Текст книги "Цветы со шрамами. Судьбы женщин в русской истории. Измена, дружба, насилие и любовь"

Турчаночка

Айша замерзла. «Мама», – позвала она. Но та не ответила. Девочка заплакала, прижимаясь к матери в тщетной попытке уловить хоть немного тепла.

Костер давно догорел, угли были похожи на черные камни. Стало еще холоднее, и Айша начала впадать в какое-то странное оцепенение. Никогда ранее за свою короткую жизнь она ничего подобного не ощущала.

Девочка едва различила шум – тысячи подошв стучали по пыльной дороге. Айша приоткрыла глаза и увидела шеренги солдат, проходящих мимо. Форма у них была не такая, как на тех, что сделали холодной ее маму, и Айша осмелилась пошевелиться.

Тут же от шеренги отделилась тень, и вот над оцепеневшей от страха девочкой склонился человек. Айша услышала слова на незнакомом языке: «Турчаночка… Живая… Господи ты мой Исусе Христе». Сильные руки подняли девочку.

Зимой 1878 года очередная Русско-турецкая война подходила к концу. Русские разгромили армию Сулейман-паши, захватили Филиппополь (ныне Пловдив, Болгария) и успешно наступали на Константинополь. Турецкое население в панике покидало насиженные места по Адрианопольскому тракту вместе с деморализованной турецкой армией.

В турецких и болгарских селениях творилось страшное. Отряды башибузуков, не подчинявшихся официальному турецкому командованию, устроили местному населению сущий ад. «Бешенные головы» (так буквально переводится с турецкого слово «башибузук») грабили беженцев, рубили их саблями, зверски насиловали болгарских (да и турецких) девушек.

К вечеру 12 января русский Кексгольмский гренадерский полк вступил в деревню Курчешма, выбив из нее осатаневших башибузуков. Нашим солдатам открылись тяжкие картины, которые генерал-майор Даниил Васильевич Краснов описал как «апокалиптические».

Уже стемнело, но зоркий глаз рядового 11-й нестроевой роты Михаила Саенко разглядел на коленях у погибшей турецкой женщины маленький живой комочек. Это был ребенок. Малыш, вцепившись в одежду матери, дрожал на пронизывающем январском ветру. Саенко выскочил из строя и, схватив ребенка, который оказался девочкой, спрятал под шинель. Шедшие рядом с Михаилом понурые солдаты приободрились, начали шутить.

Девочка отогрелась на груди у Саенко, начала что-то лопотать по-турецки. Так солдаты узнали имя найденыша – Айша.

Воины попеременно несли малышку, и эта «ноша» никому не была в тягость. Напротив, каждый хотел нести как можно дольше, этот маленький комочек жизни посреди всеобщего хаоса согревал души суровых мужчин. К Айше было приковано всеобщее внимание, с ней хотели поделиться тем немногим, что было, – краюхой хлеба, кусочком желтого сахара или просто улыбкой и добрыми словами. «Бог благословил нас дочкой», – тихо переговаривались бойцы, боясь потревожить уснувшую Айшу.

Девочка осталась в Кексгольмском полку. Все солдаты и офицеры сильно к ней привязались. Полковой портной сшил Айше теплое платьице из солдатской шинели, в аптечной телеге солдаты соорудили некое подобие комнатки, где малышка спала во время длинных переходов.

На биваках (привалах под открытым небом) осмелевшая Айша важно разгуливала среди палаток, заходила во все, особенно любила посещать офицерскую столовую. Воины старались угостить чем-нибудь вкусненьким или рассмешить ее.

Как писал фельдфебель Григорий Косарев, это было потрясающее единение вокруг ребенка множества мужчин, закаленных в боях, каждый день смотрящих в глаза смерти.

В феврале 1878 года Кексгольмский полк в составе русских войск достиг мыса Бююкчекмедже на побережье Мраморного моря в двадцати пяти верстах от столицы Турции. Офицеры, обсуждая готовящийся штурм Константинополя, нашли время для того, чтобы проголосовать о будущем Айши в полку. Решение было единогласным: «Признать Айшу дочерью полка, взять ее с собой в Россию и принять на себя все заботы о ее воспитании и благосостоянии ко времени совершеннолетия ее».

