Текст книги "Сонеты Вильяма Шекспира"

10. Вокруг феномена Вильяма Шекспира

Мы почти ничего не знаем о личности гениального Вильяма Шекспира, написавшего около сорока драм, сто пятьдесят четыре сонета (хотя исследователи предполагают, что эта цифра не точна, что какая-то часть сонетов утеряна или уничтожена) и несколько стихотворений. Но мятущуюся и ранимую душу художника видно сквозь все, что им написано. Кем были люди, которых он описывал и кому посвящал сонеты? Кто его вдохновлял на гениальные строки, как звали тех, кого он любил? Все это покрыто тайной, все более скрывающейся под покровом веков. Достойна уважения та скрытность и скромность, нежелание отдать свои и чужие секреты на растерзание средневековой толпы, жаждущей интимных подробностей для развлечения.

Теперь, сквозь наслоения столетий, хочется разгадать феномен Шекспира, чтобы высветить одно – он или не он? Или кто помогал, правил его рукописи, вставляя латинские фразы, французские изречения, если он ими не владел, в более поздние тексты. Озадаченные исследователи также обнаружили в более поздних изданиях внесенные изменения, полностью совпадающие со стилем К. Марло – предшественника Шекспира, у которого он многому научился и под чьим влиянием долго находился. Но у Марло, как отмечают исследователи, отсутствовала та умная ирония и искрометный юмор, которые придают живость, шарм и обаяние произведениям Шекспира.

И хочется узнать истину не для того, чтобы смаковать и убеждаться, что гениям не чуждо ничто человеческое, в том числе и недостатки, и грехи, а чтобы приблизиться к истине. Переводить сонеты Шекспира приходилось «на ощупь», «впотьмах», потому что, не зная обстоятельств жизни, характера человека, ситуаций, нереально сделать все правильно и точно.

Имя «Вильям» все же прозвучало в 135, 136, 143 сонетах, и не один раз, в разных вариациях. Из чего мы можем заключить, что и автор, и тот, к кому он обращался, и вероятно, супруг «смуглой дамы», все носили одно имя – Вильям.

Между 1586 и 1592 годами Вильям Шекспир был членом актерского товарищества и служил в труппе лорда Лейстера, который владел Блэкфрайерским театром, а позднее и «Глобусом». Шекспир переделывал все из старых пьес, от которых порой не оставалось ничего, кроме имен или сюжета. Пьесы были талантливы и популярны, и к 28 годам Вильям Шекспир обрел известность. А где талант, известность, там и жгуче черная зависть.

Роберт Грин в своем памфлете «На грош ума, купленного за миллион раскаяний» (1592) раздраженно написал: «Не верьте им (видимо, драматургам), ибо среди них проявилась ворона-выскочка, нарядившаяся в наши перья с сердцем тигра под костюмом актера; этот выскочка считает себя способным смастерить белый стих не хуже любого из вас, и в качестве настоящего Johannes-Factotum (мастер на все руки) мнит себя единственным потрясателем сцены (Shakescene) в стране».

Но в ответ на такую несправедливость издатель Генри Четтль извинился публично в 1592 году в предисловии к своей книге Kind Hart’s Dream: «Мне до такой степени больно, что я не сделал этого…., так как я вижу теперь, что его поведение столь же безукоризненно, сколько сам он превосходен в своей профессии. Кроме того, многие высокопоставленные лица удостоверяли прямоту его образа действий, доказывающую его честность и остроумную грацию его сочинений, свидетельствующую о его даровании» (перевод В. М. Спасской и В. М. Фриче. М.: Алгоритм, 1997. Отпечатано по изданию Брандес, Шекспир. Жизнь и произведения. М., 1899).

Но друг и соперник Шекспира, выдающийся драматург Бен Джонсон, оценивая творчество Шекспира, назвал его «душой века» и предрек, что придет время, когда все «театры Европы должны будут воздать честь» Шекспиру, потому что «он принадлежит не одному своему веку, но всем временам». Бен Джонсон тоже не сразу стал другом Шекспиру, вначале он испытывал к нему неприязнь, сопровождавшуюся ядовитыми выпадами, на которые Шекспир отвечал только добрыми делами.

Бен Джонсон, превратившийся из завистника в доброго друга, сердечно отозвался о нем после его смерти и в прозе, и в стихах, раскрывая нам его сущность: «…Я любил этого человека и не меньше всякого другого чту его память, доходя почти до обоготворения. Дело в том, что это была прямодушная, открытая и чистосердечная натура, обладавшая необычайной фантазией, смелыми идеями и благородным способом выражения; слова с такой изумительной легкостью лились из его уст, что порой приходилось его сдерживать».

