Текст книги "Дети порубежья"

22

Министр Чанг не любил магов, недолюбливал жрецов, терпеть не мог тупоголовых вояк, но больше всего его раздражали графы и герцоги. Казалось, весь смысл жизни этих родовитых господ сводится к одному: урвать для своей провинции кусок пожирнее, и боги с ней, с империей. Наместницы, дочери и сестры этих самых лордов, обычно снисходительно относились к проискам родственников, одергивая только совсем уж зарвавшихся. Но покойная Энрисса считала, что интересы империи превыше интересов провинций, а уж тем более, интересов их хозяев, и господин Чанг разделял ее точку зрения.

Отдай Саломэ дознавателям какого-нибудь другого лорда, Чанг бы и слова не сказал: например, старого герцога Ойстахэ, о котором уже всерьез поговаривали, что Проклятый поделился со скрягой секретом бессмертия. Почему бы слугам Хейнара не проверить подлинность этих слухов, вместо того, чтобы вытряхивать душу из Вэрда Старниса? А еще лучше – Леара Аэллина. Вот уж кого точно не помешает развеять по ветру.

А бывший граф Виастро исправно платил в казну налоги, гонял варваров от границы и раздавал крестьянам зерно в неурожайные годы, да еще и вырастил сына, обладавшего теми же достоинствами. А теперь, когда молодой граф доживает последние дни, уж точно не время оставлять приграничные земли на семилетнего ребенка.

Чанг с досадой ударил по столу, убедившись перед этим, что его никто не видит. Поздно, наместница разрешила, жрецы своего не упустят, тем более, что Старнис и в самом деле виноват. Подставился, как мальчишка, воровавший в соседском саду яблоки, да застрявший на заборе.

Можно было списывать бывшего графа со счетов, но что-то мешало Чангу махнуть рукой на это дело и спрятать папку в архив. В конце концов, почему бы министру государственного спокойствия не позволить себе маленькую прихоть? Вреда от этого не будет. Он написал на листе бумаги несколько слов, свернул послание в трубочку и загнал в тубус. Через неделю почтовый голубь будет в Виастро. А отцы-дознаватели – не раньше, чем через три.

***

Арно сидел за столом, мрачно уставившись на заляпанного дорожной грязью измученного Вэрда, вертящего в руках пустой кубок. Вино он только что выпил, залпом, не различая вкуса:

– Чанг оказал мне двойную услугу. Во-первых, предупредил, во-вторых, избавил от Тейвора. Риэсту с детьми я отправил в Астрин, к ее сестре, – он улыбнулся, – очень удобно иметь столько сестер.

– Да уж, Тейвор только с ложкой за столом хорошо управляется, а туда же. Но почему не к варварам? Здесь они тебя будут искать, а там – руки коротки.

– Руки у них длинные, достали бы и там, только позже, но не в том дело, – Вэрд, наконец, поставил несчастный кубок на стол, – Арно, я слишком стар, чтобы бегать от них по всему свету. Инванос в трех днях пути, я буду знать, что происходит, кого Чанг пришлет управлять. И если, – он запнулся, но договорил, – если Вильену станет хуже, я успею проститься.

– Попрощаешься, и там тебя и возьмут, тепленького. Вэрд, моему тестю плевать на жрецов. Ему вообще на всех плевать, с двадцатью сотнями всадников. Пересидишь у него, а там видно будет.

Вэрд устало покачал головой:

– Арно, если я покину империю, вдобавок к служению Ареду мне припишут государственную измену. Чанг написал, что через год дело Мэлина пересмотрят. Если его оправдают, оправдают и меня.

– А если не оправдают? Что-то я не слышал, чтобы отцы-дознаватели кого-нибудь оправдывали. Но не хочешь, как хочешь, – безалаберный лорд Дарио слишком привык полагаться на опыт и благоразумие старшего друга, чтобы спорить с ним, – надо подумать, где тебя спрятать.

– Только не в лесной сторожке, – заставил себя улыбнуться Вэрд.

