Текст книги "NWT. Три путешествия по канадской Арктике"

26 марта, раннее утро

 
В мерцаньи звезд и авроральных волн
Колоратурили собачьи глотки,
И, осторожность позабыв, не в унисон
Им с хрипотцою подвывали волки…
У нас был свой концерт, еще какой,
Там первою и к ней второю скрипкой
Был Мартин с перевязанной рукой
И Гордон с недопитою бутылкой…
 

Вчерашний день складывался довольно удачно.

Ночь, как мы и предполагали, оказалась неспокойной. Ожидаемый ночной концерт все-таки состоялся, причем в качестве певцов за сценой выступали волки, бродившие всю ночь поблизости от нашего лагеря.

Концерт сопровождался чудесными переливами полярного сияния – настоящая полярная идиллия. Собаки, конечно же, подхватили волчью песню и завыли хором, отчего все мы проснулись, негодуя.

Начало дня было многообещающим – яркое солнечное утро, однако вместе с солнцем к нам в палатку заполз Гордон, чтобы поснимать нас в разных ситуациях. Не могу сказать, что такие визиты были в радость, потому как отвлекали от основного утреннего занятия – завтрака, в результате чего мы так и не успели сполна насладиться этим радостным утром.

Общую картину нашего злополучия усугубил еще один неожиданный визит. К нам в палатку вполз расстроеный Мартин, держа наперевес свой палец, обмотанный салфеткой, с которой капала совершенно натуральная кровь. Дело было в том, что, как и все участники экспедиции, Мартин имел нож под названием «цербер». Свое название нож полностью оправдывал, поскольку был чрезвычайно острым и, как оказалось, достаточно агрессивным, особенно в неумелых руках. Мартин, по-видимому, недостаточно аккуратно воспользовался этим бандитским ножом, а точнее, просто-напросто играл им неосторожно. В результате он довольно глубоко порезал себе палец и прибежал к нам за первой помощью, поскольку у Ульрика имелось начальное медицинское образование, обязательное для всех членов команды «Сириус», и он был нашим экспедиционным фельдшером. Именно Ульрику Уилл доверил экспедиционную аптечку.

Ульрик оказался на высоте: в его аптечке было все необходимое. Он осмотрел палец и, заявив, что рану надо зашивать, промыл ее и наложил два аккуратных шва. Мартин лежал на моей койке с закрытыми глазами. От предложенного виски больной отказался – и напрасно. Если бы Мартин отпил хоть немного, нам всем было бы легче сегодня утром…

Оказав раненому посильную помощь, мы достаточно бодро двинулись по хорошему льду. Преодолели несколько ледовых заторов, похожих на вчерашние. У нас уже был опыт их преодоления, который мы с Уиллом сегодня усовершенствовали. Находя удачный подъем на ледовую стену, мы теперь не спешили сразу же ее штурмовать. Я перебирался на другую сторону, лед на которой был, как правило, подтоплен и залит смешанной со снегом водой, и шел вдоль стены до тех пор, пока не находил приемлемого спуска. Уилл в это же время шел по противоположной стороне. Только найдя с обеих сторон подходящий для безопасной переправы участок, мы приглашали остальных, наблюдавших за нашими поисками участников экспедиции вместе с собаками перебраться через препятствие.

В обед опять начались съемки, но вскоре небо заволокла низкая облачность, и пошел снег – на смену радостному солнечному утру пришла довольно мрачная погода. Однако, несмотря на постепенное ухудшение видимости, нам посчастливилось найти дорогу. Местами она была просто чрезвычайно хороша: сплошной лед шириной примерно метра два с половиной. Катиться по такому льду очень здорово, надо только держаться на лыжах как следует. Собаки тоже неслись очень быстро. Правда, местами дорога была переметена большими языками снега, перебраться через которые иногда было непросто.

Всю вторую половину дня погода постепенно ухудшалась: повалил мокрый снег, и видимость периодически становилась совсем плохой – не более полукилометра.

