Текст книги "Цветы со шрамами. Судьбы женщин в русской истории. Измена, дружба, насилие и любовь"

Случайная судьба

«Судьба бедной Вареньки решилась <…> случайно. В 1835 году на московских балах стал появляться Николай Федорович Бахметев. Ему было 37 лет, когда он задумал жениться и стал ездить в свет, чтобы высмотреть себе невесту. Выбор его колебался между несколькими приглянувшимися ему девицами, и он молился, чтобы Господь указал ему, на ком остановить выбор. В этих мыслях он приехал на бал в Дворянское собрание и подымался по лестнице, когда, желая обогнать его, Варенька Лопухина зацепила свой бальный шарф за пуговицу его фрака. Пришлось остановиться и долго распутывать бахрому, опутавшую пуговицы со всех сторон… Николай Федорович усмотрел в этом несомненное указание свыше – „перст“ – и посватался; человек он был с большим состоянием и безупречной репутации. Не знаю, кто повлиял на бедную Вареньку, но предложение Бахметева было принято».

Так вспоминала обстоятельства замужества Варвары Александровны Бахметевой, урожденной Лопухиной, ее внучатая племянница Ольга Трубецкая. И все бы ничего: «бедная Варенька» вышла за богатого помещика, действительного статского советника с безупречной репутацией, обеспечила свое будущее. Однако весь свет знал одну «незначительную» деталь – в Варвару Александровну был неистово, смертельно влюблен молодой поэт, поручик Русской императорской армии Михаил Юрьевич Лермонтов…

Варвара Лопухина родилась в 1815 году в семье вяземского уездного предводителя дворянства Александра Николаевича Лопухина и Екатерины Петровны Верещагиной. Лопухины – род известный, старинный, но к началу XIX столетия основательно захиревший и обедневший.

В семье помимо Варвары было еще трое детей: старший брат Алексей, сестры Мария и Елизавета.

Детство Лопухины провели в подмосковной усадьбе, на лоне великолепной природы. Варвара, по воспоминаниям ее сестер, была девочкой мечтательной и романтичной. Словно сказочная принцесса, она ждала встречи с прекрасным рыцарем.

И в 1831 году прекрасный рыцарь явился. Это был семнадцатилетний Мишель Лермонтов, лучший друг Алексея Лопухина и его однокурсник по благородному пансиону Московского университета.

Мишель был покорен красотой и умом Варвары. Стихи, которые он писал шестнадцатилетней девушке, не по-юношески мудры и прекрасны, хотя в них и прослеживается явное влияние А. С. Пушкина:

 
Однако все ее движенья,
Улыбка, речи и черты
Так полны жизни, вдохновенья,
Так полны чудной простоты;
Но голос в душу проникает,
Как вспоминанье лучших дней…
 

Варенька ответила пылкому поклоннику взаимностью. Лермонтов всею душой желал жениться на любимой. Но отец Варвары, Александр Николаевич Лопухин, высказался категорически против этого союза.

Причина была совершенно банальная: юный поэт слишком незрел, слишком беден и невлиятелен для того, чтобы обзаводиться семьей. Александр Николаевич хотел видеть рядом с дочерью человека солидного, с большим имением и хорошим капиталом.

И в 1835 году такой человек нашелся. Николай Федорович Бахметев – мало того что был богат и владел огромными земельными наделами и сотнями душ крепостных, так еще и сумел продвинуться по службе, став действительным статским советником. И какое значение имело то, что Бахметев был на 17 лет старше Вареньки, не блистал ни умом, ни красотой? В церкви Николы Явленного на Арбате 27 мая 1835 года состоялось венчание: 20-летнюю Вареньку Лопухину отдали замуж за 37-летнего помещика.

После церемонии бракосочетания Николай Федорович привез молодую жену в собственный дом на Арбате.

