Текст книги "NWT. Три путешествия по канадской Арктике"

Упряжки тем временем были на подходе к Йеллоунайфу, и мы предполагали что они воссоединятся с нами не позднее 15 марта.

Связь с экспедицией на этапе Виннипег – Йеллоунайф была отвратительной, поэтому мне нужно было по возможности реконструировать антенну. Для этого был необходим медный канатик, однако мои попытки найти его далеко не сразу увенчались успехом. Я ходил по разным адресам, и везде люди были очень гостеприимны и внимательны ко мне, но помочь мне смог только местный радиолюбитель Кен Пук – мужичок лет шестидесяти пяти, которого я разыскал в конторе возглавляемой им фирмы. Эта фирма специализируется на оказании услуг по радиосвязи с отдаленными от столицы Северо-Западных территорий населенными пунктами, а также с экспедициями и различными организациями внутри городской черты. Офис фирмы – двухэтажное здание, буквально напичканное радиоаппаратурой, контрольными приборами. На крыше здания и во дворе было установлено множество самых разнообразных антенн. Неудивительно, что я смог найти здесь столь необходимые мне канатик и согласующий трансформатор. Все это обошлось мне примерно в 70 долларов, и я был очень доволен. Договорились с хозяином, что он возьмет на себя функции базовой радиостанции и обеспечит связь нашей экспедиции с остальным миром.

17 марта упряжки прибыли в Йеллоунайф.

20 марта, накануне выхода, мы провели пробный сеанс связи, отойдя от города на несколько километров. Все пока работало достаточно уверенно. Я изготовил антенну на диапазон 5 МГц с возможностью достаточно оперативного переключения.

Старт у нас был намечен на 21 марта на два часа дня, и мы действительно, как это ни странно, стартовали именно в это время. Собаки после почти тысячемильного перехода и последовавшего за ним недельного отдыха выглядели прекрасно. Погода была великолепной – солнце, температура минус 10 градусов, и неудивительно, что провожать нас в городской парк пришло столько народу, многие с детьми.

Детишки резвились вокруг собак, и, естественно, собаки были возбуждены. В результате, увы, не обошлось без эксцессов. Бэр – один из самых крупных наших псов – покусал ребенка. Вообще-то, ездовые собаки абсолютно не агрессивны по отношению к взрослым, даже совсем для них посторонним. Я в этом неоднократно убеждался сам. Однако по отношению к детям, особенно приближающимся к ним по неосторожности на близкое расстояние, они не так терпимы. Были случаи серьезных покусов детей и на ранчо Уилла во время массовых визитов публики. Поэтому мы всегда особо предупреждали родителей и просили не оставлять играющих детей без присмотра рядом с собаками. Скорее всего, такая избирательная агрессивность собак объяснялась тем, что дети, рост которых соизмерим с ростом собаки, расценивались последними как некая вполне доступная добыча, откуда и могла возникнуть опасная для ребенка ситуация, особенно, если ребенок дразнил собаку. В результате нашего и родительского недосмотра вчера во время проводов один из ребят был покусан. Возмущенная мамаша потребовала, чтобы собаке был сделан анализ на бешенство, и собаку сегодня забрали из упряжки и увезли на сноумобиле в Йеллоунайф. Обещали завтра привезти ее назад, если все будет нормально.

Все это, конечно, чрезвычайно печально и может, помимо всего прочего, обернуться большим штрафом. Уилл уже сталкивался с подобными проблемами, когда его собаки покусали ребенка.

Зато сегодняшний наш день можно назвать выдающимся. Сначала мы довольно медленно шли по озеру, так сказать, плелись нога за ногу, а точнее лыжа за лыжу, скользя с Ульриком по обе стороны от нарт. У меня опять отказало левое колено. Этого вполне можно было ожидать после такого бурного старта, когда пришлось долго бежать за упряжкой. Выйдя из парка, мы должны были пересечь практически весь город по холмам, переходя автострады по бесснежному асфальту. В результате такого продолжительного кросса по пересеченной местности в маклаках у меня, конечно, сбилось колено. Сказалась давняя травма сустава. Нога и сейчас побаливает, поэтому бежать я сегодня уже не смог, но на лыжах передвигаюсь пока еще более или менее нормально.

