Текст книги "Азалия"

Однажды во дворе усадьбы появились двое – пожилая женщина и маленькая девочка. Обе они были худые, изможденные, грязные и одетые в полуистлевшие лохмотья.

– Это ваша внучка, Азалия, – прохрипела старая нищенка, указав на ребенка. – А Матюрина, ее кормилица.

Матюрина была больна, но каким-то невероятным чудом ей удалось, превозмогая недуг, доставить Азалию к родным, после чего женщина сгорела за три дня, как свечка. Перед смертью она успела поведать кое-что о событиях в Мелёне. По ее словам, Готье и Люция, действительно, были казнены, но пострадали они безвинно, а главный виновник их гибели – норманн Можер. Матюрина еще что-то бормотала, однако из этого бормотанья Жаветта разобрала лишь одно слово – «евнух».

Глава 3
Нежданный гость

Прервав свое повествование, старуха издала протяжный вздох: видно было, что воспоминания дались ей нелегко. Азалия же, хотя и жалела бабушку, чувствовала при этом на душе облегчение.

«Правда оказалась вовсе не такой уж и страшной. Я ведь, Господи, прости меня, почти поверила, что мои бедные родители совершили преступление, потому как все вокруг твердили об этом, а бабушка и дядя молчали. Но теперь у меня нет ни малейшего сомнения в невиновности батюшки и матушки. Они, конечно же, за свои страдания попали на небеса, и Бог благословил их».

– Остальное ты знаешь, – произнесла Жаветта после продолжительного молчания.

Да, Азалия кое-что знала. Вскоре после того, как она оказалась у дедушки с бабушкой, виконт Раймунд пытался отнять у ее семьи землю, мотивирую свой поступок тем, что позор Готье лег и на его родственников. Это испытание доконало Жуса: старика хватил удар, сведший его за несколько дней в могилу. Тибо сразу же после похорон отца стал монахом аббатства Сент-Ирией. Приняв постриг и превратившись из просто Тибо в брата Тибо, дядя Азалии заключил с аббатом договор, по которому земля с виноградником перешла в собственность святой обители бенедиктинцев, а взамен монахи взяли на себя обязательство заботиться, как о Жаветте, так и о ее внучке, пока та будет жить с бабушкой. Виконт Раймунд не мог этому воспротивиться, поскольку на стороне Сент-Ириея был архиепископ Нарбонны.

Аббатство полностью взял на себя производство и сбыт вина, при этом отнюдь не самую малую часть прибыли настоятель отдавал старухе для ее внучки. Добрейшего аббата Реми заботила судьба Азалии, и он советовал отдать девочку, как только она подрастет, в монахини. Ее бабушка и дядя были согласны со святым отцом.

Азалию начали готовить к постригу: бабушка постоянно твердила ей о суетности мирской жизни, дядя учил ее служению Богу. Она смиренно слушала своих близких, испытывая в душе двойственные чувства. Девочка понимала, что бабушка, дядя и аббат Реми желают ей только добра и готова была им подчиниться, однако втайне она мечтала совсем о другой для себя судьбе.

У Азалии совсем стерлись из памяти и Мелён, и долгое путешествие с кормилицей. Вся ее последующая жизнь была связана исключительно с усадьбой и виноградником; даже в расположенную поблизости Нарбонну Жаветта впервые взяла внучку, когда той исполнилось четырнадцать лет. Для девочки с живым воображением окружающий мир был слишком скуден впечатлениями, поэтому она дополняла его фантазиями основанными на услышанных от бабушки сказках, все персонажи которых были для Азалии вполне реальными, несмотря на то, что она их никогда не видела. А в сказках скромные и добродетельные героини не становились монахинями, а, как правило, выходили замуж за отважных героев. Правда, Роланд99
  Роланд – герой французского эпоса, чьим прототипом был один из военачальников императора Карла Великого (771 – 814).


[Закрыть] и его возлюбленная так и не поженились, потому что он погиб в бою с врагами, а она не смогла этого пережить. Но это была единственная поведанная Жаветтой внучке история с печальным концом, все же остальные повествования завершались свадьбами.