Лермонтов о готовящейся свадьбе любимой женщины узнал из письма, находясь в компании своего троюродного брата, Акима Павловича Шан-Гирея. Вот как Шан-Гирей вспоминал об этом поразившем его случае:

«Я имел случай убедиться, что первая страсть Мишеля не исчезла. Мы играли в шахматы, человек подал письмо; Мишель начал его читать, но вдруг изменился в лице и побледнел; я испугался и хотел спросить, что такое, но он, подавая мне письмо, сказал: „Вот новость – прочти“, – и вышел из комнаты. Это было известие о предстоящем замужестве В. А. Лопухиной».

Для поэта это был тяжелейший удар: Лермонтов так и не признал новой фамилии Варвары, для него она навсегда осталась Варенькой Лопухиной. Посвящая девушке поэму «Демон», он несколько раз перечеркнул букву «Б» в инициалах «В. А. Б», и над «Б» написал жирную «Л».

Бахметев превратился в личного врага Лермонтова, объект насмешек в его литературных произведениях.

Так, писатель вывел мужа любимой женщины на страницах романа «Герой нашего времени», а также в незавершенном социально-психологическом романе «Графиня Лиговская». Перед читателями предстает смешной и недалекий старик, жена которого ему неверна.

Бахметев всячески старался стереть Лермонтова из жизни супруги, искал и уничтожал письма Михаила Юрьевича. Чтобы спасти хотя бы часть материалов, Варваре Александровне даже пришлось передать бумаги своей подруге Александре Верещагиной, проживавшей за границей. Именно верещагинский архив впоследствии стал основным источником информации о трагической любви Лермонтова.

Выйдя замуж по требованию отца, Варвара Александровна не чувствовала себя счастливой. Бахметев сильно ее ревновал, следил за каждым шагом, запретил в своем доме даже упоминать имя Лермонтова. Переживания и постоянный стресс привели к тому, что Варвара тяжело заболела. В 1838 году, в присутствии А. П. Шан-Гирея состоялась последняя встреча Лопухиной с Лермонтовым. Акима Павловича поразило состояние девушки, которой на тот момент было всего 23 года:

«Боже мой, как болезненно сжалось мое сердце при ее виде! Бледная, худая, и тени не было прежней Вареньки, только глаза сохранили свой блеск и были такие же ласковые, как и прежде».

И тени прежней Вареньки не было! Можно представить, каково было Лермонтову видеть любимую женщину в таком состоянии.

Несмотря на шаткое здоровье, Варвара чуть ли не каждый год оказывалась беременна. Но из всех ее детей выжила только дочь Ольга.

Николай Федорович, при всей своей строгости, супругу обожал и не жалел денег на то, чтобы поправить ее здоровье. Пара постоянно ездила за границу, на Кавказ, на различные курорты.

В 1841 году Варвара Александровна узнала страшную новость – человек, который любил ее всю жизнь, погиб на дуэли. Женщина слегла и не вставала с постели больше двух недель, нервы ее были совершенно расстроены. Перепуганный муж предлагал срочно поехать на лечение за границу, но Варвара заявила, что больше не желает лечиться и не верит в исцеление. В 1846 году состояние Варвары Александровны было особо плохим: фактически она находилась при смерти. Николай Федорович, весь в слезах, умолял лучших докторов спасти ее, неистово молился в церкви, раздавал деньги нищим. Он даже построил в Самарской губернии каменную церковь в честь святой Варвары в надежде на исцеление супруги.

Наверное, эти усилия не прошли даром: Варвара в очередной раз победила смерть.

Увы, дальнейшая жизнь ее была печальной: по сути дела, она превратилась в сплошную борьбу с изнурительной болезнью. В 1851 году 36-летняя женщина скончалась, недуг все-таки одолел ее.

Варвару похоронили в Малом соборе Донского монастыря. Муж пережил ее почти на 33 года, умер в 1884 году в возрасте 86 лет, приказав похоронить себя рядом с незабвенной супругой.

