Текст книги "Белое дело в России. 1920–122 гг."

Российское правительство, при всей его заинтересованности в развитии структур местного самоуправления, в октябре 1919 г. еще не могло согласиться на радикальное изменение принципов диктатуры и приоритета исполнительной власти. В ответ на пожелания земско-городских комиссий Севера из Омска Миллеру 28 октября 1919 г. была отправлена телеграмма за подписью Гинса и уполномоченного представителя Северного Края при Российском правительстве князя Куракина. В ней недвусмысленно заявлялось, что «узаконение Совещания Земских и Городских деятелей как постоянного учреждения нецелесообразно», а «воздействие Совещания Земств и Городов на управление Краем в виде контрольных комиссий недопустимо и не соответствует современным политическим условиям». В частности, в телеграмме говорилось о тяжелом состоянии Края, «требующем сильной решительной центральной власти», и о «целесообразности сосредоточения всей законодательной работы в Омске»[202]202
  Там же. Л. 37.


[Закрыть]. Вместо ЗГС Российское правительство предлагало Миллеру «созвать Совещание, построенное на началах группового представительства». Главнокомандующий вооруженными силами Северного фронта сам отбирал бы для него делегатов и по собственному усмотрению вносил бы «на рассмотрение» вопросы, «не имеющие экономического характера». Миллеру предлагалось также направить «представителей Земского и Городского самоуправлений Северного Края» в состав Государственного Земского Совещания в Омске, что придавало бы ему (омскому ГЗС) статус всероссийского. Но телеграмма Гинса и Куракина не укрепила власть на белом Севере. Напротив. Получив известия об указаниях из Омска и отказе правительства от созыва ЗГС и в знак протеста против отказа в предоставлении полной амнистии политзаключенным (амнистия хотя и была прерогативой Российского правительства, но большая часть осужденных «за большевизм» была к этому времени освобождена под обязательство «не выступать больше против Правительства Северной Области») из состава правительства вышли Едовин и Скоморохов. В своем итоговом заявлении они отметили, что хотя в условиях военной диктатуры не может быть «единого фронта» и «искреннего соглашения с генералом Миллером», однако пообещали «помогать» правительству и армии в защите Области, а также «сдерживать всякую оппозицию». Насколько справедливыми оказались подобные заверения, показали в скором времени события февральского 1920 года правительственного кризиса[203]203
  Соколов Б. Указ. соч., с. 42; Добровольский С. Борьба за возрождение России в Северной Области // Архив русской революции. Берлин, 1921, т. 3, с. 86.


[Закрыть].

О технической невозможности подчинения Омску (вопреки советам своего начальника – князя Куракина) заявляло также руководство Архангельского областного банка. Становилось очевидным, что на полную координацию между Севером и Востоком России можно надеяться только при тесном территориальном контакте. Несмотря на трудности, в конце лета 1919 г. произошло важнейшее событие в укреплении единства регионов Белого движения. В Архангельске, наконец, наладилась работа мощной радиостанции, технические возможности которой позволяли отправлять сообщения на Юг (в города Николаев и Екатеринодар), в Омск и даже на Дальний Восток. Французская военная миссия в Омске в мае 1919 г. наладила радиостанцию для связи с Парижем, а при помощи Великобритании были установлены телеграфные и радиостанции, связавшие Ставку Главкома ВСЮР с Лондоном, Омском и далее с Ревелем и Архангельском. До этого наиболее надежным способом связи Севера и Сибири (при отсутствии прямого железнодорожного сообщения) признавался путь по линии Архангельск – Усть-Цильма – Щугор – Чердынь. До Щугор от Архангельска был протянут военный телеграф, а от Щугор на Омск действовала старая линия телеграфа. Путь этот занимал шесть недель по лесотундре, по тайге Приполярья, Верхнего Урала, по руслам замерзших рек. Перспективным признавался осваиваемый Северный морской путь. По словам Миллера, «в ноябре была установлена телеграфно-телефонная связь с городом Березовым на Оби, и Березовский исправник доносил, что ввиду отхода войск адмирала Колчака и потери связи с сибирской администрацией он просит включить Березовский уезд в состав Северной области. И здесь сказалось значение Северной области как территории с правильно функционирующим государственным и административно-судебным аппаратом»[204]204
  ГА РФ. Ф. 5936. Оп.1. Д. 367. Л. 33, 36; Миллер Е. К. Борьба за Россию на Севере. 1918–1920 гг. // Белое дело. Летопись белой борьбы. Т. IV. Берлин, 1928, с. 9.