Талантливому юноше, поэту Вильяму Шекспиру, которого женили в 18 лет на обеспеченной перезрелой и примитивной неграмотной девице старше его на 10 лет, трудно было остаться в Страдфорде и прозябать, его душа требовала выхода и свободы. Поэтому он и отправился в Лондон, оставив свое семейство, которому, впрочем, он всегда помогал и куда в результате вернулся богатым материально, но с опустошенной, по-видимому, душой. Как все гении, он должен был легко учиться всему, тем более что судьба дала ему возможность общаться с высочайшими умами и образованными, талантливыми людьми. Не смотря на скромность и доброту характера, которая сочеталась с чувством достоинства и острым веселым умом, с каждым годом он чувствовал себя в этом окружении все более легко и уверенно.

Когда человек свободен, растет духовно, меняются не только его убеждения и привычки, но он меняется и внешне – меняется сила взгляда, острота реакции, расправляются плечи, становится другой даже походка. И человек становится терпимее и снисходительнее к близким, своему окружению. Такими становятся люди с тонкой душой, талантливые и гении. Хотя вряд ли Шекспир причислял себя к гениям. Его скромность и трудолюбие поразительны.

В обществе, где ему приходилось бывать, обращали внимание и на манеры, но любой способный человек даже при малой дозе наблюдательности невольно воспринимает манеры окружающих. А незаурядное знание человеческой природы подсказывало ему и способы общения с разными людьми. Исследователи пьес Шекспира выяснили, что его очень интересовали отношения между мужчиной и женщиной, между супругами. Они нашли, что в репликах видны следы личной грусти при воспоминании о раннем браке. Шекспир начал свою драматургическую деятельность с комедий, где часто фигурировала сварливая или строптивая жена.

Эпоха Ренессанса принесла свои литературные плоды, когда в Англии на престоле восседала женщина, покровительствовавшая талантам и изящной литературе, но, будучи тщеславной, требующая к себе бесконечного поклонения. И лучшие поэты страны – Сидни, Спенсер, Рэлей – изощрялись в мифологических выражениях, посвящая слащавые оды престарелой девственнице Елизавете, обожавшей поклонение даже без чувства меры. Хотя ее тоже можно оправдать, зная, какие страшные потрясения: гибель на эшафоте матери, отречение от нее отца, «синей бороды» Генриха VIII, нелюбовь и ненависть – она пережила в детстве. Вильям Шекспир был единственным из великих поэтов той эпохи, который отказался посвящать свои стихи сумасбродной королеве, погубившей его покровителей и друзей. И это тоже говорит о нежелании лицемерить, о силе характера поэта.

Возможно, грубая и чувственная Елизавета, зная нрав и непреклонность, а также едкий сарказм, острый юмор пьес, иногда с комическими непристойностями, которые она любила, вызывали у нее уважение к поэту, и она относилась к нему снисходительно.

И в те времена, когда, греша против хорошего вкуса, многие поэты манерно и вычурно, иногда нелепо восхваляли прелести особ женского пола, часто фальшивые и приукрашенные, Шекспир проявил все свое остроумие и естественность, посвятив некоторые из сонетов своей любимой, которая в тот момент была для него целым миром счастья, не пожалев ни ее тяжелую походку, ни некрасивый голос, ни даже неприятный запах изо рта. Воистину, любовь зла. Но с каким тонким юмором и легкой насмешкой над самим собой, легко и незлобно он выплескивает свои чувства.

Бурная фантазия, врожденная веселость нрава, неистощимый юмор позволяли ему вдыхать свой талант в пьесы, не потерявшие актуальности и в наши дни и вызывающие смех и слезы у зрителей четырех столетий.

А сила дружбы, жертва во имя ее своими чувствами и отречение от любимой, воспеваемые в пьесах и эхом отраженные в сонетах, говорят нам о благородстве и честности Вильяма Шекспира. Щедро одаренный, умеющий сочетать не сочетаемое: веселую, задорную чепуху, вызывающую беспечный смех, с драмой непостоянной любви, вероломства и предательства, заставляющимие зрителя и читателя рыдать.

И еще одна богатая тема – природа, сыном которой он был и вольным воздухом которой дышал, которую, как провинциальный житель, тонко чувствовал, знал все ее оттенки, воспевая в своих пьесах и сонетах, эта тема говорит нам о богатстве его души и впечатлений, орнаментом вплетая ее ароматы в свое творчество.

