Текст книги "(Не)военная тайна, или Выжить в тайге и не забеременеть"

Глава 25
Семейные тайны, те самые, которые невоенные

Следующие три дня были самыми идеальными в моей жизни. Я и представить раньше не могла, что в чьих-то семьях могли быть настолько теплые и дружеские отношения. В моей семье все было не так, отец был холоден ко всем, кроме меня, и я всегда ошибочно думала, что и любил он меня сильнее. Мама была рассудительна и тоже холодна ко всем, кроме Сени. Сеня? Ну Сеня – это Сеня.

Мы с Романом проснулись ближе к обеду под аппетитные запахи чего-то печеного.

– Сколько времени? – подскочила я, намотав на себя покрывало и стянув его с Романа. – Боже, Калинин, мне нечего надеть, – выдохнула я в испуге, когда поняла, что из одежды у меня лишь вчерашнее платье. Ну не буду же я в нем знакомиться с мамой своего мужа, в самом-то деле.

– Принцесса, без паники, – рассмеялся Роман и, поднявшись с кровати, пошел к шкафу, вытащил из него первые попавшиеся вещи и поделился со мной.

Вот в таком виде мы и появились перед его мамой на кухне. В одинаковых серых футболках и черных шортах. Только вот если последние доставали Роману до колен, то на мне они смотрелись словно бриджи.

– Мама, знакомься. – Рома сжал свои ладони крепче на моих плечах, пытаясь то ли подбодрить, то ли побыстрее запихнуть на кухню. Ведь я так и стояла на пороге, боясь даже вздохнуть.

– А дальше? – добродушно улыбнулась женщина и, подойдя ко мне, взяла за руку. – Меня зовут Елизавета Алексеевна, можно просто тетя Лиза, на маму ни в коем случае не претендую, – еще шире улыбнулась женщина и, потянув на себя, сжала крепко в объятиях. – Но если ты захочешь, то бога ради.

Сказать, что я опешила, – это все равно что ничего сказать.

Позади раздалось покашливание, и я опять почувствовала Ромины руки на своих плечах.

Это он меня так у собственной матери отобрать пытался?

– Мама, у нас новость, специально для тебя подарочком, так сказать, – усмехнулся Рома, и до меня только сейчас дошло, что у его мамы сегодня день рождения… – Извини, другого с этим со всем купить не успел, а потому чуть позже, – и замолчал.

Елизавета Алексеевна вмиг нахмурилась и как-то пристально посмотрела сначала на меня, потом поверх моего плеча.

– Ну что? Давай не томи! А то ни одного маффина не получишь.

– О, черт, прости, Настя, но ради маминых кексиков я нас с тобой сдам, – рассмеялся Рома, и я тоже улыбнулась. Напряжение, царившее во мне, постепенно рассеивалось. Все не так страшно, как могло бы быть. – Мама, лучше сядь, – продолжал издеваться над матерью Роман.

– А ну-ка, прекрати!

– Мам, ну мы с Настей вчера в ЗАГС по пути заехали, штампики поставили.

– О господи, – Елизавета Алексеевна схватилась за сердце, – Роман, ты ужасен! – выкрикнула женщина, тут же сделала шаг в сторону стола и как-то плавно осела прямиком на табуретку. – Вот так просто заехали?

– А надо было как-то сложно?

Я не удержалась и заехала локтем ему в живот.

– За что? – выкрикнул Калинин, а его мама опять начала улыбаться.

– Не переживайте, у меня даже было белое платье, – поспешила я успокоить женщину, тогда как Роман тут же запыхтел мне в затылок, вспоминая свой косяк и ошибку.

– Платье – это уже лучше, – кивнула женщина. – Конечно, жаль, что все так сумбурно и не по человечески, но коль уж это ваше решение, то куда нам лезть в вашу жизнь. – Елизавета Алексеевна постучала пальцами по столу и поднялась. – Ладно, садитесь завтракать. Заметьте, обед не предлагаю, хотя по времени самое то.

Выпив чай с шоколадными кексами, Роман сбегал за моим чемоданом, и, когда я привела себя в культурный вид, мы отправились к нотариусу, а потом за подарком Елизавете Алексеевне.

Когда вернулись домой, мне снова предстояло знакомство с новоиспеченными родственниками, помимо Роминого отца дома были его дед с бабушкой, приехавшие из Хабаровска на именины любимой невестки.