[Закрыть].

О том, что «игнорировать» белый Омск, центральную власть белой России, даже несмотря на региональные различия, было невозможно, ясно заявил Миллер в беседе с сотрудниками Архангельского бюро печати (Арбюр): «Правительство Северной Области, как и остальные окраинные правительства, признало свое подчинение Всероссийскому Правительству. Оно связано добровольно принятыми на себя обязательствами, и было бы недостойно не выполнять их. Правительство сносится с Сибирью, дабы согласовать основные положения предначертаний Всероссийского Правительства с местными условиями. Благодаря (по причине. – В.Ц.) трудности сношений, это требует времени. Но говорить о каком-либо неподчинении нельзя»[205]205
  Там же. Л. 179.


[Закрыть]. Объединение Восточного и Северного фронтов планировалось еще в ходе весеннего наступления армии Колчака, после того как 17 апреля 1919 г. правофланговые части 1-го Средне-Сибирского корпуса генерал-лейтенанта А. Н. Пепеляева (25-й Сибирский Тобольский стрелковый полк) у с. Усть-Кожва на Печоре соединились со стрелками печорского батальона капитана Г. П. Алашева из состава Мезенско-Печорского фронта генерал-майора Д. Д. Шапошникова. В белой прессе широко освещалось это событие как свидетельство создания единого белого фронта. Показательно, что объединение Северной и Сибирской армий произошло в канун Пасхи (Светлое Христово Воскресение праздновали 20 апреля 1919 г.). «Сибиряки шлют сердечный привет Архангельцам». Генералы Миллер и Марушевский обменялись телеграммами с генералом Гайдой, причем Марушевский, в полном соответствии с порядком подчинения, передал Гайде права оперативного руководства северными войсками в районе соединения. Верхнепечорские волости вошли в состав Чердынского уезда Пермской губернии (подчиняясь, таким образом, Омску). Летом – осенью 1919 г. Усть-Цильма представляла собой крупный пункт обмена товарами, обмундированием и вооружением между Омском и Архангельском. Через Усть-Цильму проходил телеграф, через нее проезжало несколько военных делегаций из Архангельска в Омск и обратно (князя Куракина, генерала Кислицына, полковника Джонса, посланника генерала Нокса). Однако уже с начала июля сибирские части стали отходить на Восток из-за общей неудачи весеннего наступления. Войска Мезенско-Печорского района были вынуждены взять под свой контроль территории Печерского края, занятые ранее Сибирской армией. Штаб Северного фронта не исключал возможности продвижения к Котласу и Вологде, даже при отсутствии поддержки из Сибири. 15 ноября 1919 г. северные стрелки заняли Усть-Сысольск – крайний пункт продвижения в юго-восточном направлении. Был назначен начальник Вологодской губернии, бывший председатель Усть-Сысольской уездной земской управы С. О. Латкин, а военное руководство Печерским районом (выделенным из Мезенско-Печерского) стал осуществлять полковник В. Ахаткин[206]206
  подробнее об этом см.: Таскаев М. В. Печорский фронт в 1919 году // Белая армия. Белое дело. Екатеринбург, № 4, 1997, с. 74–96; Русская жизнь. Гельсингфорс, № 35, 12 апреля 1919 г.


[Закрыть]. В управление Правительства Северной области вошли «освобожденные от большевиков» в ходе осеннего наступления Северной армии районы Пинеги, Мезени, Печоры, Яренского и Усть-Сысольского уездов Вологодской губернии, а также Березовский уезд Тобольской губернии, ранее бывший в юрисдикции Омска. Унификация управления представлялась неизбежной и необходимой.

