Текст книги "Добрый вечер"

А художник? Как он был упоен своими успехами. Парил над толпой, и толпа покорно задирала голову. Пришла она, и от ее настроения стало зависеть – быть или не быть новому шедевру. Кто сказал, что она бесталанна? Она талантлива, по-своему (чего перед собой кокетничать?). Людям нравится, когда их ломают. Сами на пламя летят. А Николай ни на кого из них, слюняво-добропорядочных, похож не был. Мрачный демон, как это пишут в рецензиях на западные фильмы – антигерой. Когда разозлятся – в глаза заглянуть страшно. Испепелит. Сколько душ загубит?

И что? Да то же самое. Но с ним интереснее, чем с другими. Из-за денег? Нужны ей деньги.… Нет, Николай должен был делать не то, что хотел, а что пожелает она! Это, как в клетку со львами, как по краю… И его затоптать, сделать тряпичной куклой…

Неужто милиция докопалась? Нет, еще раз нет, не могли. Николай все продумал. Он ошибаться не мог. И место, и время, и все, все – его идеи.

Нет, не может быть. Скорей всего, за его старые грехи зацепились, значит, она просто красивая, обольстительная женщина, волей случая, попавшая в сети коварного преступника. Обольстительная, именно так.

Когда машина подъехала к Управлению, Вера если не успокоилась, то, во всяком случае, снова уверилась в своих силах.

Они поднялась на лифте, прошли по длинному коридору. Она посередине. Впереди и чуть сзади – молчаливые мужчины.

– Направо, – подсказал молодей человек. Он представился тогда, у входа, но она совсем забыла, как его зовут.

Кабинет, куда она вошли, ее разочаровал. В кино красивее, а здесь – побелка, масляная краска, сейфы и канцелярские столы.

Всего-то экзотики, что надпись на телефоне о том, что по нему запрещается вести служебные разговоры. За столом, устало положив перед собой руки, сидел пожилой мужчина.

– Присаживайтесь, – предложил он. Молодой человек сел за другой стол.

– Моя фамилия Попов, – представился пожилой, – о вас лично мы пока говорить не будем, еще найдется время. Ответьте, Федорова, где сейчас Трифонов?

– Трифонов? Не знаю такого. Не знакомы.

– «Инженер», с которым вы сожительствуете, – строго уточнил молодой, положив перед ней фотографию «Трефа».

– Вы с женщиной говорите, выбирайте выражения! – Вера старалась выиграть время, успеть подумать и понять, что скрывается за строгостью этого молоденького сыщика.

– И все же? – строго спросил Георгий.

– Курить можно?

Литвин протянул ей сигарету, щелкнул зажигалкой. Вера прикурила и улыбнулась своему «собеседнику». Улыбка не сработала.

– Не знаю, – тихим голосом ответила она.

– Напрасно вы так, – тихо сказал Попов. – Может, тогда вспомните, когда виделись с ним в последний раз?

– Это не скромно.

– Вы отказываетесь отвечать? Это в вашем положении не разумно.

Вера кокетливо повела плечами.

– Как вы его называли? – спросил Литвин.

– Николай. Дальше мне было не нужно.

– За все время, пока вы с ним знакомы, кроме имени, так ничего и не узнали? – бесстрастно поинтересовался Попов.

– Ну, вроде, фамилия его Горохов или Терехин. Работал где-то на Севере по найму, потом поругался с начальством, переехал сюда.

– Без прописки?

– Такие нюансы меня не волновали. Это ваши заботы.

– Какие отношения у Вас были с Зотовым? – снова задал вопрос Литвин.

«Железобетонные они, что ли? Неужели, совсем не видят, что я красивая молодая женщина, которая могла бы понравиться, – подумала Вера, – А про пустырь и богатого толстячка здесь не знают. Во всяком случае, со мной не связывают».

