Текст книги "Азалия"

Глава 20
Вечерняя беседа

Больше всего Азалия боялась, что Бертран опять даст ей в провожатые неприятного Ива. Если бы это случилась, то девушка не смолчала бы, невзирая ни на чье присутствие: слишком уж ее раздражал угрюмый воин. Но сопровождать Азалию было поручено Ламберу, что ее вполне устраивало.

– Как себя чувствует твоя матушка? – спросила Азалия у юноши, когда они отошли от места, где проходил пир.

– Да вроде ей теперь получше, – ответил он.

– Хвала Господу! Сколько же она, бедная, пережила!

– Да, нелегко ей пришлось, – протянул Ламбер, не отличающийся, как всегда многословием.

Еще на подходе к лачуге они услышали беспокойное кудахтанье.

– Наверное, у курей нет корма и вода кончилась, – несмело предположил Ламбер.

– Я их накормлю и напою, – отозвалась Азалия. – Ступай!

Переодевшись, она зашла в курятник, высыпала корм, ощупью нашла в темноте поилку и вылила воду. Девушка взялась за дверку, но тут же замерла в недоумении, потому что снаружи послышался странный шум: топот ног, женский смех, мужское кряхтение. Глянув в щель, Азалия вначале ничего не увидела. Потом из сгущающейся темноты вынырнули две фигуры – мужская и женская.

«Рында? Конечно же, это он: в крепости нет второго такого огромного мужчины. А кто от него убегает?»

Женщина засмеялась, и Азалия узнала смех Санчи, явно пребывающая в прекрасном настроении. Пара остановилась напротив курятника и завозилась. Затем послышались женские протяжные стоны и звуки похожие на звериное рычание. Два тела, слившись воедино сотрясались, словно от жестокой лихорадки.

А Азалия по-прежнему стояла, замерев. Куры больно клевали ее ноги, но она совсем этого не чувствовала. У девушки пылало лицо, дрожали руки, ныла грудь и болел низ живота. Ей казалось, что происходящее – дурной сон.

Стоны и рыки становились все громче, пока, наконец, не раздался один общий вопль. Потом Рында и Санча еще некоторое время повозились, очевидно, приводя себя в порядок.

«Когда же они отсюда уберутся?» – подумала Азалия.

Ее желание исполнилось лишь наполовину: Рында удовлетворенно крякнул и растворился в темноте, а Санча почему-то не уходила.

«Господи, я больше не могу!» – взмолилась Азалия.

Не удержавшись на затекших ногах, она упала на четвереньки. Куры тут же подняли шум.

– Там кто-то есть? – спросила Санча.

Девушка так рассердилась, что мгновенно избавилась от недавнего смущения.

– Разумеется, есть! Ворчливо откликнулась она и вышла из курятника.

– Что ты там делаешь? – удивилась Санча.

Этот вопрос еще больше разозлил Азалию.

– Что можно делать в курятнике? Я курей кормила и поила, а тут вы со своими гнусностями! Вот и пришлось мне затаиться!

– Прости, ради Христа! – жалобно попросила Санча. – Не рассказывай об этом мессиру Бертрану!

– Да я не могла бы рассказать о том, что видела, если бы даже захотела! – возмущенно воскликнула Азалия. – Какой стыд!

– Прости! – повторила Санча.

Но девушка никак не могла успокоиться:

– Отвратительное зрелище! Вам обязательно здесь надо было заниматься блудом? Другого места не нашлось?

– Осуждаешь меня? – виновато спросила Санча.

– Осуждаю, – честно призналась девушка.

– Я и сама себе противна до тошноты.

В голосе молодой женщины было столько горечи, что Азалия почувствовала к ней жалость.

«Она не такая уж и плохая: добрая и, кажется, неспособная на коварство. А что грешит, ее и саму собственный грех мучит. Может быть, ей нужна помощь?»