Арно задумался, проклиная в глубине души благородство своего соседа. Угораздило же связаться: сдал бы жрецам близнецов, горя бы не знал. Все равно такие долго не живут. А теперь отцы-дознаватели из него душу вытряхнут и пеплом развеют. Арно ухмыльнулся: если поймают. Он уже знал, где спрячет Вэрда – книгу лучше всего прятать в библиотеке, а слугу Ареда – правильно, на капище.

– Есть тут в горах одно местечко, с дурной славой. Во времена Саломэ Темной там собрались храм Проклятому построить, но успели только часовню вырубить. Ну, жертвы, само собой, приносили. Камни до сих пор красные. Туда никто не ходит, подход лесом зарос, а часовня сообщается с пещерами, одно время в них контрабандисты склад держали, пока я их по столбам не развесил. Думаю, там тебя точно никто искать не будет, а если и полезут, то в пещере отсидишься. Только смотри, – не удержался от подколки Арно, – будешь жертвы приносить, алтарь за собой почистить не забудь.

Вэрд подхватил:

– А ты приезжай как-нибудь безлунной ночью, навестить, заодно и алтарь проверишь.

Он и сам понимал, что шутка оставляла желать лучшего, но на лучшее не было сил. Хотелось поскорее добраться до места и уснуть. Через неделю жрецы прибудут в Виастро и обнаружат, что он сбежал, а Риэста уехала. Без разрешения наместницы они не посмеют ее преследовать. А если посмеют, будет мятеж. Ничем хорошим он не закончится, но Вэрд будет защищать семью, даже если провинцию зальют потоками лавы. Он надеялся только, что Чанг знает, что делает.

Арно проводил друга до места, помог устроиться, оставил мешок с провизией и пару одеял. Потом уехал, обещал наведываться раз в неделю. Вэрд остался один. Темнело, потянуло холодом, он поежился, плотнее завернувшись в плащ. И впрямь, нехорошее место, злое. Уж на что он не верил в бабьи сказки, а все равно почувствовал. В часовню вела узкая тропинка, вырубленная в камне, вход чернел безупречным овалом.

Он зажег факел, и, заставив себя не обращать внимания на холод, сковавший позвоночник, вошел внутрь. Небольшое пространство, видно, что рубили второпях, не успели отполировать стены, никаких украшений, только напротив входа высечен в стене лук со стрелой на тетиве. А камни на полу и впрямь красные, словно их выкрасили кистью. И алтарь – под знаком. Прямоугольный, одной стороной вросший в стену, блестящий в свете факела, будто его вчера вымыли. И четыре каменных столбика по краям. Вэрд сморщился, представив себе их назначение. Зря Арно это место так оставил, надо было не пожалеть времени, пригнать крестьян, как бы те не боялись, и завалить эту мерзость камнем.

Хорошо, что ему не нужно ночевать прямо здесь, в пещеру из часовни вел узкий проход, начинавшийся в нише сбоку от алтаря. Предусмотрительные у Темного жрецы, подготовили путь к отступлению, на всякий случай. Неудивительно, что настоящих слуг Ареда отцы-дознаватели ловили редко, все больше промышляли травниками, знахарками, да горе-книжниками. Вэрд бросил одеяла на охапку веток, оставшуюся от контрабандистов, лег и закрыл глаза. В его положении можно было не бояться кошмаров – ни один дурной сон не сравнится с действительностью.

23

– Будьте так любезны, объяснить мне, что это значит, господин министр! – Наместница протянула Чангу бумагу.

Министр с удивлением взял письмо: никогда раньше он не слышал в обычно спокойном, даже несколько сонном голосе Саломэ такого гнева – ледяного, придающего словам отточенную вежливость. Он погрузился в чтение и, чем дальше читал, тем мрачнее становился:

– Это прошение от герцога Квэ-Эро, ваше величество. Он просит вас заставить эльфийского короля наказать виновных в уничтожении второй экспедиции в новые земли, а так же выделить средства на отправку третьей экспедиции, на этот раз под защитой военных кораблей.

– Я умею читать. И я бы не сказала, что «просит», скорее – требует. Этот, – Саломэ запнулась, но совладала с собой, – герцог, обвиняет сородичей моего царственного супруга в подлом убийстве!