– Некоторое время достаточно близкие, – доверительно сказала она, вновь обретая уверенность в себе. – Совсем недолго. Саша – он хороший, умный… Но как мужчина… Знаете, я, как каждая женщина, хочу, чтобы можно было чувствовать рядом не только заботливого, нежного, но и сильного мужчину, – она быстро взглянула на Литвина, обещающе и заинтересованно и, как ей показалось, этот молодой сухарь смягчился. Даже едва заметно улыбнулся, а как же иначе, какой мужчина устоит против нее…

– А кто стрелял в Силаева?

Вера не поняла. Она еще раз посмотрела на молодого. Он по-прежнему едва заметно улыбался. Только теперь его улыбка казалась ей ехидной и злой.

«О чем это он? О чем? Силаев? Как Силаев? Откуда они взяли? Сашка сказал? А он здесь откуда? Неужели? О Боже!.. А вдруг проверяют? Конечно, проверяют…»

– Не знаю никакого Силаева… – едва пролепетала она.

– Силаев Вячеслав Иванович, – охотно, с участием пояснил Попов, – с которым вы с месяц назад встречались у кинотеатра «Космос». Он-то вас прекрасно запомнил.

У Веры все внутри оборвалось. Черты лица ее застыли, резко обозначились морщины под глазами и около губ глаза потускнели. Куда делась молодая, уверенная в себе покорительница мужских сердец? Перед ними сидела сразу ставшая сутулой женщина.

– А почему я вам должка давать отчет? – вдруг визгливо закричала она на Литвина. – По какому праву вы, молодой и здоровый, сидите здесь и терзаете меня? – она захлебнулась в рыданиях, – меня, женщину с несчастной судьбой, мать-одиночку? Что я вам сделала? Махинации свои прикрываете? Вон, преступники гуляют, убийцы, – она дернула головой в сторону зарешеченного окна. – Их поймать не можете? На слабых отыгрываетесь? Герои… Идите туда… Пахать на вас надо, бугаи. А мы содержим вас еще… Пахать надо!

Попов спокойно слушал. Литвин по его знаку налил стакан воды и поставил на ближний к Вере угол стола.

Она замолчала, потянулась к стакану и жадно выпила воду. Литвин молчал, и, лишь увидев, что Вера успокоилась, тем же ровным голосом сказал:

– Ставлю вас в известность, что о вашей дочери заботится ее отец, ваш бывший супруг. Очевидно, вы будете лишены судом родительских прав. А сейчас вернемся к теме нашей беседы. Так кто стрелял в Силаева?

Все. У нее больше нет сил. «Истерика» была последней попыткой спастись, изменить ход событий. Теперь уже не было сил сопротивляться дальше. Она привыкла, что ей подчиняются обстоятельства. Теперь – наоборот.

– Не знаю… Не поняла, – устало произнесла она.

– Где Трифонов?

– Не знаю…

– Обманывать не в ваших интересах.

Они спрашивали по очереди, тихо и спокойно. Но, кажется, что их слова взрываюся в мозгу, с диким шумом, бьют молотком по нервам. Спрятаться, уйти от них, от этих безжалостных, гонящихся в угол вопросов. Уйти бы? Но куда?

– Я действительно не знаю. Он исчезает на несколько дней. Потом звонит. Мы встречаемся.

– Когда теперь должен звонить?

– Не знаю. Сказал, чтобы никуда не уходила.

– У кого деньги, взятые у Силаева?

– Я не интересовалась. Кажется, у Зотова.

– У кого оружие?

– Не знаю я…

– Почему Трифонов деньги отдал Зотову?

– Откуда я знаю?

– Как долго Зотов должен держать у себя деньги?

– Николай собирается уезжать. Наверное, деньги возьмет.

– При обыске мы нашли записку. Что она означает? «Перово, шесть тридцать, у головы».

– Николай сказал, чтобы я это прочитала Сашке, когда он позвонит.

– Как прочитала? – не понял Георгий.

– По телефону.

– Когда Трифонов должен позвонить?

– Сегодня.

– В какое время он звонит?

– Обычно по вечерам.

– Зотов?

– Естественно, тоже…

– Могут они встретиться без звонка?