Не думаю, что Вильям Шекспир был честолюбив, но поняв, что актерским талантом он не получит материальной свободы и независимости, и почувствовав в себе силы и способности к сочинительству, много работает, переделывая пьесы, одновременно обучаясь и оттачивая свое мастерство. А когда приходит удача и успех, вырастают крылья и вдохновение возрастает. Если бы против драматургии в те времена не было такой предубежденности и если бы она не считалась низкопробной, второсортной, рассчитанной для развлечения низших слоев общества, вероятно, для Шекспира открылись бы новые дали и он не прекратил так рано свою творческую деятельность. Весь его трагизм и заключается в мимолетности и случайности его молниеносной вспышки гениальности.

Творя среди таких же художников слова, умных и смелых поэтов-соперников, попадая иной раз под их влияние, соревнуясь с ними в остроумии, тонких оборотах, играя словами, пытаясь превзойти их, отшлифовывался его талант. Но высоты он достиг не с помощью тщеславия, а благодаря более тонкому духовному восприятию и проницательности гения, силе страсти и созидающего воображения.

Юный белокурый друг, возлюбленная брюнетка, поэт-соперник – кто были эти люди, оставившие такой глубокий след в душе поэта, что эхо его переживаний отражается уже несколько веков в трепетных душах человечества? Юный друг – Генри Ризли, граф Саутгемптон, либо Уильям Герберт, граф Пемброк? Чувственная брюнетка – возлюбленная Пемброка Мэри Фиттон или итальянская музыкантша Эмилия Бассано, в замужестве Ланьер, а может быть, эти события случились еще раньше, как предполагают некоторые исследователи, и это была очаровательная брюнетка, мать королевы Елизаветы – Анна Болейн? Поэт-соперник – Джордж Чапмен или Кристофер Марло?

Драма роковой любви к таинственной леди, которая встала между поэтом и молодым человеком, благосклонности которого добиваются другие поэты. Благородство и отчаяние поэта, страсть и ненависть, события, которые развивались несколько лет, – то осложняясь, то доставляя наслаждение и счастье. Трепетное, возвышенное и нежное чувство к благородному другу, которое заставляло проявлять чудеса воображения и неистощимой фантазии в описании чувств поэтическими средствами.

И как богаты философские размышления барда, преклоняющегося перед силой живого всепожирающего Времени, которое, как любое существо – рождается, растет, расцветает и увядает, но которое можно победить, рождая подобных себе и продлевая тем свое существование. От неразрывной связи и взаимопроникновения красоты человека и природы веет освежающим бризом космического совершенства единения. Высокие чувства души поэта, истерзанного пережитой трагедией, благодаря которой так многозвучно звучат и пронизывают сердце колоритные рифмы. Но поэт остался скромен, и, казалось, не понимает, как возвышенна и богата его душа по сравнению с теми, кого он так искренне любит и кому великодушно прощает слабости. Поэт то ироничен и прозорлив, то искренен и разочарован, то печален и лицемерен, то восхищен и искренен, но всегда неожиданно откровенен, щедр на образы, населившие его душу.

И мы любим, страдаем, ненавидим, сопереживаем и живем его эмоциями вместе с ним и вместо него, Вильяма Шекспира, кем бы он ни был совсем недавно, всего четыреста лет назад.

В Сонете каждом слышу я

Дыханье, сердца звуки,

И беспросветность бытия,

И счастья стон, и муки,

Как крови рвущийся поток

От ревности бурлит,

И горечь слов живой висок

Бессмертьем серебрит.

И нет безумию конца,

Любовь – как горький яд,

Сердец так много у творца

И все они болят.

Поет, не умолкая, лира,

Но кто, за маскою Шекспира?

The Sonnets of William Shakespeare
Шекспировы сонеты

1 сонет

Всему прекрасному желаем повторенья,

И розу нежную потомство отразит,

После кончины будет продолженье,

Наследник чутко память освежит:

Но ты, лишь в самого себя влюбленный,

Как та свеча, что, пламенем питаясь,

Сгорая, исчезает обреченно,

Самосожжением – бессмертия лишаясь.

Ведь прелестями мир ты украшаешь,

Весенней свежести и юности глашатай,

Но красоту бездарно расточаешь,

И скупость обернется грубой тратой:

Мир пожалей, обжорство – это кара,

Не поглощай весь мир с могилою на пару.