Офицеры собрали приличную сумму денег, на которую приобрели девочке одежду, обувь, большой сундук с провиантом и игрушками. В связи с предстоящим штурмом держать девочку в полку было опасно, поэтому ее пришлось временно передать монахиням местного женского монастыря.

Вскоре в полевой госпиталь поступила первая партия раненых, командование распорядилось отправить их в Варшаву, где на постоянной основе квартировал Кексгольмский полк. Айшу решили отправить в Польшу, где полк стоял постоянно, с сопровождающими.

Османский султан Абдул-Хамид II 19 февраля согласился подписать мирный договор. Пакт заключили в местечке Сан-Стефано в западной части Константинополя (ныне стамбульский район Ешилькёй). Турецкая официальная пресса опубликовала воззвание Абдул-Хамида к народу, объясняющее необходимость заключения мира с русскими:

«Наш милостивый и победоносный государь на этот раз совершенно один вышел из борьбы победителем неверных собак. В своей неимоверной благости и милосердии он согласился даровать нечистым собакам мир, о котором они унижено просили его. Ныне, правоверные, вселенная опять будет управляться из Стамбула. Брат повелителя русских имеет немедленно явиться с большою свитою в Стамбул и в прах и в пепел, в лице всего мира, просить прощения и принести раскаяние».

Вот такой интереснейший образчик восточной хитрости «для внутреннего пользования». Султан в информации для подданных перевернул все с ног на голову, обернул разгромное поражение своей победой, а триумфальный визит великого князя Николая Николаевича преподнес как визит по требованию Абдул-Хамида.

Как бы то ни было, война закончилась, и в 1878 году Кексгольмский полк вернулся в Варшаву. Здесь своих многочисленных «отцов» с нетерпением ждала Айша.

Примерно через год состоялось крещение турчаночки (так девочку называли солдаты) в православную веру. Окрестил Айшу полковой священник о. Стефан Мещерский, а на обряде присутствовали все офицеры полка.

Девочку нарекли Марией в честь императрицы Марии Александровны, ее крестным отцом стал поручик Константин Коновалов, крестной матерью – Софья Алексеевна Панютина, супруга командира полка Всеволода Федоровича Панютина. Девочка вошла в церковь как Айша, а вышла как Мария Константиновна Кексгольмская.

Сразу после крещения состоялось офицерское собрание, посвященное дальнейшей судьбе Марии. Был сформирован опекунский совет в составе ее крестного отца Константина Николаевича Коновалова, капитанов Александра Константиновича Райхенбаха и Петра Ивановича Толкушкина, штабс-капитана Якова Ивановича Петерсона. Председателем опекунского совета назначили Райхенбаха.

Для материального содержания дочери Кексгольмского полка был создан специальный фонд, куда каждый месяц поступал один процент от жалования всех офицеров. Также каждый офицер обязался вносить в фонд Марии 10 % от возможных наград и поощрений. Отдельной строкой прописали доходы офицеров с карточной игры – военные пообещали давать по 10 копеек от любого выигрыша больше этой суммы. Таким образом к совершеннолетию Марии сформировался бы солидный капитал, который она могла бы получить.

Но самым главным было то, что командир полка генерал-майор Всеволод Федорович Панютин принял девочку в свою семью. И он, и его супруга Софья Алексеевна сильно привязались к ребенку и относились к ней как к родной дочери.

В августе 1879 года Кексгольмский полк посетил император Александр II. Принимали государя в офицерской гостиной, и его величество обратил внимание на фотографию девочки на стене. Государь с удивлением спросил, кто это. Офицеры рассказали императору историю Марии и от имени всего полка попросили помочь «их дочери» получить место в Варшавском Александро-Мариинском институте благородных девиц. Взволнованный Александр II заявил, что сделает все возможное и будет лично просить императрицу об этом.

Государь не забыл о данном обещании. Уже в конце лета 1879 года в полк пришло письмо от императрицы Марии Александровны, в котором Мария Кексгольмская была определена в институт благородных девиц как личная пансионерка ее императорского величества.