В свете говорили, что судьба неслучайно подарила Николаю Бахметеву такую долгую жизнь: он бесконечно любил жену. Ничуть не меньше, чем Михаил Юрьевич Лермонтов.

Жизнь Варвары Лопухиной из-за болезни была бесконечно трудной и грустной, но она была освещена светом двойной любви – великого поэта и верного мужа.

Из постели в постель

Ее полупрозрачное платье вызвало фурор. Даже позабывшие еще в детстве слово «скромность» француженки были в недоумении: что позволяет себе эта русская?

Но княгине было все равно: она получала свое от жизни, выхватывала мгновения удовольствия за то, что пять лет ей пришлось жить под одной крышей со скучным, занудным, носатым мужем!

Она не жила, она путешествовала! Из страны в страну, из постели в постель.

Княгиня Екатерина Багратион родилась 7 декабря 1783 года в Неаполе, в семье русского посланника в Неаполитанском королевстве графа Павла Мартыновича Скавронского.

Павла Мартыновича считали человеком диковатым, неуравновешенным и почти сумасшедшим. Вполне соответствовала супругу в плане репутации и мать Катеньки – Екатерина Васильевна Энгельгардт. Графиня являлась племянницей светлейшего князя Потемкина и одновременно была его фавориткой. Отношения Екатерины Васильевны с Потемкиным продолжались даже после заключения брака со Скавронским, поэтому многие сомневались в том, что Павел Мартынович был отцом Катеньки.

В доме Скавронских царила по-европейски свободная атмосфера. Павел Мартынович настолько обожал музыку, что вполне мог привести уличного музыканта и поселить его на несколько месяцев в одну из комнат. Принимала гостей и Екатерина Васильевна, в основном итальянских юношей приятной внешности «со взглядом горящим».

Настал момент, когда Скавронскому высочайше повелели вернуться в Петербург. В городе на Неве семья жила гораздо скромнее, стараясь по возможности не эпатировать свет.

Катеньке Скавронской исполнилось шестнадцать в 1799 году. О юной барышне говорил весь Петербург. Девушка и правда была чудо как хороша. Огромные, как будто всегда немного удивленные, голубые глаза, чистейшая кожа, белокурые пышные волосы… За один лишь ее взгляд молодые люди были готовы стреляться. Но досталась она отнюдь не молодому человеку.

На балу в Гатчине в 1800 году сразу после весьма удачных военных маневров вдохновленный император Павел I заявил, что желает немедленно устроить судьбу одного из самых талантливых военачальников – 35-летнего Петра Багратиона. Государь и невесту тут же подыскал – Катю Скавронскую.

Пораженный Багратион, проявлявший чудеса храбрости на поле брани, не посмел спорить с царем. Не промолвили ни словечка против и придворные. В покоях императрицы фрейлины «убирали бриллиантовыми к венцу наколками» плачущую Екатерину.

Венчание прошло в церкви Гатчинского дворца в присутствии Павла I, тепло поприветствовавшего молодых и благословившего их на счастливую жизнь.

Вопреки ожиданиям монарха счастья у пары не получилось. Вот как вспоминал об этом генерал Ланжерон:

«Багратион женился на маленькой племяннице кн. Потемкина… Эта богатая и блестящая пара не подходила к нему. Багратион был только солдатом, имел такой же тон, манеры и был ужасно уродлив. Его жена была настолько бела, насколько он был черен; она была красива как ангел, блистала умом, самая живая из красавиц Петербурга, она недолго удовлетворялась таким мужем».

Уже в 1805 году княгиня оставила мужа и отправилась в Европу. За пять лет Багратион успел Екатерине сильно опротиветь, а вот князь, напротив, прикипел сердцем к молодой жене. Петр Иванович умолял супругу вернуться, но та всячески отнекивалась, уверяла, что в Европе находится с целью лечения.