В октябре 1919 г. ВПСО все-таки согласилось с условиями Омска в отношении организации представительной власти. 13 октября было принято постановление правительства «Об учреждении комиссии для выработки положения о представительном органе Северной области». В Комиссию под председательством Багриновского (бывшего архангельского городского головы) вошли «земско-городские деятели»: А. А. Иванов (б. председатель Архангельской земской управы, эсер), Л. М. Старокадомский, А. Г. Пресняков и А. П. Постников (главный Архангельской городской думы, кадет). Комиссии предлагалось «руководствоваться положениями», разработанными «при созыве Российским Правительством Экономического совещания» и «преподанными Верховным Правителем в грамоте от 16 сентября о созыве Государственного Земского Совещания Председателю Совета Министров». Таким образом, представительная система и на белом Севере утвердилась в общей для Белого движения периода 1919 г. схеме: делегирование в совещательный орган от различных общественных организаций и органов местного самоуправления при отсутствии возможности проведения всеобщих прямых выборов[207]207
  ГА РФ. Ф. 5867. Оп.1. Д. 49. Лл. 1–5; Собрание Узаконений и Распоряжений Временного Правительства Северной Области, издаваемое Консультацией при Управляющем Отделом Юстиции // № 24/6, 1 ноября 1919 г., с. 2; Там же, № 20/2, 1 сентября 1919 г.


[Закрыть].

Еще одним, достаточно своеобразным способом взаимодействия власти и общественности стало создание т. н. «Национального Ополчения Северной области» – иррегулярного формирования, история которого восходит еще к созданной постановлением управляющего отделом внутренних дел Игнатьевым «особой дружине для охраны правительственных и общественных учреждений в г. Архангельске» (из мужчин в возрасте 20–35 лет «по возможности из проходивших военную службу», призывавшихся на три недели по 2 человека от каждого городского квартала). «Национальное ополчение» выполняло задачи вспомогательного воинского подразделения «для оказания помощи войскам в их борьбе и для содействия властям в поддержании общественного порядка». Комплектование проводилось за счет отставных военных, чиновников и добровольцев из местного населения в возрасте от 17 до 50 лет. По замыслу генерала Марушевского данные подразделения могли стать аналогом финских егерей (добровольческих дружин). Эта же идея повторялась в приказе Миллера № 171 от 6 июля 1919 г. Генерал, ставший не только главой военной и гражданской власти на Севере, но и Начальником ополчения, заявлял: «С продвижением войск вперед, по мере очищения страны от явных большевиков, след большевистской заразы еще не скоро исчезнет, он только сделается невидимым, зароется в подполье и будет ждать случая, чтобы снова разлить свою отраву по всей стране. Вот тут-то и сыграет свою роль Национальное Ополчение, если только к тому времени оно будет надлежаще организовано, если в каждом крупном посаде будет находиться ополченская часть, при наличии коей всякая попытка смуты будет подавляться в зародыше. Наглядным примером, чего можно достигнуть в короткий срок, является Финляндия, население которой за один год организовало Национальное Ополчение такой внушительной силы, что никакие внутренние смуты, никакие проявления большевизма там теперь немыслимы»[208]208
  ГА РФ. Ф. 5867. Оп.1. Д. 15. Лл. 165–165 об.; Д. 23. Лл. 198–203.


[Закрыть]. Несмотря на скептические мнения, высказывавшиеся частью военных, Национальное Ополчение оказало заметную помощь фронту, и благодаря его действиям (вплоть до эвакуации Архангельска в феврале 1920 г.) практически все боевые подразделения удалось вывести на фронт[209]209
  ГА РФ. Ф. 5867. Оп.1. Д. 4. Л. 29.


[Закрыть].