Когда Марии исполнилось девять лет (примерно, так как точной даты рождения девочки никто не знал), в 1883 году, она поступила в учебное заведение, которое наметили для нее «отцы».

За обучением Марии следил весь полк. В офицерской гостиной даже вывешивали баллы, которые получила девочка, а генерал Панютин регулярно наведывался в институт, чтобы узнать, как поживает воспитанница. Постоянно посещали Марию и ее опекуны, и простые офицеры полка. Все привозили гостинцы – пряники, конфеты, игрушки, цветы.

Мария училась хорошо, отличалась примерным поведением. Когда одноклассницы «приглашали ее к шалостям», отвечала: «Вам все равно, а за меня будет краснеть весь мой полк». Обожала рукодельничать, стала лучшей ученицей по шитью и вышивке. Вышитые платочки дарила приходившим в гости офицерам, для них это был невероятно важный подарок, который хранят всю жизнь.

В возрасте 16 лет Мария успешно выпустилась из Александро-Мариинского института. Это событие отметили в офицерском собрании Кексгольмского полка, где девушке преподнесли бриллиантовый браслет стоимостью в несколько сотен рублей.

Побыв еще немного в полку, Мария отправилась в город Луцк, где, вышедши в отставку, проживал генерал Панютин с крестной матерью девушки, Софьей Алексеевной Панютиной.

Связей с Кексгольмским гренадерским полком Мария не оборвала, регулярно получала письма от офицеров. Осенью 1890 года полк участвовал в Волынских маневрах, на которые прибыла императрица. Мария Кексгольмская находилась на трибуне и обратила на себя внимание ее императорского величества. Царица с большим участием пообщалась с дочерью полка и пригласила в царскую ставку. Церемониальный марш Кексгольмского полка Мария смотрела уже из императорского ложа вместе с государем Александром III и императрицей Марией Федоровной. В следующем году на святки Мария побывала в Варшаве, где, разумеется, посетила родной полк. Офицеры устроили в ее честь бал и спектакль.

Один из офицеров, Борис Адамович, всего на пару лет старше Марии, писал в своих воспоминаниях:

«В нашей офицерской среде было какое-то отеческое чувство, которое исключало всякий намек на ухаживание, претящее чувству и сознанию родства. Маша была для нас дочерью полка, то есть – сестрой».

Если в Кексгольмском полку офицеры избегали ухаживаний за Марией, то на представителей других соединений это «правило» не распространялось. В 1891 году семнадцатилетняя турчаночка начала общаться с корнетом Александром Шлеммером, который служил в 33-м драгунском Изюмском полку, расквартированном в Луцке.

На следующий год Александр прибыл в расположение Кексгольмского гренадерского полка и на офицерском собрании попросил у кексгольмцев «руку их дочери». Офицеры, посовещавшись, дали разрешение.

Свадьба состоялась 4 ноября 1891 года в Варшаве, в храме Александровской крепости. Бракосочетание Марии Кексгольмской и Александра Шлеммера стало огромным событием для русской общественности Варшавы. В церкви яблоку негде было упасть, Мария и Александр получили более 300 поздравительных открыток, писем и телеграмм.

Своего представителя прислал шеф полка, император Австрии Франц Иосиф I, подаривший невесте крупный золотой браслет, украшенный бриллиантами. Драгоценный браслет подарила Марии и ее венценосная тезка, императрица Мария Федоровна. Но самый большой презент сделал Кексгольмский полк – офицеры преподнесли барышне собранные за годы 12 тысяч рублей. По тем временам – немалая сумма, но самое поразительное, что офицеры собирали деньги много лет буквально по копеечке.

Приглашение на свадьбу было отправлено и солдату Михаилу Саенко. К сожалению, он не смог прибыть, но отправил турчаночке телеграмму:

«Покорнейше прошу передать мое сердечное поздравление новобрачным. Желаю им счастья и благополучия. Общество дорогого полка благодарю за приглашение и поздравляю с семейным, радостным праздником. – Запасный рядовой Кексгольмского полка Михаил Дмитриевич Саенко».

