Текст книги "Пилотируемый космический полет"

При длительной невесомости в первоначальный период сильно опухает лицо, и долго не приходит первоначальное состояние, даже после возвращения из космического полета.

Мне то, правда, подобное не грозило. Ведь за одну «горку» невесомость может длиться от 20 до 40 секунд, и неприятные последствия не успевают возрасти до угрожающих размеров.

И все таки, пелена перед глазами неприятно удивила. Однако, я чувствовал, что это еще не сама невесомость, а ее преддверие. Я все еще стою устойчиво, хотя уже и не вдавливает меня в пол. Да и «размытость» предметов держалась лишь секунды. Постепенно знакомые четкие очертания прорисовывались перед глазами. Не было и ощущения перевернутости.

Пытаясь окончательно разогнать пелену перед глазами, я заморгал ими. И как раз в это время меня каким-то чудом чуть приподняло над полом. Впечатление такое, будто весь салон стал заполняться водой, и начал срабатывать известный закон Архимеда.

Оставив в покое потерявший вес парашют, я двумя руками инстинктивно ухватился за перила, когда меня, как лодку на волнах, закачало, бросая из стороны в сторону, и куда то потащило вверх ногами. В этот момент показалось, что из меня вдруг решили разом вывернуть все мои внутренности, и варварским способом выбросить наружу содержимое желудка. Это состояние было знакомо по многочисленным предупреждениям специалистов, и я стал усиленно делать глотательные движения, не забывая крепко удерживать себя руками на привязи.

Позыв тошноты был сильным. Но, не найдя поддержки, он отхлынул, дав мне секундную передышку. Волна второго позыва была уже значительно слабее. А само ощущение невесомости было так прекрасно, что практически я тут же забыл обо всех неприятностях и … отпустил руками перила.

Что-то плавно подняло меня над полом и отнесло в сторону. Помня о том, что на самолете невесомость воспроизводится кратковременно, и, не имея возможности оценить ситуацию по времени, я рванулся вновь к перилам, но их рядом уже не оказалось. Они находились буквально в сантиметре от рук, но дотянуться до них я не мог. Ноги мои почему то неумолимо поднимались вверх, а сам я медленно переворачивался спиной вниз. Я перестал ориентироваться в происходящем вокруг меня, и в отчаянии завертел головой, замахал руками, забарахтался, как утопающий в воде. Однако, меня неумолимо продолжало нести не вниз, а вверх к потолку. Уже не вижу ни космонавтов, ни инструкторов, а главное – никак не могу оценить, сколько же секунд осталось у меня для того, чтобы успеть зафиксировать свое положение в пространстве.

Тут то и пришло настоящее чувство страха. Ощущение моего бессилия породило чувство какой то неотвратимости неудачи, беды. Ведь я не мог ни передвигаться куда хотел, ни даже прогнозировать свое положение и перемещение в пространстве.

А время шло. Даже мчалось. Через несколько секунд невесомость должна была закончиться, и, если я не найду опоры, то меня хорошенько приложит спиной к полу салона с силой, развиваемой возвратившимся ко мне весом и инерцией, да еще с высоты более двух метров.

Но главное – это даже не возможная боль или травма. Главное – это пресквернейшее чувство беспомощности в данной ситуации, невозможность что-то предпринять, хоть в малой доле совладать со своим телом.

А голос из динамика предупредил.

– Конец режима.

И прозвучал он как приговор моей неповоротливости и самонадеянности. Меня ведь предупреждали, чтобы на первой «горке» я всего лишь должен осмотреться.

Я уже мысленно махнул на все рукой, приготовился к наихудшему, и в этот момент кто-то развернул меня за плечи и толкнул к спасительным перилам. Едва успел я схватиться за спасительную опору, как невесомость резко пошла на убыль. Мои ноги, как налитые свинцом, тяжело уперлись в жестковатые, но такие желанные сейчас, маты. Парашют, вес которого вновь увеличился вдвое, еще сильнее припечатал меня к полу.

Хоть голова была тяжелой, я уже, однако, верчу ею во все стороны, пытаясь понять, кто оказал мне помощь в критическую минуту. Но все заняты своим делом, и, казалось, никто не обращал на меня внимания. Понял. Окружающие щадят мое самолюбие, дают возможность успокоиться и без отрицательных комплексов продолжить работу.