«Лечение» было настолько интенсивным, что вскоре о княгине Багратион зашептались в придворных кругах нескольких стран. О ее заграничном вояже историк Саймон Себаг-Монтефиоре писал:

«Екатерина скандально прославилась на всю Европу. Прозванная „Le bel ange nu“ („Обнаженным Ангелом“) за свое пристрастие к прозрачным платьям и „Chatte blanche“ („Белой кошкой“) – за безграничную чувственность, она унаследовала от матери ангельское выражение лица, алебастровую белизну кожи, голубые глаза и каскад золотых волос».

Кажется, не было ни одного бала или маскарада, на котором бы не блистала Le bel ange nu, поражая своим невесомым нарядом даже искушенных француженок.

Прожив пять лет с нелюбимым мужчиной, Екатерина как будто хотела наверстать упущенное. В Париже открыто говорили, что она путешествует «из постели в постель». При этом в отличие от французских куртизанок Екатерина Павловна не требовала от многочисленных кавалеров ни копейки. Напротив, ее щедрый кошелек всегда открывался для талантливых художников, артистов, писателей. В 1807 году княгиня встретилась с самим Гёте. Великий поэт оставил следующее воспоминание:

«Теперь передо мной открылся новый круг: княгиня Багратион, красивая, прелестная, притягательная, собрала вокруг себя значительное общество».

В это «значительное общество» входил и знаменитый австрийский царедворец и дипломат граф Меттерних.

Белоснежный индийский муслин, который носила княгиня, был настолько прозрачен, что у Меттерниха не было ни единого шанса не влюбиться в Екатерину Павловну. В 1810 году, через два года после знакомства, она родила Меттерниху дочь, которую назвали Клементина.

Но что же князь Багратион? Великий русский полководец все это время находился либо в России, либо в заграничных военных походах. При этом Петр Иванович ни на мгновение не забывал супругу, постоянно отправлял ей трогательные письма.

Известие о рождении у супруги дочери сильно потрясло Багратиона. Тем не менее Петр Иванович нашел в себе силы простить ветреную даму и признать своим ни в чем не повинного ребенка. Клементина получила фамилию Багратиона, хотя всем было прекрасно известно, что князь ей не более отец, чем папа римский.

Начало Отечественной войны с Наполеоном Екатерина Павловна встретила в Вене. Здесь у нее был собственный салон строго антинаполеоновской направленности. Фактически княгиня стала посланником России в Австрии, внесла огромный вклад в борьбу русского правительства за умы австрийцев.

Эта деятельность привела к тому, что представители высшего австрийского общества совершенно перестали посещать мероприятия во французском посольстве, что вызвало огромное недовольство у Наполеона.

В конце августа 1812 года из России пришла скорбная весть: князь Петр Багратион был тяжело ранен во время Бородинского сражения. Вскоре он умер. Впервые многочисленные поклонники Екатерины Павловны увидели слезы на ее прекрасном, всегда веселом лице…

Княгиня окончательно перебралась в Париж в 1815 году. Став вдовой, она не имела никаких ограничений для широкой и разгульной жизни. И Екатерина Павловна ничем себя не ограничивала: меняла мужчин как перчатки, тратила деньги, наслаждалась блюдами высокой кухни в исполнении личного повара – великого кулинара Мари-Антуана Карема.

Княгине Багратион завидовали, ее ненавидели. Все ожидали ее падения, расплаты за беззаботную жизнь. «Белая кошка» 11 января 1830 года дала злопыхателям еще один повод для зависти: вышла замуж за английского генерала сэра Джона Карадока, лорда Хоудена, на 16 лет ее младше.

Однако невероятно красивый, знатный Джон Карадок, который, по слухам, покорил сердце юной королевы Виктории, вскоре наскучил светской львице. Екатерина Павловна приказала мужу покинуть ее дом и «нести свою английскую скуку» в другом месте. Сама же продолжила жить по-прежнему.