Поскольку мы предполагали, что до Сноудрифта – деревушки на противоположном, восточном, берегу озера, следующего пункта нашего путешествия, дорога будет хорошей – по крайней мере, так нам пообещали – карту мы доставать не стали. Тем не менее очень скоро она нам понадобилась, поскольку дорог оказалось слишком много. Карта, как и у всех уверенных и самоуверенных путешественников, лежала, естественно, на дне саней, и мы поленились ее вытащить, решив, что можно идти наугад в генеральном направлении.

Свернув через два часа с озера на какую-то замысловатую просеку, мы все дальше и дальше углублялись в дебри, причем след на этой просеке был только один – от «Бурана». Кувырканий было больше, чем достаточно, потому что уж слишком сложно путешествовать по узкой тропинке с гружеными нартами, когда каждый поворот крутой, нарты упираются, врезаются в какие-то деревья, ломаются, переворачиваются. Крики, стоны, собаки возбуждены, лезут все время не туда, куда надо, веревки путаются. Вдобавок к этому еще и снег глубокий по сторонам.

Короче говоря, все мы взмокли. Пришлось идти медленно, помогая друг другу. Передвижение наше было, в общем-то, достаточно опасным, потому что один должен был бежать перед нартами, другой – сзади, и при этом надо было глядеть в оба, чтобы ногу не подвернуть и чтобы нарты тебя не придавили и не размазали о первый попавшийся ствол.

Так мы шли, наверно, часа полтора, пока не вышли на небольшое открытое пространство. Здесь мы решили остановиться и, наконец, определить, где же мы находимся, потому что продолжать движение в том же, наугад выбранном, направлении было бы неправильно. Поскольку все равно весь груз нужно было перепаковывать, мы, наконец, достали карту и, определив координаты, выяснили, что шли совершенно не туда. Мы выругались – каждый на своем языке, подкрепились и, развернувшись на открытом месте, стройными рядами пустились в обратный путь.

Вся эта операция без учета ругани продолжалась с одиннадцати до четырех часов дня с небольшим перерывом. Мы совершенно вымотались, и маклаки промокли насквозь. Сейчас они у нас сушатся – не знаю, успеют высохнуть или нет, поскольку были такими мокрыми, что хоть выжимай.

С утра температура была минус 10 градусов, и спать ночью было достаточно комфортно, однако в японском мешке – а в этой экспедиции мы пользовались спонсорскими дарами японской фирмы «Mont Bell», производящей экспедиционное снаряжение, – было тесновато и оттого жарко.

Мешок с виду был достаточно объемным, но внутренний мир его был очевидно мне тесен, несмотря на то что я спал совершенно раздетым. Я практически не мог в нем повернуться, не говоря уже о том, что мне все время мешала, тыкаясь в разные части моего измученного тела, piss can – литровая пластиковая бутыль с широким герметично закрывающимся горлом – вещь совершенно необходимая в полярных экспедициях, так как спасает от необходимости выползать по нужде на пронзительный холод ночи. Сегодня попытаюсь вытащить спальник из beavy bag – большого нейлонового мешка, в который обычно вкладывается спальник, чтобы не промокал. Палатка пока работает неплохо.

Сейчас нас уже восемь человек. Команду пополнили прилетевшие в Йеллоунайф и доставленные к нам на снегоходах фотограф из National Geographic Гордон Уилтси и корреспондент из Wall Street Journal Нил.

Мы перестроились и разделили наших собак на четыре упряжки. Наша упряжка идет последней и тянет пока не особенно хорошо, что, по-видимому, можно объяснить продолжающимся процессом формирования собачьего коллектива и распределением рангов и полномочий. Это процесс, понятно, сопровождается беспрестанной грызней, перерастающей периодически в местные конфликты, жестко пресекаемые 12-метровой карающей дланью Ульрика.

Завтра мы стартуем в девять, а подъем назначен на шесть, чтобы не спеша сварить рис и позавтракать. Риса у нас достаточно, и, кроме того, в предбаннике лежит нога карибу.

На улице завыла какая-то собака, и спустя мгновение я услышал знакомый звук открываемой молнии в соседней палатке – это Уилл, верный себе, выскочил, чтобы успокоить певца.