– Ваше величество, эта бумага – прошение. И слава богам, что просит. Это означает, что он все еще признает вас своим сюзереном.

– Все еще?!

Чанг пожал плечами:

– Боюсь, что как только вы объясните молодому герцогу про безгрешность царственных сородичей вашего супруга, простите, сородичей вашего царственного супруга, его мнение может измениться. У южан горячая кровь.

– И я должна серьезно отнестись к этому бреду? С чего он взял подобную чушь? Те корабли бесследно пропали много лет назад!

– Тут все написано, нашелся очевидец.

– Какой-то оборванец рассказал сказку, а герцог поверил. Отправьте туда своих людей принять меры.

Чанг вежливо улыбнулся:

– Оборванца – повесить, герцога устыдить?

– Почему вы улыбаетесь? Не обязательно вешать, придумайте что-нибудь!

– Если я придумаю то, что вы желаете, оборванца придется повесить, что не так уж и страшно. Гораздо хуже, что через некоторое время после этого казнить придется уже герцога. Боюсь, что титул правителя Квэ-Эро потеряет всякую притягательность в глазах возможных претендентов. Два герцога за двадцать лет на плахе – не самая мудрая политика.

– Вы что же, угрожаете мне мятежом?

– Я? Упаси меня боги. Я был и останусь верным слугой вашего величества и империи, даже если дальновидные повеления вашего величества приведут мятежников к воротам дворца.

– К воротам дворца мятежников привели дальновидные повеления моей предшественницы, которую вы боготворите, – ядовито парировала Саломэ, вызвав у Чанга довольную усмешку:

– Неплохо, весьма неплохо. Но одной язвительностью делу не поможешь. Если не загасить угли, начнется пожар. Предлагаю отправить в Квэ-Эро представителя Короны провести расследование. Пусть тянет время, допрашивает свидетеля, выясняет подробности. В конечном итоге этот бедный моряк запутается в своих же показаниях. Тогда можно будет попытаться убедить герцога, что несчастный сошел с ума, потерпев бедствие, или что-нибудь в этом роде.

– А экспедиция?

– Отказать. В казне нет денег. Хочет, пусть плывет за свой счет. И никаких упоминаний про эльфов. Расследование ведется, чтобы установить истину, – он покачал головой, – но на всякий случай я бы приказал готовить армию. Весьма вероятно, что герцог разгадает вашу игру. Корвин Пасуаш только на первый взгляд кажется простаком, а на самом деле – весьма проницательный молодой человек, недаром капитаны выбрали его главой берегового братства, хоть он и чужой крови.

– Вы что же, считаете, что в этой истории есть хоть доля истины?

Чанг понимал, что ответив правдиво, отправится в отставку в тот же миг и не сможет ни на что повлиять:

– Важно не то, что считаю я, а то, что считает герцог. И что считают его подданные, – он помолчал, но все-таки добавил, понимая, что, быть может, подписывает молодому герцогу смертный приговор, – на вашем месте я бы известил эльфийского посла, боюсь, что в ближайшее время Квэ-Эро будет небезопасно для его сородичей.

Наместница встревожено посмотрела на министра:

– Пусть только посмеет! Но я сегодня же переговорю с послом Эрфином. А вы найдите подходящего человека, чтобы вести расследование.

Чанг поклонился и вышел из кабинета, унося с собой письмо. Человека он найдет, и даст ему понять, что истина в данном расследовании интересует в последнюю очередь. А наместница предупредит эльфов. Герцога жалко, но лучше несчастный случай на охоте, или там, на рыбалке, чем восстание и эльфийские погромы. Мятеж можно подавить, но ни за какие блага мира Чанг не хотел связываться с эльфами. В отличие от боготворящей короля наместницы, министр хорошо знал историю.

Позабытая сага о роде Беркутов, чудом уцелевшая в одном неполном списке, красноречиво показывала, к чему приводит война с бессмертными. Много лет назад, еще до основания империи, эльфы убили лорда из рода Беркутов. То ли он сам приказал срубить в их лесу дерево, то ли кто-то из его людей, но лорда и его только что родившую жену сожгли в собственном замке. Мать погибшего, леди Элана, объявила эльфам войну. Тогда все тоже началось с погромов, а закончилось кровавой резней. Против леди поднялись ее собственные вассалы, зачарованные эльфами.