Азалия ждала своего сказочного героя, а он никак не появлялся. Зато неумолимо приближался день, когда она должна была навсегда забыть о мирских заботах.

Девушка опустила голову.

– Бедная моя! – воскликнула Жаветта, по-своему воспринявшая печаль внучки. – Тебя сегодня очень обидели!

– Я не хочу об этом вспоминать, – с досадой отозвалась Азалия.

– Пожалуй, не надо тебе бывать на людях, – изрекла старуха.

– А как же месса в храме Святого Павла? – удивилась ее внучка. – Мы же собираемся побывать на ней через два дня.

– Посетим мессу в Сенте-Мари, как обычно. Надеюсь, добрый покровитель Нарбонны, Святой Павел 1010
  Здесь речь идет о жившем в III веке первом епископе Нарбонны Павле-Сергии (Павле Нарбоннском), канонизированном римской церковью.


[Закрыть], нас простит.

– Как тебе угодно, бабушка, – согласилась Азалия, проглотив застрявший в горле комок.

Жаветта хотела что-то добавить, но в это время вошла Клодина и сообщила:

– К нам прибыл гость.

– Он из Сент-Ириея? – осведомилась Жаветта.

– Нет, это не монах, а воин.

Бабушка и внучка удивленно переглянулись. Кроме монахов-бенедиктинцев, усадьбу посещали крестьяне и торговцы, но воины после смерти Жуса здесь не появлялись ни разу.

– Пусть войдет, – разрешила Жаветта, зажигая коптящую лампадку.

Гостем оказался тот самый незнакомец, который несколько часов назад вступился за них на рынке. Он учтиво представился, назвавшись Бертраном – комендантом крепости Обстакул в графстве Русильон.

– Что привело к нам достопочтенного мессира Бертрана? – растерянно спросила Жаветта.

– Память о друге, – ответил Бертран.

Хозяйка посмотрела на него с недоумением.

– Моим другом был твой сын Готье, – пояснил гость. – Он спас меня от гибели.

До этих слов Азалия испытывал к гостю только благодарность за его поступок на рынке. Теперь же она почувствовала к нему симпатию, граничащую с любовью.

– Неужели это правда? – вырвалось у нее.

– Да, правда, – подтвердил Бертран.

– А как это случилось?

– Что же ты гостя разговорами потчуешь? – одернула внучку Жаветта и обратилась к Бертрану: – Прошу мессира за стол. Я велю Клодине что-нибудь подать

– Не надо ничего, – возразил гость, опускаясь на массивный табурет, на котором в прежние времена восседал Жус. – Я недавно пообедал и сыт.

– Может быть, мессир выпьет нашего вина? – спросила хозяйка.

– Вина, пожалуй, выпью.

Принесенное Клодиной вино понравилось гостю.

– Я не пил за свою жизнь ничего лучшего, – уверенно заявил он.

– Мессир слишком к нам добр, – возразила Жаветта. – Увы, вино у нас теперь хуже, чем было в прежние годы.

– Ничуть не хуже, – настаивал на своем Бертран. – Я пил ваше вино еще восемнадцать лет назад, и не заметил сейчас, чтобы его вкус изменился…

Неожиданно хозяйка ахнула и замерла, уставившись на гостя.

– Что с тобой, бабушка? – изумилась Азалия.

За Жаветту ответил Бертран:

– Очевидно, твоя бабушка, Азалия, узнала меня. Восемнадцать лет назад я служил виконту Раймунду, и имел намерение жениться на твоей матушке, но она предпочла мне твоего отца, да упокоит Господь их обоих.

– Прошу мессира Бертрана простить меня, – сконфузилась Жаветта. – На рынке я слишком беспокоилась за внучку, чтобы думать о чем-то другом… Да мне и в голову не могло прийти, что пред нами никто иной, как…

Прервавшись на полуслове, она сконфуженно замолчала. Азалия тоже не знала, как ей себя вести в присутствии человека, у которого ее отец увел невесту.

Губы Бертрана тронуло подобие улыбки.