– Не знаю. Думаю, Сашка тоже не знает, где бывает Николай. Он никому не говорит. Осторожный.

– Где сейчас может быть Зотов?

– У него много знакомых.

– Хорошо. Если вы согласны помочь нам, то поедете сейчас на квартиру, там наши товарищи. Позвонит Зотов, пригласите его приехать. Скажите, что не можете понять, что в записке. Если позвонит Трифонов, найдите повод пригласить и его. Это ваш шанс.

Вера встала, направилась к двери и вдруг, обернувшись, с ужасом спросила:

– А вдруг он придет меня убивать?

– Не думаю, чтобы ему представилась такая возможность, – ответил прежним бесстрастным голосом Попов.

6

Перово … Шесть тридцать… У головы… В какой день…? В шесть утра или вечера? И чья там голова? Может, прозвище? Но Треф старался не иметь лишних контактов. Где эта голова?

Свою сломаешь… Литвин так и сяк крутил записку. Попов сидел рядом, читая протокол допроса. Отложив листки, он взял у Георгия мятую полоску бумаги.

– Какие идеи?

Литвин развел руками, что означаю полное отсутствие каких-либо соображений.

– Нам с тобой этот ребус разгадывать, нам, – Георгий понял, что у многоопытного начальника тоже пока никаких конкретных соображений нет. – В квартире Астахов, – продолжал Попов, – он все сделает как надо. Только боюсь, не придут они. Звонить будут, а сами не придут. Как думаешь, не скажет наша Вера им чего лишнего?

– Не знаю, – честно признался Литвин. – Не могу ручаться, Алексей Семенович. Судя по всему, не должна, а так – кто их разберет… Трифонов не дурак. Он и малейшую фальшь поймет. Про намек я уже и не говорю. А с другой стороны, может, и обойдется?

– Ты, Георгий, на авось-то не надейся. Давай лучше прикинем, что главное? А главное, то, что Треф с Зотовым не могут не встретиться! Будем исходить из худшего, что Треф знает о неудачной попытке задержания Зотова, – Литвин виновато опустил голову, но Попов сделал вид, что не заметил этого. – …Тогда встречаться с ним «Трефу» совсем не захочется. Он уже битый, знает, что к чему. Поймет, что и его ищут, все перекрыли: вокзалы, аэропорты…

И Сашка вряд ли останется в городе. Ребята звонили, говорят, аккуратненько так собрался перед уходом, даже мебель полированную протер. Ничего на память не оставил. Даже ни одной бумажки с записями… А холодильник забыл протереть, – посмеялся Попов, – там его пальчики и остались. Сашка будет искать встречи с Трефом. Тот – его надежда. И вывезет и всему научит, опыт есть. Но вот как Треф?

– А не может Зотов с деньгами рвануть? Что ему сообщника-то ждать?

– Не исключен и такой вариант. Хотя, не думаю, что станет он с Трефом шутить – испугается. Да и (по мнению Зотова) – труба ему сейчас без Трефа. А потому, думаю, он ему о твоем визите не скажет. Побоится один на один с нами остаться. Вдвоем ему с Трефом веселее, кажется, веселее. А в нас он сейчас врагов видит. М-да…

– Что делать?

– Думай, голова, думай, картуз куплю, как мой дед говаривал…

7

Наконец-то!

Телефон хрипло прозвонил один раз, потом другой. Вера зачарованно смотрела на аппарат, но трубки не поднимала.

– Берите трубочку, разговаривать будем, – кивнул ей Астахов.

Вера безропотно потянулась к телефону. Владимир взял отвод-наушник, подсоединенный приехавшим с ними телефонистом.

– Да, слушаю.

Соединение было плохим, в трубке шумело.

– Ты? – спросил низкий мужской голос.

Трифонов, понял Астахов. Ладонь, державшая трубку, вспотела, словно этот бандит был совсем рядом и сейчас его надо брать.

– Да, – ответила Вера.

– Почему долго да подходила?! У тя, что, гости? – подозрительно спросил Треф. Вера вопросительно посмотрела на Астахова. Тот свободной рукой потер голову.