Ненавистники Екатерины Павловны наконец-то смогли вздохнуть спокойно: у женщины отнялись ноги, ее стали возить в кресле лакеи. В 1857-м княгиня сильно простудилась и после тяжелой многодневной болезни скончалась. Ей было 74 года.

Так сложилась жизнь женщины, которую царь насильно выдал замуж за нелюбимого человека, которая пять лет в браке была несчастна, но впоследствии с лихвой наверстала упущенное. Так наверстала, что заставила говорить о себе всю Европу.

На ложе царя

«Пойди и выпори Авдотью», – приказал царь денщику Григорию. Крепко осерчал государь на юную чаровницу, которая, по его мнению, заразила его дурной болезнью.

Выполнение приказа Петра Алексеевича тяжело далось Григорию, ведь Авдотья была его собственной супругой…

Авдотья родилась в 1693 году. Отцом ее был дворянин Иван Иванович Ржевский, а матерью – шутиха Дарья Гавриловна Соковнина, которой император Петр I присвоил шутовской титул «князь-игуменьи».

Девочка воспитывалась при царском дворе, в совсем юном возрасте стала фрейлиной. Через два года Авдотью приметил царь Петр Первый. Как писал публицист Казимир Валишевский: «Пятнадцатилетней девочкой она была брошена на ложе царя».

Государь решил выдать фаворитку замуж в 1710 году. Жених нашелся быстро – 38-летний царский денщик Григорий Петрович Чернышев, давно искавший возможности для продвижения по службе.

Свадьба с Авдотьей Ржевской решила все материальные проблемы Григория, ведь царь пожаловал невесте приданое в четыре тысячи крепостных. Единственным условием было то, что денщик не должен препятствовать регулярным встречам Петра Алексеевича с Авдотьей Ивановной.

Благодаря исключительному расположению царя карьера Григория Петровича быстро пошла в гору. Не забывал государь и детей четы, щедро жалуя новорожденным большие деревни и крупные суммы денег.

При жизни Петра I Авдотья родила пятерых детей. При дворе считали, что Григорий Петрович к их появлению не имел ровным счетом никакого отношения и все они якобы дети царя. По уверению Валишевского:

«Впрочем, принимая во внимание чересчур легкомысленный нрав Евдокии, отцовские права Петра были более чем сомнительны».

Статус замужней дамы не мешал Авдотье вести себя весьма свободно. Одним из ее «близких друзей» был денщик царя Иван Орлов. Соперницей Чернышевой за сердце Ивана стала печально известная Мария Гамильтон, метресса Петра I.

Гамильтон, желая навредить Авдотье, пустила слух, что та, обсуждая с Орловым императрицу, позволила себе насмехаться над Екатериной. К счастью для Авдотьи, во дворце этому не поверили, а, напротив, начали против Марии следствие по делу о убийстве ею новорожденного младенца (возможно, сына Петра I). В 1719 году Гамильтон казнили, Орлов же и Авдотья отделались испугом.

Царь продолжал регулярно наведываться к Чернышевой: привязанность к фаворитке была очень сильна. Авдотья пользовалась этим, выпрашивая чины, должности и деньги из казны для своих друзей. Многие аристократы и даже члены царской фамилии просили дочь шутихи замолвить словечко перед императором. Обладавшая добрым сердцем, Авдотья выполняла все поручения.

В 1720-е годы Петр I начал подолгу и тяжело болеть. Врачи определили «осложнения пузырного песка болезнью, причинившей смерть Франциску I, королю Франции». Франциск I, как известно, скончался от сифилиса. В своих страданиях царь винил Авдотью: «Пойди и выпори Авдотью».

Этот знаменитый приказ лежащий в постели больной Петр дал своему денщику Чернышеву. По некоторым данным, Григорий исполнил приказание, но вместо плетки использовал шелковый шарф.