– Вам не стоит переживать, – заговорил он спокойным голосом. – Не скрою, восемнадцать лет назад я готов был убить Готье, и хорошо, что Бог тогда мне помешал совершить злодеяние. Как оказалось, я не любил Люцию столь сильно, чтобы долго о ней жалеть.

– Мессира Бертран сейчас женат? – поинтересовалась избавившаяся от смущения Жаветта.

Он отрицательно покачал головой.

– Увы, нет! Обеих моих жен забрал Господь.

– А дети остались? – продолжала допытываться хозяйка.

Этот, казалось бы, простой вопрос вызвал у гостя затруднение с ответом. Сделав паузу, он сказал с досадой:

– У меня есть сын от первой жены, но он, к сожалению, калека.

– Ой! – вырвался у Азалии сочувственный возглас.

– Да мой сын Ренар – хромой урод, – продолжил Бертран. – Воина из него не получиться.

– Господу нужны не только воины, – заметила девушка, которой не очень понравилось, как гость отзывается о собственном сыне.

– Верно! – согласился с ней Бертран. – Может быть, из Ренара выйдет епископ. Я недавно отправил его в одно из аббатств своей родины – Прованса.

– Сколько же ему лет? – спросила Жаветта.

– Двенадцать. Он пока побудет послушником, а через пару лет станет монахом.

– Храни его, Господь, – промолвила Азалия.

– За мессира Бертрана теперь будет кому помолиться, – сказала Жаветта. – Это хорошо.

Гость кивнул.

– Да, хорошо. Но все же жаль, что у меня нет такого сына, которого я мог бы обучить воинскому искусству.

– Еще рано об этом жалеть, – участливо заметила хозяйка. – Мессир Бертран не стар, а Небеса милостивы.

– Надеюсь, что милостивы, – задумчиво проговорил Бертран и почему-то посмотрел на Азалию.

А у нее от этого взгляда вдруг пробежал по спине мороз.

– У тебя, глаза матери, а губы отца, – продолжил гость. – Ты похожа на них обоих. Смотрю на тебя и удивляюсь, неужели передо мной тот самый ребенок, которого я видел когда-то в Мелёне.

– А как мессир Бертран оказался в Мелёне? – полюбопытствовала Жаветта.

– Я тогда служил графу Эду Блуасскому – заклятому врагу графа Бушара Вандомского. Однажды мой сюзерен послал меня с поручением в Париж. Из-за отвратительной погоды я и сопровождающие меня воины заблудились в лесу, где встретились с разбойниками. Они на нас напали, и вскоре из всего нашего отряда в живых остался я один, причем весь израненный. Наверняка мне пришлось бы стать жертвой подлых грабителей, если бы на мое счастье шум схватки не услышал Готье, находившийся неподалеку со своими ратниками. Когда помощь подоспела, я истекал кровью, и Готье велел отвезти меня в крепость. Я пробыл в вашем доме, Азалия, три дня, пока не окреп настолько, что смог сесть на коня и продолжить прерванный путь. Ты помнишь меня?

Она отрицательно покачала головой.

– Нет, я ничего о Мелёне не помню.

– Совсем ничего?

– Совсем. Какой я тогда была, мессир Бертран? – заинтересованно спросила Азалия.

– О, ты была милой и шаловливой девочкой, – ответил гость с необычной для его сурового вида мягкостью.

– А мои родители меня любили?

– Они тебя просто обожали.

– Я и их не помню, – с горечью призналась девушка.

– Они были прекраснейшими людьми, – сказал Бертран проникновенным голосом. – Для меня твой отец – образец чести, а твоя матушка – воплощение добродетели. Я ни одного мгновения не сомневался в том, что они не совершали тех преступлений, в которых их обвинили.

– Моих родителей погубил Можер! – воскликнула Азалия.

– Можер? – удивился гость и в глазах у него промелькнуло беспокойство. – Откуда ты о нем знаешь?

– От меня, – ответила за внучку Жаветта. – А мне о Можере рассказала кормилица Матюрина.

Азалии показалось, что морщина на лбу у Бертрана стала глубже.