И, в общем-то, меня как взяли в оборот с порога, так и не отпускали до поздней ночи. Все время пытались накормить, расспросить, поддержать и дать нужные наставления.

На следующий день празднование юбилея продолжилось уже в ресторане, где Роман с чересчур гордым видом ходил со мной за руку и представлял всем родительским знакомым как свою любимую и единственную жену. Как будто у него мог бы быть целый гарем, а он это опровергал, каждый раз говоря: Настенька единственная у меня.

Я успела даже перекинуться парой слов с Викой, которая забежала, чмокнула в щеку Елизавету Алексеевну и, всунув той в ладонь розовую флэшку, направилась к еще одной немолодой паре. Виктория расцеловала мужчину и женщину и, сказав последней что-то не особо приятное, судя по скривившемуся лицу ее собеседницы, все же пошла на выход из ресторана. Там-то я её и поймала.

– Не хочешь мне ничего сказать?

– Поздравляю, – задорно улыбнулась Вика, тут же по-свойски взяла мою руку и, покрутив, начала рассматривать кольца. – А знаешь, Роман оказался прав. Он просил меня помочь ему с выбором колец, в итоге справился сам, от меня потребовалась лишь информация о размерах, – засмеялась Куркова, которая, возможно, совсем скоро перестанет быть Курковой. – Я советовала другое, а он молодец, настоял на своем. – Девушка обернулась, кому-то кивнула, а затем порывисто меня обняла. – Береги его, Насть, он очень хороший, иногда бестолковый, вредный и чересчур упертый, но, если ты будешь искренне с ним обо всем разговаривать, все у вас будет замечательно. Прощай, Ворон.

Она чмокнула меня в щеку и выбежала из ресторана, как была, в брючном костюме, даже не надев верхней одежды.

Я еще какое-то время стояла и смотрела на закрывшиеся стеклянные двери, не понимая, почему она сказала «прощай».

И лишь на следующий день Роман объяснил мне, что Вике предложили отличную работу в другом городе и она, не задумываясь, поехала. Мы же с Романом не вылазили из кровати весь день, наслаждаясь друг другом. Калинины-старшие уехали на базу отдыха, оставив нас наедине, и это был великолепный подарок. Хотя бы один-единственный день медового месяца был нашим. Я целовала своего мужа, не переставая плакать, потому что не хотела уезжать, не хотела его отпускать. Казалось, что, если я уеду, я прекращу жить. Перестану дышать…. ведь невозможно жить без души и сердца, а мои давным-давно объединились с Ромиными.

Калинин сам отвез меня в аэропорт и не отпускал от себя ни на миллиметр, пока не объявили, что посадка вот-вот закончится, а я так и не зашла в зону досмотра.

– Я люблю тебя, принцесса, – Рома уткнулся носом в мою макушку и запальчиво шептал уносящие разум слова.

– Я знаю. Ром, я тоже. Не представляю, как проживу без тебя, даже если это будет всего лишь неделя.

– Феечка моя, если бы неделя, – с сожалением вздохнул он, – будем надеяться, что хотя бы в течение двух месяцев все решится. Дед, конечно, обещал помочь, но сама же знаешь, с твоим тягаться тяжело…

– Я с ним поговорю, – решительно произнесла я и вздрогнула, когда услышала, как кричит работница аэропорта, требуя, чтобы всех пассажиров сто двадцать шестого рейса пропустили вперед.

– Иди, – легко поцеловал меня муж и тихо проговорил в самые губы: – Я буду ждать тебя или сам приеду, но факт, что с ума без тебя сойду. И не забудь позвонить, как самолет приземлится.

Я кивнула и, больше не оборачиваясь, пошла в зону досмотра пассажиров.

В Москве была слякоть и не единой снежинки. Мокрый снег падал на голову, превращая меня в драную кошку.

– Ты даже представить не можешь, как я обрадовался твоему приезду, – восторженно жужжал, словно комар, над моим ухом брат.

– Сень, давай без всего этого. Ты договорился? А то я очень устала и хочу отдохнуть.

– Насть, может, не надо? Давай поедем домой. – Арсений заискивающе улыбнулся, а я резко остановилась на месте, не дойдя до нужной машины какую-то пару метров.