Скоро буду обучать Ульрика русскому языку, и тогда он сможет наговорить на пленку свои первые русские слова. От изучения датского языка я пока воздержусь – сейчас главное вылечить ногу.

Мои крепления сегодня развалились, и я выменял у Джона его лыжи на свою колбасу, которой у нас, к счастью, пока хватает. Джон же лыжами практически не пользуется, потому как постоянно находится на облучке, управляя своей упряжкой.

Ульрик принес известие о том, что температура сейчас плюс 1 градус, так что вполне может пойти дождь. Только этого нам и не хватало! Если так будет продолжаться, дело может обернуться плохо.

День заканчивается. Собаки возбуждены, Гордон фотографирует, Уилл кричит – одним словом, лагерь живет!

23 марта

 
Начало, как и водится, – беда!
Все рыскаем мы в поисках дороги,
Палатка улетает в никуда,
И сверху дождь, да и внизу вода.
Куда ни ткнись – везде сырые ноги…
 

Дикость какая-то – стремились мы на север, «а попали, а вышли к Херсону», как поется в старой песне. (В контексте этого выражения вышли к Херсону надо понимать как то, что пробуждение наше сегодняшним утром напоминало продолжающийся плохой сон — по-английски херсон.)

Всю ночь, до самого нашего пробуждения, дождь барабанил по крыше и завывал ветер. Палатка легко поддавалась его натиску и тревожила меня, все время прижимаясь ко мне справа. Тем не менее спать было совершенно тепло, более того, жарко – опять где-то в середине ночи проснулся в поту, а потом все пытался заснуть, не закрывая мешка. Предвкушая предстоящую борьбу со слякотью, спали мы неважно.

Собаки лениво переругивались, потому что мокнуть им, естественно, совершенно не хотелось.

Утро встретило нас пронзительным ветром, скорость которого достигала метров пятнадцати в секунду, но температура при этом составляла 3 градуса! Немыслимо, но это были 3 градуса тепла, и даже снежный душ не принес ощущения свежести. Однако иссиня-глубой цвет неба у горизонта внушал оптимизм. Шторм, который тревожил нас ночью дождем, ушел в сторону Йеллоунайфа, к северо-западу от нас. Снег был рыхлым и совершенно мокрым.

Незадолго до нашего старта прилетел небольшой самолет и лихо сел на лыжах буквально рядом с нашими палатками. Из самолета появилась Патти, которая привезла Бэра, виновника вчерашнего переполоха в парке. К счастью, анализ на бешенство был отрицательным, и дело удалось замять. Бэр вместо грозившей ему отсидки в местной тюрьме занял свое место в упряжке. Патти порадовала нас, сообщив, что иск нам предъявлен не будет. Нам также привезли пепси-колы и много дополнительных вкладышей для маклаков, потому что в Йеллоунайфе тоже прошел дождь и было ясно, что вся наша обувь промокла.

Провожая самолет и махая ему на прощание руками, мы с Ульриком допустили серьезную оплошность – оставили нашу полуразобранную палатку без присмотра. Она мгновенно стала добычей ветра, который легко поднял ее в воздух и понес в сторону, совершенно противоположную направлению нашего движения, нещадно кувыркая по снегу и сгибая палки. Мы рванулись вслед, но куда там – догнать ее было практически невозможно. Нам бы пришлось бежать очень долго, если бы на наше счастье примерно через километр на пути сбежавшей палатки не встал остров. Она буквально карабкалась по круче, но была распята ветром на каком-то корявом «саксауле» и застыла, дрожа от негодования, в его ветвях. Тут мы с Ульриком, тяжело дыша, ее и настигли.

К этому времени ребята в лагере уже практически собрались. Мы вернули домой непослушную палатку, разделив ее на две части: Ульрик нес чехол, я – внутреннее содержимое. К нашему счастью, палки не сломались. Однако нетрудно представить, что бы произошло, будь мы в Антарктиде или в Гренландии, где, естественно, не было ни островов, ни деревьев, – палатку бы мы, конечно же, больше не увидели. Дабы предотвратить повторение подобного инцидента, мы придали палатке вес, уложив ее на этот раз вместе с парой ненужных лыж. Упаковав остальной груз и сложив его на нарты, мы двинулись в путь.