Сразу после свадьбы корнет Шлеммер увез молодую супругу в свое имение Дубно в Орловской губернии. Однако Мария регулярно гостила у своих дорогих «родителей».

Став вполне состоятельной помещицей, Мария Константиновна щедро жертвовала деньги лазарету Кексгольмского полка, куда поступали раненые солдаты.

Шлеммеры переехали в Москву. К тому моменту в семье было двое детей – Павел и Георгий.

Через два года началась Первая мировая война, и в августе Кексгольмский полк должен был выступить в поход. Мария Константиновна, которой уже было 40 лет, просто не могла оставаться в стороне от событий, сотрясающих ее любимую страну, ее полк-семью.

Мария Шлеммер стала сестрой милосердия и самоотверженно выхаживала раненых. В лазарете им. Великого князя Николая Николаевича Марию Константиновну прозвали «Нет ли кексгольмцев?»: такой вопрос она неизменно и с огромным волнением задавала при поступлении в лазарет новой партии солдат. Мария лечила всех, не боялась ни язв, ни ран, ни разрывающего душу кашля, что привело к тяжким последствиям – женщина заразилась туберкулезом. Пройдя сложное лечение, ослабленная, исхудавшая сестра милосердия снова заступила на пост.

Октябрьскую революцию Мария встретила во Владикавказе. Треволнения и страдания привели к обострению болезни. Женщину отправили в туберкулезный санаторий в Сочи, где в июне 1918 года она узнала страшную новость – погиб ее старший сын Павел, вступивший с началом Гражданской войны в Добровольческую армию.

В 1920 году Мария отправилась в Новороссийск, где находился ее муж, офицер армии Врангеля. Оттуда они переправились в Ялту, где Мария лечилась от туберкулеза, а Александр от тифа. Увы, победить болезнь Марии Константиновне не удалось, она умерла 20 августа 1920 года в возрасте 46 лет, а через два месяца в Севастополе большевики расстреляли ее 54-летнего мужа.

После революции в живых остался лишь младший сын, офицер Кексгольмского полка Георгий. Ему удалось эвакуироваться. Он жил в Германии и скончался в 1977 году, не оставив потомства.

Так сложилась жизнь женщины, которую спас от смерти простой русский солдат. Она отплатила за добро, став сестрой милосердия, вытащив с того света множество безымянных бойцов, которые защищали нашу Родину.

Неплодная невеста

«Обрюхатить бы поскорее невесту», – вздохнула царица-инокиня Марфа, поглядывая на сына. Молодой царь усмехнулся: «Не тревожься, государыня, обрюхачу».

Они шли по сводчатым коридорам Московского кремля к Грановитой палате, где и должен был состояться смотр невест.

Барышни уже давно ожидали царя и сильно волновались. Десять прелестниц из разных сторон земли русской. Девять прошли жесткий отбор, включая унизительную проверку на плодовитость, осуществляли которую придворные врачи вместе с толстобрюхими, алчущими приятных зрелищ боярами.

Десятая претендентка, Татьяна, в отборе не участвовала. Ее заранее привезла на последний этап смотра мать государя, та самая инокиня Марфа. Послушный сынок должен был ткнуть пальцем именно в невысокую, востроносую Татьяну, а остальные барышни служили не более чем ширмой…

Но вот царь прошел вдоль ряда испуганных претенденток и указал на обворожительную, высокую и статную очаровательную девушку с длинной толстой косой. «Она!» – сказал государь.

Инокиня Марфа за его спиной издала звук, похожий на кряканье утки. Востроносая Татьяна, побледнев, едва не лишилась чувств.

Мария Хлопова родилась в семье коломенского боярина Ивана Хлопова. Детство провела в родительской усадьбе в Коломне. Грамоте девочку не обучали, изначально готовили к замужеству.

Иван Хлопов был не сильно знатным и не шибко богатым, но родню имел обширную и влиятельную, поэтому рассчитывал выдать дочь как можно выгоднее. В 1616 году Хлопов узнал, что новый государь, царь и великий князь всея Руси, 20-летний Михаил Федорович Романов, по примеру Иоанна Грозного затеял смотр невест. Мамкам да нянькам было приказано немедленно собирать в дорогу шестнадцатилетнюю Марию, ставшую к тому времени писаной красавицей.