2 сонет

Когда осадят сорок зим чело,

Траншеи красоту избороздят,

Гордец презрительный, чье время отцвело,

Трясущийся, себе не будешь рад:

И на вопрос, где красота былая,

Где все сокровища, что прежде украшали,

Смолчишь, провалом старых глаз взирая,

Стыдясь похвал, что тебе прежде источали.

Но как подарок будет мирозданью,

Когда ответишь: «Вот мое дитя»,

В итоге это будет оправданьем

И доказательством. Тогда тебя простят.

Спеши подобного создать, он юный, вновь

Своим теплом твою согреет кровь.

3 сонет

Глянь в зеркало, и скажет отраженье,

Тебе подобное пора уже создать,

Иначе совершишь ты преступленье,

Лишишь блаженства будущую мать.

Найдется ли красавица, чье лоно

К такому пахарю останется бездушным?

И есть ли тот, кто не смирит свой гонор,

К потомству отнесется равнодушно?

И видит мать, как в зеркале, в тебе

Апреля нежного прекрасное былое;

Так ты в своем стареющем окне

Сквозь сеть морщин увидишь время золотое.

Но если не оставишь образ свой,

Умри и память о себе возьми с собой.

4 сонет

Ты – красоты своей безумный расточитель,

Ну почему все все тратишь на себя?

Природа – временный и мудрый попечитель,

Тем щедро в долг дает, кто отдает любя:

Скупец прелестный, что злоупотребляешь,

Не делишься обильными дарами?

Бесцельный ростовщик, что сокрываешь

Свою суму большую, голодая?

С самим собою совершаешь оборот,

Обкрадывая тем себя сильнее:

Когда тебя Природа заберет,

Как оправдаешься в растрате перед нею?

Твоей красе жить не дано тобой,

Ее в могилу унесешь унесешь с собой.

5 сонет

Спешат часы, меняя все вокруг

И привлекая восхищенный взор,

С жестокостью игривой могут вдруг

Обезобразить радостный простор;

И время никому не обмануть,

Смертельный хлад погубит красоту,

Источит силы, льдом покроет суть,

Под снегом спрячет жизни наготу:

И лишь флакона нежный аромат

Воспоминанья дарит о тепле,

Лишишься красоты своей стократ,

Потомства не оставив на земле.

В цветах, с зимой встречаясь, гибнет радость,

Тая в безмолвии души бессмертной сладость.

6 сонет

Не позволяй руке зимы неумолимой

Твое тепло июльское сгубить:

В другой душе твой дух неугасимый

Необходимо тайно сохранить.

Использовать процент такой не грех,

С лихвой вернется счастье обретенья,

И для тебя наградой, и для тех,

Кто станет твоим дивным повтореньем.

Десятикратно счастье потечет,

Десятки раз твой облик продолжая:

Что может сделать смерть, когда поймет,

Что ты ушел, потомство оставляя?

Искусство ли, смерть мило позабавить —

Вместо наследников одних червей оставить.

7 сонет

Взгляни, когда с востока алый свет

Восходит, ярко землю освещая,

С почтением склоняются в ответ,

Величие его осознавая;

И холм небесный в миг одолевая,

Как юноша идет неутомимо,

И взглядом смертные, в молчанье обожая,

Сопровождают золотого пилигрима:

Но вот устало покатила колесница,

Старея и теряя естество,

И дрогнули у зрителей ресницы,

Другое выбирая божество:

Но ты, пройдя свой жизненный зенит,

Оставив сына, будешь не забыт.

8 сонет

На слух, ты музыка, что ж внемлешь ей печально?

Восторг и радость с восхищением в ладу:

Что ж любишь то, что для тебя многострадально,

Верней, приемлешь с радостью беду?

И если мелодичный чудный тон

Твой нежный слух согласьем раздражает,

За диссонанс лишь укоряет он,

Что в одиночестве твой голос звук теряет;

Заметь – супругами мелодии летят,

Задень одну струну – другая ей внимает;

Как будто мать, отец и их дитя

В единой ноте голоса объединяют;

Так песнь безмолвная созвучьем сердце будит,

Поет тебе, что одиночество погубит.

9 сонет

Ужель боишься слез вдовы ты безутешной,

Так одиночеством терзая сам себя?

Но если без детей умрешь, безгрешный,

Заплачет мир, оставшись без тебя;

Заплачет мир от безысходности своей,

За то, что в память не оставил никого,

Тогда как каждая вдова в глазах детей

Читает образ мужа своего:

Взгляни, как в мире светский мот небрежен,

Но от растрат его, от мира не убудет,

Растратив красоту – крах неизбежен,

Ее владелец, исчезая, все погубит:

У тех любви в груди бездушной не бывает,

Кто сам себя позорной смерти подвергает.