– Давай потолкуем, – предложила девушка. – Пойдем в жилище.

– Ой, а вдруг хозяин узнает об этом! – замялась Санча. – Он будет недоволен и рассердится на меня.

– Если он спросит, мы скажем, что ты заходила за вещами Марион, – нашлась Азалия. – Пойдем! Мне хочется с тобой побеседовать.

– Хорошо, давай побеседуем.

В лачуге, как только Азалия зажгла светильник, Санча расхохоталась:

– На кого ты похожа! Вся в перьях и курином помете!

– А кто в этом виноват? – буркнула девушка.

Она с досадой подумала, что ей надо опять переодеваться, а чистых платьев у нее почти не осталось. Будто подслушав эти мысли, Санча предложила:

– Отдай мне грязную одежду я всю ее постираю. Хоть чем-то заглажу перед тобой свою вину.

Пока Азалия приводила себя в порядок и собирала грязные платья, ее гостья затопила очаг. Потом Санча погасила светильник и сказала:

– Пусть все думают, что ты уже спишь.

– Расскажи мне о себе, – попросила ее девушка.

– Зачем тебе это надо?

– Мне почему-то захотелось узнать о твоей жизни. Но если у тебя нет желания делиться со мной…

– Как ни странно, у меня есть такое желание, – призналась Санча. – Ты мне вообще нравишься.

– Нравлюсь? – удивилась Азалия. – Чем же?

– Ты добрая, а я редко встречала в своей жизни добрых людей.

– Как оказалось, не так уж много у меня в душе доброты, – грустно возразила девушка и, вздохнув, добавила: – Я в крепости всего два дня и за это короткое время успела здесь четверых людей невзлюбить.

– Кого это? – заинтересовалась Санча.

– Химену…

– Ее все с трудом выносят, даже хозяин.

– Зачем же Бертран ее терпит, – удивилась Азалия.

Санча хмыкнула:

– Терпит он Химену за преданность. Она за него готова душу продать сатане, и пусть меня накажет Бог, если ведьма не изнывает от любви к мессиру Бертрану.

– Значит, это она из любви ему обо всем докладывает?

– Ну, конечно. Хозяин уверен в верности Химены и наверняка жалеет, что не может назначить ее твоей служанкой.

– Почему не может? – спросила Азалия, поморщившись.

Мысль о том, что Химена могла быть ее служанкой показалась ей омерзительной до тошноты.

– Химена служила мадам Летгарде, – ответила Санча. – Но эта служба продлилась совсем недолго, ибо даже кротости покойной хозяйки хватило всего на месяц, и она принялась умолять мужа убрать от нее ядовитую гадину. Так что мессир Бертран понимает, что вряд ли ты будешь им довольна, если он приставит к тебе эту старую змею.

– Не приведи, Господи! – воскликнула Азалия.

– А, кроме Химены, кто еще тебе не нравится? – осведомилась Санча.

– Здесь есть воин по имени Ив: Бертран два раза давал его мне в провожатые. Этот человек странно себя ведет со мной…

Девушка замолчала, не зная, как объяснить свою неприязнь к угрюмому ратнику. Он вроде бы ничем ее не оскорбил, однако в его присутствии она чувствовала себя оскорбленной.

– Ив ненавидит всех женщин, – пояснила Санча.

– За что ненавидит?

– Вроде бы от него когда-то сбежала жена. Если это и правда, то наверняка он ее сам допек.

– Евнух тоже ненавидел женщин? – медленно спросила Азалия.

– Евнух? – озадачилась Санча. – Я как-то мало обращала на него внимания. – Пожалуй, нет. А маленьких детей он даже любил и часто играл с ними.

– Вот как? – удивилась девушка. – Ни за что бы не подумала!

– А ты и к Арланду плохо относишься? Вадим его тоже не переносит. Любопытно, за что вы так невзлюбили Евнуха? Он вроде был безобидным.

