»… на фронте остались исключительно уланы, состоящие в подавляющем большинстве из добровольцев – помещичьих сынков, наемных бандитов и другой сволочи». Убежденный в силе польско-советской «пролетарской солидарности», основанной на общей «ненависти к русскому деспотизму», Ленин заявлял: «На Западном фронте мы видим, что наступление поляков приходит к концу. Они получили помощь от Англии, от Франции и Америки, которые стремились раздуть старую ненависть Польши к великорусским угнетателям, пытаясь перенести ненависть польских рабочих к помещикам и царям, стократ заслуженную (!) на русских рабочих и крестьян, заставляя их думать, что большевики так же, как русские шовинисты, мечтают о завоевании Польши. И на время этот обман им удался. Но у нас есть определенные признаки того, что время, когда действовал этот обман, проходит, что среди польских войск начинается разложение».

В «вербальной ноте», отправленной советским делегатам, Пилсудский заявлял: «Содействие Деникину в его борьбе против большевиков не соответствует польским государственным интересам». Следующая «вербальная нота» советскому правительству декларировала, что «в основу политики Начальника государства положен факт, что он не желает допустить, чтобы российская реакция восторжествовала в России». На основании высказываний подобного рода Деникин делал вывод, что во многом благодаря сознательной пассивности польских войск на антисоветском фронте был проигран «поход на Москву». Генерал Кутшеба подтвердил свои воспоминания и в интервью на «Радио Варшава» 14 мая 1937 г., когда отметил факт «молчаливого соглашения» между Пилсудским и советским правительством, достигнутого ради того, чтобы южнорусское Белое движение не претендовало бы на изменения «границ политической независимости»[358]358
  РГВА. Ф. 33988. Оп.2. Д. 54. Л. 296; Д. 44. Л. 307; Деникин А. И. Кто спас советскую власть от гибели. Указ. соч., с. 3–5; Последние новости. Париж, № 5894, 15 мая 1937 г.; ГА РФ. Ф. 5881. Оп.2. Д. 747. Л. 54; Ленин В. И. Военная переписка (1917–1920). М., 1956, с. 216; Бобылев П. Н. На защите Советской республики. М., 1981, с. 130–132.


[Закрыть].

Нельзя, однако, утверждать, что подобные «соглашения» были изначально направлены исключительно против «реакционного» Белого движения. «Вербальный» характер заявлений, «неофициальные контакты» Мархлевского с представителями Пилсудского не дают уверенности в стремлении «предотвратить победу» Белого движения любой ценой. Очевидно стремление польских военно-политических сфер «использовать» в своих интересах события российской гражданской войны и добиться явных преимуществ в отношении территорий сопредельной Украины и Белоруссии (нельзя забывать, что именно в ноябре – декабре 1919 г. польские войска вели наступательные боевые действия против войск Западноукраинской Республики и УНР в ходе «украинско-польского военного конфликта»). В вышеупомянутом интервью Кутшеба подтвердил, что, в частности, целью наступления польской армии на Киев и в апреле 1920 г., и ранее было «создание Украины лояльной Польше». Польские части в октябре – ноябре 1919 г. предприняли несколько атак на мозырском направлении, но все они были отбиты частями 16-й армии.