Министр криво ухмыльнулся, представив лицо Саломэ, если той доведется ознакомиться с сагой о Беркутах. Прикажет сжечь негодный пергамент и будет сокрушаться, до чего же испорчены некоторые люди! Разве могут сородичи великого короля Элиана творить зло? Всем ведь известно, что миролюбивые эльфы не воюют с людьми, только смертные проливают кровь направо и налево. Чанг вздохнул: мечты, мечты…

А если бы показать Саломэ ту книгу, из-за которой и разразилось восстание двадцать лет назад, ткнуть носом в выцветшие строчки, пусть сама убедится, что король Элиан не был эльфом. Так ведь все равно не поможет, она ведь не в короля влюблена, а в свое о нем представление. Если его каменное величество, вопреки здравому смыслу, ухитрится вернуться, ему придется постараться, чтобы не разочаровать свою невинную супругу. Идеальны только каменные статуи.

И все же, зачем эльфам понадобилось уничтожить корабли? Что они прячут в новых землях? Очевидно, что первая экспедиция это загадочное «что-то» не нашла, иначе бы не вернулась. Министр задумался: у него хватит средств быстро снарядить один корабль и отправить его под видом кавднского купца, раз уж остановки на Лунных Островах не избежать. Эльфы ничего не узнают, но есть ли смысл в этом путешествии? Смогут ли его люди найти, что так тщательно скрывают бессмертные, и не слишком ли поздно придет ответ?

***

Леару Аэллину не повезло с родственниками. Что ни родич, то новая напасть. Право же, лучше бы тетушка Ивенна оставалась бездетной. Он только что вынужден был поддержать магов Дейкар, спасая от костра одного своего кузена, как пожалуйста – другой кузен решил сцепиться с эльфами. Леар испытывал огромный соблазн не вмешиваться, но не мог допустить, чтобы господин Чанг решал, кому из его родственников жить, а кому умирать. Саломэ пришла к нему вечером, после разговора с послом. Она боялась, что, несмотря на всю осторожность, оскорбила сородичей своего возлюбленного, сообщив им о нелепом обвинении.

В отличие от наместницы, беспокоившейся только об эльфах, он сразу понял, к чему ведет Чанг: не будет слишком горячего герцога, не будет и проблемы. Сам по себе уцелевший моряк не страшен. Министр государственного спокойствия выбрал самый надежный способ это спокойствие сохранить: эльфам надо, пусть эльфы и управляются. Корвин наверняка не ожидает, что наместница выдаст его эльфам, едва успеет получить прошение. А ведь Леар предупреждал! Но его не стали слушать. И как назло, Ивенна выбрала именно это время, чтобы вернуться в Суэрсен. У тетушки, по крайней мере, присутствовал здравый смысл.

Он вздохнул и подвинул чернильницу: Корвин был чем-то симпатичен Леару, и даже не будь они в родстве, Хранитель предупредил бы герцога Квэ-Эро. Молодой моряк не заслуживал быть принесенным в жертву Филесту. Если Саломэ узнает, что он усложнил жизнь ее любимым эльфам, он навсегда потеряет ее доверие. Ну и Аред с ним, если она считает, что он, Леар, убийца, то ее доверие не стоит и ломаного медяка.

24

Эльфийский лес издавна был для жителей деревни Большие Валуны что пресловутый локоть – и близко, и не укусить. Ну как тут не проклинать все и вся, если одного дерева достало бы и на приданое дочке, и на лошадь, и на корову, и на дом сыну, и к своему горницу пристроить, и хлев перекрыть, а самое заветное – взять в аренду кусок земли побольше. Простой лес давно уже расчистили, а к заповедному не подступишься, потому земля в округе была самая дорогая во всем герцогстве.

