Текст книги "Белое дело в России. 1920–122 гг."

В отношении Болгарии дипломатические представители ограничивались лишь общими указаниями на «доброжелательное отношение» и надежды на восстановление сношений. Российский посланник в Софии, бывший «консультант Сазонова по вопросам об австро-венгерских славянах» А. М. Петряев докладывал о возможности отправки как болгарских добровольцев, вооружения в Крым (хотя подобная мера могла встретить противодействие со стороны Югославии и Греции), так и бывших русских военнопленных, из которых предполагалось сформировать отдельный полк под командованием болгарских офицеров-добровольцев. В начале сентября Севастополь посетила делегация Общества единения русских в Болгарии (профессор А. Э. Янишевский и товарищ прокурора В. В. Попов), приветствовавшая Правителя Юга России в качестве будущего руководителя всех «разбросанных по всему свету русских людей». Так начинало меняться отношение к бывшим «непримиримым» противникам России из Четверного Союза[429]429
  ГА РФ. Ф. 5936. Оп.1. Д. 361. Лл. 17–19; Военный Голос, Севастополь, № 141, 26 сентября 1920 г.; Михайловский Г. Н. Указ. соч., с. 653.


[Закрыть].

Одним из последних решений Правительства Юга России во внешней политике стало принятие сокращенного бюджета на содержание дипломатических представительств. Целый ряд представительств был переведен на «самофинансирование», то есть фактически подлежал упразднению (в Индии, Италии, Бельгии, Греции, Германии, Дании, Египте, Испании, Нидерландах, Норвегии, Швейцарии, Швеции, Данциге). Остальные оставшиеся на бюджете диппредставительства получали сокращенное финансирование. Учитывая сложное финансовое положение белого Крыма, подобное сокращение было вполне логичным, однако осуществить его оказалось невозможным, ввиду начавшейся эвакуации Крыма[430]430
  Михайловский Г. Н. Указ. соч., ч. 2, с. 650–651; 654–656.


[Закрыть].

В ноябре 1920 г., после проведенной эвакуации, в Правительстве Юга России возник план сохранения своего суверенного статуса, хотя бы и в качестве «правительства в изгнании». Нератов надеялся на то, что при этом будет учитываться прецедент Бельгии и Сербии, чьи правительства в годы Первой мировой войны были вынуждены покинуть территории своих государств. Снова, хотя и в другом качестве, заявила о себе идея «отдельного государства». Однако подобные планы не осуществились, прежде всего из-за того, что, в отличие от бельгийского и сербского правительств, Правительство Юга России не обладало международным признанием и не могло рассчитывать на защиту своих интересов в объеме большем, чем это было достигнуто в Константинополе. «С единственным фактическим союзником – Польшей – не было заключено никакого соглашения, – оспаривал Михайловский намерения Нератова, – поляки в Рижском трактате не упоминают о Врангеле и имеют на то полное основание. Идеологическая постановка польского вопроса при Струве имела своим практическим следствием полную изоляцию Врангеля в нынешний момент, когда началась эвакуация. Вместе с тем признание Врангеля французами не налагает на Францию никаких обязательств по отношению к нашей антибольшевистской армии. Франция ни в каком военном соглашении с Врангелем не состояла. Врангель, напротив, дал целый ряд авансов союзникам, и в частности Франции, касательно признания обязательности выплаты международных долгов… Если бы южнорусское правительство было в международном союзе с Польшей, тогда можно было бы не допустить эвакуации, начав переговоры в Риге совместно с поляками. Крым стал бы антибольшевистским русским лимитрофом наподобие Латвии, Эстонии, Литвы, Финляндии. Французы могли бы в этом случае нажать на побежденные в русско-польской войне Советы, и им понадобилась бы новая Крымская кампания (что было маловероятно при тогдашней обстановке) для покорения Крыма». Так подтвердились предположения тех, кто считал, что признание Франции имеет значение только в условиях «удержания Крыма». Без собственной суверенной территории Правительство Юга России не могло существовать[431]431
  Михайловский Г. Н. Указ. соч., ч. 2, с. 667–668.