В 1725 году Петр Первый скончался в возрасте 52 лет, а через год его метресса Авдотья благополучно родила сына Ивана. Затем у Чернышевой появились на свет две дочери – Екатерина и Мария. Таким образом, подозрения императора в адрес Авдотьи оказались напрасными: с таким страшным диагнозом в те годы женщины практически не рожали. И уж тем более детей здоровых и крепких.

При Екатерине I и Петре II Авдотья Чернышева редко показывалась при дворе, зато с воцарением Анны Иоанновны перед ней открылись заманчивые перспективы.

3 мая 1730 года Авдотью назначили одной из восьми статс-дам императрицы. Анна Иоанновна особо выделяла Чернышеву, ведь та была большой мастерицей рассказывать городские сплетни и анекдоты.

Впрочем, прекрасно зная о ее неприглядном прошлом, царица никогда не позволяла статс-даме сидеть при себе. Читаем у историка С. Н. Шубинского:

«Однажды Чернышева, разговаривая с императрицей, почувствовала себя нехорошо и едва могла стоять на ногах. Анна Иоанновна, заметив это, сказала своей собеседнице: „Ты можешь опереться на стол, служанка заслонит тебя и, таким образом, я не буду видеть твоей позы“».

Весьма вольготно Авдотья чувствовала себя и при дворе императрицы Елизаветы Петровны. Так, в 1742 году ее мужу, Григорию Петровичу, пожаловали графское достоинство. Впрочем, графом бывший денщик Петра пробыл всего три года – в 1745 году скончался в возрасте 73 лет.

Смерть супруга подкосила здоровье всегда веселой и активной Авдотьи Ивановны: через два года она захворала и умерла. Ей было 54 года.

Так сложилась жизнь женщины, которая в пятнадцатилетнем возрасте оказалась втянута в круговорот взрослой жизни и выбраться из него так и не смогла.

Комнатная девица

Она шла на плаху, как на бал, – в белоснежном шелковом платье, резко выделявшемся на фоне петербургского мартовского утра. В роскошные светлые волосы вплела черные ленты, лишь этим подчеркнув, что идет на казнь.

Наряд был выбран неслучайно: он таил надежду на спасение. Вдруг тот, кто швырнул ее под топор палача с той же легкостью, с которой когда-то бросил на свою постель, увидит, вспомнит, одумается, простит.

И она заметила в толпе статную величественную фигуру. Петр I, последний царь всея Руси, будущий император Российской империи, шел через толпу к эшафоту, прямо к ней, своей «комнатной девице».

Мария Гамильтон принадлежала к одной из ветвей древнего шотландского рода. Основателем русской ветви Гамильтонов был Томас Гамильтон, перебравшийся в Россию еще при Иване Грозном.

Отцом Марии, по всей видимости, был Виллем (Данил) Гамильтон, состоящий в родстве с «ближним боярином» царя Алексея Михайловича, одним из первых русских западников Артамоном Матвеевым.

Дата рождения Марии осталась тайной, но историки точно знают, что уже в 1713-м барышня появилась при дворе царицы Екатерины I, поразив всех своею красотой. Выдающаяся внешность, веселый нрав и знатное происхождение быстро позволили Гамильтон занять должность камер-фрейлины при ее величестве.

Вскоре выяснилось, что строгостью нравов новая фрейлина не отличается: Мария вела легкомысленный образ жизни, что привлекло внимание Петра I. Екатерина I, прекрасно знавшая о многочисленных изменах государя, соперницы в Гамильтон поначалу не увидела, и даже самолично отправила ее к царю.

Вот как об этом вспоминал личный токарь царя, будущий крупный русский ученый, механик и скульптор Андрей Нартов:

«Впущена была к его величеству в токарную присланная от императрицы комнатная ближняя девица Гамильтон, которую, обняв, потрепал рукою по плечу, сказал: „Любить девок хорошо, да не всегда, инако, Андрей, забудем ремесло“. После сел (за станок) и начал точить».

