Текст книги "Цветы со шрамами. Судьбы женщин в русской истории. Измена, дружба, насилие и любовь"

«От кого дочку прячешь?»

«Опочивальня где?» – грозно спросил император. Мария зарделась как маков цвет. Ей показалось, что государь шутит, ведь для прелюбы они еще были практически незнакомы. Но царь не шутил.

«Пойдем», – приказал он и направился к лестнице. Бедняжка Мария плелась следом, глотая слезы. Такая маленькая, нежная, она с трудом представляла, что может сделать с нею этот великан.

Стуча тростью по лестнице, Петр Алексеевич поднимался к опочивальне родителей Марии, строго выговаривая: «Разве ж можно твому отцу такую красу прятать? Пошто, говорю, Дмитрий Константинович, дочку-то прячешь, негоже, негоже! Ну да мы сейчас это исправим!»

В конце апреля 1700 года в столице Молдавского княжества городе Яссы появилась на свет девочка, назвали которую Марией. Отцом малышки был бывший молдавский господарь князь Дмитрий Константинович Кантемир, а матерью – красавица Кассандра Кантакузен, дочь господаря Валахии Шербана Кантакузена.

В Молдавии семье Кантемир находиться было небезопасно, и через несколько месяцев после родов родители перевезли Марию в Константинополь, где ее отец владел большим домом.

Детство девочки было вполне счастливым. Отец и мать Марии – образованнейшие люди своего времени – наняли ей лучших учителей. Она демонстрировала большие успехи в учении, особенно в античной литературе, музыке, истории и рисовании.

В доме Кантемиров часто гостил российский посол в Константинополе Петр Андреевич Толстой. Он даже предложил учителя для Маши – греческого монаха Анастасия Кондоиди, своего секретного осведомителя. Задачей Кондоиди было следить за контактами Кантемира с турками: султан Ахмед III возлагал на Дмитрия Константиновича некоторые надежды в плане протурецкого управления мятежным Молдавским княжеством.

В 1710 году началась русско-турецкая война, Россия нуждалась в помощи Молдавии, находившейся под османским игом. Дмитрия Кантемира снова назначили молдавским господарем, обманув все надежды султана Ахмеда. В 1711 году вместе с Петром, калмыцким ханом Аюкой и черногорским военачальником-митрополитом Данилой Негошем Дмитрий Кантемир участвовал в войне против османов, которая закончилась поражением России и ее союзников. Петру пришлось вернуть Османской империи Азов, ликвидировать крепости Таганрог и Каменный Затон, а также сжечь первый в истории России Азовский флот.

Дмитрий Кантемир, согласно заключенному с турками Прутскому договору, лишился своих владений и титула господаря Молдавии. В 1711 году его семья спешно перебралась в Харьков, а в 1713 году – в Москву. 11 мая 1713 года скончалась княгиня Кассандра, долго болевшая после тяжелых родов. Дмитрий Константинович стал вдовцом. Он приобрел подмосковную резиденцию «Черная грязь», а также нанял для четырнадцатилетней Марии учителя русского языка – известного литератора Ивана Ильинского. С этого момента Кантемиры были уже неразрывно связаны с Россией.

В 1716 году Дмитрий Константинович решил переехать в Петербург: в столице сподручнее было ждать награды, которую Петр I пообещал молдавскому господарю за помощь в войне. Кантемир приобрел великолепный дом, начал бывать при дворе, где и познакомился с ровесницей своей дочери, обворожительной княжной Анастасией Трубецкой.

Зимой 1717 года сыграли пышную свадьбу с приглашением всего цвета русской аристократии. Присутствовал, конечно, и государь, который глаз не отрывал от дочери князя Кантемира – черноглазой красавицы Марии.

«Хороша молдовенька», – отпивая свое любимое красное французское вино «Эрмитаж», сказал Петр Алексеевич на ухо сподвижнику Павлу Ягужинскому. Конечно, государь в тот же день мог добиться благосклонности «молдовеньки», но по какой-то причине не стал этого делать.