[Закрыть].

Подводя итог анализу внешнеполитического курса врангелевского правительства, можно условно выделить два этапа в его формировании и эволюции. На первом – апрель – июль 1920 г. – основной задачей был поиск любых способов для сохранения армии и гражданских беженцев в Крыму. Защита суверенных прав осуществлялась посредством проводившихся переговоров с представителями Англии, Франции, Польши и др. Уже в это время происходил отход от излишне непримиримой позиции по отношению к государственным образованиям, возникавшим на территории бывшей Империи. В то же время не исключалась вероятность переезда правительства и армии в Западную и Южную Европу, в частности на Балканы, что требовало обеспечения на будущее статуса «русской колонии», и прежде всего во Франции. В этот период была окончательно потеряна поддержка Великобритании и наметился переход врангелевского правительства к сотрудничеству с Францией и Польшей.

Во время второго этапа (август – октябрь 1920 г.) внешнеполитический курс, как и курс внутренней политики, характеризуется стремлением к обретению «всероссийских» полномочий. Следовало добиваться максимально возможного международного признания. Преимущественным направлением внешнеполитического курса в 1920 г. стало «польское». «Главная проблема – польская», – заявлял Струве. Несмотря на такую объективную оценку перспектив внешней политики, в Крыму были убеждены, что инициатива в заключении каких-либо официальных договоренностей должна исходить от «польской стороны». «Польша должна войти с нами в соглашение и приковать к своему фронту возможно большее количество войск, – полагал Врангель даже в октябре 1920 г. – Пусть эти два условия будут выполнены до будущей весны, и 1921 год увидит окончательное падение большевизма».

Однако на этом направлении имело место серьезное политическое противоречие. Считалось, что сотрудничество с Польшей, даже условное и временное, нанесет ущерб делу восстановления Национальной России. Так, например, в одном из частных писем, полученных генералом Лукомским в Константинополе, отмечалось, что «общая наша политика соглашений с расчленителями России (Грузией, Украинцами, Поляками и проч.) пока реальных результатов не дала, но зато грозит поставить нас в дикое положение. Мы незаметно меняемся ролями с большевиками: последние стали мощными «собирателями земли Русской» и покоряют под нози всю бывшую Империю, а мы вынуждены поощрять «самостийности», ибо иного пути для соглашений не имеется. Но страшно подумать, что эта политика может испортить окончательно нашу работу»[432]432
  Лукомский А. С. Указ. соч., с. 240.


[Закрыть]. Но, по существу, некая «утрата» патриотических позиций не вредила национальным интересам. Необходимо помнить, что основой для всех предполагавшихся соглашений был предшествовавший договор с казачьими атаманами, хотя и исходивший из признания принципов федерализма, но гарантированно закреплявший за центральной властью военные, военно-административные, внутренних дел, финансовые, торгово-промышленные полномочия. Наибольшим успехом в это время стало фактическое признание Правительства Юга России Францией и Османской Империей. Но подобные акты признания еще не означали незамедлительной реальной поддержки (вооружением и деньгами в форме доступных кредитов). Не оправдались и надежды на образование военного антибольшевистского фронта в Европе. Как отмечал Михайловский, «победу большевикам принесла сделанная ими ставка на усталость Европы после мировой войны».