Так и повелось, что старший сын оставался с отцом хозяйничать, а младшие уходили в море. Сельчане не бедствовали – морякам хорошо платили, хватило даже часовню Навио, покровителю путешественников, возвести. Но и моряки, навещая родных, жадно поглядывали на ряды стройных деревьев: мачта из алмазной ели выдержит любую бурю, а если срубить корабль из чешуйчатого дуба – он сотню лет проплавает, ни одна доска не подгниет, ни щелки, ни пятнышка.

А что самой главной обидой для крестьян было: лес-то все равно рубили, но не свои, пришлые. Эльфийское дерево простым топором не возьмешь, заговоренный нужен, такой, что и железо с одного удара перерубит, и в камень, как в масло войдет. А такой топор целое состояние стоит – продай все хозяйство, все равно не наскребешь. Вот и доставались барыши чужакам, местных разве что в проводники за пару монет брали, или подводу нанять. Сельчане знали, что помогая порубщикам, нарушают закон, но со старого борова хоть щетины пук. Эльфы, ясное дело, понимали, кто их деревья рубит, но сделать ничего не могли. На месте не застал – лови потом волны в море.

Этим вечером в деревню приехали двое, старые знакомые – каждый год по осени наведывались, шутили, что дрова на зиму запасать. К старосте завернули, сына его младшего подрядить с подводой. Сперва, как водится, за приезд выпили, потом за успех, затем сторговались, и выпили уже за договор, так, между делом, вторую бутыль и уговорили. Вино молодое, перебродить толком не успело, пьется, как водичка, потом только недоумеваешь – почему с места не подняться, ноги не слушаются?

Встали утром, перед рассветом, собрались и поехали. Салин, младший сын старосты, с завистью смотрел на кожаный чехол, в котором покоился до поры до времени заговоренный топор. Ему бы такой, и в море уходить вслед за братьями не надо. Сосватал бы Ксану, ну и что, что бесприданница, когда деньги есть, можно и по любви жениться, отец бы и слова не сказал. Купил земли в соседней деревне, у них как раз участок освободился, старик один помер, а детей не оставил. Зажили бы, припеваючи. Он злобно скосился на своих спутников, передававших друг другу флягу с холодной водой – ему даже не предложили!

Нет уж, господа хорошие, мало ли о чем вы там с отцом договорились, а он своего не упустит! Пока на его долю дерево не срубят, из лесу он их не повезет. Будут куковать у пеньков, пока снег не выпадет. Распаленному жадностью мальчишке в голову не пришло задуматься, почему ему первому из проводников пришла в голову такая «удачная» мысль, неужели остальным деньги были ни к чему? Предвкушая грядущее благосостояние, Салин поторопил лошадь – к завтрашнему утру он станет первым богачом на деревне.

Несмотря на похмелье, работали порубщики споро – еще толком не рассвело, а они уже две ели свалили и один дуб. Остановились, переглянулись – можно и больше успеть, да лошадь уже не свезет. Салин приметил себе елочку – самая лучшая, стройная красавица, иголки одна в одну, так бы и любовался! Вот ее он и потребует. Один из браконьеров прикрикнул на мальчишку:

– Ну что уставился? Ехать пора. Или хочешь хозяев дождаться?

– А мне-то что? Могу и дождаться, не я ж деревья рубил, – развязно ответил паренек, черпая в наглости храбрость, – вот заплатите, тогда и поедем.

– Твоему отцу уже все заплачено. Шевелись давай.

– Так то отцу. Отец дома сидит, вино пьет, а я свой зад под стрелы подставляю. Вот со мной и расплачивайтесь.

– Да дай ты ему пару монет, Дарк, будем тут еще пререкаться! – Вмешался в перепалку второй порубщик.

Салин на одном дыхании выпалил:

– Нет уж, господа хорошие, парой монет не откупитесь. Риск поровну делили, так и барыш так же. Много не спрошу, топор-то ваш, но чтобы все по-честному, отдайте мне одно дерево, а остальное – ваше.

– Ишь ты, какой ушлый! Два дня как портки под рубаху у мамки выпросил, а туда же. Дерево ему подавай! Не ты ли только что пел, что можешь и хозяев подождать, все равно ничего не рубил, а так, в сторонке стоял? Случайно сюда с подводой забрел, прогуляться с утречка.