– А что еще кормилица рассказывала? – осведомился он.

– К сожалению, ничего. Она быстро умерла, да будет милостив Господь к ее душе. Мы только и успели услышать от нее о норманне Можере, погубившем Готье и Люцию.

Морщина Бертрана немного разгладилась.

– Я не входил в ближний круг графа Блуасского, однако до меня дошел слух, что кто-то согласился за большую плату сдать нам Мелён. Этим предателем мог быть только помощник Готье, норманн Можер.

– Почему только он? – удивилась Азалия.

– А у кого еще было достаточно возможностей для сдачи крепости? Только у Готье, но в его честности я не сомневаюсь. А с Можером мне хватило недолгого знакомства, чтобы понять, какая у этого человека низкая душонка. Он вполне мог свалить свою вину на Готье, которого втайне ненавидел.

– Ненавидел? – недоуменно спросила девушка. – За что?

– Можер был сыном Осмонда де Сентевиля – одного из ближайших сподвижников герцога Нормандии Ричарда Бесстрашного1111
  Ричард I Бесстрашный – герцог Нормандии (942 – 996).


[Закрыть].

– Он был очень знатен, – констатировала Жаветта.

– Но родился младшим в своей семье, – продолжил Бертран, – и, вопреки воле родителей, отказался принять духовный сан. Отец был недоволен сыном, из-за чего тому пришлось покинуть родину.

– Откуда мессир Бертран об этом знает? – удивилась Азалия.

– От самого Можера. Он рассказывал о себе во время моего короткого пребывания в Мелёне.

– Наверняка ему не нравилось подчиняться сыну земледельца, – вздохнула Жаветта. – Готье следовало его опасаться.

Бертран развел руками.

– Увы, Готье слишком доверял своему помощнику.

– Мой старший сын совсем не умел разбираться в людях, – заключила Жаветта.

– Да, это так, – согласился с ней гость.

– Неужели Господь не наказал подлого Можера? – воскликнула дрожащим голосом Азалия и у нее выступили на глаза слезы.

– Наказал, – ответил ей Бертран. – У подлого норманна был самый незавидный конец.

– Что с ним случилось? – встрепенулась девушка.

– Граф Вандомский сделал Можера комендантом крепости, однако негодяй недолго радовался своему возвышению: всего через месяц его убили в лесу разбойники. Такая смерть – достойный венец отвратительных деяний.

У Азалии едва не сорвалось с губ пожелание норманну адских мук, но она прикусила язык, поскольку такие проклятия сердили ее благочестивую бабушку.

– Бог все видит, – прошептала Жаветта.

– Норманны светлые, – сказала, сама не зная зачем, Азалия. – Я не люблю светловолосых и светлоглазых людей.

Эти слова вызвали у Бертрана усмешку.

«И надо было мне брякнуть глупость! – огорчилась девушка. – Теперь он сочтет меня полной дурой».

– Можно мне вас кое о чем попросить? – спросил вдруг гость.

– Конечно – ответила Жаветта. – Мы рады услужить мессиру Бертрану.

– Если верить молве, Азалия готовиться стать Христовой невестой…

Он сделал паузу.

– Верно, – подтвердила Жаветта. – Накануне Рождества моя внучка примет постриг в Сенте-Мари.

– Нельзя ли отложить постриг? – попросил гость.

– Зачем? – удивилась Жаветта. – В нынешнее Рождество должно случиться Второе Пришествие Господа нашего Иисуса. Пусть моя внучка предстанет перед престолом Божьим в монашеском облачении.

– Бог будет судить по делам и помыслам, а не по облачению, – резонно возразил Бертран.

– Аббат Реми сомневается в скором Пришествии Иисуса, – робко вставила Азалия.

Бабушка осуждающе покачала головой, но ничего ей не ответила.

– Если наш мир не погибнет, я хотел бы через месяц вновь вас навестить, – сказал Бертран.

– Ладно, мы не станем торопиться с постригом Азалии, – сдалась старуха. – У нее мало грехов, и ей не страшен Божий суд.

Удовлетворенный таким ответом гость поднялся.