Начало фактического признания, переговоры с Украиной и Польшей создавали впечатление о возможности достижения суверенного статуса Правительством Юга России. В этом плане летом 1920 г. рассматривался даже вопрос о переговорах с РСФСР. В июле 1920 г. представителям советской делегации в Лондоне было передано предложение о разработке плана переговоров с Врангелем. При этом Струве, по воспоминаниям Маргулиеса, оговаривал, что «Врангель согласится на один лишь мир, а именно – с сохранением за ним занимаемой территории (не только Крыма, но и Северной Таврии. – В.Ц.), при этом не на правах местного крымского правительства, а в виде всероссийского». На специально созванную конференцию в Лондоне предполагалось пригласить или самого Врангеля, или его представителя, но лишь как «частное лицо», при том, что представители РСФСР, Прибалтийских республик, Польши, Финляндии и Галицкой Украины (представители Украинской Республики не приглашались) должны были бы прибыть «официально». Ллойд-Джордж выразился, что британские политики смотрят на Врангеля только как на «носителя полицейских функций по охране беженцев из России, приютившихся в Крыму».

Советский ответ (21 июля 1920 г. его опубликовала «Daily Herald») не содержал никаких принципиальных отличий от той позиции, которую представители РСФСР занимали еще весной. Врангель – «взбунтовавшийся генерал» против «народной власти», но ему, армии и беженцам обещана неприкосновенность и отправка за границу при условии капитуляции. Таким образом, все расчеты на признание суверенного статуса врангелевского правительства снова не оправдались[433]433
  Михайловский Г. Н. Указ. соч., ч. 2, с. 522; Маргулиес М. С. Указ. соч., с. 197, 200, 202, 209.


[Закрыть].

Падение Крыма существенно подрывало надежды сторонников Белого движения на продолжение военного сопротивления. Под впечатлением от скоротечной «крымской эвакуации» советник российского посольства в Париже барон Б. Э. Нольде писал в «Последних новостях»: «Дело, с которым связал свое имя генерал Врангель, было близко и дорого антибольшевистской России… Глубина горечи, вызванной последними известиями, позволяет измерить, как много надежд возлагалось на Крым. И мне кажется, что эта оценка вызывалась не только общей нашей солидарностью со всякой организованной и сознательной борьбой с Советами, но еще и убеждением, что в дело генерала Врангеля были вложены талант и смелость, молодость и размышление, так часто отсутствовавшие в другие периоды борьбы»[434]434
  Последние новости. Париж, № 174, 16 ноября 1920 г.


[Закрыть].

Реформы местного управления и самоуправления в Крыму в 1920 г. Изменения в судебной вертикали, гражданской и военной юстиции. Представительные структуры и их значение в системе власти.