– Сеня, я же просила тебя найти мне жилье. Неужели это, блин, так трудно?

– Знаешь, за один день сложно, – нахмурился брат, – но я нашел, один мой одногруппник сейчас на съемках в Ярославле, неделю его точно не будет. У него можно пока перекантоваться, но, Настя, ты же понимаешь, что это не решение проблемы.

– Понимаю, брат. Но сейчас решать точно ничего не собираюсь, сейчас я хочу отдохнуть, а с отцом завтра поговорю, ведь служу я теперь у него под боком, – усмехнулась и направилась к машине.

Уже когда мы выехали на шоссе, Арсений завел свою нудную пластинку по новой.

– Стоп. Прекрати. Иначе я выйду прямо здесь, поймаю попутку и заселюсь в ближайший хостел.

– Ты просто не все знаешь.

– Что еще? – сказать, что я злилась, – это ну-у-у вообще ничего не сказать.

– Ну, родители опять поругались, и опять из-за тебя. И, Насть, ну я даже не знаю…

– Да хватит мяться, что ты совсем как девчонка!

– Наськин, я опять подслушивал на свою голову. И-и-и… ну лучше бы я ничего такого не знал.

– Господи, Арсений, прекращай со своей театральностью, бесишь!

– Поговори с папой, Насть, дай ему шанс.

– Да ты издеваешься.

Брат хмыкнул и направил все свое внимание на дорогу.

– Ты никогда не практиковал кидание костей в свору голодных собак?

– Не понимаю, о чем ты.

– Ах, не понимаешь, – я растерла лицо и, скинув угги, подобрала ноги под себя, – ты меня раздразнил и ничего мне не дал. А теперь мучайся, Настенька…. все для тебя … лишь бы ты быстрее поговорила с папаней.

– Настя!

– Что Настя? Я почти двадцать два года уже Настя, а ощущение, что это ты Настя, а я Арсений.

– Просто пообещай мне, что выслушаешь отца!

– Давно ты встал на его защиту? – В этом всем было что-то странное, что-то выбивающееся из общего образа. – Почему ты не умоляешь меня поговорить с матерью?

– Это бесполезно, – печально ухмыльнулся Сеня, – Вы с матерью никогда друг друга не понимали и вряд ли поймете.

Я отвернулась, промолчав, потому что ответить мне было нечего, да и незачем. Брат был прав: я была папиной дочкой всегда и во всем, пошла по его стопам, потому что гордилась им и жаждала с его стороны того же. И все было хорошо, пока я не заявила, что выхожу замуж. А когда папа понял, что я не только под венец захотела, но и повзрослела настолько, что давно с мальчиками не в куклы играю, вот тогда он просто озверел.

Для меня же оставалось загадкой: неужели он думал, что я в двадцать один нетронутая старая дева, несмотря на отношения?

Но даже после его криков и нравоучений я и представить не могла, что он поступит со мной именно так, как поступил, и каждое его принятое решение в отношении меня за последние четыре месяца было хуже предыдущего. Теперь вот перевод этот обратно, к папиной штанине.

И все же Сеня прав: мне нужно было поговорить с отцом, не с матерью, ее предательство меня лишь разозлило и подстегнуло к действиям, а вот папино меня опустошило. Не знаю, почему так. Обычно девочки всегда ближе с мамами, но в нашей семье все было наоборот. Сеня – мамин любимый сын, который будет заниматься тем, что велит его сердце, и все папины доводы разбивались о толстую мамину бронированную стену.

Я же была для папы надеждой, его достойным продолжением. Только вот ключевое слово в этом была.

– Насть, обещай, что ты меня простишь? – промямлил брат, открывая квартиру друга.

– Ты о чем? – какое-то нехорошее предчувствие закралось в сердце.

– Я тебе потом все объясню, но для меня очень важно, – Сеня распахнул дверь и, катя мой чемодан, переступил порог, я же, как барашек на заклание, поплелась за ним следом, – чтобы ты потом не прекратила со мной разговаривать.

Я даже шапку стянуть не успела, как брат спешно чмокнул меня в щеку и выбежал из квартиры, хлопнув дверью.

Дурдом какой-то.

Я скинула угги, сняла пуховик и сосчитала про себя до десяти, пытаясь успокоиться, ведь этот разговор действительно был нам нужен. Так почему не сегодня?

