Текст книги "Анекдоты для богов Олимпа. Оглядитесь – боги среди нас!"

– Гестию! – вскричал Колумб-Посейдон; впрочем, не очень громко – чтобы не смутить Ор, на которых имел весьма определенные виды, – ты что-то знаешь о ней?!

– Только то, что вы в далеком будущем встретитесь, и встреча эта будет… очень бурной. Это я понял по тому, как хищно твоя богиня домашнего очага глядела на тебя, – со смехом заключил Аид, – а пока – не пора ли обратить взоры на других красавиц? Я ведь хороший брат, Посейдон. Пусть у нас с тобой не было детства – так как это понимают люди – и мы не делились игрушками в песочнице. Но сейчас я готов поделиться с тобой всем – пополам.

– И я тоже, – хриплым голосом пообещал Колумб.

Пообещал как-то отстраненно, мучимый сейчас той же головной болью, что и брат – кто же из нежных, но весьма решительных Ор подсел к нему с двух сторон? Так же решительно Лето с Осенью оторвали его от пира и увели; буквально утащили четырьмя ручками в пещеру. Сначала в одно из тех боковых ответвлений, что он отметил еще раньше. Это была купальня – естественная, как и все в этом удивительном жилище вождя. В отличие от «тронного» зала, где всю обстановку составлял огромный ковер, здесь не было ничего привнесенного. Зато было большое озеро удивительно теплой и мягкой воды, в которую Оры увлекли его медленно и бесповоротно.

Многие девушки мечтают встретить своего рыцаря на белом коне. И они действительно находят агрессивных, плохо одетых мужчин, от которых пахнет лошадью.

Христофор не сопротивлялся их нежным прикосновениям, которые смывали сейчас пот и грязь долгого путешествия; тревоги за неопределенность достижения великой цели и даже – это было самым главным – все те наслоения, что невольно вбило в душу своенравного владыки морей суровая проза католической испанской действительности. Из источника с живой водой вышел Посейдон – сейчас бесконечно нежный, и еще более могучий – в нужном для прекрасных дев смысле. Они увлекли бога в другую пещеру, устланную теперь мягкими шкурами, закрывавшими собой толстый слой каких-то сухих пахучих трав. От этого «сена», от шкур, на Посейдона дохнуло чем-то родным, близким. Так пахла мальвазия из волшебных олимпийских бокалов. И он, рыча подобно зверям, которые наделили троицу сгоравших от вожделения возлюбленных своими шкурами, подгреб обеих Ор под себя – в полной уверенности, что сможет утолить их ненасытность. И, как всегда в такой момент, не мог не вспомнить про Алексея, про его Книгу:

На самом деле желания мужчин и женщин довольно часто совпадают. Вот, например, и те, и другие мечтают о большой и упругой груди.

Сейчас мечта горячего испанского мужчины о такой роскоши исполнилась вдвойне. Он и сам словно раздвоился; будто Христофор Колумб и великий Посейдон сейчас действовали слаженно – в четыре руки, и в два… В-общем, справился. Лето с Осенью, поначалу стонавшие от нетерпения, о потом взвывшие, как те самые звери, от утоляемого, как никогда раньше, желания, и сами растворились в океане страсти, и их – двух мореходов – увлекли на самое дно…

– Про океан никто лучше меня не расскажет, – довольно усмехнулся Посейдон, ненадолго выплывая на поверхность любовного сражения, кипевшую волнами и пеной, достойной Афродиты, – а как вам вот так?

«Вот так» девочкам тоже понравилось. Они попросили повторить, и еще раз. А потом привнесли в него что-то свое, а может, и благоприобретенное от могучего кудесника Сизоворонкина – вместе с его постоянной присказкой: «Эх, раз; еще раз; еще много, много раз!».

– Вот то-то же, – еще довольнее прошептал Христофор, медленно выбираясь из-под спящих с благостными улыбками Ор, – есть еще у старого бога, чем удивить юных красавиц!

За пределами пещеры его встретило утро нового дня; столик, накрытый еще пышнее вчерашнего, и Аид – почему-то с грустной улыбкой.