Как выяснилось, романтическую атаку на Марию Петр Алексеевич отложил на потом. В декабре 1718 года по приказу государя Павел Ягужинский организовал первую ассамблею. Всем родовитым дворянам с женами и дочерьми было приказано явиться на императорский бал.

Князь Кантемир прибыл с юной супругой, но Петра представительство этой семьи не устроило. «От кого дочку прячешь?» – нахмурился государь. Дмитрий Константинович, заикаясь, принялся объяснять, что Марии нездоровится. Император не поверил и приказал Павлу Ягужинскому, денщику Татищеву и доктору Блюментросту отправиться во дворец Кантемиров и провести тщательное расследование здоровья княжны: а ну как девица «злостно избегает увеселений государевых»?

Вот как писал об этом Иван Ильинский, учитель Марии Дмитриевны:

«Павел Иванович Ягужинский с доктором Лаврентием Лаврентьевичем Блументростом да с Татищевым приезжали осматривать княжну: в правды ли немогутне могут, понеже в воскресенье в сенате не были».

Выяснилось, что княжна и правда больна – простуда. Император сменил гнев на милость, но строго-настрого приказал Марии бывать в свете. Да и сам стал все чаще захаживать в дом князя Кантемира.

Зимой 1721 года старый знакомый Дмитрия Константиновича, граф Толстой, сделал все, чтобы дома у Кантемиров находилась только Мария и слуги. Вскоре туда прибыл 49-летний Петр I. Побеседовав с девушкой немного о незначащих вещах, пригласил Марию в опочивальню. Отказать та не посмела.

Дмитрий Кантемир, узнав о романе дочери с императором, сильно обрадовался, это сулило ему немалые преференции. Жена царя Екатерина Алексеевна (до принятия православия Марта Скавронская) уже не радовала Петра, отношения с 21-летней жгучей молдавской красавицей были для него глотком свежего воздуха.

В начале 1722 года князь Иван Долгоруков просил руки Марии, но последовал отказ: княжна к тому моменту уже была беременна. Очевидно, от государя.

В августе того же года Петр I и Екатерина Алексеевна отправились вместе с русской армией в Персидский поход на Северный Кавказ. Мария со своей семьей находилась в свите императора.

В пути молодой женщине нездоровилось, она вместе с мачехой Анастасией Трубецкой и братом Антиохом осталась в Астрахани на государевом рыбном дворе, где для семейства выделили отдельное помещение.

Вскоре у княжны Марии начались преждевременные роды, она разрешилась от бремени мертвым младенцем мужского пола. Французский посол Жак де Кампредон 8 июня 1722 года отправил своему королю депешу, в которой однозначно высказался о том, что друзья Екатерины «помогли» Марии «выкинуть» дитя.

Темное дело свершили два человека – лейб-медик Екатерины Алексеевны Георгий Поликала, грек по происхождению, и все тот же посол России в Константинополе, приятель Дмитрия Кантемира Петр Андреевич Толстой. Кстати, Поликала, до того как попасть к Екатерине, был личным врачом Толстого.

Историк XIX века Леонид Николаевич Майков писал:

«Толстому не впервой было играть двойственную роль: сближая княжну с Петром, он в то же время хотел быть угодным Екатерине; несчастная княжна оказалась его жертвой, хрупкою игрушкой в его жестких руках. Теперь супруга Петра могла быть покойна; опасность, которой она боялась, была устранена».

Неудачные роды дочери сильно расстроили и даже подкосили здоровье князя Кантемира, Дмитрий Константинович начал крепко хворать. Семье пришлось переехать в свое орловское имение Дмитровку, где 21 августа 1723 года бывший молдавский господарь, действующий русский сенатор и тайный советник скончался в возрасте 49 лет.