Итак. Первый урок, первая встреча с невесомостью состоялись. Теперь уже не только умом, но и собственным, бешено колотящимся, сердцем понял я, почему первым космонавтам на космических кораблях «Восток» не позволяли отвязываться от кресел, и совершать свободный полет в кабине. Чрезвычайно трудно было тогда оценить состояние космонавта в невесомости, длящейся час и более. Ведь в то время на самолетах невесомость воспроизводилась меньше, чем ныне – 10–15 секунд. Никто не мог исключить такой ситуации в космосе, когда космонавт, освободившись от опоры в виде кресла, беспомощно повиснет в центре кабины, так и не сумев возвратиться в кресло перед посадкой. Некому будет подтолкнуть его в кресло.

Впервые только космонавтам А. Николаеву и П. Поповичу разрешили отстегнуться и повисеть в невесомости реального космического полета. В течение часа они свободно плавали, опробовали различные методы передвижения, проводили различные эксперименты, позволяющие лучше познакомиться с этим странным состоянием – невесомостью.

С появлением космических кораблей «Союз» и орбитальных станций типа «Салют» космонавты уже плавали в невесомости, как рыбы в воде. Необычайные ощущения, которыми так восхищались, стали теперь нормой, образом жизни космонавтов. Появились новые технические средства, позволяющие как можно лучше подготовиться к работе в невесомости как внутри космического аппарата, так и в открытом космосе.

Одним из этих средств – летающей лабораторией невесомости – и был самолет, на котором мы летали.

В Центре подготовки космонавтов существует и гидролаборатория, где в бассейне с водой космонавты отрабатывают будущие операции в открытом космосе. Там невесомость можно имитировать достаточно длительное время, но и ощущения ее тоже несколько иные….

Однако, на долгие размышления времени мне не дали. Вскоре последовала очередная команда, и мы замерли в ожидании, готовясь принять новую порцию невесомости.

Космонавты, выполнявшие функции командира и бортинженера, в первой «горке» успели выйти из мест крепления скафандров. С началом второй командир уже вошел в шлюзовую камеру, а бортинженер стоял в метре от ее входа, собираясь последовать за командиром. Они как бы входили в шлюзовую камеру из рабочего отсека станции с последующим выходом в «открытый космос». За одну горку выполнить весь этот процесс невозможно, и он был разделен специалистами на этапы, в течение которых осуществлялся весь цикл выхода от исходной точки и возвращение в нее после завершения всех видов работ.

Оба космонавты-новички впервые выполняли такую работу в целом, хотя теоретически изучили каждое свое действие до деталей и отработали некоторые элементы в свободном плавании накануне. Каждая операция – это и новые навыки, и новые ощущения для космонавтов, которые должны все прочувствовать самостоятельно, пропустить все не только через свой ум, но и через мышцы рук и ног, через общее физическое напряжение при том или ином действии.

Собственно, этот «выход» и был для них своеобразной прикидочной комплексной тренировкой. Однако оценки им ставились реальные и весьма строгие. Бесконечно пробовать нельзя. Каждая секунда невесомости дорога и в прямом смысле этого слова – в материальном и денежном выражении.

Вторая горка тоже не обошлась без сюрпризов и поучительных уроков и для меня. Как только наступила невесомость, я попробовал оттолкнуться так, чтобы долететь до потолка и, оттолкнувшись оттуда, возвратиться обратно. Расчет и мои действия казались мне вполне верными. Но получилось не так, как хотелось. Оттолкнулся я слишком слабо. Перелет был каким то вялым, медленным. Но я уже считал мысленно секунды и был терпелив – дождался потолка без панических настроений.

Зато в обратную сторону я уже оттолкнулся, как бывалый невесомщик – резче и постарался при этом прицелиться так, чтобы в конце воображаемой траектории моего полета было за что ухватиться руками.

Чувство парения! До чего же оно приятно! Здесь все: и радость, и удовлетворение и огромное желание как можно быстрее попробовать новый вариант перелета.

Страха моего как не бывало. Росла уверенность в своих силах и возможностях.

Оказалось, что я научился уже и распределять время, контролировать его бег. Хотя заключалось это в осуществлении коротких перелетов и постоянной настроенности на ожидание очередной команды.