– Что ты, какие гости?! Душ принимала… Сколько жду, скучаю. Ты куда пропал?

Вера говорила без особого энтузиазма, но пока все правильно. Учитывая помехи на линии, ее голос вполне мог передать тоску забытой женщины.

– На кудыкину гору… – хмуро отрезали на том конце провода.

– Хорошо… – Астахов выразительно прижал руку к сердцу и закатил глаза, изображая страстное ожидание.

Вера поняла.

– Коленька, ты приедешь? Я жду… Мы ведь с тобой так и не договорили.

– Наговорилась уже, – Треф выслушал приглашение без восторга. Чувствовалось по его тону. – Впрочем, приеду… как-нибудь. Жди. А пока, слушай меня внимательно. Философ позвонит, передашь, что я написал. Не потеряла записку-то?

– Нет. Не поняла я в ней ничего.

– И не надо. Скажешь, послезавтра, и – по документу… Все… Пока!

– Алло, алло, Коленька…

Трубку уже повесили. Вера опустилась на диван и закрыла глаза. В комнату вошел сержант.

– Звонили из автомата, из ГУМа, – доложил он. Астахов представил себе муравейник магазина и тяжело вздохнул. Там искать бесполезно.

8

– …Значит, убежден, что не кличка?

– … Боится он со знакомым сейчас ходить, Алексей Семенович! – Литвин убеждал начальника. – Знает, что в первую очередь все его связи проверять начнем. Все контакты оборвал, проверено! Я настоятельно предлагаю принять мой план. Знает он или не знает, что я был у Зотова, все равно ни к кому не пойдет. И раньше не ходил. Перестраховывается.

– Принять хорошо, – согласился Попов. – Но еще лучше, если бы мы точно сказали там-то, тогда-то, во столько-то! А то…

– Вариантов всего два. Голова – это головной вагон. Сам сколько раз так договаривался. Значит, встречаются они у первого вагона станции метро «Перово». Логично!

– Логично. Еще логичнее, не забывать и про электрички. Так, если мне не изменяет память, тоже первые вагоны, или «головы», по-вашему, бывают, не так ли?

– Так, – вяло согласился Георгий.

– Не сочти за ворчание старика, но учись не спеша делать важные дела, думать не суетясь. Быстро, но не суетясь. Подумай тогда, не пришлось бы сейчас ловить Зотова. За него ты свое еще получишь. Ладно. Теперь займемся разработкой подробного плана действий оперативных групп…

9

Звонили еще двое. Вера сослалась на нездоровье и не стала разговаривать. Не только потому, что Астахов так распорядился, ей и самой не до того было.

После звонка Трефа, она несколько раз вяло пыталась завести разговор с Владимиром, но он, молча рассматривая журналы мод и каталоги иностранных фирм, никак не реагировал.

Снова звонок, Астахов отложил журнал. Вера уже смотрела на телефон, как на своего смертельного врага.

– Привет! – голос у Зотова был звонкий. Первый испуг, видимо, прошел, – Твой дома?

– Нет, уехал. Сижу, жду. Хочешь, зайди.

– Любовницы друзей, священны. Даже, если это бывшие твои. Лучше скажи, что передавал?

– Записку написал. Подожди, сейчас возьму… – Увидав жест Астахова, она закрыла микрофон рукой.

– Спросите, где эта «голова»? – тихо приказал Владимир.

– Алло…

– Могла бы и побыстрее. Времени нет.

– … «Перово»… Шесть тридцать… У «головы». Послезавтра.

– Ясно… – засмеялись на том конце провода.

– Саш, а где эта голова?

– Должно быть, на плечах. Поняла? Привет, не скучай, пока твой не пришел.

Срочно высланная из второго отделения милиции группа у телефона-автомата рядом с кинотеатром «Ударник» некого не нашла.