Отправляясь с дочкой в Белокаменную, Иван Хлопов и не подозревал, что смотрины устроил вовсе не юный царь, а его мать, царица-инокиня Марфа, в миру Ксения Иоанновна Романова – женщина властная, самолюбивая да суровая. По большому счету мероприятие было фикцией, так как Марфа заранее выбрала сыну невесту из семьи знатных московских бояр, состоящих в родстве с Салтыковыми – родственниками и ближайшими союзниками царицы.

Смотр, по всей видимости, Ксения Иоанновна затеяла, чтобы показать народу: каждый знатный род Руси может возвыситься через женитьбу с государем.

Девиц в Москву съехалось множество, со всех концов государства. Отсев был строгим. Любые дефекты во внешности, проблемы со здоровьем, сомнения в плодородности становились причиной отправки барышни восвояси. В конце концов осталось десять претенденток, которых и представили Михаилу Федоровичу Романову.

Среди честно отобранных счастливиц находилась и, как сказали бы в наше время, внеконкурсная, примеченная Марфой невеста Татьяна – девка видная, но далеко не красавица. Между Михаилом Федоровичем и царицей была, скорее всего, устная договоренность, что государь укажет именно на предложенную Марфой девушку. Но царь спутал все планы.

Проходя мимо ряда взволнованных чаровниц, Михаил остановился рядом с Марией Хлоповой. Она зарделась от смущения, что маков цвет, скромно потупила очи, еще более взбудоражив государя.

Марию объявили царской невестой, выделили великолепные апартаменты во дворце. Кроме того, боярышня получила новое имя – Анастасия. Имя было выбрано неслучайно: Анастасией звали первую супругу царя Ивана Грозного, представительницу рода Захарьиных-Юрьевых, впоследствии ставшего Романовыми. Тем самым Михаил Федорович хотел в очередной раз подчеркнуть преемственность от Рюриковичей своей зарождающейся династии.

Для боярского рода Хлоповых настали радостные дни. Многочисленная родня невесты массово прибывала ко двору в ожидании милостей государевых.

Но вдруг Мария захворала. У нее начались рези в животе, а также рвота. Осмотр девушки проводили придворные лекари Балсырь и Валентин Бильс. Доктора не выявили отравления либо каких-то опасных заболеваний. По результату осмотра было выдано заключение: «Плоду и чадородию от того порухи не бывает».

Для государя, который хотел как можно скорее заполучить наследника, это было самым важным. Казалось, тучи над Марией Хлоповой рассеялись, но тут в дело вмешались царица-инокиня Марфа и царский окольничий Михаил Салтыков, родственник отвергнутой государем «внеконкурсной» невесты.

Салтыков заставил лекаря Балсыря признать болезнь Марии неизлечимой, а саму девушку – бесплодной. Как только об этом доложили царю Михаилу, Марфа немедленно потребовала удаления Хлоповой из Москвы. Дальнейшая судьба «неплодной» невесты решалась на Земском соборе. Марию-Анастасию защищали ее родственники, обвиняли – бояре Салтыковы да вездесущая Марфа.

Дядя невесты, Гаврила Хлопов, утверждал следующее: «Болезнь произошла от сладких ядей. Болезнь проходит, невеста уже здорова. Не след отсылать ее с верху!»

Сладкие яди – это пряники, леденцы и сахарная вода, коими щедро одарили Марию бояре Салтыковы сразу после того, как девицу выбрал царь. Наивная красавица с удовольствием отведала гостинцы, а вскорости ее скрутило.

Земский собор доводы Гаврилы Хлопова не убедили. Да и боялись бояре прогневить царицу-инокиню. Поэтому было вынесено решение: «Мария Хлопова к царской радости непрочна».

Наказание в отношении «неплодной» было суровым – ссылка в Тобольск. Вместе с Марией в Сибирь отправились ее бабка, тетка и два дяди. С отцом девушку разлучили: Ивану Хлопову было приказано отправиться на воеводство в Вологду.