– Хотя – судя по осунувшемуся лицу – «подвигов» этой ночью ты свершил не меньше моего, – потянулся всем телом Колумб, – что же тебя так гнетет? Или вино кислее, чем обычно?

Он отхлебнул из протянутого братом бокала; убедился, что вино так же великолепно, как и прежде, но задать нового вопроса не успел.

– Вот и все, – так же грустно заявил Аид, – кончилась моя… наша спокойная жизнь на острове. Как сказал бы Сизоворонкин:

– У меня уникальный талант. Как бы все плохо не было, я всегда умудряюсь сделать еще хуже.

– Нет! – вскричал Колумб, а больше Посейдон, – теперь, когда мы вместе…

– Теперь, – перебил его мудрый Аид, – когда встретились две цивилизации, никто в целом мире не сможет помешать их войне, их взаимоистреблению. Точнее (горько усмехнулся он), – истреблению одной из сторон. Хочешь поспорить на то, кто победит?

Колумб подавленно молчал. Он тоже представлял себе, что будет здесь через год, или через десять лет… а может, уже через день. Что его не такой уж большой – в масштабах исторических сдвигов – власти и авторитета не хватит даже на то, чтобы сохранить в первозданной целости этот крошечный островок. Что вслед за его сотней головорезов на эти земли – а что рядом их окажется бесчисленное множество, он не сомневался – нахлынут нескончаемой волной тысячи и тысячи авантюристов и любителей легкой наживы. И первыми в их рядах будут воины господа, посланные Томасом де Торквемада – рукой Священной инквизиции в объединенной Испании.

Он машинально вынул из руки вождя черную коробочку (мобильник), чего ни за что не сделал бы по зрелом размышлении, и, не глядя, ткнул в какую-то кнопку, совсем не надеясь на чудо. А оно явилось! Из коробочки на свежий воздух вырвался жизнерадостный голос Алексея Сизоворонкина.

– Привет, владыка Царства мертвых! Соскучился? Как там Оры? Передавай привет… в первую очередь Весне.

– Вообще-то это Посейдон, – осторожно сказал в пространство Христофор, едва не выронив мобильник, – точнее Колумб, Христофор Колумб.

– И тебе привет, морской владыка, – казалось, Лешка ничуть не удивился, – встретились все-таки, два брата-акробата?! Постой! Как ты сказал? Колумб?!

Пауза не затянулась; Сизоворонкин в неведомом далёке хохотнул, и вполне ожидаемо разродился анекдотом:

Когда Колумб был маленьким, его любили посылать за чем-нибудь и делать ставки. Все знали, что он пойдет не туда и найдет не то, но все было жутко интересно.

– Ничего, – думал маленький Христофор, – вот стану моряком, и будет у меня карта и компас! Уж мимо материка-то не промажу…

– Ну ладно, ребята, – запанибратски обратился к верховным богам Алексей, – некогда мне с вами лясы точить. До встречи – через полтысячи лет ждите звонка…

Мобильник теперь негромко гудел нескончаемым тоскливым звуком; а два брата не могли отвести от него потрясенных взглядов. Наконец, Аид хихикнул первым:

– Вот где я слышал твое имя, – сообщил он Христофору – в Книге. Что там насчет материка? Назад-то, в Испанию, дорогу найдешь? Девочек моих не утопишь?

– Каких девочек?

– Ор, разве непонятно? – Вождь дотянулся до брата и пихнул его шутливо в бок, – будешь плыть обратно, как мавританский султан.

– А ты?! – воскликнул Колумб, роняя мобильник в подставленную Аидом ладонь, – ты разве не хочешь оказаться на прежней родине, в Испании, или даже во Франции – центре цивилизации?

– Моя цивилизация здесь, – Аид сурово обвел рукой остров, – здесь, на Гуанахи, Вождь, замораживающий взглядом, проживет свои последние дни; сколько бы их не осталось…

В Сан-Сальвадор вице-король Вест-Индии Христофор Колумб, обласканный католическими королями, вернулся через два года. Управляющий островом показал ему огромное черное пятно не зарастающей травой земли, где нашли мучительную смерть еретики, посмевшие поднять руку против подданных испанской короны.