10

– Значит, так… – Попов оглядел собравшихся, – выйдем и утром и вечером. Гарантий, что место определено точно, нет. Литвин вот постарался, придумал, где это может быть, Надеюсь, правильно. Тем не менее, перерываем весь район, вокзалы, аэропорты, речной порт. Фотографии Трифонова и Зотова готовы и разосланы по районным управлениям, и в транспортную милицию. Заступающие на смену наряды будут проинструктированы. Напоминаю: один из преступников вооружен, возможно, оба. Работать четко и внимательно! Нам с вами народные шествия с буффонадой и стрельбой ни к чему! Брать аккуратно и тихо. За радиосвязь отвечает Дробов, Старшими групп идут: Астахов, Спирин, Морозов, Царьков. Координатор – Литвин, общее руководство беру на себя. Все. Готовьтесь…

Из кабинета вываливались гурьбой, уже в дверях нетерпеливо щелкая зажигалками и попыхивая синеватым дымом. В коридоре Астахов придержал Литвина за локоть.

– Сядь, Георгий, ты ничего нового не узнал? Треф – мужчина серьезный. Подведут нервы и… Не любит он почему-то уголовный розыск. Самое неприятное, – Астахов дал Литвину прикурить, – мы не знаем, у кого оружие. Или, действительно, у обоих? Что Вера-то говорила?

– Ничего не знаю, ничего не видела, ничего не слышала. Как она себя на квартире вела?

– Без энтузиазма, – Астахов пожал плечами. – Как обычно в ее положении. Ты обратил внимание, что у Трефа – никаких следов ни оружейного масла, ни масленых тряпок не нашли? А он ведь должен был чистить оружие? Должен. Я всю хату излазил, вплоть до мусорного ведра. Чисто. Может, револьвер у Зотова, которого ты благополучно упустил?

– Не трави душу… Не знаю.

– Извини… Пойдем, работы полно.

Глава V

1

С сухим щелчком, как обойма в рукоять пистолета, входила батарея питания в серое металлическое тело носимых радиостанций. А что, сравнение не так уж абстрактно. Порой эта продолговатая штучка выручит больше, чем оружие. Она – твой товарищ, который всегда готов помочь.

Дробов взял тряпочку и протер рацию. Он специально задержался позже других. Ему нравилось вот так, в тишине, поработать и подумать. Пусть мысли могут показаться обычными, ему-то нравится. Так уж сложилось, что он в отделе занимался техникой. Надо – так надо.

А сегодня особенно удачно вышло. Люся, его дочь, забрала Витьку и Андрюшку, трехлетних близнецов, к себе. Пока они с мужем обитают в коммуналке, дожидаясь новой квартиры, ребята живут у них. Сейчас он – самый молодой дед в МУРе. Ребята посмеиваются. Молодежь, где им понять, что дедом быть не так уж и плохо. Ему нравится. Завтра, с этим делом он, наверное, будет занят весь день. А вот послезавтра надо обязательно съездить к малышам, сводить куда-нибудь. В зоопарк или на «мультики». Дробов нажал на кнопку. В каждой рации он проверил переключатель диапазонов и приемо-передачи. Динамик затрещал, как сухой камыш под ногами. Сквозь шум неожиданно громко прорывались голоса, дававшие неведомым «восьмым», «сорок пятым», «двадцать третьим» распоряжения, команды. На всех диапазонах шла напряженная работа.

Рации Дробов проверял дотошно. У одной заметил, что отходит антенна и поэтому прием нечеткий. Тут же все исправил. С другой возни было больше. Кнопка приемо-передающего блока иногда западала и вообще, болталась в гнезде, держась, практически, на честном слове. Надо бы заменить, перепаять… Но получать вечером новый блок – дело суетливое. Дробов, похлопав себя по карманам, вынул коробок спичек и, достав одну, расщепил ее остроотточенным ножичком. Половинку отложил в сторону, а другую просунул в гнездо кнопки.

Попробовал. После трех-четырех нажатий спичка притерлась и стала помогать ослабевшей пружине.

Прекрасно, на сегодня работа закончена, и можно идти домой. На улице начинал накрапывать дождь. Говорят, что во время дождя – самый чистый воздух. Подышим.