– Мне пора. У меня есть дела в Нарбонне, а завтра я отбываю в Русильон.

Азалия и Жаветта вышли его проводить. Наблюдая за тем, как Бертран взбирается на коня, девушка неожиданно для себя подумала:

«А куда делся Вадим?»

Эта мысль почему-то так ее смутила, что она залилась краской.

– Почему ты постоянно краснеешь, Азалия? – спросил Бертран.

Она сконфуженно молчала.

– Впрочем, это хорошо, что ты умеешь краснеть, – заключил он и тронул коня.

Глава 4
Вадим

Отношение аббата Реми к монахам не было особенно строгим, поэтому брат Тибо часто навещал родных и проводил с ними много времени. Жаветта с нетерпением ждала сына на следующий после визита Бертрана день, и дождавшись, наконец, рассказала о недавнем госте.

– Отрадно слышать! – обрадовался брат Тибо. – Хвала Господу, есть человек, который так же, как и мы чтит память Готье и Люции. Храни его, Боже!

Жаветта посетовала на то, что она, поддавшись уговорам Бертрана, отложила постриг внучки. Брат Тибо отнесся к этому спокойно.

– Значит такова воля Всевышнего. Лучше подождать, чем огорчить достойного человека отказом в его просьбе.

– Но как же светопреставление?

– Одному Господу ведомо, случится ли оно.

Брат Тибо, как и аббат Реми, считал, что людям не дано знать точную дату Страшного суда. Однако Жаветта больше доверяла архиепископу Нарбонны, твердившему о неизбежности Второго Пришествия в ближайшее Рождество Христово.

В городе тем временем стараниями святых отцов обстановка заметно накалилась. Если еще недавно люди не то, чтобы не верили в скорый конец света, а просто не уделяли этому возможному событию достаточно внимания, то теперь как бы наступало общее прозрение. Горожане и селяне кинулись в храмы замаливать свои грехи. Желающих постричься в монахи оказалось такое огромное количество, что настоятели многим людям отказывали. Рынок Нарбонны почти опустел, большинство лавок закрылось.

Азалия принадлежала к малому числу смертных, совершенно не испугавшихся Страшного суда. Девушка понимала, что у нее не столько много грехов, чтобы Господь не проявил к ней милость. Зато ее ждала встреча с покойными с родителями. Азалия надеялась узнать у них, каким было забытое ею детство, а потом, если Господь позволит (а Он такой добрый, что обязательно позволит), она уже никогда не расстанется ни с отцом, ни с матерью.

«Мы будем вместе вечно», – мысленно желала девушка и чувствовала себя счастливой.

В канун, как полагало подавляющее большинство жителей Нарбонны, судного дня все храмы были переполнены, а люди, не поместившиеся внутри, облепили паперти. Народ отчаянно молился, прося у Всевышнего прощения за свои грехи. Кое-кто в страхе перед Божьим гневом даже умирал от разрыва сердца, те же, у кого хватало сил перенести напряжение, ждали трубного гласа.

К утру страх сменился недоумением, а затем началось ликование. Поняв, что гибель мира отсрочена, люди принялись веселиться, петь, танцевать и пить вино. Потерпевшие фиаско священнослужители служили благодарственные молебны во славу Господа, оказавшего великую милость грешному человечеству.

Одна Азалия грустила, поскольку радоваться ей было нечему. Мало того, что у нее не случилась желанная встреча с родителями, так теперь ей предстояло расстаться с бабушкой и дядей. Аббатиса Сенте-Мари, матушка Юдифь, завела у себя в обители жесткие порядки: сестры изнуряли себя постами и молитвами, выходить за ворота разрешалось только самым старым и некрасивым монахиням, а встречаться с родственниками обитательницам монастыря дозволялось лишь по случаю тяжелой болезни или смерти кого-нибудь из семьи.

Азалия чувствовала себя так, словно готовилась к собственному погребению, причем похоронить ее должны были заживо. Она грустила и втайне от близких плакала. Будучи всегда трудолюбивой, девушка почти перестала прикасаться к пяльцам, иглам и прялке, предпочитая домашней работе прогулки пешком и верхом по окрестностям, чтобы проститься с любимыми местами перед уходом в монастырь.