– Последними огню были преданы вожди бунтовщиков, – с невольным почтением в голосе сообщил пожилой управитель, остановившийся на самом краешке выжженного пятна, – старуха смеялась до последнего; эта точно была пособницей дьявола.

– А вождь?! – невольно вырвалось у вице-короля.

– А вождь, я думаю, был сам Сатана, – совершенно серьезно заявил управитель, – сухие дрова, которыми обложили этого несчастного, не хотели гореть, а вокруг все было залито таким жутким могильным холодом, что полсотни солдат свалились после аутодафе в горячке. И только слово божье, произнесенной отцом Кристобалем, посланником самого папы Римского, и факел, облитый горючим маслом, сделали свое дело. А Сатана, объятый огнем, тоже смеялся, даже приветствовал свою смерть, обещая встречу с еще более ужасным исчадием преисподней.

– Как это?

– Прежде, чем умолкнуть навеки, он выкрикнул: «До скорой встречи, брат!».

– И…, – поторопил его Христофор, понявший, что это еще не все.

– Вот на этом самом месте, – дрожащая рука управителя указала на центр пожарища, – из какой-то дьявольской коробки вдруг раздался перезвон, обдавший наши сердца холодом ада, и вождь, уже сгоревший без остатка, явил нам свой голос – не иначе как из самой преисподней: «Вы уже ждете меня, мои Оры?»… А потом эта коробочка истаяла; наверное, провалилась в геенну вслед за хозяином.

Он отступил подальше от черного пятна и уже не мог услышать, как Христофор Колумб прошептал, повторяя слова Аида:

– До скорой встречи, брат…

Эпизод третий: Триумфатор Трафальгара

– Я не принцесса – корона спадает… Я не ангел – крылья в стирке… Я не стерва – я умнее…

– Петрович, бухал вчера?

– О, точно! Я же Петрович!

Владыка морей застонал; чуть приподнялся на левом локте и опять упал на ложе.

– И кто же я? – спросил он себя, – не Петрович, это точно. Потому что в таком мундире Петровичи (знать бы еще, кто это такие?!) вряд ли разгуливают. О-о-о… как раскалывается голова. И правый глаз почти ничего не видит. А правой руки совсем нет! И где это я ее умудрился потерять?!

Адмирал одним разом вспомнил все – и самого себя, адмирала флота Ее Величества Горацио Нельсона; и вчерашнюю загульную пьянку, с которой его на эту кровать утащили двое местных девиц…

– Слава богу, не соотечественницы, не англичанки!

Посейдон, несмотря на то, что уже больше сорока лет ходил по земле, а больше по корабельным палубам в чинах от юнги до адмирала британского флота, жутко не любил англичан; особенно представительниц слабого пола. Назвать их прекрасной половиной титульной нации великой империи язык, распухший от вчерашней пьянки и вселенской суши не повернулся. Потому что все последние годы ему редко когда попадались хорошенькие личики на родине. А вот во Франции, Италии… даже далекой Америке все обстояло так, будто мало-мальски пригожих внешним видом британок вывезли туда. Причем, всех.

Посейдон совсем некстати вспомнил брата, Аида, и его прекрасных Ор. Некстати – потому что представить богинь времен года с лицами, характерными для его нынешних соотечественников, было невозможно, даже кощунственно. Он с протяжным стоном все-таки уселся на кровати, по-вороньи каркнул:

– Гарри!

Расторопный денщик, заскочивший в комнату с первым хриплым слогом адмирала, тоже имел достаточно помятое лицо и тщетно скрываемую улыбку на губах. Видно было, что на него вчерашним вечером пролилась немалая доля от того водопада славы и почестей, в котором Неаполь буквально утопил героя великих морских сражений, не пожалевшего во имя родины правой руки и глаза.

– Побриться, умыться, одеться! – приказал адмирал денщику, – здесь все убрать и…

– Это тоже? – Гарри позволил себе перебить высокое начальство, показав пальцем на широкое ложе.