Мария, как и многие другие фрейлины Екатерины I, были не более чем «комнатными девицами» для Петра – так их называл не только царь, но и его слуги. Лишь закончив работу, Петр вспомнил о ждущей в подсобном помещении Гамильтон и приказал ей стелить постель.

Отношение царя к Марии было грубым и потребительским: не чета тому трепетному чувству, что его величество испытывал к более ранней метрессе, дочери немецкого виноторговца Анне Монс. Если Анна получала от Петра украшения, большие суммы денег, дома и различные привилегии, то Гамильтон не доставалось практически ничего.

При этом фрейлина очень гордилась романом с государем и, будучи весьма легкомысленной особой, простодушно рассказывала друзьям о том, как царь бросит «старую» Екатерину и женится на ней.

Однако эти надежды оказались тщетными: Петр вскоре охладел к Гамильтон и совершенно перестал у нее появляться. Девушка переключила внимание на государева денщика Ивана Орлова – молодого и перспективного вельможу, который постоянно находился рядом с Петром Алексеевичем.

В январе 1716 года царь отправился в длительное путешествие за границу. Орлов и Гамильтон состояли в свите государя. К этому времени Мария влюбилась в Ивана до глубины души, но, к огромному ее разочарованию, тот перестал отвечать ей взаимностью, начал поколачивать возлюбленную и изменять ей с метрессой Петра Авдотьей Чернышевой.

Гамильтон терпела все, лишь бы быть рядом с Орловым. Она унижалась, плакала, тратила все свои деньги на ценные подарки для любимого, даже начала подворовывать у царицы Екатерины.

В начале весны 1717 года Мария забеременела. Как позднее рассказывала следователям горничная фрейлины, ранее, в 1715 году, Гамильтон дважды беременела, но оба раза смогла избавиться от «напасти» при помощи лекарств, выданных ей «от запору» придворными лекарями.

В третий раз лекарства не помогли, и 15 октября 1717 года Мария родила здорового младенца, от которого, впрочем, тут же избавилась. О преступлении знала только ее горничная, Катерина Терповская, поведавшая на допросе следующее:

«Сперва пришла Мария в свою палату, где она жила, и притворила себя больною, и сперва легла на кровать, а потом велела мне запереть двери и стала к родинам мучиться; и вскоре встав с кровати, села на судно и, сидя, младенца опустила в судно. А я тогда стояла близ нее и услышала, что в судно стукнуло и младенец вскричал… Потом, став и оборотясь к судну, Мария младенца в том же судне руками своими, засунув тому младенцу палец в рот, стала давить, и приподняла младенца, и придавила».

Совершив черное дело, Гамильтон позвала конюха Семенова и приказала ему избавиться от «выкинутого дитяти».

Скорее всего, преступление Марии так и осталось бы нераскрытым, если бы не одержимость денщиком Орловым. Смертельно ревнуя Ивана к Авдотье Чернышевой, Гамильтон решила навредить сопернице. В разговоре с придворными дамами Мария как будто случайно обронила: «Чернышева, мол, говорила с каким-то денщиком об Екатерине, что та ест воск и оттого у нее на лице угри».

Вскоре вокруг стали шептаться, что неведомый денщик – это Иван Орлов. Он в то время находился в заграничной поездке по поручению Петра. Вернувшись, Иван Михайлович был неприятно поражен распространяемыми про него сплетнями и немедленно отправился во дворец Екатерины, где, бросившись в ноги царицы, заявил о полной своей невиновности. Клубок слухов стали разматывать и вышли на Марию Гамильтон. Фрейлина поначалу все отрицала, но после избиения по приказу Екатерины призналась в распространении клеветы.

Гамильтон бросили в тюрьму, где ей предстояло ждать решения своей участи. На защиту со стороны царя рассчитывать не приходилось: государь в то время был полностью погружен в расследование дела об измене царевича Алексея.

Тем не менее, когда 12 марта 1718 года в домике Гамильтон в Преображенском производился обыск, Петр самолично на нем присутствовал. Следователи нашли в комнате «алмазные и протчие вещи ее величества». Среди них были, например, платья Екатерины.