– Не трать время, Дарк, – спокойный голос второго браконьера испугал мальчишку куда сильнее, чем гнев его сообщника.

Только сейчас Салин понял, во что ввязался. Зарубят, ей боги, зарубят, вот этим же топором. И все свалят на эльфов, а отец только рад будет – одним ртом меньше. Он хоть и староста, а когда жена каждый год по дитю в люльку кладет, волком взвоешь. Мальчик попятился, став так, чтобы подвода оказалась между ним и мужчинами. Луков у них нет, а топором отсюда не достанут, разве что нож метнут, так он наклониться успеет.

Порубщики не хуже его понимали, что положение безвыходное: пока они будут за мальчишкой гоняться, и впрямь эльфы нагрянут. Дарк, хоть и был в плечах раза в два шире своего подельника, вопросительно на него оглянулся, тот досадливо поморщился – мол, потом разберемся:

– Хорошо, твоя взяла. Один ствол – твой. Только дуб не трогай. Но что ты с ним делать будешь? Ты ведь не знаешь нужных людей, а за продажу дерева из эльфийского леса каторга положена. Давай так договоримся: ты нам свой ствол и продашь. Сколько ты за него хочешь? Пятьдесят монет хватит?

– Пятьдесят? Что вы меня, за дурака держите, – от возмущения Салин даже забыл, что ему нельзя выходить из-за подводы, – моя елочка в десять раз больше стоит!

– Ну и кто тебе в десять раз больше заплатит? Хорошо, сто, и не будем препираться. Солнце уже вышло, пора ноги уносить.

Сто монет – меньше, чем он ожидал, но зато сразу, не надо искать перекупщика, рисковать шкурой. Хватит на кусок земли, а дом потом и сам построит, не безрукий же. Жадность неохотно уступала место благоразумию, он совсем уже собрался ударить по рукам, когда Дарк, захрипев, опрокинулся на спину – его горло пронзила тонкая стрела с черным опереньем.

«Доспорились! Эльфы!» – мальчишка в ужасе попятился, а вторая такая же стрела догнала метнувшегося в сторону тощего браконьера. Салин, пригнувшись, кинулся под защиту деревьев, и побежал, петляя между стволами. На его счастье эльфы перестали стрелять, опасаясь оскорбить священный лес. Хотя никакого вреда от воткнувшейся стрелы дереву не будет, эльфы предпочли упустить разбойника. Ненадолго.

***

Около полудня цепочка всадников окружила деревню. Эльфы, не шевелясь сидели в седлах, держа луки на взводе. Девчонок, собравшихся в лес за грибами, завернули обратно, не сказав и слова – хватило стрелы, вонзившейся в землю под ногами. Эльф в расшитом золотыми нитями тяжелом малиновом плаще, поверх серого походного дуплета, безошибочно спешился у дома старосты. Он проговорил, негромко, но отчетливо, не сомневаясь, что его услышат:

– Старосту сюда.

Староста, не мешкая, вышел. Он знал, что деревню оцепили, но не понимал, зачем – упустили вора, так все теперь, олухи бессмертные. В следующий раз попроворнее будете. Если порубщик успевал выбраться за границу леса, преследовать его дальше у эльфов права не было. Бояться староста не боялся – ничего они не сделают, но на душе было неспокойно – Салин еще не вернулся. Что, как поймали мальчишку, а он все на отца свалил? До суда дело дойдет, выставят свидетелем, не оправдаешься. Не надо было его посылать, мал еще, гонору много, а ума что у котенка – только миску найти и хватает. Он степенно вышел из дому, поклонился эльфу:

– Гостя в дом боги приводят. Что ж мы посреди дороги говорить будем? Вы уж в дом пожалуйте.

– Незачем, – холодно ответил эльф. – Этим утром в священном лесу погибли деревья. Убийцы – из вашей деревни. Мы застали их на месте преступления. Двое мертвы, один сбежал. Выдайте нам виновного.

Староста вцепился в кисть пояса: знать бы, кого убили, а кто ноги унес. Салин ведь хоть и восьмой сын, а все равно своя кровиночка. Эх, не надо было его посылать, не надо, лучше бы свояка подрядил, так жадность сгубила. Но жив парень, или уже нет, а эльфам тут делать нечего. Он откашлялся и степенно возразил:

– Деревень много вокруг. Может, кто из соседей и баловался, а мы такими делами не промышляем.