Проходя вглубь квартиры, я прекрасно знала, кого там увижу. Брат был предсказуем, и если в машине я не задумалась над его словами, то, когда он так скоро сбежал, все было очевидно.

Не здороваясь с отцом, который стоял у окна, пересекла единственную комнату довольно неплохой квартиры с ремонтом в винтажном стиле и со старинной классической мебелью. Здесь даже огромные напольные часы имелись.

Я села на диван, молча перевела взгляд на отца, давая ему понять, что жду.

Сглотнула моментально появившуюся горечь, оценивая его вид. Отец сдал. Как будто за четыре месяца, которые мы не виделись, он постарел на четыре года. Морщины стали более глубокими, волосы поседели полностью, глаза будто поблекли и стали почти прозрачными – они всегда были светло-голубыми, но не настолько.

– Здравствуй, дочь, – заговорил он первым, нарушая звенящую тишину.

Я кивнула.

– Будешь молчать?

– Почему? Когда будет что сказать – скажу, сейчас я слушаю. Раз уж ты здесь, значит, хочешь о чем-то поговорить.

– Наськин, – печально протянул папа, а меня это ни капельки не тронуло, – ты не рада, что вернулась обратно?

– Нет.

– Я думал, ты будешь довольна.

– Надо было для начала поинтересоваться у меня. Ну и не делай вид, что это всего лишь совпадение.

– Нет, не совпадение. Нам надо с тобой многое прояснить и кое о чем поговорить, раз уж Арсений подслушал, – скривился отец, а я поняла, что что-то Сенька нехорошее услышал, если родители так всполошились.

– Ах, то есть ты меня перевел на новое место службы лишь для разговора? – ехидно поинтересовалась я, сложив руки в замок.

– Хочешь честно? – отец хмыкнул. – Я кое-что проверял.

– Да ты что? – делано удивилась я, а в душе что-то умирало.

– Мне было интересно, как поступит твой новый кавалер, чем ответит на мой ход.

– Папа, это моя жизнь, а не какая-нибудь шахматная партия.

– Ну, прости, дочь, что забочусь о тебе так, как считаю нужным, пока все, что я ни делал, приносило хороший итог.

– Итог? – Я сжала колени и вцепилась в них пальцами, лишь бы оставаться как можно дольше спокойной. – Какой такой хороший итог? Да ты издеваешься надо мной все четыре месяца.

– А что, было бы лучше, если бы ты выскочила замуж за того недоумка?

– Рома не недоумок! – не сдержавшись, отчаянно выкрикнула.

– Да при чем тут твой Рома? – подавил меня отец своим командным голосом. – Я о Слесаренко. Хотя этот твой Калинин хоть и молодец, не променял тебя на повышение, но, пока я не увижу от него нормальных мужских поступков, будет вам кукиш вместо ваших малолетних соплей.

– К-какое повышение? – Я почувствовала, как по щекам потекли слезы, да сколько можно-то. – Ты с ним разговаривал? Боже, какой позор, что он теперь подумает?

– Тебе не все равно? – приподняв бровь, поинтересовался отец, и я не сдержалась, выпалив на одном дыхании:

– Мне совсем не все равно, что думает обо мне и моих родителях мой муж!

Ворон Анатолий Макарович прикрыл глаза. А мне показалось, что мы вместе со всей квартирой попали в какую-то временную воронку: стояла бьющая по ушам глухая тишина, и ничего не происходило. Все стояло на месте, моя жизнь стояла на месте.

Отец открыл глаза и поймал мой взгляд. В этот момент за его спиной раздался бой часов, четыре мелодичных перезвона и три коротких удара.

Три часа дня.

Мы не прерывали все это время зрительного контакта, пытаясь понять, что же в голове у собеседника.

– Ты повзрослела, – подвел итог папа.

– Ты рад? – проглотив ком, мешающий дышать, с трудом произнесла я.

– Я не рад, но я доволен. В общем-то, я добился того, чего хотел, ты хотя бы теперь видишь разницу между нормальными мужиками и молокососами, жаждущими легкой наживы. Но как я могу быть рад тому, что моя девочка все же выросла? С этим я никогда не смирюсь.