Собаки во второй половине дня пошли очень хорошо. Ульрик их все время подбадривал криками и улюлюканьем. Это действовало на собак самым вдохновляющим образом, получше всякого кнута. В результате мы даже обошли оторопевшего от негодования предводителя, на упряжке которого был аккредитован Нил – корреспондент такого уважаемого издания, как Wall Street Journal. Понятно, что Уиллу хотелось попасть на страницы этого журнала в самом выгодном для предводителя свете – то есть быть впереди. Нил тем временем, позабыв про карандаш и блокнот, всячески старался попасть в рваный ритм движения упряжки и то ехал на нартах, когда собаки шли ходко по ровному льду, то сползал с них, надевая лыжи и пытаясь, порой тщетно, удержаться за собаками, преодолевавшими очередной снежный занос. Тут-то мы и обошли их упряжку, приблизившись вплотную к Мартину, но в это время я остановил Ульрика, потому что видимость стала совсем плохой и ехавший теперь за нами Уилл исчез из поля зрения. Мы подождали его, и все вместе двинулись дальше все в том же рваном темпе. Ситуацию усугубляли попадавшиеся порой проталины – приходилось идти практически по воде, тем не менее лыжи пока кое-как скользили.

Во второй половине дня встретили сразу два снегохода с эскимосами, оба в сторону Йеллоунайфа. Позже, уже когда мы остановились и поставили лагерь, встретили еще двух эскимосов. Они ехали на ярмарку в Йеллоунайф и назвтра собирались возвращаться, так что движение по трассе было достаточно оживленным, хотя, слава Богу, пока обходилось без пробок.

В лагере нас позабавил Саус, наш легендарный пес, который настолько дремуч, что когда я ему под нос после его обычной еды (он спал уже) положил кусок рыбы, он некоторое время вообще ее игнорировал. Потом, соблаговолив наконец посмотреть на то, что я принес, он лениво ее съел. Интересно было наблюдать из палатки за его реакцией.

Вечером после такого удачного дня, когда мы с Ульриком приступили к ужину, я предложил отметить этот день традиционным для российских полярников способом – выпить по стаканчику виски, непочатая бутылка которого с укоризной и даже некоторым вызовом отсвечивала из глубины нашей сумки с продовольствием. Ульрик, понятно, не возражал. За этим славным занятием нас и застал Гордон, слонявшийся со своим фотоаппаратом по лагерю в поисках подходящего сюжета. «Как кстати, – вскричал он, мгновенно оценив ситуацию и найдя ее как нельзя более подходящей для своего очередного сюжета, – это как раз то, что я ищу!». Забросив кинокамеру, он подсел к нам. За разговорами, закусывая вареным холодным мясом со спагетти, мы быстро нашу бутылку прикончили.

В результате рабочий ужин превратился в мощную вечеринку, продолжавшуюся до тех пор, пока желтые глаза «Безенчука» не угасли окончательно и бесповоротно (пополнение запасов этого замечательного во всех отношениях напитка в ближайшей перспективе не просматривалось). «Это все Мартин виноват», – подумалось мне, когда я, уже окончательно утомленный пройденным и выпитым, забрался в мешок. Если бы Мартин согласился выпить виски сегодня утром, у меня хватило бы сил на то, чтобы наговорить очередную страницу дневника вчера вечером, как я по обыкновению делал. Сон мой был глубоким, а сегодняшнее пробуждение – тяжелым.

Сегодня видимость улучшилась, и о вчерашнем снегопаде напоминал лишь небольшой снежок. Тепло, примерно минус 1 градус – пока весна продвигается вместе с нами.

Я вышел на улицу и принял душ. Самочувствие неплохое, поскольку свежий воздух – лучший лекарь и средство от похмелья.

Сейчас мы будем завтракать. Аппетита, понятно, особенного нет. Холодный завтрак – овсяные хлопья с молоком.