Государь, так и не получивший от Марии Кантемир сына, перестал искать с нею встреч.

Обезопасившая себя Екатерина была официально коронована Петром в императрицы весной 1724 года. Новоявленная царица тут же отблагодарила Толстого, убедив мужа даровать ему графский титул. Впрочем, уже осенью отношения Петра и Екатерины сильно испортились: государыня не на шутку увлеклась молодым Виллимом Монсом, что стало для царя тяжелейшим ударом.

Приказав отрубить Монсу голову, Петр возобновил отношения с Марией Кантемир. Их встречи продолжались вплоть до смерти Петра в январе 1725 года в возрасте 52 лет.

Забеременеть во второй раз от императора молдавской княжне не удалось, как выяснилось – к счастью. Несмотря на то, что Петр Алексеевич не успел назвать преемника, престол перешел к его жене Екатерине Алексеевне.

После смерти императора Мария Дмитриевна слегла. Болезнь была настолько сильной, что 25-летняя женщина даже составила завещание в пользу любимого брата Антиоха. Майков писал:

«Пока сенат обсуждал вопрос о наследстве умершаго господаря, княжну Марию снова постигла тяжкая болезнь. Нравственною причиною ея были, очевидно, те треволнения, какия ей пришлось испытать в последние годы. Внимание Петра, возобновившееся после его разрыва с Екатериной из-за Монса, возродило честолюбивыя мечты в сердце княжны; но неожиданная кончина государя нанесла им внезапный решительный удар».

К счастью, завещание не понадобилось: Мария Кантемир поправилась и переехала из Орловской губернии в Санкт-Петербург. Жила тихо, при дворе не появлялась. Положение женщины во времена Екатерины I вполне соответствовало понятию «опала».

При Петре II и особенно при Анне Иоанновне Мария пользовалась большим почетом. Анна Иоанновна сделала ее своей фрейлиной, подарила землю у Покровских ворот в Москве. На выделенном участке Кантемир возвела по проекту архитектора Трезини два великолепных дома.

В свои 30 лет Мария все еще считалась завидной невестой. Так, к ней посватался грузинский царевич Александр Бакарович, но получил вежливый отказ. Отказала княжна и сенатору Федору Васильевичу Наумову. Кажется, после императора Мария не желала знать других мужчин. В 40-е годы главным мужчиной в ее жизни стал младший брат Антиох Кантемир, один из главных русских поэтов того времени.

В письмах к брату в 1744 году Мария все чаще высказывала желание постричься в монахини. Антиох отвечал с раздражением:

«О том вас прилежно прошу, чтоб мне никогда не упоминать о монастыре и пострижении вашем; я чернецов весьма гнушаюсь и никогда не стерплю, чтоб вы вступили в такой гнусной чин, или буде то противно моей воли учините, то я в век уже больше вас не увижу. Я желаю, чтоб по приезде моем в отечестве, вы прожили всю жизнь со мною и в доме моем были хозяйкою, чтоб сбирали и потчивали гостей, одним словом – чтоб были мне увеселением и спомощницей».

Такое, вполне достойное и благородное будущее видел для сестры Антиох Дмитриевич. Светлым мечтам не суждено было сбыться. Увы, 31 марта 1744 года 34-летний Антиох скоропостижно скончался в Париже. Мария с огромными трудностями и приключениями доставила тело брата в Москву и похоронила рядом с отцом в нижней церкви Николо-Греческого монастыря.

Последние свои годы Мария Дмитриевна посвятила, как сказали бы в наше время, благотворительности. На собственные средства строила церкви, монастыри, помогала бедным и болящим.

Летом 1757 года Мария Дмитриевна сильно заболела и составила завещание, согласно которому значительную часть ее средств следовало потратить на строительство женского монастыря в Марьине, а также на раздачу бедным. Многочисленную недвижимость княжна отписала братьям и сестрам как от родной матери Кассандры Кантакузен, так и от мачехи Анастасии Кантемир (во втором браке Гессен-Гомбургской).