Для Михаила Федоровича обвинение в адрес невесты стало ударом. Государь долго плакал, узнав о том, что Мария не сможет родить ему наследника.

Царь Михаил и сам от рождения не отличался крепким здоровьем и «скорбел ножками» настолько, что порой его «до возка и из возка в креслах носили». Хлоповой государь сильно сочувствовал и приказал сообщать ему обо всех изменениях в ее здоровье.

Чувство царя к Марии Хлоповой было настолько сильным, что он игнорировал все увещевания царицы Марфы, требовавшей от сына жениться и продолжить династию. А Мария оставалась в Тобольске.

В 1619 году из польского плена вернулся отец государя митрополит Филарет. Михаил Федорович с почестями встретил родителя, а вскоре его выбрали в патриархи. Возвращение Филарета отодвинуло на второй план инокиню Марфу: царица перестала играть столь заметную роль при дворе.

Узнав о ссылке в Тобольск несостоявшейся невесты царя, Филарет пожурил сына за малодушие. В результате Марии и ее родственникам было позволено поселиться сначала в Верхотурье, а затем, в 1621 году, в Нижнем Новгороде.

Впрочем, Филарет не призывал сына заключить брак с Хлоповой. Положение первого царя Романова было настолько шатким, что патриарх советовал сыну взять в жены иностранную невесту и тем самым укрепить позиции государства. По совету отца Михаил Федорович посватался к Доротее-Августе, племяннице датского короля Христиана. Однако Христиан отказал русскому царю, сославшись на то, что его брата Иоанна, приехавшего в Московию для женитьбы на дочери царя Бориса Годунова царевне Ксении, «уморили отравою».

Михаил Федорович в 1623 году отправил сватов в Швецию. Целью посольства была местная княжна Екатерина, близкая родственница шведского короля. Однако она ни в какую не хотела перейти в православную веру, и послы воротились ни с чем.

Михаил Федорович, отчаявшись найти суженую за границей, снова заговорил о Марии Хлоповой: «Сочетался я по закону Божию, обручена мне царица, кроме нея, не хочу взять иную». Эти слова вызвали раздражение у инокини Марфы, которая снова обвинила Марию в бесплодии. Патриарх Филарет усомнился в том, что девушка «неплодна», и приказал провести новое дознание.

Создали комиссию во главе с боярином Федором Ивановичем Шереметевым. Он первым делом допросил родителей несостоявшейся невесты, а также врачей Бильса и Балсыря. Все сходились во мнении, что Мария – совершенно здоровая барышня.

Летом 1623 года комиссия выехала в Нижний Новгород, чтобы провести повторный осмотр Марии. Вместе с дознавателями отправились врачи Бильс и Балсырь. Используя все доступные достижения медицины того времени, эскулапы освидетельствовали девицу и пришли к выводу: «Марья Хлопова во всем здорова».

В записях боярина Шереметева сохранился и протокол допроса невесты. Мария относительно своей внезапной хвори сказала следующее:

«Как была я у отца и у матери, и у бабки, так болезни никакие не бывали, да и на государеве дворе будучи, была здорова шесть недель, а после того появилась болезнь, рвало и ломало нутрь и опухоль была, а чаю, то учинилось от супостата, и была та болезнь дважды по две недели. Давали мне пить воду святую с мощей, и оттого исцелена, и полегчало вскоре, и ныне здорова».

Получив доклад врачей, следственная комиссия заявила государю о раскрытии заговора. Обвинили двух братьев Салтыковых – Михаила и Бориса. Главным виновником интриги против государевой невесты Шереметев назвал Михаила Салтыкова, а дядя отвергнутой красавицы, Гаврила Хлопов, заявил, что злодейство учинено Салтыковым из вражды лично к нему. От комиссии Шереметева не укрылась и неприглядная роль в этом деле царицы-инокини Марфы.

Ознакомившись с выводами следствия, Михаил Федорович крепко осерчал. Михаил и Борис Салтыковы были официально обвинены в том, что они: «Государской радости и женитьбе учинили помешку».