– Отпусти меня обратно, – тихо произнесла, вкладывая в свою просьбу все отчаяние. Мне казалось, что я подобрала идеальный момент – момент его откровений, он должен был проникнуться.

– Пиши рапорт на перевод, раз уж и правда мужем обзавелась.

– Папа! – Я подскочила с места и, все же переступив через свою обиду, подошла к нему. – Пожалуйста, перестань быть таким. Ты делаешь мне больно. – Слезы опять потекли по лицу, а сердце сжималось в тисках отчаяния. – Знаешь, как мне было тяжело? Когда ты… когда ты тогда… – Я начала хлюпать носом и путать произносимые слова, уже ничего не видела, когда почувствовала, как отец притянул меня к себе и, крепко обняв, запустил ладонь в волосы.

– Ты с такой стрижкой еще больше похожа на свою мать, – с горечью выдавил он. – Наська, прости меня, я, скорее всего, был неправ. Правда, до сих пор не могу понять в чем. Я, – отец тяжело вздохнул, – я же не хотел тебя никуда отправлять, но к совету Марины прислушался, думал припугнуть тебя, а ты взяла и раньше времени уехала. И тогда уж разозлила – бросила меня, как твоя мать, и я… Черт, дочка, наверное, это и было неправильно – засунуть тебя в такую дыру. Но я договорился с одним сержантом, чтобы он мне все о тебе докладывал. Понял, что все у тебя не так уж и плохо, и успокоился.

– О чем ты говоришь? – дрожащим голосом спросила я. Не понимала, о чем он вообще. – Мне, чтобы стать похожей на маму, надо как минимум, я не знаю, пластическую операцию сделать, и разве…

– Настенька, – перебил меня отец, – Марина не твоя мать.

– Нет.

– Родная…

Я боялась поднять голову – нет, я не хотела смотреть ему в глаза, ведь там должна была быть правда.

Нет.

– Папа?

– Настя, прости, я бы никогда об этом тебе не сказал, но Арсений прижал меня к стенке.

– Так вот что он подслушал. – Я отстранилась и все же посмотрела на отца, в его глазах стояли слезы.

– Вы пошутили, да? – Я никогда не была близка с матерью, но не настолько же, чтобы в один момент её лишиться.

Как это неродная?

Как?

Как один из самых близких на свете людей вдруг может стать неродным? Такого же просто не бывает. А где же тогда родная? Что за бред?

– А кто… – я сбилась и заревела в голос, слезы душили, и мне сейчас отчаяннее всего хотелось оказаться рядом с Ромой, он бы объяснил. Он бы все расставил по своим местам.

– Ее нет, – глухо произнес отец, – она умерла в ту же ночь, как тебя родила, врачебная ошибка и большая потеря крови, которую никто не заметил.

– Папа, мы же в двадцать первом веке живем, – закричала я, – сейчас никто не умирает от родов.

Я отбежала от отца и развела руки в стороны.

– Ты поэтому не хотел, чтобы я выходила замуж? Из-за такого бреда? Нет, ну пап… это же неправда все.

– Настя, дочь, поехали домой?

– Нет-нет-нет…. – Я села на пол, обняла свои колени и принялась раскачиваться, повторяя одно и то же и до последнего отрицая происходящее и свалившуюся на мою плечи правду.

Чертов Сенька!

Мне не нужна была такая правда!

Не нужна. Зачем? Зачем мне было это знать?

Избалованный засранец, не умеющий держать язык за зубами.

Почувствовала папины руки на плечах и начала плакать еще сильнее. Да что же происходит с моей жизнью? Господи, где же Ро-о-ома?

– Папа, я хочу к Роме, пожалуйста, папа, – я говорила неразборчиво, скатываясь в истерику.

Но отец меня понял и поддержал – или захотел, чтобы я так думала.

– Хорошо, хорошо. Рома так Рома. Милая, все хорошо будет.

Хорошо, все будет хорошо. Лишь бы Рома был рядом, тогда все будет хорошо.

Глава 26
А дикобразы кусаются?

Проводил свою девочку на самолет и словно вместе с ней улетел. Отвратное состояние, как будто от меня кто-то кусок оторвал и не возвращает, падла.