Азалия вдруг сообразила, что неминуемая смерть Арланда освобождает ее от обязательств перед ним.

– Чем же Арланд тебе не угодил? – оторвала Санча девушку от размышлений.

– Просто он мне очень не нравился, – ответила Азалия, вовсе не собираясь делиться со своей собеседницей всем, что накопилось на душе.

– А между прочим тебе очень повезло, – неожиданно сообщила Санча.

– В чем же мое везение?

– В том, что хозяин отослал своего сынка, Ренара. Вот уж настоящий гаденыш! Он много зла принес мадам Летгарде, а тебя мог и вовсе со свету сжить.

– За что?

– Из-за отца. Все-таки к умершей жене хозяин относился холоднее, чем к тебе. А точнее, сколько я знаю мессира Бертрана, он впервые потерял голову от страсти.

– Ничего он не потерял, – ворчливо возразила девушка.

– Ты ведь говорила о четверых неприятных тебе людях, – вспомнила вдруг Санча. – Не дожить мне до утра, если четвертый – это не твой жених. Ты его терпеть не можешь.

– Давай не будем об этом, – жалобно попросила Азалия.

– Как хочешь.

– Расскажи мне лучше о себе. Я ведь для этого тебя сюда позвала.

– Хорошо, слушай.

Глава 21
Судьба Санчи

Уэска, вблизи которой появилась на свет Санча, располагалась в очень красивой местности – на горных отрогах, у подножья горного хребта и возле излучены горной реки. Сам город имел многовековую историю: когда-то очень давно им владели римляне, затем их вытеснили вестготы и, наконец, пришли мавры, оказавшиеся весьма рачительными хозяевами, благодаря чему местное население без труда ужилось с ними.

Семье Санчи принадлежал в долине крохотный клочок земли – трудиться на нем приходилось, не покладая рук, однако пропитания едва хватало. От суровых условий порождались суровые нравы. Родители равнодушно относились к детям и даже их смерть воспринимали, как избавление от лишних ртов. Выживших отпрысков было четверо – Санча и три ее брата, – и почти все их существование состояло из тяжелого труда.

Изредка семья выбиралась в Уэску, чтобы посетить храм. Едва Санча подросла, как она стала замечать, что на нее в городе смотрят с вожделением многие мужчины, причем не только мастеровые, торговцы, крестьяне и прочее простонародье, а даже знатные особы. У девушки от этих взглядов захватывало дух.

Она начала мечтать о замужестве, причем ей хватало здравого смысла не рассчитывать на слишком многое: пределом ее желания был брак с хорошим ремесленником или удачливым торговцем. Больше всего Санча хотела избавиться от тяжелого труда. Она видела в своих мечтах, как муж обеспечивает ее и детей, а на ней лежат лишь заботы о домашнем хозяйстве.

В семье явно были иного мнения о возможностях Санчи. Почему-то и отец, и мать, и братья считали ее некрасивой. Особенно родным не нравился рыжий оттенок волос девушки.

– Никогда у нас рыжих не было! – возмущался отец.

– Не иначе бес подменил мое дитя! – вторила ему мать.

А брать просто дразнили сестру.

У Санчи близкие находили лишь два неоспоримых достоинства – это то, что она здорова, как мул, и работать могла тоже, как мул. Поэтому члены семьи были очень довольны, когда один из соседей – немолодой, некрасивый, зато имевший такой же, как и у них клочок земли – намекнул, что он не прочь получить девушку в жены. Радости родителей Санчи не было предела.

– Хвала Господу! – воскликнул отец. – Я уж боялся, что моя уродливая дочь никому не понадобится!

Со свадьбой решено было не затягивать, однако она так и не состоялась.

Именно тогда в те места, где обитала семья Санчи, совершил вылазку отряд, которым командовал один из военачальников графа Русильона по имени Рамиро. Взять хорошо укрепленную Уэску ему оказалось не по силам, и его воины принялись бесчинствовать в окрестностях города, не щадя не только нечестивых магометан, но порой и благоверных христиан.