– Лошадь вернулась в вашу деревню. Не изворачивайся, смертный.

– А если и вернулась, то что? По закону вам только в лесу право судить дадено. А в деревне мы уж сами как-нибудь разберемся. Если и впрямь кто в лесу шалил, сами накажем, чтоб неповадно было. По-свойски, как испокон веку было. А вам, господин хороший, домой пора, а то, неровен час, еще чего срубят.

Эльф смерил его холодным взглядом, так, что мужик поежился, несмотря на боевой настрой:

– Испокон веку вы убивали наш лес, смертные. Так было. Но больше не будет. – Эльф взмахнул рукой, и в воздухе повисли огромные песочные часы. Из верхней колбы тонкой струйкой сыпался кроваво-красный песок. – Два часа. К этому сроку вы должны выдать преступника.

– Да что он, дурак последний, пока вы тут торчите, возвращаться? – Староста уже не взывал к законам.

Но эльф не стал слушать. Он одним быстрым движением вскочил в седло и ускакал, обдав старосту клубом пыли. Часы остались висеть прямо перед носом растерявшегося крестьянина, песок с тихим шелестом сыпался вниз. Староста досадливо махнул рукой ему вслед и вернулся в дом, успокоить жену. Только бы Салин целым вернулся, шкуру с него отец сам спустит.

Старшие сыновья каждый год порубщиков в лес водили, ни разу не попались, а этот только сунулся – и на тебе. Одни убытки: сын-то еще, может, вернется, а вот лошадь и подвода сгинули. А какая коняга была, семижильная, да и молодая еще совсем – пяти лет не разменяла, сам из жеребенка вырастил! Об эльфах, окруживших деревню, староста и думать забыл. Постоят-постоят, да уедут. Права у них никакого нету на людских землях суд вершить.

Последняя песчинка упала в нижнюю чашу, и по деревне разнесся низкий глухой звук, словно кто-то ударил в набат. Староста вышел из дому, оставив в горнице подвывающую жену – Салин, последыш, был ее любимчиком. Эльф уже ждал, появившись посреди улицы будто по волшебству. На этот раз он не стал спешиваться, застыв в седле, словно был со своим конем одним целым. Казалось, он даже не дышал. Староста развел руками, отгоняя страх, внезапно пробежавший по спине липким потом:

– Нету у нас в деревне порубщика. Хоть год дожидайтесь.

– Укрывший виновного виновен сам. – Эльф словно потерял всякий интерес к старосте. Часы, повинуясь его жесту, исчезли.

Староста, помолчав, ушел в дом. Что толку стоять тут пялиться? Заплатят они, как же. Было уже такое, пару лет назад, с соседями. Эльфы на целую деревню в суд подали, так отправил их судья восвояси: мол, не может вся деревня виновата в порубке быть, это вам не государственная измена.

Эльфы стягивали кольцо, оттесняя сельчан к центру деревни, где на площади перед общественным колодцем стояла часовня Навио. Они заходили в каждый дом, заставляли всех выйти на улицу, не забыв и стариков, доживавших свои дни на печках, бабам приказывали взять детей, даже младенцев из люлек. Дети, не понимая, что происходит, плакали, женщины, вместо того, чтобы успокоить отпрысков, причитали.

Кто-то пустил слух, что эльфы в отместку сожгут деревню, чтобы другим неповадно было, потому и выгоняют всех из домов. Проклинали старосту: если бы не его жадность, ничего бы и не случилось. Каждый мужик не сомневался, что уж он-то бы не попался. Бабы торопливо прятали за пазуху деньги, вытащив из ухоронок.

Наконец, все население деревни оказалось на площади. Пять сотен живых душ, самый старший – дед Опалий, он и сам не помнил, сколько ему лет, самый младший – сын кузнеца, только два дня как появился на свет, еще в книгу записать не успели. Староста с семьей держался чуть поодаль, старательно не замечая мрачных взглядов односельчан. Он все еще не верил, что эльфы что-либо сделают. Небось попугать решили.