Для дальнейшего дознания Ивана Орлова и Марию Гамильтон переправили из Москвы в Петербург. Бывшие возлюбленные стали первыми узниками недавно возведенной Петропавловской крепости. К ним применили допрос с пристрастием, во время которого Петр приказал «кнута не жалеть».

Ничего нового следователям узнать не удалось. «Дело о девке Гамонтовой» сдвинулось с мертвой точки лишь после того, как допросили горничную Катерину Терповскую, поведавшую о злодейском поступке Марии по отношению к собственному младенцу.

До июня Мария находилась в тюрьме в крайне тяжелых условиях, регулярно подвергалась разного рода унижениям. В конце концов «комнатная девица» призналась во всех грехах.

От нее также требовали дать показания против Ивана Орлова, но здесь петровские следователи столкнулись с железной волей Марии: даже под пытками она заявила, что ее возлюбленный ни в чем не виноват и ничего не знал о совершаемых ею злодействах.

В ноябре 1718 года материалы «Дела Марии Гамонтовой» легли на стол к Петру I. Царь внимательно ознакомился с документами и вынес приговор:

«Девку Марью Гамонтову, что она с Иваном Орловым жила блудно и была от него брюхата трижды и двух ребенков лекарствами из себя вытравила, а третьего удавила и отбросила, за такое душегубство, также она же у царицы государыни Екатерины Алексеевны крала алмазные вещи и золотые (червонцы), в чем она с двух розысков повинилась, казнить смертию. А Ивана Орлова свободить, понеже он о том, что девка Мария Гамонтова была от него брюхата и вышеписанное душегубство детям своим чинила, и как алмазные вещи и золотые крала, не ведал – о чем она, девка, с розыску показала имянно».

Горничную Терповскую признали сообщницей и приговорили к наказанию кнутом и ссылке на прядильный двор.

Увидев, какой оборот приняло дело, царица Екатерина I начала заступаться за Гамильтон перед Петром, но он был непоколебим. Есть версия, что такая настойчивость государя оправдывалась тем, что новорожденные Гамильтон вполне могли быть его детьми.

Преступление по тем временам было крайне тяжелым: в государстве велась политика, направленная на защиту незаконнорожденных малышей. В 1715 году Петр подписал указ о защите детей и основании приютов, куда заблудшие мамаши могли подбрасывать своих чад. В 1717 году, когда Гамильтон родила последнего ребенка, такие приюты уже работали.

Томящейся в Петропавловской крепости узнице 13 марта 1719 года сообщили, что завтра ее казнят. Женщина приняла весть смиренно, лишь попросила привезти в тюрьму ее лучшее белое платье и черные ленточки. 14 марта красавицу-фрейлину повели к эшафоту.

Вот как описал казнь французский историк Жан-Бенуа Шерер:

«Когда топор сделал свое дело, царь возвратился, поднял упавшую в грязь окровавленную голову и спокойно начал читать лекцию по анатомии, называя присутствовавшим все затронутые топором органы и настаивая на рассечении позвоночника. Окончив, он прикоснулся губами к побледневшим устам, которые некогда покрывал совсем иными поцелуями, бросил голову Марии, перекрестился и удалился».

Денщика Орлова признали невиновным и освободили. Решающую роль в его судьбе сыграло невероятное упорство Марии, отказавшейся давать показания против любимого. Позднее Иван Михайлович дослужился до поручика гвардии.

По чьему-то приказу (возможно, Петра I), голова Марии Гамильтон была заспиртована в большой банке и хранилась в Кунсткамере.

В конце XVIII века Екатерина II, узнав о большом расходе спирта Российской академией наук, приказала избавиться от части экспонатов. Прибывший в Кунсткамеру гробовщик забрал банку с головой «комнатной девицы» Гамильтон и закопал ее где-то на территории Петропавловской крепости…