Мария Кантемир тихо скончалась в возрасте 57 лет 9 сентября 1757 года. Похоронена в Николо-Греческом монастыре рядом с отцом и братом.

Так сложилась судьба женщины, на которую обратил благосклонное внимание сам император, но, к счастью для Марии, это не закончилось для нее так фатально, как для многих других девушек и женщин.

Девочка в корзинке

«Что там, открывай скорее!» – торопила Елизавета супруга. Ей следовало бы догадаться, что корзинки просто так к дверям не подкидывают. Хотя грушами или яблоками вполне мог кто-нибудь поделиться от щедрот своих: начало октября, урожайный год…

Антип Григорьевич, который был подогадливее супруги, скрепя сердце снял с корзинки лоскутное одеяльце. Елизавета вскрикнула и отшатнулась, схватившись за голову. Там лежал ребенок.

Нижегородский театральный парикмахер Антип Григорьевич Стрепетов 4 октября 1850 года обнаружил на крыльце своего дома корзинку с младенцем. Это была крошечная девочка, едва живая: ночи стояли холодные, бедный ребенок подвергся длительному переохлаждению.

Стрепетов немедленно отправился за доктором, а его супруга, Елизавета Ивановна, тем временем всячески пыталась отогреть малышку. Слаженные и быстрые действия супругов спасли девочке жизнь.

Всю жизнь ее тело напоминало о тех трагических обстоятельствах, при которых у четы Стрепетовых появилась дочь. Непропорционально сложенная, болезненная, с малыми физическими силами никогда она не забывала о своем «корзиночном» прошлом.

Антип и Елизавета Стрепетовы были людьми небогатыми, но во второй раз бросить на произвол судьбы ребенка, и без того едва не погибшего, они никак не могли. После некоторых раздумий Антип Григорьевич стал девочке приемным отцом, а Елизавета Ивановна – приемной матерью.

Найденыша окрестили в одной из церквей Нижнего Новгорода. Назвали Пелагеей, Антип Григорьевич дал ей свою фамилию и отчество. Так она стала законной дочерью и получила шанс прожить обывательскую жизнь. Но все же приняли ее в семью не простые мещане.

Детство Пелагеи прошло за театральными кулисами. Пока ее отец делал артистам замысловатые прически, мать выступала на сцене: Елизавета Стрепетова была талантливой певицей, обладательницей яркого сопрано. Когда-то она была крепостной генерал-лейтенанта Дмитрия Дмитриевича Шепелева, служила в созданном им театре. За выдающийся дар Шепелев дал певице вольную, помогал деньгами, покровительствовал.

Пелагея восхищалась матерью. Стоя за кулисами, она как завороженная смотрела на прекрасную Елизавету Ивановну, мечтала выучиться петь, как она. Увы, Пелагея обладала слабым голосом, так как девочка была «болезненная, бедная физическими силами, неправильно сложенная». Все это являлось последствиями той холодной октябрьской ночи, что Пелагея провела в корзинке.

В 1862 году в Нижнем Новгороде проходили гастроли знаменитой русской драматической актрисы Никулиной-Косицкой. Эмоциональная, сложная игра Любови Павловны потрясла Пелагею до глубины души:

«Она стала своего рода эталоном для юной Стрепетовой, которая, повзрослев, стала продолжательницей созданной Никулиной традиции сочувственного, поэтичного изображения русской женщины, мечтающей и любящей, страдающей, а также отстаивающей свою любовь».

Фактически девочка заново открыла для себя театр. Поняла, что представление может не только развлекать зрителей, но и «врачевать их души». Именно этим и занималась Любовь Павловна Никулина-Косицкая. В 1865 году в Рыбинске состоялся удачный театральный дебют семнадцатилетней актрисы Полины Стрепетовой (более «благородное» имя предложил взять в качестве псевдонима ее приемный отец).