На этот раз мы не искушали судьбу – не заворачивали, не пытались срезать угол, чтобы пройти какой-нибудь манящей своей открытостью просекой. Это все в предыдущий день кончалось удивительно одинаково: мы заходили в тупик, в непроходимые заросли, и далее следовала неистовая работа топором по расчистке пространства дял разворота упряжек.

Мы шли по озеру. Задувал свежий теплый ветер с юга – юго-востока. Снег был рыхлым, но скольжение оказалось неплохим.

Я взял лыжи Джона, надел резиновые сапоги и чувствовал себя в этой экипировке достаточно неплохо. Ульрик же с утра обнаружил, что забыл взять свои сапоги, и это действительно была серьезная неприятность. Связались по радио с Йеллоунайфом, однако трудно сказать, удастся ему получить свои сапоги или нет. Сегодня, во всяком случае, резиновые сапоги сослужили нам добрую службу, потому что на озере встречались большие проталины – прозрачные глаза озера Большого Невольничьего, которые чередовались с рыхлым снегом. Иногда мы проходили по всхолмленной поверхности, но в основном она была относительно гладкой.

Шли мы достаточно уверенно. Мы с Ульриком замыкали процессию. По дороге нам навстречу попался одинокий наездник, мчавшийся в Йеллоунайф на снегоходе.

И во время обеда, и после обеда неутомимый Гордон делал многочисленные снимки для спонсоров. Мы позировали ему, оказывая всяческое содействие, понимая, что, когда спонсор доволен, путешественнику легче.

Так бы и закончился день без особых приключений, что и вспомнить было бы не о чем, если бы почти под самый вечер мы не натолкнулись на высокую стену ломаного льда, преграждавшую наш путь и простиравшуюся, казалось, от берега до берега. Такие ледоломы образуются в местах, где возникают значительные напряжения в ледяном покрове, вызванные, скорее всего, резким изменением рельефа дна там, где амплитуда приливной волны достаточно велика, чтобы привести к взлому льда. Возможен и иной механизм образования таких ледовых стен, когда подвижки больших полей ледяного покрова озера, обусловленные течениями, приводят к столкновению этих полей с образованием зон торосов.

С первого же взгляда на преграждавший нам путь ледолом стало ясно, что с ходу нам его не преодолеть. Мы заскользили вдоль него, и нам пришлось пройти примерно 2,5–3 километра, прежде чем Джону, который шел чуть впереди, удалось найти более или менее подходящий переход, по которому все упряжки благополучно ледолом преодолели. Наша упряжка была последней, и я по просьбе Ульрика шел впереди.

С противоположой стороны ледолома находилась довольно большая зона снежно-водяной каши. Я не сразу оценил возможные последствия попадания в нее и неосмотрительно съехал туда на лыжах. Продолжавшее упоительное движение вперед тело мое заметно опередило лыжи, моментально застрявшие в непроходимой снежной жиже, и я, как вы легко догадались, упал ничком, не оставляя никаких шансов моим одеждам выйти из этого приключения сухими. И если брюки высохли довольно быстро, то рукавицы все еще сохнут.

После этого никаких достойных упоминания событий не произошло, если не считать моего очередного падения. Забыв надеть рукавицы, я успел пропороть наст на достаточно большом расстоянии, прежде чем мне, наконец, удалось встать.

Ветер усиливался, и поэтому, когда мы приблизились к небольшому острову, Уилл принял решение ставить лагерь раньше, чем предполагалось, потому что островок мог стать для нас естественным укрытием. Так мы и поступили, разбив палатки на небольшом удалении одна от другой, таким компактным лагерем.

Патти привезла на самолете немного вина, и теперь мы с Ульриком, очень славно подкрепившись вином и мясом карибу, к которому я еще сварил японских макаронов, пребывали в полном блаженстве, собираясь вскоре отойти ко сну. Мы поставили палатку совсем близко к месту, где были привязаны собаки, и теперь их оживленное ворчание явно заглушало наш собственный разговор.