Любой другой адмирал британского флота на такой почти панибратский тон тут же кликнул бы других моряков – тех, кто всегда готов подвергнуть суровой порке провинившегося. Но Горацио Нельсон, он же Посейдон, умудренный опытом бесчисленных прежних жизней, большей часть отданных служению морю, уже давно убедился, что флотоводец лишь тогда может рассчитывать на победу в сражении, когда моряки идут за ним не по принуждению, а по велению сердца. Нет, он не заигрывал с экипажем, с простыми матросами; но всегда был справедливым и совершенно не чванливым. А Гарри был рядом с ним уже давно; с некоторых пор стал его правой рукой – в буквальном смысле.

Нельсон резко повернулся к стене, украшенной огромным персидским ковром. Из-под легкого одеяла на него озорно поглядывала одна из двух ночных шалуний, не дававших украшенному ранней сединой ветерану множества морских сражений уснуть почти до утра. Чем-то ее хитрая улыбка напомнила Посейдону Лешку Сизоворонкина. Нет, до извращений с этим парнем, полубогом, у владыки Морей и Океанов так и не дошло; но девица провела язычком по губам с таким предвкушением, словно готова была сейчас выпалить один из «фирменных» анекдотов Алексея. Ну, или хотя бы услышать его. И Посейдон не удержался, рассказал восторженно замершей красавице и Гарри, привыкшему уже к такой странной прихоти господина:

Она:

– Слушай, ты извини, конечно, но вчера я была такая пьяная, что мне тебя очень сильно захотелось. Вот и получилось так, что мы переспали. Но ты понимаешь ведь, что между нами ничего не будет!

Он:

– Блин, да не парься! Пойдем, напьемся еще раз!

Девушка несмело улыбнулась, потом захихикала, потом… удержалась от хохота, предложив адмиралу – смело и вызывающе:

– А пойдем!

Теперь чуть слышно захихикал Гарри – до тех пор, пока Лиззи (вспомнил-таки Горацио) не встала на ложе в полный – не очень великий – рост. Из одежды на ней был лишь крестик на шее, на серебряной цепочке, да… и все. Своим независимым, и чуть извиняющимся видом она словно показывала сейчас, что шутка с ее стороны была хоть и дерзкой, но вполне понятной – после чудной истории, рассказанной важным господином; и что она больше не смеет занимать его внимание, и что готова тут же удалиться. Прямо так, в одном крестике; потому что совсем не видит своей одежды. Если она – одежда – тут вообще была.

Нельсон смутно, но помнил, как неудобно было срывать одной рукой одежку сразу с двух чаровниц; что им в четыре руки разоблачить его самого было гораздо удобнее и быстрее. Но, поскольку на стороне адмирала был богатый опыт тренировок по командам; «Юнга, отбой!», и «Юнга, подъем!», то со своей задачей он справился вполне успешно. Более того – в то время, как его адмиральские одежды девицы разбросали по всей комнате, их платьица, трусики, какие-то совсем непонятные тряпочки лежали двумя аккуратными кучками в двух разных углах. На них Горацио и показал шалунье:

– Какое твое?

– Вот это!

– А это мое! – из-под одеяла выскочила еще одна чаровница с потрясающими формами, ринувшаяся к своей кучке еще быстрее.

Так быстро, что Нельсон, вознамерившийся было хлопнуть ее по шикарной заднице ладонью, слишком поздно вспомнил, что с этой стороны у него руки нет. А красавица восточных кровей, имя которой было как в сказке – Лайла – словно и не спешила укрыться в одежде от нескромных взглядов двух мужчин. Она еще и подразнила адмирала, оценивающе подняв перед собственными глазами микроскопическую женскую тряпочку, которая… ну, никак не могла налезть на ее выдающиеся ягодицы.

Блин, не пойму свою девушку – она с радостью рассказывала, что купила эти трусики специально для меня, а потом расстроилась, когда я их надел на работу…

Горацио едва не расхохотался, представив себя стоящим в этих «трусиках» на поднятии королевского флага на его флагманском корабле. А потом чуть не плюнул на постель в омерзении – откуда-то (скорее всего из Книги) пришло понимание, что когда-нибудь мужики будут заниматься еще более позорными вещами. Отринуть такую мерзость из собственных мыслей было нетрудно – нужно было лишь, как в неведомом «кино», понаблюдать за таинственным процессом облачения двух принцесс. Девушки, очевидно, поняли его мысли, потому что одевались медленно, с грацией проснувшихся пантер – выспавшихся и наевшихся до отвала. Теперь адмирал по горло заполнился гордостью – ведь это он так «накормил» этой ночью двух ненасытных хищниц.