Не следует считать, что с проведением политики укрепления «диктаторских начал», обусловленной обстоятельствами военного времени, гражданское управление всецело зависело от военного. Даже в условиях фактически сложившегося в белом Крыму «прифронтового положения» предполагалось отказаться от неограниченной власти уездных и губернских комендантов, назначавшихся, как правило, из офицеров воинских частей, дислоцированных в данных районах. Нарекания со стороны населения вызывали нарушения законности, реквизиции и конфискации, не оправданные военными действиями. В системе местного управления было решено перейти к варианту «разделения полномочий», при котором военная и гражданская администрация взаимодействовали в пределах занимаемых воинскими частями районов. Предполагаемый «выход из Крыма» ускорял принятие решений о реорганизации местной власти. 11 мая 1920 г. на заседании Совета начальников управлений было принято решение ввести в действие «Временное Положение о начальниках гражданской части при командирах корпусов». Согласно ему в «местностях, освобожденных при продвижении Вооруженных Сил на Юге России, гражданское Управление вверяется Командирам Корпусов по принадлежности, через состоящих при них Начальников Гражданской Части». Начальник Гражданской части («начграч», как сокращенно их называли) «в отношении принадлежащих ему прав и обязанностей, круга деятельности и порядка обжалования действий приравнивался к Губернатору». Начграчи «непосредственно подчинялись» командирам корпусов, но «общие руководящие указания» получали от Начальника Гражданского Управления (С. Д. Тверского). В подчинении «начграча» состояли его «помощник» (со «всеми правами вице-губернатора» по дореволюционному законодательству), канцелярия, а также местные правоохранительные структуры: «начальники уездов в пределах корпусных районов, с подчиненными им классными чинами Сельской и Городской стражи», и «команда стражников Государственной стражи для несения службы связи». По аналогии с Советом при Главноначальствующем (1919 г.) и Советом начальников управлений (1920 г.) при Начальнике Гражданской Части создавались управления финансов, юстиции, снабжения и земледелия, действующие «на основании руководящих указаний, получаемых от Начальников подлежащих управлений». Тем самым создавалась «гражданская вертикаль» власти, устанавливавшая прямую соподчиненность местных управленческих структур вышестоящим. По оценке Главкома, «Положение» о начальниках гражданской части обеспечивало впредь во вновь освобожденных местностях правильную организацию гражданского аппарата тотчас по занятии местности нашими войсками и ставился «предел самовольным полновластным распоряжениям войсковых начальников, действовавших вразброд, каждый по собственному усмотрению, при полном неведении дела». «Это мероприятие оказалось весьма удачным и в дальнейшем в полной мере оправдало себя». Так же считал Государственный контролер Н. В. Савич, отмечавший: «Аппарат управления при Врангеле выгодно отличался от того, что приходилось наблюдать в «деникинский период». Правда, территория была маленькая, все на глазах и под боком, но многое зависело также от того, что во главе стояло несколько людей, имевших в прошлом хорошую административную школу. Они подбирали чиновничество из людей старого воспитания, еще не успевших опролетариться. Притом глава гражданского аппарата пользовался полным доверием Главнокомандующего, тогда как при Деникине председатели Особого Совещания не чувствовали за собой полноты поддержки Деникина»[435]435
  Врангель П. Н. Указ. соч., ч. 2, с. 80; Савич Н. В. Воспоминания. СПб. 1993, с. 397.


[Закрыть].

Губернский «уровень» управления, в силу сложившегося в 1920 г. положения (Правительство Юга России нередко называли «Правительством Таврической губернии»), приобретал особое значение. В начале «врангелевского периода», в апреле 1920 г., гражданское управление в Крыму находилось в ведении исполняющего обязанности Таврического губернатора Д. Д. Перлика, сменившего в этой должности Н. А. Татищева. Перлик был бывшим председателем уездной земской управы Валкского уезда Харьковской губернии и считался выдвиженцем «общественных кругов», имевших влияние в последние месяцы «деникинского правления». Однако в практических делах он, по мнению Врангеля, «бессилен был, при отсутствии твердых руководящих сверху указаний, управлять внутренней жизнью края». В июне была проведена замена руководства местного аппарата, усилена его централизация и связь с правительством. Вместо Перлика должность губернатора принял Тверской «с возложением на него исполнения обязанностей Начальника Гражданского Управления. Вице-губернатором стал бывший вологодский губернатор, член III и IV Государственной Думы, помощник управляющего делами Особого Совещания А. А. Лодыженский, фактически руководивший делами, ввиду почти постоянного пребывания Тверского в Севастополе. Несмотря на близость полномочий, губернский и правительственный аппараты находились в разных городах: Правительство в Севастополе, а губернское управление – в Симферополе. Правда, по оценке Государственного контролера Н. В. Савича, дублирование полномочий все же было большим: «В сущности, у нас было двоевластие. Территория охватывала лишь бывшую Таврическую губернию, и на этом… клочке одновременно распоряжались Тверской со своим министерством и губернатор Лодыженский со своим губернским управлением. Было чуть не больше управляющих, чем управляемых. Гипертрофия гражданского аппарата осталась в наследство после периода Деникина, с ней трудно было бороться, ибо это означало выбрасывать людей, лишенных всего, на улицу». Тем не менее Савичу Главкомом было поручено провести максимально возможное сокращение штатов аппарата. Специально созданная для этой цели комиссия под председательством бывшего товарища министра внутренних дел в 1899–1904 гг. и главой комитета «по борьбе с немецким засильем» (1916 г.) А. С. Стишинским. В частности, Врангелем было санкционировано предложение об упразднении с 1 августа 1920 г. морской базы в Константинополе. Считалось необходимым заменить недостаточно работоспособный бюрократический аппарат на максимально приближенные к местным нуждам, контролируемые не вышестоящими инстанциями, а местным населением структуры[436]436
  Маргулиес М. С. Указ. соч., с. 186; Врангель П. Н. Указ. соч., ч. 2, с. 17, 99; Савич Н. В. Указ. соч., с. 376.