Так или иначе, широкомасштабные, скоординированные с польскими войсками действия ВСЮР могли оказаться роковыми для Советской Росиии осенью 1919 г. В конце ноября 1919 г. Деникин сообщал в Варшаву, что «Восточная польская армия, успешно наступавшая против большевиков и петлюровцев… вот уже несколько месяцев прекратила наступление, дав возможность большевикам перебросить на мой фронт до 43 тысяч штыков и сабель. Большевики так уверены в пассивности польского фронта, что на киевском и черниговском направлениях они совершенно спокойно наступают тылом к нему». Еще одним свидетельством «неискренности» польской делегации в Ростове, отмеченной Деникиным, стал протокол беседы 15 сентября 1919 г. офицера штаба ВСЮР полковника барона А. Л. Нолькена с одним из офицеров польской миссии майором В. Пшездецким, бывшим офицером германской армии и кавалером ордена Железного креста. Судя по докладу Нолькена, Пшездецкий старался доказать, что у польской миссии нет стремления заключить военный союз только из «страха» перед «большевизмом»: «Мы приехали сюда вовсе не для одних чисто боевых вопросов. Мы должны знать, на каких условиях сложатся наши дальнейшие отношения… У нас, как и у вас, власть в военных руках. Я являюсь не только как офицер Генерального штаба, но и дипломатическим представителем… Мы дошли до границы, где находились поляки, теперь подходим к пределам русской земли. И мы можем вам помочь, но мы желаем теперь заранее знать, что нам заплатят за нашу кровь, которую нам придется пролить за вас. Если у вас нет теперь органа, желающего с нами говорить по тем вопросам, которые нас так волнуют, под тем предлогом, что они не авторитетны (отсутствие Учредительного Собрания. – В.Ц.) для решения вопроса о территории, то нам здесь нечего делать». Циничная откровенность Пшездецкого возмутила Деникина и его начальника штаба Романовского. Последний написал на докладе Нолькена о необходимости «вызвать генерала Карницкого и потребовать от него объяснений, действительно ли имеет полномочия этот наглец (Пшездецкий. – В.Ц.) вести такие речи. И может быть, действительно им (польской делегации. – В.Ц.) делать нечего здесь». Сам же Главком отметил, что «никаких официальных, неофициальных сообщений, кроме речей – нет. Прием – как союзников…, уполномочен ли на такие предложения и в такой оскорбительной форме?» Однако вряд ли следовало бы принимать высказывания «откровенного германофила», каковым обоснованно считался Пшездецкий в самой польской делегации, за мнение всего ее состава. Показательно то, что, узнав о случившемся, генерал Карницкий незамедлительно отправил Пшездецкого обратно в Варшаву, исключив его из состава делегации, и принес свои извинения командованию ВСЮР. Казалось, «скандал» улажен, но улучшению переговоров это не помогло[359]359
  ГА РФ. Ф. 5827. Оп.1. Д. 182. Лл. 5–7.


[Закрыть].

Уже в эмиграции Деникин вспоминал, что у Карницкого, очевидно, могла быть «личная» неприязнь к нему, поскольку еще в 1895 г. будущий Главком ВСЮР в чине подпоручика-артиллериста участвовал в суде чести, разрешившем конфликт, грозивший дуэлью, между гусарским корнетом Карницким и офицером его артиллерийской бригады. «Через четверть века, – вспоминал Деникин в книге «Путь русского офицера», – судьба столкнула меня с бывшим корнетом в непредвиденных ролях: я – Главнокомандующий и правитель Юга России, он – генерал Карницкий – посланец нового Польского государства, прибывший ко мне в Таганрог в 1919 году для разрешения вопроса о кооперации моих и польских армий на противобольшевистском фронте…, о прошлом мы не говорили. Но Карницкий в донесениях своему правительству употребил все усилия, чтобы представить в самом темном и ложном свете белые русские армии, нашу политику и наше отношение к возрождавшейся Польше. И тем внес свою лепту в предательство ВСЮР Пилсудским, заключившим тогда тайно от меня и союзных западных держав соглашение с большевиками»[360]360
  Деникин А. И. Путь русского офицера. М., 1990, с. 57–58.


[Закрыть].