Санча узнала о нападении, возвращаясь вечером одна с поля. При появлении на дороге вооруженных всадников она поспешила спрятаться за большой валун, однако остаться незамеченной ей не удалось, потому что один из ратников решил именно за этим камнем справить нужду. Увидев испуганную девушку воин удовлетворенно крякнул и бросился на нее. Санча хотела позвать на помощь, но ратник быстро оторвал кусок ее рубахи и засунул ей в рот. Затем он ударил девушку по лицу. У нее в глазах сразу потемнело, а из носа ручьем потекла кровь. После того, как Санча упала, ратник ударил ее два раза кованым сапогом в бок, хотя в этот уже не было никакой нужды: девушка потеряла способность к сопротивлению.

Почти в бессознательном состоянии Санча почувствовала, как мужчина навалился на нее, потом ей стало невыносимо больно, и она лишилась чувств…

Обморок продлился недолго. Когда жертва насилия пришла в себя, она увидела своего мучителя спокойно справляющим малую нужду.

– Эй, Ландри! – позвал кто-то. – Куда ты пропал?

– Иду! – откликнулся насильник.

Он спокойно подтянул штаны и, не удостоив взглядом свою жертву, ушел.

Санча долго лежала за валуном, не помня себя. Более ли менее она начала соображать уже ночью, а когда начало светать поднялась и побрела домой. Она предполагала, что семья ее встретит отнюдь не с восторгом, но ей некуда было больше деваться.

Вид избитой и изнасилованной Санчи привел ее родных в ярость.

– Шлюха! – орал отец. – Как ты посмела к нам явиться? Убирайся к своим любовникам! Пропади ты пропадом!

Мать накинулась на дочь с еще большей злобой:

– Дрянь! Подстилка! Ты опозорила нас! Не смей больше никогда появляться в нашем доме!

Старший брат Санчи презрительно молчал, а двое младших принялись швырять в сестру камнями.

Как ей не было обидно, она понимала своих родителей, для которых дочь стала слишком большой обузой. Мало того, что теперь она утратила возможность выйти замуж, еще и вся семья должна терпеть из-за нее насмешки соседей.

Санча покинула родной дом и побрела, куда глядят глаза. Она шла наугад, пока не встретила троих ратников из Русильона. К счастью для нее эти воины не оказались такими негодяями, как насильник Ландри.

– Что с тобой, красавица? – спросил один из них.

А когда не получил ответа добавил:

– Если тебя обидел кто-то из наших, пожалуйся Рамиро. Ты ведь христианка?

– Да, – выдавила из себя Санча.

– Рамиро обещал повесить каждого, кто причинит зло девицам-христианкам.

– Повесить? – встрепенулась Санча. – Меня обидел воин по имени Ландри.

Оказалось, что ее обидчик пользовался дурной славой даже среди своих товарищей. Ратники доставили изнасилованную девушку к Рамиро, и она, краснея до корней волос (тогда ей еще был присущ стыд), поведала о том, как бессовестно с ней поступил Ландри. Разгневанный военачальник учинил допрос насильнику, тот вначале все отрицал, но бывшие накануне вместе с ним воины сообщили, что Ландри, отправившись по малой нужде, отсутствовал слишком долго даже для большой, а когда, наконец, вернулся, то походил на поймавшего мышь кота. Тогда провинившийся воин вдруг изъявил желание взять обиженную им девушку в жены.

Рамиро обратился к Санче:

– От тебя зависит, будет он жить или умрет.

«Пусть сдохнет, будь он проклят!» – едва не закричала она.

Но тут же в ней проснулся свойственный людям ее происхождения здравый смысл. Что было делать Санче после того, как ее обидчика повесили бы? Либо побираться, либо торговать своим телом, а скорее всего пришлось бы заниматься тем и другим попеременно. Поэтому она сказала.