Радиосвязь принесла нам новые вопросы, которые могли считаться новыми лишь по времени их получения, поскольку по содержанию они были стары как мир. Какие главные опасности подстерегают вас на пути? Как вы с ними боретесь? Расскажите про своих собак, по каким критериям вы их отбираете?

Однако сегодняшний день близится к концу, и на все эти вопросы мы ответим завтра. За сегодняшний день мы прошагали, наверное, миль двадцать пять, и при этом практически все время за исключением последнего этапа шли прямо.

К вечеру немножко разъяснилось – наверное, похолодает. Если завтра подморозит, то наст, конечно, окрепнет, и собакам будет идти достаточно трудно – могут пострадать лапы.

Лицо мое уже немножко подпалилось, и это чувствуется, когда трогаешь щеки и, особенно, нос. Завтра придется идти в очках.

Собаки до сих пор ворчат, и, боюсь, так будет продолжаться всю ночь.

24 марта

 
В русской бане пассатижи —
Это вещь, и нет вопросов,
Но впервые в жизни вижу,
Чтоб на озере – торосы!
И какие? Непростые,
Как Великая стена.
В них собакам мостовые
Мы рубили допоздна…
 

Весна продолжается, но не на нашей улице, а где-то по соседству, а на нашей улице сплошная сырость.

Утром, когда мы проснулись, погода была, в общем-то, неплохая: небо ясное, солнце светит. Температура понизилась до минус двух градусов – это для полярников уже большой подарок. Снег немножко прихватило корочкой. Мы опасались, что собакам будет трудно бежать, потому что наст тонкий, и они, проваливаясь, поранят лапы, но наши опасения, к счастью, не подтвердились.

Предыдущая ночь, как мы и предполагали, была беспокойной – собаки все переругивались. Ульрик выскакивал дважды, молотил их изо всех сил. Его усилия увенчались тем, что одна собака сбежала, и пришлось ему, уже полностью одевшись, идти ее искать.

Утром четыре волка пробежали в непосредственной близости от палатки Джона. Точнее, Джон считает, что видел четырех волков, а вот стоящий рядом Мартин видел только двух. Мы стояли за углом и не видели ничего, поэтому остается предположить, что волков, возможно, было три.

Тронулись легко, как обычно, не спеша. Собаки наши прослыли самой неуправляемой упряжкой, потому что справиться с ними, надевая и снимая постромки (harness), – дело достаточно непростое. Стоит подойти к ним с упряжью, как они все дружно валятся на спину и пытаются всеми четырьмя лапами с тобой поиграть, т. е. нужно, во-первых, как-то самому уберечься от их лап и, во-вторых, попытаться пристроить постромки на то самое место, которое они должны занимать.

Сегодня мы снова двигались по большому озеру и снова преодолевали препятствия в виде ледоломов – нагромождений льда высотой, наверное, метра полтора. Для того чтобы через них перейти, конечно, желательно найти проход. Иногда нам такой проход найти удавалось, а иногда приходилось штурмовать чуть ли не вертикальные стенки и потом буквально прыгать с санями через месиво снега и воды вниз. Собакам это, похоже, нравилось. Мы нормально, без потерь, миновали несколько таких ледоломов, ни разу не перевернув нарты. Довольно часто нам попадались «открытые глаза» темного льда, прозрачного настолько, что была видна его нижняя граница. Лыжи на таком льду, естественно, разъезжались, и скольжение становилось совершенно неуправляемым.

Сегодня я выяснил, что лыжи, которые дал мне Джон, имеют одну интересную особенность – оба крепления на них на правую ногу. Однако, учитывая, что я имею счастье идти в совершенно бесформенных резиновых сапогах, большого значения это не имеет, тем более что едут лыжи, в общем-то, нормально. Сапоги сегодня – самая подходящая обувь, потому что встречаются места, где тонкая корочка льда проламывается, а под ней сантиметров пять – восемь воды.