Так или иначе, но никаких официальных документов о взаимодействии ВСЮР с Польшей не было подписано. Учитывая достаточно высокий статус делегации и крайнюю необходимость получения помощи от союзников для ВСЮР осенью 1919 г., безрезультатность ее работы можно считать серьезной дипломатической неудачей южнорусского Белого движения. Члены польской делегации также были разочарованы результатами поездки. Согласно свидетельствам участников переговоров, причины неудач носили сугубо субъективный характер: «В отношении с поляками была заметна тенденция умалить титул Польши как независимого государства и поставить ее в разряд третьестепенной державы, к чему, конечно, поляки относились особенно болезненно и чутко, вследствие того, что Россия была одной из виновниц долговременного национального унижения Польского государства (участие в «разделах Польши» во второй половине XVIII века. – В.Ц.) … На польских офицеров, служивших прежде в Русской армии, установился взгляд как на дезертиров своего рода, даже как на ренегатов, перебежчиков из русского лагеря». Карницкий же не обходил «пограничных вопросов». Глава миссии «заявил притязания Польши на часть Волыни и Подолии, а также на Пинское Полесье. Таким образом, Галиция была бы отделена от Украины Волынско-Подольским барьером… Пограничная линия должна была быть проведена в самых общих чертах, с тем чтобы впоследствии, в случае каких-либо недоразумений, спорные вопросы могли бы быть решены путем плебисцита», гарантированного контролем представителей союзных миссий и русскими войсками в зонах «польских оккупаций». Пинские болота, переход которых в состав Польши отстаивал Карницкий, могли быть использованы в качестве «дополнительного земельного фонда», и, в случае предполагавшегося в 1919 г. объединения с Литвой, «Польско-Литовское государство простиралось бы от Балтийского моря до Румынии, граничило бы с Латвией, Эстонией и Россией, рассекая бывшие губернии: Витебскую, Могилевскую, Минскую, Волынскую и Подольскую». Карницкий настаивал на признании предварительной границы и на согласии Главкома ВСЮР с возможностью проведения плебисцита на спорных территориях, который можно было бы и «отложить до установления правопорядка» или гарантировать его введением войск Лиги Наций на спорные территории, с привлечением также экспертов от Лиги и третейских наблюдателей. По мнению участников переговоров, «несомненно можно было бы найти… подходящий обеим сторонам «модус вивенди», но это было не в обычае генерала Деникина, привыкшего рубить с плеча; бесцветный же и нерешительный министр иностранных дел Нератов (управляющий делами отдела иностранных дел. – В.Ц.) не имел достаточного мужества доказать Главкому ошибочность его близорукой резкости. Как бы то ни было, генерал Деникин не дал никакого окончательного ответа генералу Карницкому. Он попросту прекратил переговоры… и избегал даже встреч с ним». Деникин отказался и принять отправляемых в Варшаву курьеров. Еще одним моментом, неожиданно осложнившим отношения делегации с Главным Командованием, стало принятие в состав ВСЮР частей Галицкого корпуса, против которого Войско Польское вело боевые действия. Солдаты и офицеры этого корпуса в глазах польских офицеров и дипломатов пользовались славой «отъявленных головорезов и подонков, производивших кровавые избиения польского населения в Восточной Галиции». Польские войска намеревались окончательно разгромить «галичан», когда те неожиданно перешли через линию белого фронта. В итоге, как считали члены делегации, «протянутая Польшей рука была оскорбительно оттолкнута Деникиным», в чем следовало «видеть… его невольный грех перед Родиной, подсказанный, несомненно, нашими германофилами, убежденными сторонниками четвертого раздела Польши»[361]361
  ГА РФ. Ф. 5881. Оп.1. Д. 235. Лл. 1–9.


[Закрыть].

Единственным военным соглашением между частями ВСЮР и Войском Польским стал договор от 17 февраля 1920 г., заключенный в м. Солодковцах между командованием отступавших к Польше частей Войск Киевской Области (генерал-лейтенант Н. Э. Бредов, полковник Б. А. Штейфон и от казачьих частей – полковник В. Ф. Белогорцев) и представителями Польши, прибывшими из Варшавы и специально уполномоченными на подписание соглашения Главным Командованием Войска Польского (личный адъютант Пилсудского, ротмистр князь С. Радзивилл, доктор майор С. Руперт, поручики Т. Кобылянский и И. Мощинский). Договор сразу же позиционировал экстерриториальность российских воинских частей. Генерал Бредов был представлен как «командующий отдельной Русской Армией, составляющей часть армии генерала Деникина». Подразделения ВСЮР «полностью принимались» на территорию Польши, а командование Войска Польского гарантировало «сделать все возможное для возвращения всех солдат и офицеров частей этой армии, а также и семейств, находящихся при них, на территорию, занятую армией генерала Деникина». Вооружение «армии генерала Бредова» «оставалось ее собственностью», хотя, находясь на территории, занятой польскими войсками, российские воинские части сдавали оружие «на сохранение». При этом «взятое на сохранение оружие будет возвращено армии генерала Бредова в момент оставления ею Польской территории, поскольку это оставление окажется возможным по международным условиям» (личное оружие офицеров сохранялось при них в любом случае). Полковые знамена, канцелярии и архивы оставались «на сохранении у командиров этих частей». Лишь конский состав покупался польским командованием «по ремонтным ценам». Войска обязаны были пройти «карантин» в польских медицинских учреждениях из-за начавшейся эпидемии тифа. Важное значение имели последние (12-й и 13-й) пункты договора, согласно которым генерал Бредов беспрепятственно вел переговоры «с польскими властями и представителями иностранных держав, в целях изыскания способов дальнейшего отправления его войск к армии генерала Деникина». Но до тех пор, пока соглашение об отправке не было достигнуто, «армия Бредова» могла выступить на антибольшевистский фронт и занять на нем любой участок согласно указаниям Главного Командования Войска Польского». Таким образом части ВСЮР были не интернированы и разоружены (как это произойдет в декабре 1920 г. с частями 3-й Русской и Народной Добровольческой армий), а конфинированы, то есть сосредоточены в определенных пунктах с сохранением вооружения и перспективой скорой отправки на фронт.