Юная актриса не могла похвастаться наличием театрального образования, но с легкостью воспринимала стиль и манеру игры актрис, которых ей доводилось видеть на сцене, – той же Никулиной-Косицкой, Александры Ивановны Шуберт, обучавшейся у самого Михаила Щепкина.

После роли Софьи в спектакле Ивана Васильевича Самарина «Перемелется – мука будет» в 1866 году о молодой актрисе заговорили. Зрители и критики отмечали болезненность и хрупкость Полины Стрепетовой, что придавало игре особую достоверность и щемящий надрыв. С 1867 года Стрепетова поступила на службу в Саратовский театр, где играла как в драмах, так и в комедиях, водевилях и даже в опереттах. Там в 1870 году Полина познакомилась с 26-летним актером Михаилом Стрельским – красивым, обаятельным и талантливым.

Молодая актриса влюбилась по уши.

Жениться Михаил не мог, так как у него за границей уже была законная супруга. Да и, несмотря на совместную жизнь с Полиной, в посторонних связях себя не ограничивал.

Стрепетова ревновала, у пары постоянно происходили бурные ссоры, становившиеся достоянием общественности. Полину крайне тяготил статус незаконной жены, но ей приходилось следовать за Стрельским, так как она была беременна и не имела возможности выходить на сцену.

После рождения дочери Маши она нашла в себе силы прекратить мучившие ее отношения.

Она вся отдалась театру. В Казани, где она выступала в 1871 году, по-настоящему раскрылся ее талант. Лучшие роли в спектаклях по пьесам Островского, Куликова, Писемского проложили ей дорогу на столичные подмостки.

Однако ее сердце все еще было разбито.

Снова полюбить Полина смогла лишь через несколько лет. Ее избранником стал известный актер и театральный критик Модест Писарев. Свадьба состоялась в 1877-м, и в этом же году Полина родила супругу сына Виссариона.

Модест Иванович, как и первый муж, был на шесть лет старше Стрепетовой, с благоговением относился к ее таланту. Супруги выступали на одной сцене, их гастроли в Петербурге, Киеве и Харькове вызвали настоящий фурор. Для Писарева сотрудничество со Стрепетовой стало моментом наивысшего творческого расцвета.

Мастерство Полины росло с каждым годом, одновременно росла и ее известность. Театральные критики отмечали уникальную манеру игры Стрепетовой: она умела вызывать у зрителей слезы, побуждать сопереживать персонажу как самому близкому и родному человеку. Вскоре Полину стали называть «врачевательницей душ», как и ее кумира Никулину-Косицкую. В 1876 году состоялся триумфальный дебют Полины Стрепетовой на сцене Александринского театра.

Девочка, найденная холодной осенней ночью в маленькой корзинке, болезненная и слабая, которая могла умереть от холода ещё в младенчестве, заставляла выдающихся писателей, аристократов, чиновников и даже членов императорской фамилии испытывать глубокие эмоции. Роль Катерины в «Грозе» Островского многие современники называли эталонной. Равно как и Лизавету в «Горькой судьбине» Писемского, Аннету в «Семейных расчетах».

Талант молодой актрисы высоко оценили писатель Тургенев, художник Ярошенко, композитор Чайковский и многие другие знаменитости. От живописцев, желающих написать ее портрет, отбоя не было, а первым в этой очереди был Илья Репин.

Ах, если бы так чудесно все обстояло и в семейной жизни Полины! Обожая супругу как актрису, Модест Иванович Писарев, похоже, не любил ее как женщину. Слабая, хилая телом женщина, постоянно пьющая кумыс для поправки желудка, привлекала Писарева гораздо меньше, чем юные, пышущие здоровьем актрисы. Модест Иванович изменял жене «деликатно», но слухи о его неверности все равно достигали ушей Полины, доставляя большие страдания.