Не стал дожидаться взлета самолета, иначе стало бы еще хреновее, сразу поехал домой собирать вещи. Завтра мне нужно быть на службе и написать кучу рапортов. Потом надо сделать как-то так, чтобы они придержали личное дело Ворон, возможно, тогда все разрешится как-то быстрее. Иначе ждать, пока ее личное дело идет в Москву три месяца, и только потом получить возможность перевода – ну это же самоубийство самое настоящее. Я скорее чокнусь, чем проживу без нее так долго.

Сам же я не хотел переводиться ни в какую Москву, но разве это выбор? Надо будет – переведусь. Лишь бы вдыхать запах любимых волос по ночам.

Уже в обед я обнял родителей и отправился в Кастрюлино, на подъезде к которому мне позвонила Настя и сообщила об успешном перелете. Я, конечно же, не волновался и был уверен, что все будет отлично, но все же любой перелет в наше время – это потенциальный риск и опасность.

Я остановился переночевать у знакомого, ведь впереди меня ждал тяжелый день, кто бы знал, как я ненавижу всю эту бумажную волокиту. Никогда бы не смог сидеть в душном кабинете и заниматься раскладыванием и сортировкой приказов.

А во втором часу ночи прозвенел неожиданный звонок. Я ждал Настиного звонка, но принцессе было как раз таки не до меня, она лишь написала смску, что устала и легла отдыхать, а вот звонивший сейчас абонент очень некультурно долбил мне на телефон.

– Слушаю, – резко ответил я, не хотелось мне слышать этого человека – желательно никогда.

– Роман, у меня к тебе просьба.

– Очередная? – ухмыльнулся и крепко сжал кулаки.

– Ты завтра в Кастрюлино будешь? Притормози Настино личное дело, а то, пока у нас начнется здесь день, они там у вас могут что-то начудить.

– Это что, шутка такая?

– Нет, дочь хочет обратно, тем более у вас теперь есть веские обстоятельства и все это лишь вопрос времени. Смысл мне вставлять вам палки в колеса?

– Вас укусил обдолбанный дикобраз?

– Что-о-о?

– Нет? Инопланетяне подменили?

– Слушай, ты, щенок, давай-ка не зарывайся, пока я не передумал, а то борзота с тебя так и прет.

– Фу-у-ух, – аж от одного места отлегло, – ну теперь я хотя бы верю, что это вы, – задумчиво заметил я, хотя вся ситуация больше походила на театр абсурда.

Не меняются люди в один момент, а такие люди, как генерал Ворон, не меняют свое мнение, не отменяют собственных решений да и редко переосмысливают собственные взгляды на жизнь. Что-то здесь совсем не вязалось.

– Вы даете слово офицера, что действительно оставите нас в покое?

– Конечно же, нет, Калинин! Не разочаровывай меня в оценке своих умственных способностях. Она моя дочь, и я никогда не перестану следить за ее жизнью и пытаться устроить её лучшим образом. Пока я вижу в тебе лучший вариант из возможных. Поэтому не накосячь, иначе не видать тебе Наськи, как собственных ушей!

Я умер и попал в параллельную вселенную? Или попал в программу «Розыгрыш»? Не верил я в искренность этого мужчины, хоть убейте, но не верил.

– Еще какие-то условия?

– Помолчи уже, капитан. Настя сегодня кое-что узнала и восприняла это очень тяжело. Она сейчас дома спит.

– Что с Настей?! – Я подорвался с кровати, готовый ринуться к ней, и только потом понял, что это не в моих силах. Чертова служба и пропасть в бесконечное число километров между нами.

– Отставить панику! Сейчас все уже хорошо: был врач, поставил укол, выписал таблетки. Сказал, что у нее, – послышался тяжелый вздох и секундная заминка, – эмоциональное истощение.

– Что вы сказали?

– Нервный срыв, по-русски говоря.

– Да вы, вы… Да вы что, совсем там охренели? – закричал я. – Да вы не отец, вы су… изверг ненормальный, помешанный лишь на своих долбаных интересах. – Я заехал в дверь шкафа со всего маху, и та сразу же слетела с одной петли, перекосилась и повисла, грозя вот-вот оторваться и с грохотом разбудить всю квартиру, если этого, конечно же, не сделал я своим криком. – Да твою ж!..

– Все? Высказался?

– Что с Настей?