Еще одной попыткой укрепить фронт и наладить взаимодействие с населением соседних с Архангельской губерний стало создание в октябре 1919 г. мобильных групп по образцу партизанских отрядов, действовавших во время Первой мировой войны. Предполагалось, что в ближайшем тылу 6-й советской армии они смогут объединить вокруг себя разрозненные усилия «национальных организаций и групп зеленых», смогут увеличиться за счет местного населения. Организация одного из таких отрядов была возложена на ротмистра М. А. Алдатова[210]210
  ГА РФ. Ф. 5867. Оп.1. Д. 23. Лл. 61–61 об.


[Закрыть]. Дальнейшая судьба этих соединений неизвестна, но очевидно, что они могли участвовать в антибольшевистском повстанческом движении уже в 1920–1921 гг. Однако людских пополнений не хватало. «Путешествующий по Европе» генерал Марушевский осенью 1919 г. прибыл в Лондон, где вел переговоры с Черчиллем, российским поверенным в делах Е. В. Саблиным, главой МИД Сазоновым и Чайковским. В обширном докладе Миллеру (1 января 1920 г.) он отмечал растущий скептицизм британских политиков по отношению к перспективам вооруженной «борьбы с большевизмом»: «Мы имеем лишь одного друга в Лондоне, это – лорд Черчилль», у которого «вся политическая карьера была построена на упрочении русско-английских отношений… но его положение шатается, поскольку рабочая партия имеет своих шпионов в Военном Министерстве и каждый фунт муки, каждый патрон, который хотят послать в Архангельск, вызывают запросы в Парламенте» (подробнее о переменах в политике Великобритании см. приложение № 12). Чайковский, вопреки ожиданиям, отнесся «совершенно безучастно» к информации генерала и, казалось «вел свою собственную политику». Бескомпромиссная позиция Сазонова в отношении независимости Финляндии приносила только «вред» и Северу, и белому Югу. Тем не менее генерал считал вполне возможным организовать отправку добровольцев на Северный фронт, прежде всего из демобилизованных британских офицеров (отряд майора Йонга), карпатороссов и чинов бывшей Западной Добровольческой армии (последних, правда, согласилось на отправку лишь 480 человек)[211]211
  ГА РФ. Ф. 5867. Оп.1. Д. 23. Лл. 85–95.


[Закрыть].

Но при всем при этом положение Северного фронта не представлялось безнадежным. Так, согласно сводке Военно-регистрационной службы при штабе Миллера от 22 января 1920 г. «существование подпольных организаций в Области не наблюдается, злонамеренной агитации в пользу советской власти также не констатировано, но известия о положении дел на востоке и юге столь дурны, что влияют непосредственно на душевное состояние масс солдатских и обывательских, решающих отрицательно вопрос о возможности сопротивления красным». Все же «по примерной шкале, выработанной Службой Регистрации за полтора года наблюдений, улучшение положения (на фронте) на 5 % улучшит состояние настроения на 15 %»[212]212
  Там же. Лл. 107–107 об.


[Закрыть].

Кризис единоличной власти на белом Севере и новая коалиция с земским представительством. Создание «Правительства Спасения» (январь – февраль 1920 г.).

Работа ВПСО по согласованному с Омском принципу правления была непродолжительной. После падения Российского правительства и гибели Колчака белый Север оказался предоставленным собственным силам. И если после эвакуации союзных контингентов летом 1919 г. еще оставалась надежда на успех совместных действий с Восточным, Южным и Северо-Западным фронтами, то с началом 1920 г. реальных перспектив продолжения борьбы у Северного фронта уже не оставалось. «Мы призываем верить всех тому, что эта новая, решающая цифра «1920» будет первой цифрой новой эры возрождающейся России…, мы зовем всех русских граждан к дружному единению, к бодрствованию и к работе с одной целью: победой над темным большевизмом ускорить день встречи грядущего светлого будущего России. Оно будет в наступающем 1920 году. Мы глубоко верим в новое счастье нашей Родины, ибо она перешла все мытарства и пережила все несчастья. Ночь на исходе, будем верить в грядущее утро!» Так, призывно и пафосно, начиналась передовая статья новогоднего выпуска архангельской газеты «Северное утро». В том же духе об этом говорилось и в приказе Главнокомандующего всеми русскими вооруженными силами на Северном фронте № 1 от 1 января 1920 г.: «Сегодня мы вступили в Новый год – год решительных действий… 1920 год должен увидеть изгнание большевистских вожаков из России и возвращение русского народа к мирному труду»[213]213
  Северное утро. Архангельск. № 1, 1 января 1920 г.; Архангельск. № 8, 10 января 1920 г.