Дробов убрал в сейф рации, надел плащ и вышел из кабинета.

2

Мелкие капли дождика редко и неохотно стучали по стеклу, словно шел он не сам по себе, а потому, что за его спиной стояли свои, небесные конвоиры. И фонарь сиротливо так горит. Один на всю улицу. Один…

К черту, все к черту! Треф в темноте протянул руку, нащупал сигареты, спички, закурил. Дым был одновременно горьким и приторным. Сигареты и те… «Махорочки бы сейчас, – мелькнуло в голове, и он усмехнулся невесело, – „Зона“ въелась, как пыль. Соскучился?»

Легкий ветерок скользнул в приоткрытую форточку, парусом вздулась занавеска. Запахло свежестью.

«Весна… Зеленый „прокурор“»! Сколько раз его звали рвануть на волю? Весна, зеленый прокурор, подписывает свободу! Не замерзнешь, следов не оставишь, по которым быстро и зло пойдет конвой с собакой. Кружит голову пьянящий теплый ветер с воли. Нет, не соглашался ни разу. Коварен он, «зеленый прокурор». Кто из тех, бежавших, на свободу попал? Никто…

Нет, он выжидал. Обрыднет в зоне – сил нет. А стиснет зубы и работай. Делай вид добросовестного бодрячка. А однажды к вечеру не выдержал – завалился на еще сырую землю и до одури смотрел на глубокое небо. До боли в глазах. Потом встал, стиснул зубы и пошел работать. Если бы только вкалывать… Тот майор в последней колонии, как клещ впился. За честную жизнь говорил. Дескать, злоупотреблять добротой народной и властью нельзя.

Нельзя! Открыл Америку! И без него понятно. Нельзя… по мелочам. Надо хапнуть по-крупному – и в сторону. Все про то знают. Не зря он вел разговоры с умными людьми. Знают все, да немногие делают. Пьянка, мордобой, мелочь на опохмелку – и снова обсуждай с дружками на нарах, как надо было делать на свободе.

«Зеленый прокурор»… Не поддался он ему там. Осенью убегал, когда всего вокруг вдоволь. И за то награжден был судьбой. А здесь, на воле забылся.

А уголовка в отставку не подала. Работает милиция, работает. И, пока его не зовут в гости, нечего их назойливо теребить. Он сознательный, понимает, что и без него им хватает дел.

И вот тебе, первый звоночек от судьбы. Верка! Поил, кормил, одевал, обувал. А поговорили – понял – продаст! Не сегодня, так завтра. Подстилка! Он ее до себя поднял, а она ему… Нет, с ней больше вместе нельзя. Надо было уйти – и он ушел.

Ладно, что волноваться. Об этой даче, где он отлеживался, никто не знает. Билет будет. Завтра в ночь он исчезнет из Москвы. Пусть тогда ищут.

Останется снова с носом: этот, «зеленый прокурор»… Но почему же не отпускает тоска в груди, и мучат кошмары – въедливый майор и аккуратные домики зоны? Может, плюнуть на завтрашнюю встречу, рвануть на электричку и – до Рязани или, скажем, Коломны? А потом на скорый и …

Нет, деньги оставлять нельзя. Они ему сейчас нужны. Очень. Завтра полседьмого встреча и все. Он снова исчезает…

3

Астахов считал, что в жизни ему не везет. Но никому об этом не говорил, не жаловался, не плакался. Все равно не поверят. Другие не только считали его вполне преуспевающим человеком, но и – завидовали. Одни – его силе, другие – удачливости, третьи – эрудиции, умению сходиться с людьми и быстро становиться своим в любой компании.

Все так. Но это было над водой, ярко светящимся островком. Внизу, темной массой, несложившаяся семейная жизнь, дочка, которой сказали, что его нет на этом свете, отрезая все возможности общения с ней. А еще – вечернее одиночество, несбывшиеся мечты о счастье, и … Да мало ли тяжести хранит любой человек в своей душе? Что перечислять? Лежит и лежат. Иногда нудный, мелкий дождь, вот такой, как сейчас, всколыхнет муть со дна. Но без этого тоже невозможно. В конце концов, страдания человека тоже составная часть жизни.