И вот в 1884 году Модест Иванович влюбился в молодую красавицу-актрису Александру Гламу-Мещерскую и стал жить с ней. Для Стрепетовой это было невыносимо, так как Писарев был для нее не только мужем, но и учителем, и единомышленником в искусстве, и антрепренером.

Расставание получилось тяжелым. Писарев, чтобы свозить Сашеньку Гламу в Крым, заложил имение, в которое вложила деньги и жена. Возвращаясь, Модест Иванович ждал скандала, но Полина Антипьевна проявила себя в высшей степени сдержанно. Писательница Софья Ивановна Смирнова-Сазонова оставила такое свидетельство:

«Стрепетова была постом. У нее несколько раз был Писарев, просил позволения повидать детей. Первый раз она ушла из дому, во второй раз приняла сама – встретила просто: „Здравствуй, голубчик!“ И поцеловала. Он сконфузился, ждал совсем не того, сцены или истерики. И все следующие разы она принимала его так же. После его ухода рыдала, а при нем была спокойна».

Полина Антипьевна до последнего надеялась, что муж одумается, вернется, но этого не произошло.

В 43-летнюю Полину Антипьевну в 1891 году до безумия влюбился 28-летний ревизор железнодорожного департамента Александр Погодин. Он был из богатой и влиятельной семьи: его дядя, Тертий Иванович Филиппов, служил действительным тайным советником и государственным контролером.

Актриса ответила мужчине взаимностью. Свадьба состоялась 1 мая 1891 года, наделала много шума. Подруга Полины, Смирнова-Сазонова, писала в своем дневнике:

«1 мая. Стрепетовой 43 года, она вышла за 28-летнего Погодина. Вся родня, в том числе Тертий Иванович Филиппов, в отчаянии. О своей свадьбе они объявили родне так: молодой Погодин ввел за руку сияющую Стрепетову: „Поздравьте! Это моя невеста или, лучше сказать, жена“. Те так и окаменели и четверть часа с мыслями собраться не могли. Стрепетова при всех бросается на шею к родне своего мужа и называет ее „милый дядюшка“!»

В браке с Погодиным актриса оказалась в ситуации, когда больше любили ее, чем она. Любовь Александра была всепоглощающей, собственнической. Он страшно ревновал супругу к ее бывшим мужьям, коллегам, поклонникам и даже к театру.

«Я застрелюсь, если ты не прекратишь меня мучить!» – кричал Александр, когда Стрепетова получала очередной букет от поклонника.

Зимой 1893 года Погодин исполнил угрозу: пустил себе пулю в лоб прямо на пороге спальни Полины Антипьевны. У Смирновой-Сазоновой читаем:

«Стрепетова сумасшествовала на похоронах застрелившегося мужа. На выносе тащила по полу свою шубу за рукав, повязалась платком, как селедочница. За обедней кидалась на гроб и кричала на всю церковь».

После похорон мужа Стрепетова поселилась в Санкт-Петербурге. Служила в Малом театре, писала воспоминания. В 1902 году Полина Антипьевна тяжело заболела – у нее обнаружили рак желудка. Смотрела за матерью дочь Маша, которую всю жизнь актриса недолюбливала, называла такой же коварной, как ее отец-изменник Михаил Стрельский. Болезнь заставила пересмотреть отношение к дочери. Великая русская актриса Полина Антипьевна Стрепетова 17 октября 1903 года скончалась в возрасте 55 лет.

Мария Писарева, дочь Полины Антипьевны, стала школьной учительницей. Сын Виссарион выучился на дипломата, уехал на службу в Константинополь. В 1917 году, когда в России началась революция и страна стремительно рушилась, 40-летний Виссарион Писарев застрелился.

К счастью, Полина Антипьевна, буквально боготворившая сына, не узнала о его трагической судьбе. В ее жизни и без того хватило страданий, начиная с той осенней октябрьской ночи, когда кто-то оставил корзинку с ней у дверей незнакомых людей.