А Посейдон внутри Горацио лишь посмеивался; в своих бесчисленных жизнях – из одной в одну – он неизменно переносил две свои особенности – безмерную любовь к морю и невероятную мужскую силу верховного бога. Если же он еще вовремя вспоминал Лешку Сизоворонкина, или один из его подходящих к ситуации анекдотов, очередная ипостась не знала удержу всю ночь. Вот и сейчас в голову полезли строки…

– Нет! – остановил себя адмирал, – у меня ведь на сегодня запланировано куча дел – одно другого важнее. Вспомнить бы, правда, хоть одно.

Впрочем, одно правило владыка морей помнил всегда – с женщинами надо быть щедрым; даже если ты в настоящий момент англичанин («Или даже еврей!», – все-таки хихикнул он про себя).

– Гарри, кошель!

– Не надо, мой господин! – прильнула к нему уже одетая Лиззи.

– Не надо, – тут же попыталась ухватиться за вторую руку Лайла, облаченнае во что-то воздушное и прозрачное.

Руки с правой стороны, как отмечалось, не было, и поэтому гурия из арабской сказки прижалась своим дивно пахнувшим телом к торсу Нельсона (он-то, как раз, одеться не успел) и прошептала – жарко и волнующе:

– Не надо, мой господин! Нам заплатили; очень щедро заплатили.

– Кто?! – вскричал Горацио, раздувая ноздри.

Он был очень нетипичным англичанином; в отличие от многих, за свои прихоти привык расплачиваться сам.

– Этот господин сказал, что ты будешь сердиться, – прошептала еще более страстно Лайла, – но это не дар; это возврат долга; малой части его – с великими извинениями и надеждой скорой встречи. Он еще просил рассказать тебе малую притчу; про одну известную господину адмиралу особу.

– Какую, – Нельсон в растерянности тоже перешел на шепот, – какую особу?!

– Как успокоить женщину, которая распсиховалась не на шутку?

– Никак! Беги…

– Анекдот! Это же анекдот; причем из Книги! – едва не заорал в полный голос Посейдон, – значит…

Увы, пока адмирал приходил в себя от шока, красавицы выскользнули за дверь. Морской владыка ринулся было за ними, но тут уж грудью на его пути встал Гарри.

– Господин адмирал! – вскричал он с укоризной, – разве можно офицеру флота Ее Величества разгуливать в подобном виде? Вы бы хоть штаны надели, сэр Горацио.

Нельсон уже и сам опомнился. Главное – кто-то из своих, из олимпийских богов, был рядом. А еще – одна из богинь; намек был очевидным. Потому адмирал с присущими ему оптимизмом и энергией совершил утренний моцион, плотно позавтракал (никакой овсянки!) и уставился на денщика, который помогал ему во всем.

– Кроме постели, конечно, – усмехнулся Посейдон, – здесь мне помощники не нужны.

Гарри без всякой команды начал перечислять, в каких домах Неаполя ждут сегодня адмирала британского флота.

– Вот! – остановил его, наконец, Горацио, – вот сюда мы сегодня и пойдем! К послу короля Англии в Неаполе лорду Гамильтону. Надеюсь, что там сегодня будет вся знать города?