Как только прозвучал сигнал: «До конца режима 5 секунд», – я сразу прекратил свои эксперименты и, оттолкнувшись от бытового отсека, на который успел взобраться (ведь это же так легко в невесомости), устремился к спасительным перилам у пола и, причалив к ним, сразу постарался опустить ноги на пол. Но не тут то было. Выталкивающая сила оказалась сильнее меня. Силы моих рук и одной опоры для выполнения такой операции явно не хватало. Однако осматриваться и примечать, что делается вокруг, такое положение моего тела не мешало, хотя и выглядели предметы несколько необычно. Как будто я находился вниз головой. Хотя, в принципе, оно так и было.

В таком положении я и увидел, что с бортинженером не все обстоит благополучно. Выполняя операцию по входу в шлюзовую камеру, он последнее движение выполнил слишком резко и промахнулся. Не успев ухватиться за обрез люка, он быстро взмыл вверх. Натянутые кабели скафандра дернули его в сторону, и он неуправляемо завертелся, потерял ориентировку, и оказался в том самом неприятном положении, в котором на предыдущем режиме был я сам.

Телеоператор, пытаясь наиболее полно заснять всю ситуацию, изо всех сил тянулся за космонавтом, и в какой то момент он так увлекся, что забыл о контроле собственного положения. Он расслабил левую ногу и «по земному» стал искать для нее более выгодную точку опоры. И, естественно, был за это сразу наказан. Все тело его закачалось, как маятник на правой ноге, а левой он стал быстро – быстро ощупывать вокруг, пытаясь теперь уже хоть за что-то зацепиться. Тем более, что его уже стало разворачивать. Однако, съемку он не прерывал, хотя и изгибался немыслимым образом, и камера в его руках тоже начала ходить из стороны в сторону.

Пока я в нерешительности раздумывал, чем бы помочь телеоператору, фотограф, работавший рядом с ним, прекратил свою работу, изогнулся всем телом почти горизонтально над полом, ухватил обеими руками ногу коллеги и воткнул ее между матами, чуть повернул носок для лучшего зацепа.

Оператор так и не прервал съемки, не оторвал взгляда от окуляра телекамеры, и даже не поблагодарил своего товарища. Потом он наверное скажет ему добрые слова благодарности, а в данный момент такое поведение для обоих было вполне естественным.

Ситуация с космонавтом, между тем, обострилась. Он боролся с невесомостью самоотверженно. Использовал в качестве опоры кабели, шланги, пытался двигать телом, но никак не мог сориентироваться в обстановке и возвратиться в исходное положение. И я уже представлял, как через несколько секунд с высоты потолка салона он плашмя будет падать на пол.

Инструкторы не вмешивались. До последней секунды они давали возможность космонавту самому справиться с возникшей аварийной ситуацией. И только в самый последний момент руководитель бригады и один из инструкторов синхронно взлетели к космонавту, затем оттолкнувшись от потолка, увлекли за собой и неудачника. Расчет был настолько точный, что момент их касания пола совпал с исчезновением невесомости.

Правд, приземление было не совсем удачным. В сложившейся обстановке приземлить космонавта на ноги не удалось, и он по окончании режима невесомости остался лежать на боку, не совсем удобно подвернув под себя руку.

– Как самочувствие? – Сразу же запросил его руководитель.

– Нормально. Рука вот только беспокоит, но терпимо.

– До очередного режима совсем немного времени. Потерпи. А там мы сразу поставим тебя на ноги.

Помочь космонавту сразу было проблематично. Один скафандр весил более 200 килограмм.

И космонавт терпел. Особенно трудно ему пришлось в начале очередного режима, когда на подвернутую руку стал давить уже двойной вес. Но вот вновь наступила невесомость. Космонавта подняли на ноги, и вновь он, как и мы, отправился в полное неожиданностей путешествие. Дальше он все должен был сделать сам.

За третьим режимом последовал четвертый, затем пятый…. И вот уже космонавты возвратились к исходному рубежу. Задание выполнено.

А мое состояние от режима к режиму улучшалось. Меня не стеснял никакой скафандр, у меня не было конкретного задания. Задача моя была минимальной – прочувствовать на себе влияние невесомости, понаблюдать за работой космонавтов и попытаться определить в ней какие то существенные особенности. И я полностью использовал отведенное мне время. Летал по потолку, взбирался, вернее вспрыгивал как кузнечик, на бытовой отсек и шлюзовую камеру, откуда мне открывался полный вид всего салона. Я совершенно забыл о неприятных ощущениях, припоминая кое что из этой области лишь в краткие мгновения переходных периодов. А когда руководитель бригады, вроде бы мимоходом, сказал мне: «Молодец. Если так и дальше будет, можешь писать заявление в космонавты», я совсем загордился. И тут же был наказан за самонадеянность.