На третий день Рождества Жаветта захворала. Азалия, забыв сразу же обо всех своих переживаниях, принялась ухаживать за бабушкой, чем отнюдь не доставляла удовольствие последней.

– Ну, чего ты хлопочешь возле меня с таким скорбным лицом, – ворчала Жаветта. – Я не собираюсь пока умирать и скоро поднимусь.

– Ты обязательно поднимешься, бабушка, – вставила Азалия.

Старуха будто ее не слышала:

– Бог меня не оставит! А ты давай, отправляйся на свою прогулку.

– Как тебе угодно, бабушка, – покорно согласилась Азалия.

Выйдя из дома, она увидела, что небо затягивается тучами. Однако Азалии и в голову не пришло ослушаться бабушку, пожелавшую, чтобы внучка отправилась на прогулку. Рубо было велено оседлать лошадь.

Когда Азалия выехала со двора, тучи, казалось, стали еще гуще. Окрестные холмы выглядели так, словно их покрыла серая пыль. Такие мрачные виды не могли улучшить настроения девушки.

«Вчера тоже целый день ходили тучи, а дождя не было, – подумала она. – Может, и сегодня обойдется».

Азалия доскакала до своего любимого источника, напилась вкусной воды и направила лошадь к вересовой рощице на склоне холма, чтобы сорвать несколько веточек, а потом, положив их перед сном у изголовья, вдыхать терпкий аромат и воображать себя засыпающей на природе сказочной феей.

Внезапно подул сильный ветер.

«Надо возвращаться», – решила Азалия, поеживаясь от холода.

Тучи быстро разметало, и теперь по небу плыли облака в лиловом обрамлении, открывая время от времени путь солнечному свету. Однако льющиеся сверху лучи не давали тепла, а только дразнили своим блеском, поэтому Азалия успела продрогнуть, пока добралась до усадьбы.

Еще издали она заметила, что ворота распахнуты, а, когда въехала во двор, то увидела у крыльца чужого жеребца гнедой масти.

«Кто это прибыл? – удивилась девушка. – Мессир Бертран? Почему же Рубо не убирает его коня?»

На крыльце появился Вадим.

«Должно быть, его прислал мессир Бертран», – подумала Азалия, и у нее почему-то засосало под ложечкой.

Девушка так быстро спешилась, словно боялась, что спускающийся с крыльца мужчина захочет помочь ей сойти с лошади. Он произнес короткое, учтивое приветствие.

– А где бабушка? – с тревогой спросила Азалия.

Жаветта почти всегда провожала гостей, а если по какой-то причине не могла этого сделать, то посылала вместо себя Клодину.

– Она приняла снадобье и уснула, – ответил Вадим.

– Какое снадобье? – удивилась девушка.

– От сердечной усталости. Я умею готовить целительные отвары из трав, и некоторые из них беру с собой, чтобы, если возникнет надобность, оказать помощь.

Азалия не верила своим ушам.

– Но бабушка позволяет себя лечить только монахам!

Она чуть было не добавила, что лекари, не имеющие духовного звания – колдуны, но вовремя прикусила язык. Все-таки Вадим гость, а гостей обижать нельзя.

– Я хоть и не монах, но исцелять имею право, – сказал Вадим. – Мне это позволила святая церковь в лице епископа Русильона.

Девушка с сомнением покачала головой.

– Неужели сам епископ позволил тебе быть лекарем? Он тебе так доверяет?

– Его преосвященство очень ко мне расположен после того, как я избавил его от сильных болей в желудке.

Азалии было очень непривычно беседовать с почти незнакомым человеком: до сих пор в подобных редких случаях рядом всегда находилась бабушка. Сейчас же никого не было даже поблизости.

«Куда же делись Клодина и Рубо», – с досадой подумала девушка.

Она хотела прекратить разговор, но вместо этого неожиданно для себя спросила:

– А где ты обучился лекарскому делу?

– У мавров, – огорошил ее Вадим.