– Если они узнают, что честь этому приему окажет сам адмирал Нельсон, – заговорщицки усмехнулся верный и незаменимый помощник, – все желающие не поместятся в дом посла. Кстати, говорят и королева Мария Каролина пожалует своим присутствием дворец Сесса. Она, господин адмирал, очень дружна с супругой посла Британии – сэра Гамильтона

– Королева…, – протянул про себя Нельсон, – не про нее ли намекнул неизвестный даритель? Венценосная особа как раз подходит на роль женщины, от которой надо бежать, если она распсиховалась не на шутку…

Впрочем, прием в резиденции британского посла был назначен на шесть часов вечера, так что у Горацио Нельсона вполне хватило времени попасть на флагманский корабль, устроить пару головомоек заслужившим суровое отношение к себе морякам и отобедать в компании старшего офицера. Он еще и поспал пару часиков в своей каюте, способной поразить гостей (да хоть тех же ночных чаровниц) своей аскетичностью. Бессонная ночь и пара бокалов красного вина заставили его сомкнуть глаза почти мгновенно. Однако один анекдот – про вино, которое сейчас приятно кружило голову – он все же успел вспомнить:

– Я не хочу пить, давайте не поедем в бар!

– Так ведь можно пойти с компанией в бар и при этом не пить.

– Только жене моей об этом не говори!

Может, поэтому Горацио в его коротком сне приснилась жена? Он редко видел ее; во сне же прежде – никогда. И вот теперь супруга, истинная представительница своего народа, укоризненно качала ему головой, словно говоря: «Вот этого, Горацио, я от тебя не ожидала».

– Чего «этого»? – проснулся Нельсон даже раньше, чем в дверь адмиральской каюты постучал незаменимый Гарри.

На этот раз владыка океана одевался с особой тщательностью. Денщик только диву давался тому, с каким волнением господин повелел достать парадный костюм; с какой торжественностью сам протер мягкой тряпочкой многочисленные ордена. Так адмирал наряжался только перед важными сражениями. Впрочем – этого Гарри мог и не знать – для Нельсона все сражения были важными. Кого он собирался разбить наголову на этот раз?

– Точнее, – усмехнулся собственному вопросу Горацио, – какую неприятельскую посудину (очередную красавицу) предстоит сегодня взять на абордаж?

Таких побед у славного флотоводца было ничуть не меньше, чем морских викторий. И сказать сейчас, какие из них давались ему с меньшими потерями, не смог бы даже он сам…

К роскоши дворцов адмирал был равнодушен; больше того – Посейдон за свою долгую, полную приключений в разных частях света жизнь насмотрелся таких чудес, что к особенностям дворца Сесса даже не приглядывался. Он больше отмечал опытным взглядом хорошенькие личики неаполитанок, среди которых блистала величавостью королева Мария Каролина. К ней и направил свой чеканный шаг Горацио Нельсон. Озарившееся легкой улыбкой лицо монаршей особы вдруг поскучнело; стало недоуменным и даже чуть рассерженным. Потому что герой многих морских сражений вдруг запнулся, чуть изменил курс (адмирал частенько поступал на море вопреки сложившимся традициям флота, и – о, ужас! – приказам командиров), и направил свои стопы к другой женщине. Нет – Женщине! В голове, в которой сейчас метались тысячи несвязанных между собой мыслей, ехидной красной надписью промелькнул анекдот, который Посейдон мог сейчас рассказать королеве:

– Мущ-щ-щина… Вы что, летчик?

– Нет.

– А почему тогда вы мимо такой красоты, как я, пролетели?

Нельсон не пытался сейчас вспомнить, кто такие летчики, и почему они летают. Могучим усилием он выгнал из головы все мысли, кроме одной:

– Вот она, женщина моей мечты; та, которую я искал сотни; нет – тысячи лет…

Женщина, к которой ноги направили адмирала сами, без всякой команды (слава богу, что хоть обе ноги целые!), была полной противоположностью сухощавому адмиралу. Высокая, приятной полноты, с румянцем на обе щеки и мягкой улыбкой, которая словно говорила ему, что «летчик» Нельсон садится на правильный аэродром. А губы – восхитительно мягкие и чувственные – вкус которых он уже ощутил, даже на расстоянии, вдруг выплеснули ему навстречу чудесные слова; чудесные, потому что это тоже был анекдот из Книги, который незнакомка прошептала лишь для него, да еще старика, что стоял с ней рядом, и отнял от женской талии свою немощную руку, как только Горацио приблизился к этой паре:

– Вы спрашиваете, сколько мне лет? Ну, могу сказать, что принца на белом коне я уже не жду, но к цокоту копыт еще прислушиваюсь…

– Гестия! – выдохнул тоже чуть слышно адмирал, – я уже здесь – и твой принц, и летчик, и кто угодно – только скажи!