Подошедший врач поинтересовался моим самочувствием и сообщил, что один из космонавтов, отрабатывая эксперимент в невесомости в сидячем положении, чувствует себя довольно плохо.

Наверное, врач хотел этим сообщением похвалить меня, а получилось непредвиденное. Я вдруг представил себе этого космонавта, его измученное лицо, бумажный пакет и» брызги шампанского» из рвотных масс. И мне вдруг самому захотелось полностью освободиться от завтрака. Уж не знаю, как я сдержался, сколько сделал судорожных глотков, но какое-то время я ничего вокруг не видел и не замечал. Хорошо, что врач, передав мне сообщение, сразу же отошел. Почему то именно ему мне было стыдно показать свою слабость.

Усиленные глотательные движения помогли мне и на этот раз. Тошнота ослабевала, а вскоре и совсем прошла. А как только наступила невесомость, я и вовсе забыл обо всех неприятностях в очередной раз.

Хотя я и знал, когда закончится полет, но команда: «Приготовиться к посадке» прозвучала все же несколько неожиданно. Я еще не успел налетаться досыта, не выполнил всего, чего хотел. Но что поделаешь. Теперь нужно на земле подготовиться к тому, чтобы пройти второй цикл невесомости.

После посадки я даже не пошел в помещение, как все, а стал прогуливаться вокруг, надеясь, что свежий воздух и мороз быстрее помогут мне восстановить хорошую физическую форму, избавиться от вдруг появившейся головной боли и общего состояния сильной усталости. Хотелось даже без помех обдумать некоторые вопросы, возникшие в ходе полета.

Ко мне подошел руководитель бригады и похвалил, но не за полет, а за эту прогулку на свежем воздухе.

– И не расслабляйся, – наставлял он. – Хорошее самочувствие в первом цикле не гарантирует того же во втором.

Услышав такой «обнадеживающий» совет и вспомнив, что я уже был близок к позору, мне вдруг захотелось остаться на земле. Ведь главная цель достигнута – невесомость я уже испытал, за работой космонавтов понаблюдал. Второй полет не даст мне практически никакой новой информации.

Я бродил по мерзлому полю, беседовал сам с собой, и потихоньку приходил к выводу, что мои размышления вполне логичны, справедливы, и что вряд ли стоит думать о том, что и как обо мне скажут другие. Важно как я сам оцениваю свое поведение. Рационально ли поступаю?

В моих рассуждениях и расчетах все вроде было правильно. Задание свое я выполнил. Профессию менять не собираюсь. И все-таки, чем больше я убеждал себя в непогрешимости своего решения, тем неуютнее почему то становилось на душе. Второй полет нужен был не кому-нибудь, а мне. Для моего самоутверждения. Отказ от второго полета на невесомость диктовался бы малодушием. Я потерял бы многое, что с таким трудом удалось завоевать. Попросту говоря, не трус ли я в сущности?

Быть трусом как то легче. Тем более, что есть оправдание: в голове трещало еще больше, в желудке сосало так, будто я сутки не ел и не спал. И еще больше давала о себе знать жажда.

Что-то, однако, удерживало меня от принятия окончательного решения. С каким то раздражением я увидел, как другие члены бригады, гуляющие неподалеку, грызли сухарики, уплетали яблоки.

– А разве невесомость и полный желудок совместимы? – Не выдержав, спросил я одного из них.

– Возьми яблочко. Нам по норме положено, – инструктор улыбнулся. – Не помешает и жажда пропадет.

И я взял яблоко. Другой протянул мне сухарик, добавив.

– Пусть желудок занимается своим делом. Привычным. Тогда и нам мешать не будет.

Я поблагодарил и… пошел пить воду.

Перестала болеть голова, успокоился желудок и куда то в сторону ушли никчемные мысли. А тут и руководитель бригады сообщил мне.

Нашли тебе новую работенку. На первой горке пойдешь в кабину штурмана. Там невесомость ощущается по другому. Попробуй. Будет немного страшновато, но ты ведь уже опытный, освоился с нашей работой.

Он ничего больше не добавил. Ушел. А я совсем забыл о расслабляющих мыслях. Назад пути нет. Иначе явная трусость и позор.

И я с благодарностью подумал о нашем руководителе, который вновь оказался возле меня в самый нужный момент, сказал самые необходимые слова. Без нравоучений, без панибратски-снисходительного похлопывания по плечу.