– Я согласна стать женой Ландри.

Их тут же обвенчал, находившийся при отряде священник. Свадьба состоялась в Перпиньяне, и в тот же день новоиспеченный муж избил молодую жену до полусмерти. Все два года семейной жизни Ландри изводил Санчу попреками, ставя ей в вину даже собственное насилие, жертвой которого она стала. Но несправедливые обвинения можно было бы еще как-то вытерпеть, если бы они не сопровождались постоянными жестокими побоями. Это было настоящим чудом, что муж не только не свел Санчу в могилу, но даже не сумел нанести ей заметных увечий.

В Перпиньяне с Ландри постоянно происходили скандальные истории. В конце концов, раздосадованный граф Гислаберт отправил слишком беспокойного ратника в Обстакул – в надежде на то, что известный свое строгостью Бертран сумеет обуздать буяна. В новой обстановке Ландри было притих, но его хватило ненадолго: однажды, перебрав вина, он во время ссоры зарезал другого ратника, за что был приговорен комендантом крепости к повешению. Санча до самой казни не могла поверить в свое избавление, а когда ее муж задергался в петле, она впервые в жизни почувствовала себя по-настоящему счастливой.

Глава 22
Беда за бедой

Санча прервалась, и в лачуге наступила тишина, нарушаемая лишь неутомимым сверчком. Азалия была в растерянности, не зная, как реагировать на то, что она слышала.

«Грешно жене радоваться смерти мужа. Но ведь Санча столько от него претерпела…»

Тут ей пришло на память, что она сама радовалась, когда узнала о бесславном конце норманна Можера, погубившего ее родителей. Азалия рассердилась на себя:

«Бабушка права: мы предпочитаем осуждать чужие грехи, а не исправлять свои».

– А как ты жила после смерти мужа? – спросила она у Санчи.

Та хмыкнула:

– Да уж получше, чем при его жизни. Когда умерла мадам Летгарада, упокой ее, Господи, я оказалась в постели у хозяина.

Это сообщение немного удивило, но нисколько не огорчило Азалию.

– Хорошо тебе было с Бертраном? – равнодушно спросила она.

– Я была безумно счастлива уже тем, что меня не били, – печально усмехнулась Санча. – Мессир Бертран, конечно, далеко не ангел, но и не истязатель. Как-то он мне признался, что за всю свою жизнь обошелся жестоко лишь с одной женщиной.

– Уж не с одной ли из своих жен?

– Вряд ли. Впрочем, о первой его жене я ничего не знаю, а вторая, Летгарда, умерла из-за своего благочестия.

– Как из-за благочестия? – не поняла девушка.

– Она считала Вадима колдуном, набравшимся у мавров богомерзких знаний, поэтому, когда захворала, наотрез отказалась принимать от него помощь и быстро угасла.

– А ты долго была с Бертраном?

– Менее полугода. Потом хозяин купил себе юную рабыню-мавританку по имени Мадина.

– Куда же она делась?

– Бросилась в пропасть, когда мессир Бертран захотел жениться на тебе, а ее продать.

– Вот ужас! – прошептала Азалия.

– Да не вини ты себя за ее смерть. Она успела надоесть хозяину, и он по любому от нее избавился бы. Любовница – не жена, и с ней не принято церемониться.

Азалии послышалась в словах Санчи горечь и она спросила:

– Ты обижаешься на Бертрана?

– Кто я такая, чтобы на него обижаться? Он, когда расстался со мной, предложил мне, либо вернуться в Уэску либо ублажать наших ратников. Мол, женщин у нас не хватает на всех мужчин, и кому-то надо удовлетворять вожделение холостых воинов, чтобы они не польстились на чужих жен.

– Ничего себе предложение! – возмутилась Азалия.