Как все закончится, будет герцогу жаловаться: хоть они и бессмертные, и королю сородичи, а на чужой земле хозяйничать нечего! Не им подать платят, не им с деревни и спрашивать. Только вот что герцог сделает? На эльфов испокон веку никакой управы не было, такие им наместницы вольности дали. Одно ясно – после такого перепуга старостой ему уже не быть, изберут на сходке другого.

Эльфы разделились: половина оцепила площадь, с луками наготове, остальные начали загонять людей в часовню. Сруб сельчане поставили большой, не пожалели общинных денег, но не на пять же сотен человек! Но эльфы, не обращая внимания на жалобы и крики, запихивали сельчан внутрь, быстро и бесстрастно, будто снопы на подводу грузили. Старосту загнали последним, он спиной уперся в тяжелую дверь и закашлялся: дышать в часовне было уже нечем. Дети орали, бабы выли, мужики глухо кашляли, и никто, в том числе и староста, не понимал, что происходит.

Холодный звучный голос медленно произносил слова, словно роняя тяжелые зерна в ступку:

– Укрывший виновного равно виновен в его преступлении. Много лет вы, смертные, безнаказанно убивали священные деревья, но сегодня чаша переполнилась. Ваша смерть послужит уроком для прочих. Молитесь, чтобы Творец в милости своей простил ваш грех.

«Смерть? Смерть? Да что они, волчаницы объелись?» – староста не верил ушам, но тело оказалось умнее своего хозяина, и все еще пытаясь осознать слова эльфа, он изо всех сил налег на дверь. Стоявшие возле него мужики помогли, но дверь не шелохнулась. «Закрыли, и как ухитрились? Там же засова снаружи нет!» – и в этот миг вспыхнуло пламя. Нарядное – красное, оранжевое, желтое, как нарядная юбка деревенской красавицы на празднике урожая. Оно радостно вгрызалось в светлые бревна, похрустывало капельками смолы, жадно проглатывало кусочки мха, выедая его из щелей.

Стены горели, и вместе с ними горели люди, треск дерева смешивался с надсадным воем. Толпа оттеснила молоденькую жену кузнеца к маленькому окошку в стене над алтарем, единственному в часовне, и она, не замечая, что ее длинные волосы уже охватило пламя, одним быстрым движением вышвырнула орущего младенца наружу. Пусть расшибется, сразу, чем так, живьем сгореть. Она не видела, как три стрелы пронзили маленькое тельце еще до того, как ребенок коснулся земли. Эльфы ничего не оставляли на волю случая.

Подул ветер, и огонь, встрепенувшись, охватил кровлю. Через несколько минут пылающие балки рухнули, следом обрушилась стена. Лучники, подождав еще некоторое время, убрали луки. Живых не осталось. Даже к лучшему, что крестьяне отказались выдать порубщика – одна казнь, как ее не обставляй, не впечатлит смертных.

Люди казнят своих преступников с начала времен, а преступлений меньше не становится. Но если они будут знать, что за каждое погубленное в священном лесу дерево ответят жизнью их семьи, десять раз подумают, прежде чем соблазниться легкими деньгами. Эльфы покинули опустевшую деревню, проследив, чтобы огонь не перекинулся на другие дома. Пусть это селение стоит пустым, в назидание.

***

Салин толкнул дверь в горницу: что за чудеса? Никого. Отец мог по делам уйти, но мать и сестры куда подевались? Утро раннее, не время для посиделок с прялками, вон, коровы не доенные в хлеву мычат, аж уши закладывает. Он обошел двор, заглянул в хлев, и убедившись, что в доме никого нет, пошел стучать к соседям.

Он переходил от дома к дому, распахивая двери уже без стука, крича в голос, но никто не откликался. К горлу кислой волной подступил страх: что-то случилось, страшное, неправильное, непоправимое, откуда этот странный запах? Словно во всех домах сразу тряпки жгли. Выйдя на площадь он увидел обгоревшие бревна и… нет, этого не может быть, так не бывает, боги такого не допустят, чтобы с людьми так.