Он ушел не оглядываясь, а я сразу же прекратил бесцельное шатание и направился к самолету. В рабочей обстановке и думалось по деловому. Прежде чем собралась вся бригада, и вновь заработали двигатели, я успел присмотреть в кабине штурмана местечко понадежнее, где можно было бы зацепиться ногами и руками. В кабине не полетаешь. Приборы, кабели, стекло вокруг. Штурман прижат к сидению ремнями, а мне для оседлости предлагалось использовать лишь ноги и руки.

После взлета штурман улыбнулся мне как старому знакомому, и жестом пригласил понаблюдать панораму мелькавшей внизу земли.

Что и говорить. Было красиво, но уже неинтересно мне. Я ждал новой встречи с невесомостью. И мысленно снова вспоминал все, что знал о ней. Мне, например, было известно, что для воспроизведения кратковременной невесомости самолет должен лететь по сложной траектории. Сначала это ровная площадка с точным выдерживанием высоты. Затем нос самолета опускается, и он пикирует вниз под определенным углом. Скорость увеличивается. Естественно в этот период перегрузка на человеческий организм возрастает до нескольких единиц.

Затем летчик начинает выравнивать самолет и по сложной траектории переходит из режима пикирования в режим крутого набора высоты. Самолет как бы взбирается на горку, облетая ее воображаемую вершину. Поэтому и весь режим назвали «горка».

В момент перехода к вершине и при быстром ее облете, в соответствии с законами физики, и возникает невесомость. К сожалению, только кратковременно.

Теоретически, невесомость в результате такого режима может длиться от 10 до 40 секунд. Все зависит от конструкции самолета, на котором воспроизводится невесомость, и в огромной степени от искусства летчика, управляющего самолетом. Весьма трудно точно выдержать траекторию полета, еще труднее продолжить выполнение этой операции в момент, когда наступает невесомость. Ведь и люди и авиационная техник работают в состоянии особом, необычном…

Задумавшись над этим вопросом, я не сразу среагировал на прозвучавшую команду: «Приготовиться к режиму». Штурман, заметив мое состояние, легонько тронул меня за плечо, показал на приборы. Высота падала. Резко возросла перегрузка. Стремительно приближалась и росла в размерах земля. В кабине не было матов и перил, но имелась возможность сидеть на ступеньке, крепко вцепившись руками в переплетение рам, упираясь ногами в ограждения.

Я ухватился руками за ограждения еще крепче, но появившееся ощущение опрокидывания не проходило. Казалось, что я уже лежу на спине, а самолет вот-вот начнет падать спиной вниз к земле. Удивляло лишь, почему это он до сих пор не падает? А сердце щемило от предчувствия опасности. И сделать что-то для собственного спасения я не мог. Оставалось только ждать дальнейшего развития событий. К знакомому и казалось забытому, чувству бессилия прибавилось и неотвратимое чувство опасности.

Когда к горлу подступила тошнота, а знакомая, но странная сила стала выдергивать мои ноги из мест закрепления, я даже обрадовался. Наконец то! Вот она – невесомость.

Летать в невесомости по кабине штурмана нельзя, зато возникла новая проблема – удержание себя на одном месте. А мне, как назло, очень хотелось взлететь к потолку.

Штурман понимающе улыбнулся мне и сказал, что здесь в первый раз действительно бывает тоскливо, неинтересно. Но потом привыкаешь.

Я внимательно выслушал штурмана и, едва закончился режим, тотчас поблагодарил его за гостеприимство и поспешил в салон. Там было гораздо интереснее! Там была живая работа, было крылатое и постоянное ощущение полета в невесомости. А тут, на привязи в кабине, было лишь тоскливое ожидание неосуществимого.

Руководитель бригады встретил меня улыбкой и предложил.

– В конце салона можно полетать в охотку. Мы там с новичками будем отрабатывать элементы космической акробатики. Проще говоря – элементарные навыки передвижения в невесомости.

Я кивнул головой, но в начале понаблюдал все же за работой новой пары космонавтов в скафандрах. Ощущение уверенности в своих движениях было столь велико, что я без всякой опаски самостоятельно выбирал наиболее удобные точки для наблюдения и проведения своих, увы доморощенных, любительских экспериментов по освоению невесомости.