Сегодня за обедом Уилл объявил, что принял решение перевести время на час вперед, а по какой причине – неизвестно. При этом еще и Гордон попросил сделать остановку на час раньше, чтобы иметь возможность поснимать в лагере, если будет хорошая погода. Однако, к его несчастью и счастью нашему, с юга наползли тучи, и съемки отменились. Вместо того чтобы идти до пяти часов, как предполагалось, мы шли до семи, как обычно, потому что штурм последней стены затянулся и, кроме того, надо было подойти поближе к берегу. По дороге спугнули большое стадо карибу, которых видели сегодня неоднократно. Не напрасно остров, который мы сейчас огибаем, чтобы снова выйти к Сноудрифту, называется Карибу.

Мы разбили лагерь на озере. У нас разделение обязанностей: Ульрик обычно устанавливает палатку и заготавливает воду, а я растягиваю злополучную антенну. При этом если Ульрик при исполнении своих нехитрых обязанностей опирается на вековой опыт путешественников и потому не сталкивается с особенными проблемами, то моя сфера деятельности в силу ее относительной новизны еще недостаточно обустроена, и мне приходится по ходу дела решать много мелких и не очень мелких проблем. Взять хотя бы полное отсутствие приспособлений для крепления оттяжек антенны. Вот и сегодня я забил штырь, привязал к нему трубу и осторожненько, чтобы не нарушить хрупкий баланс этого сооружеия, ретировался в палатку в надежде, что антенна не упадет на лед хотя бы до сеанса связи.

Сегодня с утра спина у меня была как деревянная, но к концу дня это ощущение постепенно прошло, и я даже отважился пробежать по льду на лыжах, развив при этом огромную скорость и ни разу не упав. Перебинтованное эластичной лентой колено меня сегодня практически не тревожило, и я надеюсь, что к завтрашнему дню с ним все будет в порядке. Чувствую, что мой организм постепенно приходит в норму, и я обретаю прежнюю физическую форму, чему, несомненно, способствуют благоприятная погода и свежий воздух.

Вчера мы прошли тридцать две мили, а сегодня, по-видимому, еще больше, потому что дольше двигались, несмотря на стоянки. Предполагаем послезавтра быть в Сноудрифте. Там мы оставим журналистов и продолжим движение уже вшестером. Надежда на то, что триумфальное и прискорбно для нас бурное наступление весны затормозится, еще нас не покинула, так как мы двигались на восток, в район Keewatin, что в переводе с эскимосского наречия означает нечто ветренное, холодное и негостеприимное. Нам просто ничего иного и не оставалось, как надеяться на лучшее, потому что очень не хотелось и дальше так же, как в эти первые дни, бороздить влажные и раскисшие не ко времени снега канадской тундры.

Поскольку мы сегодня задержались с установкой лагеря, весь привычный график сбился. Слава Богу, что у нас со вчерашнего дня осталось много спагетти. Первым делом я обильно забросал его сыром и разогрел. На ужин этого было бы вполне достаточно, но я на всякий случай поставил вариться мясо – Ульрика надо кормить, ведь он молодой и всегда голодный.

Только мы приступили к трапезе и достали две оставшиеся бутылки пепси-колы, как в дверь осторожно постучали, и к нам совершенно бесшумно вполз индеец Томас. Наверно, его привлекли звуки открываемой пепси-колы. «Ага, пьете!» – сказал он, явно рассчитывая составить нам компанию и при этом, очевидно, полагая, что пепси-кола – только увертюра к серьезной вечерней рапсодии. Пришлось его угостить, однако мы аккуратно, но твердо предупредили, что эта бутылка последняя. На самом деле, по-моему, у запасливого Ульрика была еще парочка. Пепси-кола, и правда, очень хорошо утоляет жажду, особенно холодная.

День подходил к концу, и я удовлетворенно отметил, что мое самочувствие приходит в норму. Первые два дня, насыщенные событиями и очень динамичные, стали резким и достаточно трудным переходом от размеренной жизни дома к этой, экспедиционной, и мой отвыкший от подобного насилия организм, прося пощады, слал недвусмысленные угрозы в виде отказавшего колена и бессонницы. Сейчас, похоже, все нормализовалось, и дальше должно было стать легче, во всяком случае, я на это надеялся.

Собаки пока вели себя спокойно, однако близость леса и карибу вполне могла спровоцировать ночью какой-либо многоглоточный концерт, билеты на который, причем в первых рядах партера, нами, увы, были уже куплены.