Астахов заворочался на диване. Он сегодня пораньше лег. Дело завтра предстоит весьма важное. Но заснуть не мог.

– Володя, может, тебе успокаивающего чего дать? Заснешь быстрее, – спросила мать, тихо войдя в комнату.

– Ну, ты же знаешь, я не употребляю, – отшутился он, – спасибо мамочка.

Мама Владимира любила тепло, и заботливо создавала его. Может, и не всегда она понимала сына, но он постоянно ощущал ее преданность, ласку и отсутствие какого-то ни было родительского эгоизма.

– Вот, – посетовала она. – Опять не спишь, думаешь? А вставать ни свет, ни заря. Такой режим вреден. Ох, я бы этих жуликов вообще больше не выпускала.

– Даже тех, кто по недомыслию ошибся?

– Ну, если по недомыслию… Но это – раз! А то и второй, а третий… – и все оступается? Хромота это, а не ошибки.

– Хромота тоже вылечивается. Пусть, с третьего раза – а получится.

– Добренькими мы становимся, Володя. Не добрыми, а добренькими… Разницу понимаешь? Это, когда добро делается формально. Распевали: «А паразиты никогда…», так и думала, что никогда! – мама выросла в семье старых русских интеллигентов, где слово никогда не расходилось с делом и, потому ее суждения иногда бывали категоричны, – Вот и жили бы «паразиты» отдельно от хороших людей, раз с ними не могут.

– Люди людей судят! – разговор этот возник не впервые, и Володя лишь слабо сопротивлялся. Тем более, мама не во всем была неправа. – А аппаратов, которые бы в души заглядывать позволяли, нет!

– А я помню, нам последнего паразита обещали показать! А теперь в газетах о хищениях меньше, чем на несколько тысяч и писать считают неудобным.

– Те, кто обещал – поторопились. Теперь на эти вещи мы здраво смотрим. А закон наш добрый, потому что лучше уж ошибиться с добротой, чем переборщить со строгостью. Тебе-то не надо эти вещи разъяснять.

– Ладно, ладно, разъясняльщик. Спи лучше, может, завтра как раз и выловишь последнего паразита. А я все же заварю тебе травки. Вчера с Дона привезли.

– Спасибо, мама.

Как мало надо, чтобы снова почувствовать себя маленьким. Легкая ласковая материнская рука, заботливо поправленное одеяло, теплый поцелуй в седеющую макушку.

4

Сашка старательно намылил щеку, попробовал на ногте жало бритвы и провел по щеке. Брился он с вечера, потому что уходить от подружки, у которой он остановится сегодня, придется рано утром, родители вернутся с ночной смены. Бритва цеплялась за щетину. Разве эта «Золингер», как у него дома? Но после того случая на стройке, Сашка рядом со своим районом и близко не показывается.

Хорошо он тогда милиционера провел. Вот тебе и МУР. Надо будет Николаю рассказать. Пусть посоветует, что дальше делать.

Все-таки лезвие никуда не годится. Вон сколько щетины осталось. Завтра совсем заросшим будет. В парикмахерскую не зайдешь – денег совсем мало. Да и страшновато на людях… Из того, что они с Николаем экспроприировали, Сашка не позволял себе взять ни копейки. Пока не разделили.

Сколько ему там причитается? Если даже треть – это ж какие деньги!!! Может, вместе с Николаем куда махнуть? На Камчатку, к примеру. Вольные края, богатые. Личность только в таких местах и вырастает.

Вон, Николай, каких глубин самосознания и свободы личности достиг. Сашке нравится суровая немногословность его приятеля, решительность и пренебрежение к толпе.

Николай поймет сложность обстановки. Недаром, уголовный розыск им заинтересовался. Может, из-за того толстяка? Откуда они узнали? Ладно, Николай что-нибудь придумает, поможет.