Мною уже отлично различались оттенки разговоров, тональность произносимых людьми тех или иных слов. И вся обстановка вокруг заново открывалась мне во всей ее сложности, неоднозначности, но и ясности, простоте одновременно. Сложности, потому, что выполнялись и тренировались действительно необычные для человека операции. Простоте, потому, что разобравшись в вопросе, понимаешь, что вся трудность заключается не в невесомости, а в психике самого человека, в его умении владеть собой, своими чувствами и, конечно, своим телом.

И как важна здесь роль инструкторов! Великих психологов! Они знаю кого и когда надо доброжелательно и ласково, но без сюсюканья, подбодрить. Над кем надо в меру подтрунить или даже посмеяться, а кому и сердито выговорить за ту или иную ошибку. Они немногословны во время работы. Только добрая улыбка выдает иногда их хорошее настроение, если обучаемый успешно выполняет операции, следуя их советам, и делая при этом неожиданные открытия своих не познанных до сих пор возможностей.

Один из инструкторов подошел к руководителю бригады и сообщил, что кто-то из новичков, готовившихся в космонавты и плохо перенесший невесомость в первом полете, сейчас снова воспользовался гигиеническим пакетом.

– Может быть бесполезно его накатывать? – последовал вопрос.

Руководитель бригады требовал от инструкторов не только информации, но и решений. А решать нужно было, ни много ни мало, судьбу человека.

– Я бы не спешил с выводами, – подумав, твердо произнес инструктор. – Парень борется. И, похоже, может выкарабкаться. Вот так, как он, – и инструктор показал на другого космонавта, который завершив «выход в открытый космос» через люк шлюзовой камеры уже возвращался обратно, стараясь успеть до конца режима полностью войти в камеру, а не повиснуть на обрезе люка. Висеть бы так ему предстояло до следующего режима, а это не очень то приятно. Если кому-нибудь достается такая доля, инструкторы не помогают. Суворовский принцип «Тяжел в ученье, легко в бою» переделан на космический лад и соблюдается неукоснительно. Космонавт должен все ощущения, приятные и неприятные, пропустить через себя, чтобы не было неожиданностей в реальном полете. Там учиться будет уже поздно.

– Поработай здесь, – предложил руководитель инструктору, – а я сам пойду посмотрю, что к чему у новичков.

Он резко оттолкнулся и поплыл в другой конец салона. А я направился к бытовому отсеку транспортного корабля. Там, знакомые по первому полету, командир экипажа и бортинженер отрабатывали действия по аварийной команде «Разгерметизация космического корабля». По этой команде космонавты должны были, помогая друг другу, надеть стартовые скафандры и выполнить ряд действий перед посадкой.

Сложно выполнить эту операцию на земле, еще сложнее в невесомости. Тут все, что космонавт сложит, тотчас расползается как живо, если не закрепить на положенном месте. И без помощи товарища космонавту просто не обойтись. При этом, в невесомости, чтобы выполнить простейшую работу руками, необходимо надежно закрепиться за что-то ногами или привязать свое тело к опоре.

На миг мне представилась реальная обстановка действительно опасной ситуации на орбите. Тот, кто наденет скафандр первым, имеет больше шансов выжить. И уже на земле бортинженер, который завершает надевание скафандра после командира, фактически готовит себя к возможному самопожертвованию на орбите. Однако среди космонавтов разговоры об этом не ведутся. Они не в чести. О подобных случаях говорится как об осознанной необходимости. Лучше подготовленный к управлению кораблем космонавт, должен быть готовым к работе первым. И понимание этого на деле гарантирует то, что и на орбите все будет происходить точно так же, как это тренируют на земле. Спасение заложено в точном и надежном следовании разработанной методике действий. И потому отрабатывают ее до мелочей, до автоматизма, увеличивая тем самым вероятность своей безопасности в реальном космическом полете.

Надевание скафандров в бытовом отсеке завершилось с окончанием очередной «горки», и сопровождалось многократным смехом как самих космонавтов, так и специалистов. Не слушались скафандры неопытных рук космонавтов. Даже в четыре руки они не успевали с первой попытки заправить все веревочки, шнурочки и другие детали внутрь скафандров, чтобы успеть закрыть все замки. Что-то обязательно успевало выскользнуть обратно. Руки космонавтов бросались в погоню, а в это время начинали расползаться в стороны другие элементы скафандра. Сопровождаемая веселыми шутками и сердитыми комментариями первая попытка одевания прошла весело, но заняла слишком много времени.