– Спит твоя Настя. Врач сказал, что ничего страшного не случилось. Отлежится пару дней, фрукты поест, хорошо бы на солнышке еще погреться… но это, увы, сейчас никак…

– Господи. – Я сжал переносицу, ощущая никчемность. Моей конфетке сейчас плохо, а я не могу быть с ней рядом, в который раз уже. – Вы хоть понимаете, что это вы ее довели до такого состояния? – произнес устало.

– Понимаю, – отчеканил по слогам генерал Ворон и завершил наш разговор, а я так и не смог уснуть.

Утром с туманом в голове отправился в отряд. Провел там полдня и все же кое-чего добился, и то когда пригрозил Вороном командиру.

Вот те раз.

Наш командир его знал, боялся и уважал. Ну-ну…

Меня заверили, что не будут трогать личное дело моей жены, пока не узнают новых указаний.

И так это было мерзко. Командир, а выполнял указания далеко не своего непосредственного начальства.

Настя позвонила уже после обеда, как раз таки когда я ехал по Калинде и местности, на которой ловила сотовая связь, оставалось всего ничего.

– Привет, – сипло прошептала она, а я, выйдя из машины, пнул ближайшее дерево. Как же хотелось сейчас надавать по морде её папаше.

– Ты как, принцесса?

– Все хорошо, Ром. – Она шумно сглотнула, а я задрал голову к небу и начал считать про себя облака, мне нужно оставаться спокойным. – Папа обещал помочь, я скоро приеду.

– Ты ему веришь, Насть?

– Ну не может же он опять… нет, Рома, нет… – Послышался всхлип, и я громко заматерился.

– Так, Калинина, успокаивайся давай! Прости, я погорячился, конечно, все будет хорошо.

– Ромка, это ты прости меня, я совсем расклеилась. Сейчас кофе попью, проснусь и пойду делами заниматься.

– Настя, тебе что врач сказал? Отлежаться пару дней, вот и лежи! Я никуда от тебя не денусь.

– Рома…

– Принцесса, я очень тебя люблю! Поэтому приходи в себя и не обращай внимания на своих родителей. Если что, шли всех к черту, я уже в Калинде, еду домой. Боссу от тебя привет передам, не волнуйся. Вечером съезжу на семьсот восемнадцатый километр и позвоню тебе.

– Твоим или моим вечером? – ласково спросила она, а у меня все нутро сжалось.

– Общим, – усмехнулся я, – где-то в десять я поеду, минут за двадцать-тридцать доберусь, значит, в начале пятого жди.

– Хорошо, я тоже тебя люблю, Калинин.

– А я еще и соскучился, – протянул я, представляя, как выглядит сейчас моя сладкая феечка, лежит в кроватке, нежится. – Все, давай, конфетка, бери себя в руки и слушайся врача, – поспешил окончить разговор, иначе мог уплыть в своих фантазиях совсем уж далеко.

На заставе была какая-то странная мертвецкая тишина, скорее всего, они по-своему переживали перевод Насти, все же коллектив к ней привык.

Кое-как разобравшись с бумагами и вещами, я покормил Босса, который доедал корм с третьей тарелки. Это не кот, это проглот какой-то. Кот-бегемот, блин.

Я буквально валился с ног от усталости, не спал почти трое суток. Пара часов в нашу крайнюю с Настей ночь совсем не в счет. Но не позвонить принцессе опять, когда она будет ждать, не мог.

Сел в машину, завел мотор и, когда начал объезжать Досы, увидел Ливанова в свете фар. Парень махал рукой. Я с неохотой затормозил и открыл окно.

– Товарищ капитан, вы за территорию?

– Да.

– Не могли бы вы меня подбросить на восемьсот семнадцатый? А то очень надо поговорить по телефону. Хотя бы где-нибудь рядом, я пешком дойду.

– Поехали. Я туда. А то еще чего придумал – пешком ночью в минус сорок ходить. Медведей не боишься? Не все же спят.

До нужного места мы добрались быстро и в абсолютной тишине. В условленное время Настя не брала трубку.

Я звонил ей уже десять минут без перерыва, переступал с ноги на ногу, чтобы не замерзнуть, и не обращал внимания на Ливанова, который вдалеке от меня с кем-то разговаривал.

Набрал номер своей девочки в очередной раз и почувствовал резкую боль в затылке, от которой вышибло дух, почернело в глазах и подкосились ноги.