[Закрыть]. Эти иллюзорные надежды на спасение фронта, на перемены к лучшему сохранялись на белом Севере даже в явно безнадежном положении: в них не отражалось приближение гибели, необходимость готовиться к отступлению – возможно, именно эти настроения способствовали роковой задержке эвакуации Архангельска и Мурманска и последующему отступлению Северного фронта.

Изменившаяся стратегия и тактика вооруженной борьбы, гибель Северо-Западного фронта и заключение мирного договора между Советской Россией и Эстонией снова меняли «геополитический статус» белого Севера. Этот фронт становился вторым (после Юга) во всей Европейской России центром сопротивления, обладающим реальным аппаратом управления. После падения Тобольска и Омска часть 1-й армии Восточного фронта отошла вверх по р. Тобол к устью Оби и Печоры, где заявила о своем подчинении Архангельску. Часть чинов Северо-Западной армии была готова к отправке на Север (на что начальнику вербовочного бюро Северной армии в Стокгольме полковнику М. Н. Архипову удалось принципиально договориться с военным министерством Финляндии). В то же время содержание 54-тысячной (по списочному составу) армии было непосильным бременем для Архангельской губернии и в мирное время, зависевшей от снабжения извне. Мы «надеялись продержаться еще некоторое время и, как в осажденной крепости, дождаться решения судьбы России на других участках противобольшевистского фронта», – писал о ситуации в январе 1920 г. полковник Жилинский[214]214
  ГА РФ. Ф. 6094. Оп.1. Д. 28. Лл. 13об. – 14; Миллер Е. К. Указ. соч., с. 9; Петрушин А. Северный спецназ ВЧК // Родина, № 12, 2007, с. 50–51; ГА РФ. Ф. 5867. Оп.1. Д. 4. Лл. 23—23об.


[Закрыть].

Однако многие на белом Севере реально оценивали возможность продолжения «сопротивления от Кеми до Оби». «Нам не удержать всю Северную Область за собой», – отмечалось в докладе Начальника Гражданской канцелярии при генерале Миллере К. П. Шабельского. Он настаивал на актуальности «сокращения фронта на 3/5» и сосредоточения всех наличных сил в «Мурманском районе». Это стала бы «база, где будут накопляться и развиваться русские силы, способные в будущем вернуться в Архангельск победителями». «Для защиты, управления и продовольствования» этого края было «достаточно тех сил, которыми мы теперь располагаем». Еще в 15 октября 1919 г. подобный план рассматривался на совещании у Начальника Края В. В. Ермолова, не разделявшего, правда, оптимизм Шабельского (отмечалась крайняя ограниченность продовольственных ресурсов, недостаток жилья в случае эвакуации на полуостров населения Северной области). В докладе говорилось о важности перемен политического курса. Шабельский предлагал провести частичные реформы в рабочей политике, упорядочить работу управления юстиции (навести порядок в пенитенциарной системе) и главное – «прекратить несвоевременное политиканство», характерное, по его мнению, для «общественности». В то же время, по оценке докладчика, Ермолову вполне удалось укрепить авторитет власти и заслужить доверие со стороны местных земств и кооперации (Ермолов занимал должность уездного земского начальника до 1917 г.)[215]215
  ГА РФ. Ф. 5867. Оп.1. Д. 40. Лл. 1–1 об., 3—3об.; 5; Д. 42. Лл. 2, 3, 6.


[Закрыть].