В короткий перерыв между горками инструкторы тщательно разобрали действия каждого космонавта. Вторая попытка шла уже быстрее. Норматив был даже перевыполнен.

Кто-то тронул меня за плечо.

– Как самочувствие? – Рядом стоял врач.

– Нормально, – обрадовался я новой возможности пооткровенничать, и выслушать очередную похвалу.

– Молодец, – врач пристально посмотрел мне в лицо, потом перевел взгляд к креслам. – Трудный у нас сегодня полет. Даже оператору стало плохо. Не одну сотню раз уже летал, а сегодня скрутило.

Я помнил слова руководителя бригады перед вторым полетом, и все же эти слова показались мне шуткой. Я решил сам посмотреть на коллегу, и мы вместе с врачом подошли к оператору.

Сомнений не было. Бледное, осунувшееся лицо, измученный взгляд. И этот чертов гигиенический пакет в руках.

– Таблетку дать? – поинтересовался врач.

– Нет, – помахал рукой оператор и, закрыв глаза, замер в кресле, весь уйдя в борьбу со своими ощущениями.

До конца полета оставалось еще полчаса, которые для оператора, наверное, будут казаться часами.

Я уже повернулся, чтобы уйти, но он открыл глаза, остановил меня.

– Ничего не хочу. Только бы побыстрей на землю! И невесомость понял, кажется, только сейчас. Ты не пиши о ней красиво. Она злая, – и оператор снова закрыл глаза.

А мне подумалось. Как же трудно космонавтам жить на орбите в постоянном ожидании того известного нехорошего состояния, или того же вообще неизвестного, не познанного никем! Ведь никто не знает, когда это произойдет. Быть готовым к неожиданностям нужно в любой момент времени. Таково первейшее требование к космонавтам. Уверенность, это прекрасно. Но она может перерасти в самоуверенность, и потому доля сомнения помогает не расслабляться, быть в постоянной готовности к встрече с неизвестным, чужим, даже враждебным.

А влияние невесомости на человека и сейчас до конца, до глубины не выяснено. Хотя многое об этом уже известно.

Медики говорят, что перераспределение крови в организме при наступлении невесомости вредно влияет на человеческий организм. Особенно остро это проявляется в первые дни пребывания в невесомости. Именно тогда, когда члены экипажа должны выполнять большой объем высокоточной и физической работы, чтобы привести системы корабля и станции в рабочее положение.

Со временем организм привыкает (адаптируется) к новым условиям. Однако, невесомость коварна, и нельзя расслабляться, нельзя не выполнять огромную физическую работу, нельзя не нагружать мышцы, если хочешь сохранить хорошую рабочую форму.

Известно, что в невесомости из-за вынужденного снижения физической нагрузки из костей постепенно исчезает кальций. Кости космонавта, находящегося многие месяцы на орбите, становятся более хрупкими, более подвержены переломам, чем в обычных условиях. А ведь космонавтам предстоит после полета посадка, всегда сопровождающаяся перегрузками, повышенными ударными воздействиями на весь организм. Поэтому в невесомости у космонавтов, если не заниматься усиленно физкультурой, довольно быстро развивается атрофия мышц. Недаром, возвращаясь из полета, космонавты адаптируются к земным условиям по специальной программе и под пристальным наблюдением медиков….

А очередная «горка» тем временем снова заявила о себе. Это была последняя «горка» в полете. В общей сложности за два полета я находился в невесомости более десяти минут. И в этом своем последнем свободном парении я с радостью наблюдал за космонавтом, которому поначалу не везло. Он летал, кувыркался. Может быть не та резво, как остальные, но инструктор был им очень доволен.

Уже под конец режима, устав от впечатлений, я устроился возле бытового отсека, уцепившись за опору руками и ногами, как кавалерист. В полуметре от пола это было не опасно. Кончится режим, и я спокойно встану ногами на пол.

И вдруг, когда уже было объявлено, что до конца режима осталось 5 секунд, мимо меня пролетел руководитель бригады, которого явно несло в сторону и вверх.

Я даже не понял сразу. Ради шутки я схватил его за ногу или всерьез обеспокоился его положением. Что-то сработало в сознании, а вот почему, до сих пор понять не могу. Хотя вслух потом восхитился своей реакцией и поступком. Считал, что это действие есть результат того, что я окончательно освоился с невесомостью. Может быть и так, но действовал я тогда все же неосознанно.