Богиня домашнего очага и уюта, которую он не видел тысячи лет, ничего не сказала. Она просто шагнула в его объятия. И Посейдон обнял ее так крепко и страстно, как если бы у адмирала Нельсона были целы обе руки. Замершие посреди зала, невероятно счастливые, они не слышали, как вокруг установилась абсолютная тишина, а потом полетел – сначала от дальних углов огромной залы, и быстро подступая все ближе к ним – шепоток, в которой перемешалось изумление, злорадство, откровенное осуждение такого бесстыдного поступка, и даже – крохотная искра удовлетворения зависти и восторга.

Последние вылились в словах старика, возвестившего на весь зал:

– Браво! Браво, Эмма – вот так и надлежит встречать героя! Адмирал Нельсон! Супруга моя, Эмма Гамильтон, от имени всех собравшихся здесь, и тех жителей Неаполя, которым не посчастливилось попасть сюда, приветствует победителя французского флота!

Эти слова – такие странные в устах законной половинки леди Гамильтон – были наполнены теплом и радостью; особым смыслом. Одновременно они заполнили пространство вокруг троицы столь жутким холодом, что Горацио, наконец, не без внутреннего сопротивления, выпустил из руки талию Эммы и шагнул уже в объятия британского посла.

– Здравствуй, брат! – воскликнул он очень негромко, в плечо приникшего к нему Аида, – мы опять вместе!

– Только тут нет Ор, – чуть ехидно воскликнул повелитель Царства мертвых, он же хозяин особняка, где произошла эта историческая встреча, – но, надеюсь, сегодня ночью ты об этом ничуть не пожалел?

Посейдон отстранил брата от себя, сурово нахмурил бровь на уцелевшем глазе и ткнул пальцем в грудь Аида:

– Так это был ты, братец? С каких это пор ты научился делать подарки? Да еще такие…

– Какие? – тут же вклинилась в разговор двух кровных родственников Эмма-Гестия.

Вообще-то она тоже была родственницей и Посейдону, и, естественно, Аиду. А еще она была одной из немногих богинь, котрые все-таки понимали, что означает человеческое слово ревность. В теле же английской женщины, познавшей столько предательств от людей, которых она считала близкими и любимыми… Престарелый супруг постарался отвлечь ее внимание; проще всего это было сделать или новым поцелуем, или еще одним анекдотом. Он выбрал второе. Ткнув брата в грудь так же, как только что сам получил чувствительным тычком в грудину, он со скрытой хитринкой в голосе возвестил – достаточно громко, чтобы услышали немногие окружающие:

– Не нужно тыкать в меня пальцем; если я тебе не нравлюсь, ткни лучше себе в глаз, чтобы меня не видеть!

Кто-то за спиной Нельсона испуганно охнул.

– Королева! – самодовольно понял он, – понимает, кто на этом балу главный, и в кого не подобает даже показывать пальцем.

Он тут же расхохотался; на «палец», прозвучавший сейчас уже в который раз, и которых у него было ровно вдвое меньше, чем у каждого из замерших в зале, он совершенно не обиделся. Да и можно ли было обижаться на родного брата, которого он не видел долгие… в-общем, больше трех сотен лет?

Совсем немного времени ушло на такие не важные, но обязательные процедуры представления Ее Величеству; министрам двора, сопровождавшим свою королеву. Но уж от танца – даже со вновь обретенной Гестией – Нельсон решительно отказался. И через пару минут сидел с возлюбленной и ее мужем (бывшим, конечно – с сегодняшнего дня) в миленькой комнатке, дверь в которую подпирал спиной верный Гарри. На столике заманчиво поблескивали боками пузатые бокалы, заполненные янтарной жидкостью. Все трое невольно вздохнули: «Сейчас бы мальвазии… да хотя бы из Грааля Сизоворонкина». Увы – на звонки лорда Гамильтона, который всю долгую жизнь каждый день (да не по одному разу) нажимал на кнопки мобильника, не ответили ни Алексей, ни Оры. Он и сейчас сжимал сморщенной ладонью черную коробочку.