Царь Михаил отнял у братьев-злодеев все вотчины и поместья, лишил их придворных чинов и вместе с семьями сослал по самым отдаленным деревням. Мать Михаила и Бориса, боярыню Салтыкову, заключили в монастырь.

Свою родительницу Михаил Федорович не тронул, но отправил в Суздальский монастырь ее верную наперсницу, старицу Евникию.

Разобравшись с обидчиками своей невесты, государь вознамерился вернуть Марию Хлопову в Москву и немедленно на ней жениться. Однако снова на пути влюбленного встала его старуха-мать, заявившая: «Если Хлопова будет царицей, не останусь я в царстве твоем».

Для Михаила это была суровая угроза, и ровно через неделю после наказания Салтыковых он отправил Ивану Хлопову царскую грамоту, поставившую точку в любовной истории слабого ножками государя и «неплодной» невесты: «Мы дочь твою Марью взять за себя не изволим».

Инокиня Марфа победила.

В 1624 году Михаилу Федоровичу исполнилось 28 лет. С учетом мужской смертности XVII века возраст для холостяка достаточно зрелый. Марфа постоянно подсовывала сыну невест по своему усмотрению, но государь, все еще тосковавший по Марии, всякий раз отказывался.

Наконец, в сентябре 1624 года Марфа предложила Михаилу Федоровичу новую кандидатку в жены – княжну Марию Владимировну Долгорукову, представительницу одного из древнейших русских аристократических родов, отменную красавицу. И на этот раз Михаил Федорович не сильно упорствовал: «Аще и не хотя, но матере не преслушав, поять вторую царицу Марью».

Пышная свадьба состоялась в 1624 году в Москве. Торжества продолжились и на следующий день, но юная царица в них уже не участвовала. Ей стало дурно еще во время пира, а затем ее состояние ухудшилось:

«Во второй же день царица Мария Владимировна обретеся испорчена. Грех ради наших от начала враг наш диавол, не хотя добра роду христианскому, научи враг человека своим дьявольским наущениям и ухищрениям, испортиша царицу Марью Владимировну, и бысть государыня больна, и бысть скорбь ея велия зело».

Какая именно хворь приключилась с Долгоруковой – непонятно, известно только то, что через несколько месяцев царица скончалась. В народе смерть царицы Марии Владимировны называли наказанием Романовым за то, что они так подло поступили с безвинной Хлоповой.

Отец «второй Марии», князь Владимир Тимофеевич Долгоруков, был так потрясен смертью дочери-царицы, что заперся в полном одиночестве в своем московском доме и вскоре совершенно сошел с ума.

Огромным ударом смерть жены стала и для Михаила Федоровича. Государь был уверен, что Господь не подарит ему «добрую невесту».

Но царь ошибался.

В 1626 году состоялись новые смотрины, участвовали в которых 60 красавиц из аристократических семей. Знатные барышни не приглянулись царю, но вот прислужница одной из них, дочь мещовского дворянина Евдокия Стрешнева, вызвала живейший отклик.

На этот раз царь не прислушался к увещеваниям матери-инокини и 5 февраля 1626 года сыграл с Евдокией свадьбу. Обвенчал молодых сам патриарх Филарет, полностью поддержавший выбор сына.

В этом браке Михаил Федорович Романов и нашел долгожданное семейное счастье. Супруга любила царя всем сердцем, не участвовала ни в каких придворных интригах и родила десятерых детей, в том числе наследника престола Алексея.

Но что же стало с Марией Хлоповой, с той, что тоже могла подарить царю счастье, но была лишена этой возможности из-за интриг царицы и братьев Салтыковых? Михаил Федорович, окончательно отказавшись от «неплодной невесты», не забыл о ней. По приказу царя молодой женщине предоставили великолепные палаты в Нижнем Новгороде, большой штат слуг и полное содержание.

В Нижнем Мария жила в богатстве и уважении, но замуж так и не вышла, храня себя в чистоте, как она говорила, «для государя». В 1633 году Марья Ивановна захворала неведомой болезнью и скоропостижно скончалась, на два года пережив своего главного врага – умершую в 1631 году царицу-инокиню Марфу.

Так сложилась судьба женщины, которую злодейски лишили заслуженного шанса на личное счастье.