– Хозяин даже позволил мне иметь постоянного любовника, но при условии, что я не буду отказывать другим мужчинам. Взамен я получаю от него еду, одежду и защиту, в случае если кто-то пытается меня обидеть.

– Зачем же ты на это пошла?

– Так ведь у меня не было выбора. Кому я нужна в Уэске?

– Поступила бы к кому-нибудь в услужение… Или нашла бы себе нового мужа… С твоей-то красотой…

Санча с досадой прервала девушку:

– Замужем я уже побывала и больше не хочу.

– Не все же мужчины исчадья зла. Неужели тебе не хочется иметь детей?

Санча вздрогнула, как от удара.

– Детей мне хотелось… Господь однажды дал мне возможность стать матерью, но Ландри, гореть ему вечно в аду, убил наше дитя в моей утробе. Больше я не беременела.

– Может, еще забеременеешь?

– Вадим сказал, что вряд ли: если только Бог не явит чудо. Вот и получается, что я всего лишь кобылка, кою покрывают жеребцы в человечьем обличии, чтобы унять зуд между ног.

– Вадим тоже для тебя жеребец? – вырвалось у Азалии.

– Нет, Вадим не похож на прочих мужчин, – призналась Санча после недолгого молчания. – Грех на него жаловаться, ибо он со мной добр даже более, чем я того заслуживаю. Мне жаль с ним расставаться.

У Азалии заколотилось сердце.

– Да, Вадим скоро нас покинет, – проговорила она, и у нее предательски задрожал голос.

– Мой тебе совет – уезжай с ним, – неожиданно предложила Санча.

Вскочив, Азалия хотела сказать что-то резкое, но не могла найти подходящих слов. В конце концов, она опустилась на табурет и жалобно промолвила:

– Но мы же друг другу чужие люди…

Санча уверенно заявила:

– Пусть паршивец Ландри воскреснет, если Вадим не влюблен в тебя, а ты не любишь его. Хочешь, я помогу вам объясниться?

– Не надо, – выдавила из себя Азалия.

– Значит, все-таки решила выйти за мессира Бертрана? А ведь он припомнит тебе Вадима. Прощать хозяин не умеет. Великодушие ему не свойственно.

«Вадим тоже сомневался в способности моего жениха прощать, – подумала Азалия. – Но простил же Бертран моих родителей. Или не простил?.. Я ничего не понимаю!»

– Я уже не хочу выходить за Бертрана, – устало проговорила она. – Мне лучше стать монахиней Сенте-Мари…

– Так хозяин тебя и отпустил!

– Я поговорю с ним. В конце концов, не потащит же он меня к алтарю силой.

– С него станется, – вздохнула Санча. – Мессир Бертран никому, никогда не уступал.

– Однажды он уступил, – возразила Азалия.

– Мне в это слабо верится.

– Не забывай, что со мной дядюшка, который не даст меня в обиду. А с Вадимом мне нельзя уехать с Вадимом! Что будет с моими родными, если я, утратив стыд, сбегу с мужчиной?

Она почувствовала наворачивающуюся на глаза слезу и едва не всхлипнула.

Санча поднялась.

– Я пойду. Меня, может быть, кто-нибудь уже ищет, а тебе давно пора спать…

Она прервалась, потому что в дверь постучали.

– Кто там? – спросила удивленная Азалия.

– Это я, Ратье! – ответил ей мужской голос. – Можно войти? Мне надо сообщить кое-что очень важное.

– Я сама выйду! – откликнулась девушка и, накинув плащ, выглянула за дверь.

Ей в глаза ударил свет от горящего факела в руке курчавого Ратье. Он был ни один: за его спиной вытянулся во весь свой немалый рост Ламбер. Оба ратника отводили свои взгляды в сторону.

– Что случилось? – дрогнувшим голосом осведомилась Азалия.

– Беда… С монахом… – промямлил Ламбер.

Девушка почувствовала, как у нее подгибаются ноги.