Азалия подумала, что ослышалась.

– У мавров?

– Я прожил у них семь лет, пока не совершил побег.

– Ты, значит, был у мавров в плену?

– Да, и многое у них познал.

Азалия вдруг испугалась до дрожи в теле своего собеседника, а в следующее мгновение ее охватило смущение, и ей стало неуютно под взглядом его глаз цвета речной воды. Неопытная девушка, не понимала истинную природу своих чувств и находила их причину в неприязни к Вадиму за его, как она предполагала, норманнское происхождение.

– Знания, полученные от неверных не богоугодные, – отрезала Азалия.

Вадим пожал плечами.

– По мне так Богу угодно все, отчего людям польза.

Поскольку Азалия не нашла, чем ему возразить, он ей стал еще более несимпатичен.

– Говорят, что норманны не отличаются благочестием, – бросила она с вызовом.

– Я не норманн, а русский, – спокойно сообщил Вадим.

Он взобрался на коня и, кивнув на прощание, поехал со двора. Азалия растерянно смотрела ему вслед. Она понятия не имела, кто такие – русские, к коим себя причисляет Вадим. Обращало на себя внимание созвучье слов «русский» и «Русильон», но девушка видела жителей этого расположенного по соседству с Нарбонной графства и знала, что они похожи на нее, кареглазую брюнетку, а вовсе не на голубоглазого блондина Вадима.

Из дома вышла Клодина и громко позвала мужа.

– Чего тебе? – лениво откликнулся Рубо, выходя из конюшни.

– Затвори ворота! – велела ему жена. – Гость уехал.

– А зачем он приезжал? – спросила у нее Азалия.

– Предупредить, что мессир Бертран прибудет к нам через два дня с каким-то важным предложением.

– С каким предложением? – заинтересовалась девушка.

– Об этом мессир Бертран скажет сам.

Азалия была заинтригована.

«Какое предложение может быть у такого человека, как Бертран, к нам, бедным земледельцам?»

– Как себя чувствует бабушка? – осведомилась она.

– Вроде хозяйке полегчало, – ответила Клодина.

– Она проснулась?

– Нет, спит, как младенец.

– Пойду, погляжу на нее.

Спящая Жаветта действительно походила на ребенка: она чему-то во сне улыбалась и причмокивала губами.

«Как же крепко бабушка спит! – испугалась Азалия. – Уж не околдовал ли ее Вадим? Ведь не зря лекарей называют чародеями. А вдруг бабушка уже никогда не проснется?»

Словно почуяв страх внучки, старуха открыла глаза.

– Я тебя разбудила? – покаянно и вместе с тем с облегчением воскликнула Азалия. – Прости меня, пожалуйста!

– Что, уже утро? – спросила Жаветта и протяжно зевнула.

– Нет, еще даже не вечер.

– Вот как? А я полна сил, как будто целую ночь проспала.

– Это от снадобья Вадима, – опять забеспокоилась девушка. – Наверное, он все-таки колдун…

Жаветта сердито оборвала ее:

– Зря ты клевещешь на Вадима! Он чтит Господа нашего, как полагается доброму христианину!

– Но Вадим исцеляет людей от болезней… – начала Азалия.

– Ну, и что? – не дала ей опять договорить бабушка. – Если епископ ему доверился, значит, не сомневается в его благочестии! И ты не должна сомневаться! Вадим не колдун, и я не желаю больше слушать на него хулу!

– Хорошо, бабушка, я не буду говорить о нем плохо, – послушно согласилась Азалия.

– Ступай, помоги Клодине с обедом.

Азалия отправилась на кухню. Она была взволнованна и пыталась понять, что произвело на нее большее впечатление – встреча с Вадимом или предстоящий визит Бертрана. В конце концов, мысли девушки сосредоточились на Бертране.

«Какое все-таки у него к нам предложение? Может быть, он нашел мне жениха и хочет выдать меня замуж? А почему бы и нет? Ведь не зря же мессир Бертран уговорил бабушку отложить мой постриг. Если он чтит память моих родителей, то и моя судьба ему наверняка не безразлична».