10 сонет

Стыдись! Любви к другим – в тебе и не бывало,

Беспечен ты к себе, вот что обидно.

Я соглашусь, любим ты многими, пожалуй,

Но сам не любишь никого, что очевидно;

Смертельной ненавистью душу раздирает,

Ты борешься всегда с самим собой,

Душа мятущаяся кров твой разрушает,

Хранить который велено судьбой:

Мысль измени, и я исправлю мненье!

Ужели ненависть приятнее любви?

Будь добр, как ныне, прекрати мученья,

И милосердие к себе ты прояви:

Создай потомка из любви ко мне,

Чтоб красота жила иль в нем, или в тебе.

11 сонет

По мере разрушенья расцветешь

В одном из тех, кого произведешь,

Кровь молодую, юную вольешь

И в старости своею назовешь:

Есть в этом мудрость, красота и возрожденье,

Без этого – безумство, сотни бед:

Твои бы мысли привели всех к вырожденью,

Исчез бы мир за шесть десятков лет.

Кого Природа для сравненья породила —

Уроды грубые, пусть станут все бесплодны:

Но те, кого так щедро одарила,

Обильный дар должны умножить благородно:

Тебя старательно ваял судьбы резец,

Чтоб был ты оттискам своим как образец.

12 сонет

Когда минут последних слышу бой

И вижу, как уходит день во мрак,

Фиалки обессилевшей покой

И черный локон в дымке серебра,

Как осыпается бесплодная листва,

Что прежде прятала под сводами стада,

И лето, превращенное в снопа,

Ползет на дрогах, как седая борода:

От красоты такой тоска съедает,

Что должен ты идти вперед сквозь время,

Когда очарованье быстро тает,

И умирать, чтобы росло иное племя,

Спасенья нет, поглотит Время в злой пучине,

Потомство лишь спасет, когда он мир покинет.

13 сонет

О, если б ты был вечен, милый мой, —

Принадлежишь себе ты лишь на этом свете;

И неминуемо конец нагрянет твой,

Ты должен лик свой передать прелестным детям:

Чтоб красота твоя не временной арендой,

Бессмертной стала, когда тленом станешь ты,

И смерть твоя окажется победой,

Когда потомок воплотит твои черты.

Позволит ли кто дому разрушенье,

Когда возможен бережный уход,

Чтоб противостоять зимы крушенью,

Преодолеть нещадной смерти лед?

Нет, лишь транжира! Ты отца прекрасно знал,

Позволь, чтоб сын твой это же сказал.

14 сонет

Нет, не по звездам звездам ныне ворожу,

Хотя я астрономии знаток,

Удач и неудач не предскажу,

Ни бедствий, ни чумы, несчастий срок;

И не могу я предсказать ближайший миг,

Чтоб каждому определить его удел,

И королей я участь не постиг

По тем знамениям, что в небе углядел:

Все знанья черпаю лишь из твоих я глаз,

Читаю в звездах звездах постоянных эти знанья:

Жить красоте и правде вместе – только раз,

Коль не изменишь ты свое желанье:

Тебе предсказываю я судьбы итог —

С твоей кончиной совершенству – жалкий рок.

15 сонет

Все, что растет, идет другим на смену,

Их суть прекрасна лишь короткое мгновенье,

Вся жизнь – спектакль, и я смотрю на сцену,

Вершат там звезды тайно представленье;

Все люди, как растенья на земле,

Ведомы в жизни силою небес,

Кичатся в юности и старятся во мгле,

Лишь миг – и память стерта, лик исчез:

И мысль о нашем кратком пребыванье

На юность свежую твою роняет взор,

Я вижу, Время спорит с Увяданьем —

Как день твой превратить в ночной позор.

Я из любви в войну со Временем вступаю,

Оно – крадет тебя, я – вечность прививаю.

16 сонет

Что ж путь иной не изберешь для отраженья

И Время проклятое не возьмешь в полон,

Ведь уберечься от исчезновенья

Возможно проще, чем стихов прослушать звон?

Теперь достиг счастливой ты поры,

И много девственных, нетронутых садов

Готовы трепетно принять твои дары —

Изображения живые из цветов:

Черты живые – это не портрет,

Кисть и перо не в силах передать

Все прелести души, красы расцвет,

Чтобы глазам людским ты мог предстать:

Себя отдай, жизнь не промчится зря,

Продолжишь жить сноровке лишь благодаря.