– Но об этом потом, – остановил Нельсон его новую попытку вызвать к жизни волшебный аппарат, – расскажи лучше ты, любовь моя, как ты жила все эти бесчисленные годы без меня? Какой счастливый случай свел тебя с братом?

Лицо Гестии стало виноватым; хотя Посейдон ее ни капли не ревновал. Он просто не знал что это такое. Вернее знал – в теории. Слишком уж часто это слово встречалось в Книге. Вот, например:

– Дорогой, ты когда-нибудь изменял мне?

– Я так же верен тебе, как и ты мне, любимая!

– То есть изменял?!

Нельсон едва удержался от хохота. Лицо Эммы тем временем стало уже совсем отчаянно грустным; губы предательски задрожали, и лорд Гамильтон поспешил вмешаться, сам ответил на вопрос брата:

– Этот совсем не счастливый случай имеет свое имя – Чарльз Гревиль, мой племянник. Эмма была его содержанкой (леди Гамильтон вздохнула так жалостливо, что у адмирала едва не остановилось сердце); без всяких прав и без будущего. Честно скажу – если я и пожалел в тот момент несчастную девушку, то… в-общем, пожалел, и только. А она на меня так и вовсе не глядела. Думала, наверное: «Еще один старый козел приперся!». Думала ведь, Эмма!

Леди Гамильтон неожиданно широко улыбнулась и кивнула головой:

– Если сейчас рассказать, что я тогда о тебе подумала…

– Об одном я сам догадался, – хохотнул старик, – потому невольно и вспомнил анекдот из книги:

– Дорогая, у тебя есть какая-нибудь эротическая фантазия?

– Есть.

– Расскажи.

– Я занимаюсь любовью под пальмами на экзотическом острове в тропическую ночь. Рядом шумит море; на небе огромные звезды. Пахнет незнакомыми травами. От вина кружит голова…

– А я – сверху или снизу?

– А ты дома остался!

Два бога и богиня рассмеялись уже совсем раскрепощено. Аид между тем продолжил:

– Вспомнил вслух, – продолжил Аид, – и по реакции Эммы я сразу понял, что она одна из наших. Скажу честно – я ее выкупил у Гревиля, которого с тех пор перестал считать родственником. Этот подонок наделал столько долгов, что чуть ли не за руку привел ее в мою спальню.

– А ты?…

– А я, братец, уже тогда был слишком старым для твоей богини. И все эти годы помнил о тебе. Потому что понял – это знак, что ты должен скоро появиться. И, как видишь – не ошибся.

Теперь уже сам Посейдон вынул из руки брата мобильник, и нажал на кнопку, которая когда-то связала его с Сизоворонкиным. И ничуть не удивился, когда тот негромко задребезжал, а потом отозвался нетерпеливым голосом бывшего полубога:

– Ну, и где ты застрял теперь, великий и ужасный владыка Царства мертвых?

– В моем обществе, о, Владыка неведомых нам связей на расстоянии, – с показным смирением в голосе ответил Посейдон, – тут рядом еще одна богиня…

– Гестия! – догадался Алексей, – поздравляю.

– Спасибо, – сдержанно ответил ему владыка морей и океанов, – может, ты скажешь нам, когда закончится эта череда жизней?

– НИ – КО – ГДА! – по слогам воскликнул Сизоворонкин, – разве не этого вы хотели? Живите – радуйтесь и огорчайтесь, свершайте подвиги, или губите народы… Кстати, кто ты сейчас, Владыка?

– Адмирал флота Ее Величества Горацио Нельсон, – с достоинством поклонился незримому собеседнику Посейдон.

Он живо представил себе, как Лешка в своем неведомом времени сейчас давится от едва сдерживаемого хохота. И действительно, тот отозвался очень весело:

– А лорд Гамильтон с леди Эммой рядом? Старый лорд уже рассказал тебе пару анекдотов про твой глаз?

– Рассказал, – чуть растерянно подтвердил адмирал, – только один.

– Ну, тогда слушай еще один, – жизнерадостно сообщил Алексей, – теперь уже не про тебя, а про Гамильтонов: