Текст книги "Близнецы святого Николая"

Борьба против игроков была бы далеко не полна, если бы падре Рокко оставил в покое богатых и властных. Однажды он поднес Карлу III длинный список дворянских фамилий, представители которых были разорены игрою. Прочитав список, король пришел в ужас.

– Я не хочу, – воскликнул он, – быть королем нищих.

И тотчас же последовал указ, запрещавший азартные игры. Пойманные и уличенные в них дворяне осуждались на пять лет в тюрьму, а мещане – на такой же срок на галеры. Фердинанд IV еще усилил эти наказания.

Громадные и великолепные здания существующей до сих пор неаполитанской Albergo dei Poveri (приют для бедных) одолжен своим существованием тоже падре Рокко[98]98
  Гигантское строение, одно из самых больших в Европе той эпохи, действительно было предпринято в правление Карла III, однако осталось незавершенным.


[Закрыть].

Королева Мария Амалия[99]99
  Мария Амалия Саксонская (1724–1760) – немецкая принцесса из династии Веттинов, супруга Карла III.


[Закрыть] собственными руками украшала алтарь на Рождество Христово. Ей понадобилось для этого несколько ожерелий. Она начала их нанизывать; работа шла медленно. Один из присутствовавших заметил, что в Генуэзском приюте для бедных в этих случаях употребляют длинную иглу. Зашла речь об этом учреждении; падре Рокко был тут же…

– Позор для Неаполя, и стыд для короля, что у нас нет ничего подобного, – резко, по своему обыкновению, воскликнул он.

Король улыбнулся.

– Потише, потише, святой отец… Я давно хочу создать здесь что – нибудь подобное.

Король определил на это громадную сумму и, чтобы ее покрыть, отказался от целого ряда обычных во дворце праздников; затем он прекратил охоту, и всё добытое таким образом определил на приют для бедных.

Падре Рокко был в иных случаях беспощаден. Он раз в процессии подошел к богатой и знатной даме и, указав ей на массу полунагих неаполитанских бедняков, стоявших вдали, заметил:

– На глазах голодных людей, вы, ведь, не станете есть? Зачем же вы носите бриллианты и изумруды перед голыми!

Влияние старика – монаха было так велико, что дама сняла с себя все драгоценности и отдала ему для приюта бедных.

У Карла III была страсть к рыболовству и охоте, и он удовлетворял ее, как простой горожанин: в одиночку ходил с ружьем или уезжал с удочками в Портичи, где у него был свой дворец. Пример этот так вдохновил падре Рокко, что он уже властно обращался к дворянам: «вы роскошествуете, когда ваш король во всем себе отказывает»; и вот в самое короткое время деньги для приюта бедных оказались собранными…

Можно думать, что это именно и создало самых сильных врагов падре Рокко. Завистники умножались, по мере роста всеобщего к нему уважения, любви к нему. Посыпались обвинения, что он позорит монашескую рясу, являясь в самых постыдных местах. Его покровителя, Карла III, уже не было в Неаполе[100]100
  В 1759 г. Карл III покинул Неаполь ради испанского трона.


[Закрыть].

Раз в самом ужаснейшем гнезде порока и преступления, – куда и простонародье не решалось ходить без опаски, – на одной из площадей началась схватка между чернью и полицией. Пошли в дело ножи… Падре Рокко, всегда болевший сердцем за слабых и угнетенных, бросился в самую кипень свалки и, удерживая одних, грозя другим, убеждая третьих, остановил разгоревшееся, было, кровопролитие. Настоятелю доминиканского монастыря рассказали этот случай, но в особом освещении, приписав падре Рокко почин этой схватки. Монашество было все против бедного инока. «Апостола улицы», не выслушав, заперли в тюрьму обители, а оттуда тайком, ночью сослали в монастырь на Монте – Сомма на Везувии[101]101
  Неточность: Монте – Сомма – название горного кряжа, который является составной частью везувианского вулканического комплекса.


[Закрыть], запретив ему вступать с кем бы то ни было в сношения и подчинив его строжайшему надзору.

Два года провел в изгнании падре Рокко, сокрушаясь о своих бедных, о детях основанных им приютов, о несчастных, спасенных им и помещенных в убежища. Деятельная натура его не могла примириться с спокойствием и тишиною ссылочного скита. Жажда подвига, внутренний огонь прожигали его насквозь. Он уходил иногда на вершину горы и оттуда, со слезами на глазах, смотрел на свой Неаполь и простирал к нему руки, точно желал обнять его. Приставленные к нему сторожа часто видели его «грызущим зубами» железные затворы своей кельи, которую за ее тишину и покой Рокко называл гробом.

– Я был в Ноевом ковчеге, тщетно ожидая голубя, – говорил он потом об этом времени…

В 1764 году повальная болезнь и голод посетили Неаполь. Бедствия были так ужасны, что народ, скученный в грязи и тесноте старых улиц, сбитый, как стадо, ополоумевший от безработицы, беспомощно, тысячами умирал на тротуарах. Окрестные деревни безлюдели. Были улицы, сплошь обратившиеся в кладбища. Начались восстания.

Имя падре Рокко пришло всем на уста и на память. Первые же враги его сообразили, что помочь делу может только он, и никто больше. Никто не давал себе отчета, что здесь может сделать старый монах? Знали только, что он один может положить конец всенародному отчаянию. К падре Рокко послали просить вернуться в Неаполь.

Он, «как орел со скалы», кинулся вниз, в жаждавшие его помощи гнезда болезни и нищеты. Казалось, силы его удвоились, утроились. Современники не понимали, когда он спал. Его и ночью, и днем видели за работою. Он первым делом построил бараки для больных, отделив их от здоровых; он очищал квартиры бедных, хоронил умерших и утешал живых. Он организовал в самых широких размерах доставку хлеба бесчисленным голодным семьям. В конце концов, он влил часть своей энергии в остальное духовенство растерянного Неаполя, и у него разом составилась целая партия молодых, самоотверженных помощников…

Эпидемия поддалась… Размеры ее сократились… Целые кварталы уже были свободны от нее; с тем большею «яростью» старый народник – черноризец боролся с нею в последних ее гнездах. Его встречали во всех концах города. Ему случалось подряд по целым дням не есть, – некогда было!

Он в то же время позаботился и о «последнем приюте» для бедных. Трупы их до тех пор кидали прямо во рвы, в общие, переполненные водою ямы. Часто их даже забывали заваливать землею, и на целые версты кругом всё было заражено зловонием разлагавшихся тел. Проезжающие мимо, случалось, падали мертвыми. Их поражали миазмы. Падре Рокко выбрал день, созвал всех своих, – явился на место и завалил все эти ужасные клоаки землей. Потом он, не спрашиваясь никого, занял громадное пространство на север от города, и не успели еще власти очнуться и помешать ему, как он во главе целой армии помощников разбил там кладбище. Новые трупы были похоронены как следует, и герцог Сан Джермано, владелец земли, хотя и поднял процесс, но, выиграв его, увидел, что земля эта уже представляла ряды могил.

Эпидемия прекратилась. Явился подвоз съестных припасов. Падре Рокко придумал для бедняков общественные работы. Когда его хотели остановить на этом, он кричал:

– Я был мертв и нем, и вы меня воскресили. Зачем?

Его хотели взять опять, но теперь это уже было невозможно. Народ стоял толпою вокруг своего благодетеля.

Отец Рокко продолжал так же деятельно работать для своего народа и тогда, когда он начал видимо дряхлеть.

Он еще более усилил тогда свою энергию. Его спрашивали, почему он не жалеет себя, не бережется.

– Теперь уже некогда. Мне мало осталось времени, а дела много. Отдохну в Царствии Его, ему же не будет конца!

Он не возвращался более в обитель. Из вертепа в вертеп, из одного подвала в другой он ходил дни и ночи, проповедуя добро и правду, спасая павших и удерживая от падения колеблющихся.

Теперь он уже властно стучался во все двери, требуя именем Христа для народа все, что тому было нужно. Когда пожар уничтожил один из кварталов, он приказал погоревшим отворить церкви, и они целый год жили в них.

Он входил в тюрьмы, и за каявшихся являлся защитником перед королем. Разбойник Кармело был приговорен к казни. Целую ночь падре Рокко кричал под окнами королевской спальни:

– Подари мне человека, подари мне человека!

Его отгоняли, но раз падре Рокко что – нибудь задумывал, его трудно было заставить отойти прочь. Под утро король приказал впустить его.

– Что тебе надо?

– Жизни Кармело.

И Кармело был помилован и долго после того жил в горах Нолы честным дровосеком.

Ночью заставали падре Рокко молившимся на кладбищах бедных. – «За них некому молиться, – оправдывался он, – богатые имеют к своим услугам прелатов, каноников, у этих – я один».

Бог его – был Богом добрым, всепрощающим!

– Имя ему – любовь, – говорил Рокко. – Он любовью мир создал, и любовью же его держит. Любовь – это цемент душ. Ад есть отсутствие любви, рай – есть ее царство.

Но есть предел всему. Рокко свалился. Силы его были надорваны и старостью, и напряженною деятельностью. Слух о его болезни поднял на ноги весь Неаполь. Апостола бедных перенесли в обитель. Народ стоял толпою у монастыря доминиканцев и день и ночь, и умиравший только и помнил о бедных в последние мгновения.

– Ах, бедный Неаполь, бедный Неаполь! – повторял он, и, наконец, собрав последние усилия, созвал к своему одру друзей.

Он заставил их поклясться над Евангелием, что они не оставят его дела, его приютов, его убежищ, его больниц, его Albergo dei Роvеri, его школ и главное, – что каждый из них перед властью и знатью города так же будет стоять за народ, как всю свою жизнь стоял за него он, падре Рокко! Когда все дали клятву, он воскликнул:

– Благодарю тебя, Боже… Теперь я доволен. Cupio dissolvi et esse cum Christo![102]102
  Желаю раствориться и быть со Христом (лат.). Цитата из Послания апостола Павла к Филиппийцам (1:23).


[Закрыть] Покажите мне народ…

Кто – то отворил окно. Рыдание несметной толпы ураганом ворвалось в его келью. Он, в ответ толпе, простер к ней благословляющие руки.

– Подумай о своей душе! – говорили ему перед этим.

– Некогда, – отвечал он. – Я должен подумать о народе… О душе моей подумает он.

Так умер этот монах – народник!

– Господи, суди меня, как я судил их! – воскликнул он в последнее мгновение своей жизни.

Когда с колокольни доминиканского монастыря тягуче и торжественно раздался первый удар, возвещавший смерть «апостола улицы», – весь Неаполь, как при пении молитвы, опустился на колени, молились во дворцах, на площадях, в вертепах, в приютах, в церквах. Душа Рокко возносилась в светлом облаке общенародного горя. Тело его было выставлено, и народ, как святыню, сорвал с него и унес одежды, свечи, горевшие около…

Тем не менее, бедняком родившийся, нищим живший и нищим умерший, Рокко был и похоронен, как нищий, и кости его не были собраны в отдельную нишу, что всегда делают здесь с останками выдающихся людей. Он был похоронен в общей для бедных монахов могиле.

«Базилио Данченко» и его «Итальянский роман»
послесловие редактора

В советской культуре существовал только один Немирович – Данченко – великий театральный режиссер. Его старший брат, эмигрировавший после революции, не упоминался, его книги не переиздавались, а те, которые вышли до 1917 г., были изъяты из библиотек. Но в ленинградской Публичке они оставались доступны и лет сорок тому назад, впервые заказав эти публикации, я полагал, что их автор, В.И. Немирович – Данченко, – это великий режиссер, искренне удивляясь его широкому профилю. Недоумение, впрочем, вскоре рассеялось.

Василий Иванович меня восхитил своими красочными описаниями Русского Севера, которым я тогда увлекался. Этот дальний край – Соловки, Мурманский полуостров, Беломорье и спустя сто лет оставался мало описанным и мало изученным. И позднее, в своих поездках по бескрайнему Советскому Союзу мне доводилось обращаться к очеркам его путешествий по одинаково бескрайней Российской империи. Думаю, что не ошибусь, если скажу, что Василий Иванович Немирович – Данченко стал одним из зачинателей в нашей литературе того жанра, который получит много позднее название травелога. Где только он не был, и чего не описал – от Африки до Америки…

Даже крайние даты его жизни намекают на широкую географию: родился в 1844 г. в Тифлисе, а умер в 1936 г. в Праге. Между этими точками – кипучая творческая жизнь в самых разных сферах – военные репортажи, фольклор, малые и крупные литературные формы (около 250 романов, повестей и рассказов!) и, конечно, впечатления от путешествий. Результат – книги, великое их множество.

Биография Василия Ивановича в последние годы исчерпывающе изложена в разных текстах[103]103
  Назовем один малоизвестный источник – книгу М. Добушевой и В. Крымовой «Ольшаны – некрополь русской эмиграции» (Прага: Русская традиция, 2011, с. 146–149). Русские пражане опекают могилу писателя.


[Закрыть] и это избавляет меня от пересказов.

Василий Иванович Немирович – Данченко, конец 1880 – х гг.

Немирович – Данченко, Русский Север и экзотические окраины бывшей российско – советской империи ушли на второй план, когда я обосновался в Италии и посвятил себя итало – русским связям. В этой сфере его никто не цитировал, и меня даже удивляло, как сей «очарованный странник» избежал итальянских чар.

Но это оказалось не так. У писателя был целый итальянский роман – «Великий старик», о котором ниже. У него был и «роман» с Италией, которую он не раз навещал.

Этой любовной связи способствовал один венецианец – Марко – Антонио Канини (1822–1891), тоже романтик – скиталец. Бог знает, когда он познакомился с Данченко. Жизнь Канини изучил один мой коллега – русист, Анджело Тамборра, увы, покойный, которого заинтересовали странные отношения венецианца с Россией. В самом деле, русский язык Канини выучил в Крыму, когда был там военным корреспондентом, описывая победы пьемонтского воинства над российским. Участник борьбы за освобождение родной Венеции от австрийцев, он долго вращался в сербских, греческих, румынских, албанских краях. Во время русско – турецкой войны 1877–1878 г. Канини вновь – военный корреспондент, на сей раз русофил, пламенный защитник угнетенных балканских народов. Именно во время этой войны он познакомился и подружился с другим военным корреспондентом – Немировичем – Данченко. Вернувшись в Венецию, уже ставшую итальянской, Канини посвящает себя литературному труду, занявшись также переводами со славянских языков – и переводами стихов Василия Ивановича: в Российском Государственном архиве литературы и искусства сохранилось фрагменты переписки двух литераторов.

И вот в 1885 г. в Венеции выходит удивительная книга – сборник стихов «Базилио Данченко», его первая публикация в Италии. Удивительна она тем, что Василий Иванович вошел в итальянское культурное пространство как поэт. На следующий год Канини включает его стихи в свой сборник «Il libro dell’amore» («Книга любви»).

Но Василий Иванович все – таки, в первую очередь, – талантливый прозаик, и один его роман вскоре достиг итальянскую публику. Переводчиком тут выступил другой интересный персонаж – Федериго Вердинуа (1844–1927). Он первым познакомил компатриотов с текстами Пушкина, Гоголя, Тургенева, Чехова, Толстого, вставив в список классиков и имя Немировича – Данченко. Ф. Вердинуа выбрал его роман «Цари Биржи. Каиново племя», который, с названием «Razza Caina», переиздавался в Италии трижды – в последний раз в 1965 г. (роман, кстати, был издан и на английском).

Третий итальянский переводчик – русская эмигрантка, Нина Севастьяновна Романовская (1861–1951). Она обосновалась в Италии еще до революции, создав себе репутацию проводника современной ей российской литературы. В 1921 г., в тот год, когда литератор – эмигрант обосновывается в Праге, в Турине выходит его роман «Соколиное гнездо: кавказские приключения» («Nidi di falchi: avventure delle regioni caucasiane»).

Томмазо Сальвини в роли Гамлета, 1874 г.

Роман «Великий старик» вышел в 1898 г. В облике главного героя – актера Карло Брешиани – русский читатель сразу узнавал реального актера Томмазо Сальвини (1829–1915), необыкновенно популярного в России. С ним тоже произошла особая история – он стал широко известен в нашем отечестве раньше, чем в родной Италии. Руку к этому приложил критик Аполлон Григорьев, увидевший и прославивший Сальвини, когда тот еще только начинал свою карьеру. Сальвини не раз бывал на гастролях в разных русских городах, им восхищался Станиславский. Перевод «Великого старика» («Il grande vecchio»), выполненный той же Романовской, вышел в 1934 г., став неожиданным сюрпризом для итальянцев, в первую очередь, для многочисленных ценителей таланта Сальвини. Не будем пересказывать роман, лишь скажем, что без жанра травелога Василий Иванович не обошелся. В сюжетную линию как отдельные новеллы вставлены описания Рима, Неаполя, Вероны, озера Комо, где автор явно провел немало времени, и проч. Из книги можно бы создать антологию по итальянским достопримечательностям.

Однако на первый план в нашем итальянском сборнике «Базилио Данченко» выходит повесть «Близнецы святого Николая» – трогательная история двух русских сироток, найденных сердобольными барийцами в крипте базилики св. Николая Чудотворца, близ его мощей. Вне сомнения, писатель сам паломничал в Бари и воочию наблюдал поразительный феномен православного паломничества в этот адриатический город. Собственно паломничество его интересовало изначально: самый первый его значительный (уже упомянутый) текст – «Соловки. Воспоминания и рассказы из поездки с богомольцами» (1874).

Однако описания местных итальянских традиций настолько точны, а сам ситуация с сиротами, ставшими живым талисманом, оберегом для барградцев, настолько правдоподобна, что невольно закрадывается вопрос – а не реальна ли эта история?

Другой вопрос, возникающий при знакомстве с эффектным финалом, – случайна ли столь явная перекличка со знаменитой повестью Александра Грина? И не есть ли «Близнецы святого Николая» православной ипостасью «Алых парусов»? Точнее, наоборот, учитывая хронологию – не есть ли текст Грина, начатый в 1916 г., романтическим переложением рассказа Данченко, появившегося в 1900 г.? Кроме заветного парусника, в текстах можно заметить и другие параллели: к примеру, это два маргинальные провидца, нищий Симоне (у Данченко) и странник Эгль (у Грина).

У гробницы св. Николая, художник Антон Иванов, 1859 г. (Государственный Русский музей)

«Близнецы святого Николая» недавно нашли своего итальянского переводчика, теперь уже четвертого по счету для Данченко. Им стал профессор славистики Барийского университета Марко Каратоццоло, издавший в 2021 г. книгу «I gemelli di San Nicola» (Bari: Stilo Editrice). Знаменательно, что русский рассказ о Бари появился в самом этом адриатическом городе.

Для перевода М. Каратоццоло выбрал, как и мы для нашего переиздания, последнюю публикацию текста, вышедшую в 1914 г. с подзаголовком «Из "сказок действительности"» (в сборнике «Тихий свет»), в то время как самое первое издание, 1900 года, носило лапидарное название «Близнецы». Текст 1914 г. – более обширный, с новыми подробностями. Не исключено, что писатель переработал его после очередного посещения Бари (в 1908–1909 гг. он постоянно жил в Италии, преимущественно на Капри).