– Где мой дядя? – вскрикнула она.

Ратье подал ей знак следовать за ним. Он привел ее к приземистому строению – казарме, где проживали холостые воины. Рядом с этим зданием, несмотря на ночное время, собралась немалая толпа. Ратники возбужденно шумели, но дружно замолчали как только увидели приближающуюся Азалию. Все расступились перед ней, и по образовавшемуся коридору она подошла к лежащему неподвижно на земле дяде. Словно во сне Азалия принялась разглядывать его разбитую голову, покрытое сероватой бледностью лицо и остекленевшие глаза. Душа девушки отказывалась понимать и принимать случившееся.

«Этого не может быть!» – хотелось громко крикнуть Азалии.

Появившийся из толпы Бертран нежно обнял невесту за плечи.

– Мужайся, душа моя! Твой дядя, упокой его, Господи, неудачно споткнулся и разбил себе о камень голову.

Машинально пошарив взглядом по земле, девушка увидела окровавленный булыжник, и у нее перед глазами все поплыло. Бертран подхватил невесту за подмышки.

– Тебе надо прилечь, душа моя. Если желаешь, я…

– Оставь меня! – прервала его Азалия, выпрямившись. – Уйдите все отсюда! Дайте мне побыть с ним вдвоем!

Никто не двинулся с места.

– Убирайтесь! – рявкнул Бертран.

Его приказ возымел действие: толпа мгновенно рассосалась, а возле трупа Тибо остались только Азалия и ее жених.

– Ты тоже уйди, пожалуйста, – попросила девушка.

– А вдруг тебе станет плохо?

– Ничего со мной не случиться. Прошу тебя, уйди!

Бертран послушно удалился.

Азалия подошла к монаху и склонилась над ним. Свет от висящего неподалеку масленого фонаря давал ей возможность как следует рассмотреть дядю. Взгляд девушки остановился на его пробитом черепе.

«Дядюшка ударился затылком, а рана у него почему-то почти на лбу», – машинально отметила она.

Но эта мысль сразу же уступила место рою воспоминаний, связанных с этим таким дорогим для нее человеком. Азалия опустилась на колени и прочитала вслух молитву. Ей очень хотелось плакать, но вместо слез была только разрывающая грудь боль.

– Господи! За что нам такое горе? – прошептала она. – Бабушка этого не переживет!

Ее охватило предчувствие новой беды. Встревоженная она поднялась с колен и заметила осторожно выглядывающего из-за угла конюшни кряжистого ратника.

– Ты за мной следишь? – строго спросила у него Азалия.

– Мне хозяин велел приглядеть за тобой – ответил он, подойдя к ней. – С женщиной в горе всякое может случиться.

– А где сам Бертран?

– Ему сообщили, что наш гонец вернулся из Перпиньяна, а с ним прибыли два монаха-бенедиктинца.

Хотя по уставу ордена святого Бенедикта жили многие монастыри, Азалия почему-то сразу решила, что в Обстакул прибыли монахи из Сент-Ириея. Шепча молитвы она со всех ног бросилась искать прибывших гостей.

Два монаха в черных сутанах стояли на крыльце часовни и разговаривали с Бертраном.

– Умоляю вас, скажите, что с моей бабушкой! – воскликнула Азалия, падая на колени и целуя бенедиктинцам руки.

– Послушай, душа моя!.. – мягко начал Бертран.

Девушка с досадой отмахнулась от него:

– Помолчи! Я хочу знать правду!

Один из монахов благословил ее, после чего медленно произнес:

– Мужайся, дитя мое! Твоя благочестивая бабушка третьего дня предстала перед престолом нашего Творца! Даруй ей, Господи, вечный покой!

Уткнувшись в его сутану, Азалия разразилась рыданиями. Она плакала от горя, но при этом ощущала, как вместе со слезами выходит из ее души нестерпимая боль.