Но были и другие мнения. Накануне Нового года (23 декабря 1919 г.) управляющий делами Маймистов в докладе Миллеру выразил необходимость возобновления работы ЗГС. Созыв Совещания требовался не ради «юридической формы», а для «разряжения атмосферы политиканствующей публики», «успокоения и поднятия духа войск и населения». «Меры пресечения и искоренения» здесь уже не годились. В письме Чайковскому Маймистов отмечал «отсутствие государственности в демократии», что «весь нынешний аппарат мы строим не на демократических, а на чиновничьих элементах». Следовало, во-первых, создать «авторитетную комиссию» для приема жалоб от населения на нарушения закона чиновниками, а во-вторых, возобновить работу ЗГС, ограничив при этом круг его компетенции «строго деловой программой» (обсуждение бюджета и финансово-экономических вопросов). Нужно было также провести «перевыборы» Совещания, включив в его состав депутатов от уездов, отвоеванных Северной армией в ходе осеннего наступления[216]216
  ГА РФ. Ф. 5867. Оп.1. Д. 49. Лл. 1–5; Мельгунов С. П. Н. В. Чайковский в годы гражданской войны, с. 210.


[Закрыть].

В особой записке ВПСО генералу Миллеру (декабрь 1919 г.) сообщалось: «Бороться против всей Советской России или защитить свои пределы от вторжения большевиков Северная область одна не может»; категорически отрицалась возможность заключения мира с большевиками. «Спасти область от вторжения большевиков возможно только с внешней помощью», – подчеркивалось в записке. Но это должна была быть не военная, а лишь дипломатическая помощь, «дипломатическое давление»: предполагалось «признание самостоятельности Северной области» как субъекта международного права, фактически как отдельного государства. Идея «международного признания» поддерживалась сообщениями военного агента в Копенгагене генерал-майора С. Н. Потоцкого. В этом случае подчинение Омску теряло смысл, поскольку признание государственности Севера предполагало наличие собственной, суверенной системы управления. Наличие в этой системе представительных органов должно было соответствовать принципу «демократизма», столь популярного в политической практике послевоенной Европы[217]217
  ГА РФ. Ф. 17. Оп.1. Д. 13. Лл. 47, 119.


[Закрыть].

С началом 1920 года идея создания «санитарного кордона» против Советской России стала озвучиваться не только со стороны еще существовавших государственных образований Белого движения, но и со стороны иностранных государств. Русский Север мог бы заинтересовать иностранные государства экономическими льготами (концессиями, экспортом леса и др.), а взамен получить серьезную дипломатическую поддержку, обеспечивающую край от военно-политического давления со стороны Советской России. А намерения Верховного Совета Антанты снять экономическую блокаду РСФСР воспринимались ВПСО настолько болезненно, что на заседании правительства 20 января было решено «направить запрос Черчиллю о судьбе Северной области»[218]218
  ГА РФ. Ф. 17. Оп.1. Д. 77. Л. 117.


[Закрыть]. При этом представлялось, что не только экономические интересы должны были обеспечить поддержку «держав»: «Необходимо создать представительный орган, опираясь на который власть могла бы говорить от имени широких кругов населения… Представительный орган может придать власти необходимый в настоящее тяжелое время авторитет, как в глазах войск и населения Области, так и за границей»[219]219
  ГА РФ. Ф. 5867. Оп.1. Д. 25. Лл. 40–43.


[Закрыть]. В «Записке» содержалось принципиальное для политико-правовой составляющей российского Белого движения определение порядка «учреждения представительного органа». Он должен быть «построен на принципе представительства каждой из групп населения, играющих роль в экономической, политической и культурной жизни края, а не на принципе представительства смешанного большинства населения». Такой подход к решению проблемы представительства при невозможности, как уже отмечалось, проведения «правильных выборов» стал определяющим в системе создания белых «парламентов». Считалось, что подобными «группами населения» должны стать «торгово-промышленные круги», «крестьяне» (через делегатов от земства), «рабочие» (через профсоюзы), «кооперативы», «школа», «духовенство», «городские жители» (через городское самоуправление), «внеклассовая интеллигенция» (союзы врачей, адвокатуры и т. д.). Количество делегатов и порядок делегирования предстояло определить в первую очередь и «утвердить немедленно»[220]220
  Там же. Лл. 43–45.


[Закрыть].

Подтверждая общую тенденцию в эволюции политического курса Белого движения, газета «Северное утро» в статье «Путь Деникина» отмечала, что «считавшееся правым» правительство белого Юга обратилось за поддержкой к «общественному мнению» (имелось в виду «Соглашение» о создании южнорусской власти). Пример «созыва народного совещания» Главкомом ВСЮР вдохновлял и северную «общественность», уверенную в том, что опора на «народное мнение» позволит «сломить натиск красных», что опасаться «народного представительства» отнюдь не следует. Примечательно, что и идеи «суверенитета» не распространялись далее требований создания собственных структур управления, в основе которых представительная власть считалась обязательной[221]221
  Северное утро, Архангельск, № 10, 12 января 1920 г.; № 34, 6 февраля 1920 г.


[Закрыть]. Позже, в интервью архангельским журналистам, Зубов подчеркивал: «Существование представительного органа считаю необходимым, так как решать судьбу населения одно правительство не может». Зампред правительства проводил при этом параллели с идеями «областного сейма», созыв которого в 1917 г. создал «противовес петроградской коммуне». Зубов отмечал, что хотя «у нас непосредственной связи с другими антибольшевистскими областями нет», но «мы можем рассматривать Север только как часть России, как одну из ее областей». Указания из Омска уже не годились: «Положение о Сибирской Областной Думе сюда не подходит. Основы устройства такого органа необходимо разработать. Тут необходимо более близкое участие демократических элементов в работе правительства. И с этой целью предполагается ряд совещаний с представителями разных групп населения»[222]222
  Северное утро, Архангельск, № 22, 25 января 1920 г.


[Закрыть]. Однако значительная часть т. н. «групп населения» не поддерживала идею расширения представительного фундамента власти и продолжала отстаивать идею «диктаториального правления». В упоминавшейся выше записке Маймистова возможность созыва «областного Парламента» казалась «абсурдной» и «не осуществимой» из-за недопустимости политической агитации и выборов в армии, которая, безусловно, должна оставаться «вне политики»[223]223
  ГА РФ. Ф. 5867. Оп.1. Д. 49. Л. 4.


[Закрыть]. «Русский Север», выражавший интересы правоцентристских политических кругов, выделял причину, по которой предполагавшийся «парламент» мог считаться всего лишь «суррогатом представительства»: «Разве возможно создание в Северной области, где все население находится под ружьем, где вся территория представляет собой театр военных действий, разве возможно при этих условиях в ближайшее время создание какого-либо представительного органа в том смысле, как это понимается государственным правом?»; ЗГС «в весьма слабой степени представляет собой население Области, по своему составу искусственно и узкопартийно, не имеет достаточного числа представителей – ни интеллигенции, ни буржуазных кругов, ни рабочей демократии», поэтому возобновление его работы окажется бесполезным[224]224
  ГА РФ. Ф. 5867. Оп.1. Д. 25. Лл. 54–55 об; Северное утро, № 27, 30 января 1920 г.


[Закрыть].

Гласные Архангельской городской думы от правого «Национального объединения», а также члены «Союза интеллигенции», «Союза лесопромышленников», «Национального Союза» или отрицали необходимость созыва представительного органа вообще, предлагая ограничиться реорганизацией уже существующих властных структур (наподобие «административной революции» в белой Сибири), или допускали возможным созыв «представительного собрания», но отнюдь не на основе «избирательной кампании». В своих докладах и «записках», поданных на имя Миллера в конце января 1920 г., они считали актуальным, во-первых, «реформирование Финансово-Экономического Совета, превратившегося в бюрократическое учреждение», посредством «введения в его состав представителей земства и городов» и «устранения из его состава представителей организаций уже умерших в своей деятельности», а во-вторых, – образование представительной власти в процессе консультаций с наиболее авторитетной общественной организацией белого Севера, возглавлявшей антибольшевистское сопротивление в регионе, – «Союзом Возрождения России». Условиями «упрочения тыла» были признаны также образование Мурманской губернии (или Края) как самостоятельной административной единицы и установление дипломатических отношений с Финляндией и Польшей.