Иллюстрация ко второму изданию повести «Близнецы» (СПб.: Ученый комитет Министерства народного просвещения, 1903 г.; серия «Книжка за книжкой»)

Что касается первого вопроса – о достоверности – то на него ответа пока нет (как и на второй вопрос). Но, вне сомнения, в своем творчестве писатель почти всегда опирался на реальные факты. Об этом свидетельствует и вновь публикуемый рассказ «Святой отец», вышедшие вместе с «Близнецами» в 1900 г. в сборнике «По воле Божьей». В самом деле, героический священник, протагонист рассказа падре Рокко даже назван тут собственной фамилией: это неаполитанец, доминиканский монах Грегорио – Мария Рокко (1700–1782). Одаренный харизмой, он стремился облегчить страдания бедных слоев населения и безустанно боролся с пороком во всех его формах. Имея определенное влияние на власти, дон Рокко инициировал ночное освещение городских улиц (ради безопасности запоздалых прохожих), устройство домов трудолюбия для молодежи, богаделен для стариков (в том числе строительство гигантского «Приюта бедняков») и многое другое. Выбор этой фигуры характерен для русского писателя – народника.

Другой рассказ, «Воскресшая песня», близкий к жанру притчи, о калабрийском поэте, из того же сборника «По воле Божьей», еще раз напомнит современному читателю не только об итальянских историях, но и о идеалах их русского интерпретатора.

* * *

Мы не претендуем на публикацию всего «итальянского текста» Немировича – Данченко. Некоторые его фрагменты обретаются в самых неожиданных местах – например, в его книге «Скобелев» (1886), куда он вкрапляет свою поездку в город Реджо (официальное современное название: Реджо – нель – Эмилия, по региону), к одному очевидцу подвигов полководца, в свойственной ему манере делая такие вставки:

«Был уже вечер. Горы с мраморными ломками вблизи (Каррара недалеко отсюда) уходили в лазурные сумерки. На их вершинах только еще догорала золотая прощальная улыбка солнца. Старый собор всею своею громадою точно давил узкую улицу с домами, помнившими еще времена гвельфов и гибеллинов. Какой – то мрачный памятник неожиданно выдвинулся из глубокой ниши. Развалины замка молча доживали свой век с пестреньким коттеджем рядом – точно разбогатевшего мещанина, веселого, краснощекого и улыбающегося, поставили бок о бок с забытым рыцарем, на сгорбившемся теле которого едва держались старые, почернелые латы… Тут же недалеко был "альберго", в котором мне предстояло провести ночь.»

В водевильном по стилистике рассказе «Жена без портфеля» (1892) предстает любимый автором Неаполитанский залив:

«Белый мираж Неаполя позади… Синий, весь точно в бархате, Везувий… Чуть – чуть курится старый убийца над припавшим к его ногам коралловым ожерельем маленьких, кажущихся такими счастливыми городков. Берега Кастелламаре и Сорренто с этой стороны и мыса Мизено справа нежно – нежно обняли лазурный залив Партенопеи, и между ними – весь в аметистовых тонах и темных каменных отвесах Капри… Воздушная причудливая Иския и будто на минуту припавшая к заснувшим водам плавучая змея Прочида… Солнца, солнца! Пей, не хочу… И небо!.. Светлое небо прерафаэлистов…»

Можно найти и другие «улики» «романа» писателя с Италией. Пока же мы ограничимся нашим сборником, в надежде, что он привлечет внимание к незаслуженно забытым произведениям Василия Ивановича Немировича – Данченко, не только к «итальянским».

* * *

Старая орфография публикаций приведена к новой. Исправлены, без пояснений, неточности в написании итальянских (и французских) слов.

Благодарю за ценные советы профессора Марко Каратоццоло, итальянского переводчика «Близнецов святого Николая», издавшего эту замечательную книгу в Бари, – в том самом месте, где происходит ее действие.

Михаил Талалай