И Сашка начал по-новой яростно скрести свою щеку.

5

Он, уже знал, что две вещи она любит больше всего на свете: цветы и яблоки. Это было замечательно. Денег как рез хватило на букетик роз и два сочных яблока, которые продавал жгучий южанин по бешеной цене.

И все было, как рассчитано: сначала легкий восторг – от такого замечательного букета и скромное приятие похвалы, потом предложение погулять по стареньким московским переулкам с экзотическими названиями. Но помешал дождик, который, казалось, ехидно выстукивал по карнизам: «Ну, а теперь, что ты будешь делать?» А что действительно делать? Современные девушки, даже самые лучшие, любят богатых мужиков, добытчиков. Литвин добытчиком никогда не был. Он был увлекающимся человеком. Любил делать то, что ему нравится, а сколько за это платили – было делом пусть и важным, но второстепенным.

Опасения оказались напрасными. Они просто стали… кататься в метро. А когда надоел шум поездов и мелькание огней вышли наверх и спрятались под тяжеловесный козырек старого московского особняка. Дождик, сменив иронию на доброту, тихо заклевал в темную жесть навеса, зная, что этот негромкий стук лучше любой музыки, помогает разговору двоих.

– Почему ты хотел встретиться именно сегодня? – спросила она, – Я институт прогуляла. Завтра же у меня свободный вечер.

– Я не знаю, когда освобожусь завтра. Может, очень поздно.

– Фи, какой противный, – она ласково стукнула его в плечо своим маленьким кулачком. – Не можешь сделать любимой девушке приятное? Сказал бы, что чуть не умер, не видя меня так долго, что считаешь минутки до нашей встречи, поэтому настоял на свидании. А то «завтра некогда»! Совсем одичал там, со своими уголовниками.

– Зато у тебя есть возможность проделать невероятный эксперимент – вернуть меня к цивилизации. Но учти, одичание любого холостяка после двадцати семи, происходит в крайне сложных формах.

– Уговорил, – согласилась она, – Слушай, а расскажи, чем ты сейчас занимаешься в своем розыске? Всяких пестрых ловишь, из международной мафии? Или секрет?

– Нет. Просто ищу нехорошего человека….

– Хочешь дам тебе другого? Искать не придется. У нас начальник отдела такой нехороший.

– Тот еще хуже.

– А банда у него есть? Как в фильме «Черная кошка»?

– Нет. Просто этот человек – большая сволочь, которой помогает сволочь поменьше. А называем мы это дело очень просто – «Добрый вечер».

– Не эффектно, Романтики нет. Назвали бы тогда «Будьте здоровы!» или «Как самочувствие?»

– Смейся, смейся. Это у тебя от безграмотности. Чему вас только в институтах учат? Слушай внимательно, говорю для малограмотных. В начале века, у преступников была еще своя «империя», которая и на заграницу выходила. И вот ее «подданные» решили придумать свой язык. Чтобы никто их больше не понимал. Придумали. И назвали «музыкой».

– И как звучала эта «музыка»?

– Для непосвященного человека совершенно непонятно. Это была смесь немецкого, венгерского и цыганского языков. Причем многие вещи или действия имели символические названия. Гостиничная кража, например, называлась «гутен-морген» – доброе утро, дескать, проснулись, а чемоданчиков нет. И у нас похоже. Хотел человек к вечеру разбогатеть, а вышла крупная неприятность. Вот тебе и «Добрый вечер»!

– Стой! – она закрыла ему рот своей теплой ладошкой. Потом поднялась на цыпочки и поцеловала.

– Какой ты у меня умный! Все знаешь.

– Это не я все знаю, а мой приятель, Володя Астахов. Большой специалист в этих делах. Между прочим, в 1981 году русской сыскной системе исполнилось сто лет. Причем, наш сыск построен на несколько иных принципах, чем в других странах. Вот, положим…

– Тс-с-с, тише, Литвин. Хватит эрудиции, смотри, какой вечер. Дождь всех разогнал. Никого нет. И ты меня давно не целовал…