Главнокомандующему «должна быть предоставлена вся полнота власти», а представительный орган может быть «чисто совещательного характера» и созываться «по усмотрению» Главкома. «Всенародные выборы с их неизбежной при этом партийной предвыборной агитацией» признавались безусловно вредными в условиях военных действий, поэтому представительство от земско-городского самоуправления, профсоюзов и «имеющихся в Области общественных организаций» признавалось более целесообразным. «Членами представительного органа» стали бы «лица деловые», «практически знакомые с предстоящим их обсуждению вопросами экономического и финансового характера», «имеющие прочные связи с населением Области и не склонные подчинять общественные интересы партийным целям». «Деловые», «внепартийные» представители общественности, помогающие Главкому в осуществлении его «диктаторских полномочий», – вот тот «идеал» с точки зрения правых, на который следует ориентироваться при создании «совещательного» областного «парламента»[225]225
  ГА РФ. Ф. 5867. Оп.1. Д. 25. Лл. 46–54; Добровольский С. Указ. соч., с. 124.


[Закрыть]. Что касается «административных перемен», то и здесь «Национальное объединение» Архангельской городской думы не осталось в стороне, настаивая на создании коалиционного правительства, способного предотвратить политический «раскол» Северной области. Предлагался проект нового состава правительства, в который вошли сам председатель городской думы С. Ф. Гренков – на должность заведующего отделом народного здравия и призрения, а также авторитетные архангельские промышленники и финансисты (М. А. Ульсен – председатель Финансово-Экономического Совета, Г. Ф. Линдес – отдел финансов), представители кадетской партии и «демократической общественности» (барон Э. П. Тизенгаузен, начальник Кемского уезда, – на должность губернатора, А. Г. Попов – в отдел земледелия и государственных имуществ, В. Н. Цапенко – в отдел труда). Считалось, что городской голова Архангельска и председатель губернской земской управы (как и в последнем составе правительства) войдут в его состав «без портфелей»[226]226
  ГА РФ. Ф. 5867. Оп.1. Д. 25. Лл. 78—78об.


[Закрыть].

Обобщенная характеристика требований сторонников «твердой власти» содержалась в докладе «Краткие соображения об управлении Северной областью», составленном присяжным поверенным архангельской судебной палаты А. Г. Пресняковым и поданном на имя Миллера 7 февраля 1920 г. В нем обстоятельно рассматривался процесс создания «северной государственности». Подчеркивалось, что Северная область еще с августа 1918 г. оказалась перед угрозой политической изоляции от остальной антибольшевистской России. Союзные десанты сыграли бы роль «стержня» сопротивления только в случае развития наступления от Архангельска на Вологду, Ярославль и Москву: «Можно было с некоторой уверенностью надеяться, что освобождение России от советского ига начнется с Севера и что Северная область, расширяя при помощи союзников свои пределы, присоединяя к себе освобожденные местности, станет начальным зародышем будущего Российского государства». Именно в ожидании данной перспективы создавалось Верховное Управление Северной области из членов Учредительного Собрания, а в политических декларациях новой власти говорилось об общероссийских проблемах. После признания верховенства Российского правительства смысл существования самостоятельного «областного» правительства, по мнению Преснякова, был утрачен и достаточно было аппарата на уровне обычной губернии, что и зафиксировало, по существу, «Положение об управлении Северным Краем», утвержденное в Омске. Но в условиях фактической ликвидации Восточного фронта снова «главнейшей задачей управления Северной областью» стало «обеспечение для нее возможности дальнейшего самостоятельного существования». И поскольку «продолжение самостоятельного существования Области зависит исключительно от успешности борьбы с советскими войсками обороняющей ее армии и интересы большинства населения тесно связаны с интересами армии, во главе Управления Северной областью должен стоять высший представитель военного командования – Главнокомандующий всеми вооруженными ее силами, облеченный… всею полнотою власти по всем отраслям управления Областью». Мнение Преснякова повторяло, таким образом, основные тезисы омского «Положения».