[Закрыть].

В этой связи важное значение имело проведение в Таврии реформы местного самоуправления. Ход реализации реформы достаточно полно отражен на страницах симферопольской газеты «Крестьянский путь». В существующих исследованиях истории земства в Таврической губернии реформы Врангеля оцениваются весьма фрагментарно[437]437
  Росс Н. Врангель в Крыму. Посев, Франкфурт-на-Майне, 1982; Ушаков А. И., Федюк В. П. Белый Юг (ноябрь 1919 г. – ноябрь 1920 г.), М., 1997; Карпенко С. В. Очерки Белого движения на Юге России (1917 г. – 1920 г.). М., 2003.


[Закрыть]. Между тем подготовка и реализация земской реформы в данном случае представляет собой попытку создания совершенно новой, принципиально отличной от всех предшествующих, существовавших в России до 1920 г., моделей местного самоуправления.

Как известно, впервые в России в ходе земской реформы Временного правительства 1917 г. вводились структуры волостного земства, избранные на основе всеобщего, равного избирательного права. Земский избирательный закон во многом повторял избирательную систему, принятую для выборов во Всероссийское Учредительное Собрание. А одной из задач реформирования волостного земства являлось стремление правительства противопоставить его растущему влиянию органов советской власти[438]438
  Герасименко Г. А. Земское самоуправление в России. М., 1990.


[Закрыть]. В 1919 г. специальным распоряжением Деникина от 18 августа 1919 г. волостное земство упразднялось, а над структурами уездного и губернского земств вводился военно-административный контроль. Земства заменялись волостными старшинами и сельскими старостами[439]439
  Киевлянин. Киев, № 13, 5 сентября 1919 г.


[Закрыть]. Активность уездных и губернских земств на белом Юге была заметной, и выражалась она в деятельности съездов представителей земских и городских самоуправлений[440]440
  Постановления Съезда земских и городских самоуправлений всего Юга России, состоявшегося в г. Симферополе 30 ноября – 8 декабря 1918 года.


[Закрыть]. Но в 1918–1919 гг., как и до этого, главную заботу земств составляли вопросы, связанные с восстановлением и ведением местного хозяйства, а отнюдь не «политической жизни». В соответствии с «Временным Положением о Губернских и Уездных Земских Учреждениях в местностях, находящихся под управлением Главнокомандующего Вооруженными Силами на Юге России» (4 июля 1919 г.), земства получали широкий круг полномочий в организации внутренней жизни уездов и губерний[441]441
  ГА РФ. Ф. 439. Оп.1. Д. 110. Лл. 159–171.


[Закрыть]. Вслед за этим, согласно «Правилам об упрощенном, по исключительным обстоятельствам военного времени, управлении Губернским и Уездным Земским хозяйством», земские собрания были распущены, а их полномочия передавались земским управам, состав которых утверждался Губернатором. Распоряжения управ должны были утверждаться административными структурами – Советом по делам местного хозяйства. Таким образом, органы земского и городского самоуправления в общей системе управления белого Юга России подпадали под жесткий контроль губернской и уездной администраций[442]442
  Собрание узаконений и распоряжений правительства, издаваемое Особым Совещанием при Главнокомандующем Вооруженными Силами Юга России. Особый выпуск, отдел 1-й, 9 августа 1919 г, № 16, ст. 94.


[Закрыть].

В Таврии 1920 года отношение к земству стало принципиально иным. Несмотря на ограниченность контролируемой территории и возможность управления исключительно «военными методами», Правительство Юга России, в отличие от своих предшественников, решилось провести существенные изменения в организации местной власти. Начавшаяся земельная реформа, предусматривавшая передачу «захваченной земли в собственность обрабатывающих ее хозяев», предполагала и создание новых структур управления – избираемых крестьянами волостных и уездных земельных советов. Их главной задачей являлось проведение земельного размежевания, составления списков крестьян-собственников, а также регулирование земельного рынка в пределах волости или уезда. Однако их функции ограничивались по времени и по компетенции. Они избирались лишь на один год («впредь до устроения и упорядочения земской жизни») и только для осуществления земельной реформы. После ее завершения местная власть переходила к волостному и уездному земствам. Земельные советы представляли собой довольно необычные для южнорусского Белого движения структуры. Согласно Временному Положению о земельных учреждениях, утвержденному Врангелем 25 мая 1920 г., избрание волостных советов происходило «на особых Волостных земельных сходах, созываемых под председательством Волостного Старшины». Выборы носили прямой и тайный характер, однако «пассивным» и «активным» избирательным правом обладали только землевладельцы и все, имевшие отношение к земле, проживавшие на данной территории, в возрасте старше 25 лет. Таковыми считались «все сельские старосты волости», «выборные от сельских и других земельных обществ и товариществ… по одному от каждых десяти хозяев, имеющих земельную собственность и ведущих самостоятельное полевое или приусадебное хозяйство», землевладельцы «без различия сословия и независимо от размера их земельного имущества, по одному представителю от каждого входящего в состав волости владения, составляющего особое хозяйство», «старшие представители от церковных причтов и приходских обществ всех вероисповеданий и учебных заведений, владеющих в пределах волости земельными участками», а также по одному «представителю от казны, Государственного Земельного Банка, городов, земств и ученых, благотворительных и других обществ…, если в пределах волости находятся принадлежащие им земли сельскохозяйственного пользования». Лишались избирательных прав дезертиры, «состоявшие под судом» или следствием, и, отдельным пунктом, «члены земельных коммун».

Созванный волостной земельный сход избирал «из своей среды членов волостного земельного совета на один год, в количестве не менее пяти и не более десяти, и заместителей к ним». Первое заседание волостного земельного совета открывалось волостным старшиной и избирало «из своей среды» председателя. Волостной совет был полностью свободен в распорядке своей внутренней работы, мог составлять дополнительные комиссии. Уездные земельные советы уже не избирались специально, а формировали свой состав из представителей администрации и уже избранных членов волостных советов. В состав уездного совета входили: уездный посредник по земельным делам (он возглавлял совет), мировой судья (по назначению мирового съезда), представитель от управления финансов и представителей от каждой волости, входящей в состав уезда. Уездные посредники по земельным делам наблюдали за соответствием законодательству деятельности волостных советов и могли корректировать и даже отменять их решения. Высший административный контроль осуществлял губернский посредник по земельным делам[443]443
  Врангель П. Н. Указ. соч., ч. 2. С. 251–253, 256.


[Закрыть].

Определенную аналогию крымским советам можно найти в земельных советах, действовавших в белой Сибири в 1918–1919 гг. Здесь также регулятором гражданско-правовых, поземельных отношений выступали органы земского самоуправления, что утверждалось законодательством Временного Сибирского правительства[444]444
  Собрание узаконений и распоряжений Временного Сибирского правительства. Омск, 2 августа 1918 г., № 4, Ст. 40–42.


[Закрыть].

Суть земской реформы правительства Врангеля четко определялась в приказе Главнокомандующего Русской армией № 94 от 28 июля 1920 г.: «Переход земли в собственность обрабатывающих ее хозяев и раздробление крупных имений на мелкие участки предрешают изменение прежнего строя земского самоуправления. К трудной и ответственной работе по восстановлению разрушенной земской жизни необходимо привлечь новый многочисленный класс мелких земельных собственников из числа трудящегося на земле населения. Кому земля, тому и распоряжение земским делом, на том и ответ за это дело и за порядок его ведения».

Радикализм реформы состоял в том, что губернское земство формально и фактически упразднялось, а уездное, и особенно волостное, становилось полностью «крестьянским». На страницах «Великой России» Н. Н. Львов отмечал, что «вся шаткость старого порядка в том и заключалась, что Великая Держава с ее могущественной армией, с государственным центром, с европейским просвещением и промышленностью была построена на общинном сословном быте, на трехполье и темноте народных масс… В деревенских непорядках кроется корень всей современной разрухи. Вот почему дело восстановления России должно начаться с самых низов, с организации волостного самоуправления… Для нас неизбежно опираться на самодеятельность самого населения, необходимо привлечь его самого к участию в строительстве своей жизни».

«В настоящее время, – отмечала газета «Крестьянский путь», – земство, как старый пенсионер, попало на иждивение казны. Песня бывшего земства спета. На смену ему идет новое земство, которое должно быть построено на прочном крестьянском фундаменте». Проект земской реформы предварительно обсуждался на совещании членов правительства с земскими деятелями Таврической губернии во главе с председателем губернской земской управы князем В. А. Оболенским в июле 1920 г. Кривошеин, на встрече с земской делегацией, отметил, что «в настоящее время все управление строится по принципу децентрализации, причем фундаментом всего земского здания является волостное земство», и в будущем «уездному земству придется передать часть функций земства губернского». Показательно, что Кривошеину напоминали его собственную оценку недостатков системы государственного управления, высказанную еще накануне Первой мировой войны: «У нас вся огромная страна была разделена на маленькое и замкнутое правящее «мы» и огромное, бесправное, управляемое «они». При этом премьер заявил, что никакого «предвзятого отношения» к губернскому земству нет, а «вопрос о судьбе губернского земства… едва ли будет рассматриваться скоро…, в правительственных сферах нет мысли о ликвидации его. Возможно и вероятно только то, что при переустройстве земской жизни на новых началах придется разгрузить губернское земство и передать часть его функций земствам уездным». Вопрос об административном контроле за земствами Кривошеин повернул в плоскость финансового права, заметив, что земства «сейчас живут почти целиком за счет казенных ссуд. Как только они станут на ноги и будут жить за счет местных источников – вопрос о финансовом контроле отпадет». 5 августа в Симферополе состоялось совещание представителей уездных земских управ, на которое был приглашен бывший премьер Крымского Краевого правительства С. С. Крым (в качестве одного из бывших председателей губернского земского собрания). Было решено создать делегацию для совместного с правительством обсуждения реформы уездного земства, а также поднят вопрос о взимании земских сборов в т. н. «хлебной валюте», то есть о частичной «натурализации» бюджета.

Несмотря на заверения Кривошеина, новое земское законодательство было сформулировано довольно быстро и мнение земских делегатов повлияло лишь на сроки упразднения губернского уровня. Окончательный проект был разработан автором земельной реформы сенатором Глинкой и согласован в Особой комиссии по местному самоуправлению при ведомстве внутренних дел под председательством Тверского. Одной из поправок (предложение Н. В. Савича) было внесение в избирательный закон дополнительных цензов, «чтобы разделить богатых крестьян от бедняков и тем противопоставить одну часть крестьянства другой». Однако это предложение было отвергнуто, и основой проекта, по оценке Савича, стало «равенство всех домохозяев», и «чисто сословное самоуправление крестьян…, составлявших одну «громаду» (общину. – В.Ц.), без всякого внутреннего подразделения»[445]445
  Великая Россия. Севастополь, № 66, 19 июля 1920 г.; Крестьянский путь. Симферополь, № 10, 28 августа 1920 г.; Южные Ведомости. Симферополь, № 166, 30 июля 1920 г.; Савич Н. В. Указ. соч., с. 379.


[Закрыть].

По утвержденному 15 июля 1920 г. «Временному Положению о Волостных Земских Учреждениях» процедура выборов волостного земства включала в себя выборы гласных на специально созываемых «избирательных сельских сходах». Процедурные принципы избирательного права на земских выборах фактически во многом были схожи с принципами выборов земельных советов (заметное влияние авторства Глинки). Каждый сход должен был состоять из «не менее чем 200 избирателей» и избирать по одному гласному, общее число которых должно было составлять от 20 до 40 человек (в случае ограниченности населения допускалось объединение соседних сходов). Выборы, таким образом, как и в 1919 г. проводились на мажоритарной основе, с сохранением цензов. Возрастной ценз составлял 25 лет. Активное и пассивное права совпадали: все имеющие избирательное право могли быть избираемы в гласные. Избирательных прав лишались дезертиры, физически недееспособные и лица, подвергавшиеся суду или состоящие под следствием и судом. Помимо возрастного, главным цензом в выборах стал т. н. «земельный». К выборам допускались все владевшие, пользующиеся или работающие на волостной земле лица. В выборах могли принимать участие все крестьяне-домохозяева, «имеющие надельную и иную земельную собственность, ведущие самостоятельное полевое и приусадебное хозяйство, не исключая женщин», и «землевладельцы без различия сословий и независимо от размера их земельного имущества», по одному от каждого, расположенного в волости владения, «настоятели местных церквей, а также по одному представителю от приходских обществ всех исповеданий», имевшие земельные владения в волости. Участвовали в выборах также арендаторы, при условии «ценза оседлости» (3 года жизни в волости), «ведения на арендуемой земле самостоятельного сельского хозяйства» или «торгово-промышленного предприятия», и «представители казенных и общественных учреждений, торговых и промышленных обществ и товариществ» (по одному от каждого), в случае владения «недвижимой собственностью» в пределах волости. Все избиратели имели только один голос (передача голосов допускалась только для военнослужащих). Списки избирателей контролировались сельским управлением, а все жалобы рассматривались мировыми судами. Выборы проводились «закрытой подачей голосов», допускались перебаллотировки.

В компетенции волостных земств были не только «традиционно земские» вопросы развития и финансирования местного хозяйства, строительства школ, больниц, но и распоряжения землей («разверстка между плательщиками сборов, установленных утвержденными 25 мая 1920 г. Правилами, и меры к их поступлению», «разрешение вопросов землепользования на основании особых по сему предмету правил»). Избранные гласные составляли Волостные Земские собрания (действующие 1 год), которые на первом же своем заседании избирали Волостную Земскую управу (из председателя и не менее 3 членов). Признавалось совмещение должности председателя управы и собрания, но исключалось совмещение должностей по степени родства. Кворум Земского собрания объявлялся в «присутствии не менее одной половины числа гласных», а для решений, утверждаемых Губернатором, – квалифицированное большинство в 2/3 присутствующих гласных». Губернатор утверждал все решения Земских собраний, касавшиеся гражданско-правовых изменений в земельном положении волости, заключения финансовых договоров, договоров аренды. Остальные решения подлежали утверждению начальником уезда (в 7-дневный срок). Теоретически местная администрация могла приостановить любое решение земства, если таковое нарушало закон, превышало их компетенцию или «не отвечало общим задачам борьбы за восстановление государственности». В спорных случаях решение передавалось на рассмотрение Общего Присутствия уездного управления (в его состав приглашались Председатель Уездной земской управы, Уездный посредник по земельным делам, Податной инспектор и Председатель волостной земской управы) с одновременным уведомлением Председателя съезда мировых судей, «действовавшего в качестве Административного судьи». Жалобы частных лиц на решения собраний также приносились Председателю съезда мировых судей или поступали на кассацию в Окружной суд по административному отделению. Но в целом административный контроль за деятельностью земств был существенно меньшим, чем в 1918–1919 гг.