Пора, однако, выступать – есть надежда добраться сегодня до таинственного Сноудрифта.

26 марта, день

 
Тяжела ты, жизнь собачья,
Снег по брюхо, лямки трут,
И не дать соседу сдачи —
Заслужил, нахал кусачий,
Но стреляет хлестко кнут.
Очень часто без разбора,
Кто был прав, кто виноват,
И без лишних разговоров —
В ссоре виновата свора,
Вот и лупит всех подряд.
И напрасно это. Верно,
Не ахти какая честь
Нас с людьми равнять и скверно,
Но у нас есть тоже нервы,
Самолюбие и честь…
 

(Монолог наказанной собаки)

Если бы у меня были достаточно хорошие отношения с канадским управлением геодезии и картографии, я бы незамедлительно попросил их переименовать поселок Сноудрифт и дать ему более подходящее название – «Горизонт» или, может быть, даже более пафосное «Коммунизм», ибо то, что происходило сейчас, в точности соответствовало практическому определению этих понятий. Нам никак не удавалось достичь этого злополучного Сноудрифта. Складывалось впечатление, что мы продвигаемся вперед, а Сноудрифт продвигается от нас, и потому мы все шли и шли в указанном картой направлении, а Сноудрифта что-то до сих пор не было видно.

С утра в нашу палатку заскочил Джон. Он принес нам записки с вопросами, которые задали школьники, и сообщил, что сегодня мы выйдем на полчаса позже, потому что нужно на эти вопросы ответить. Мы этому известию были весьма рады, поскольку, как я уже говорил, вечер вчера провели довольно бурно, и поэтому каждая минута задержки была нам на руку, так как позволяла получше восстановиться.

Уилл сегодня собрался первым, что было неожиданно, поскольку он всегда отстает. Он дожидался нас, переминаясь с ноги на ногу, даже парку успел надеть. Это можно было объяснить только тем, что он не принимал участия во вчерашней жестокой расправе с виски в нашей палатке. Благодаря задержке наши сборы прошли без осложнений, и мы двинулись по следу – по накатанной дороге.

Солнце взбиралось все выше и выше и уже начинало припекать, несмотря на то что морозец сохранялся около десяти градусов. Идти по следу, если это, конечно, не достаточно широкая дорога, не так просто, как это может показаться. С одной стороны, не надо думать о выборе направления, но, с другой стороны, ты как бы становишься заложником этой проложенной кем-то и как-то трассы. Мне приходилось это испытывать в Антарктиде, когда мы шли по следу санно-тракторного поезда и нарты, повторяя изгибы трассы, постоянно пытались спихнуть скользящего рядом лыжника в сторону, на нетронутую целину, вызывая у последнего чувство какой-то своей ненужности во всем процессе и заставляя его затрачивать все силы на то, чтобы чудесным образом удержать равновесие и выдержать навязанный темп движения.

Сначала Ульрик, оказавшись справа от саней, достаточно долго и упорно сопротивлялся их выталкивающему моменту, часто падая и вспоминая при этом недобрым и отнюдь не датским словом всех причастных к прокладке этой трассы людей. Потом я, сжалившись над Ульриком, сменил его и продолжил воспоминания о неведомых первопроходцах уже русскими словами. Одним словом, движение было достаточно напряженным. К тому же скольжение было не слишком хорошим, потому что под рыхлым свежим снегом проступала вода, а иногда, вообще, попадались открытые ее участки, несмотря на то что температура была достаточно низкой.

Около полудня прилетел маленький легонький самолет. Мы предполагали, что этот самолет прилетит прямо в Сноудрифт забирать Гордона и Нила, но пилот, по-видимому, тоже отчаявшись достичь этого просто мистически недоступного поселка, приземлился прямо к нам на трассу. На самолете прилетел молодой паренек Уилли Колин с братом. Уилли шестнадцать лет, а брату двенадцать, оба они радиолюбители и прилетели из Миннеаполиса в Йеллоунайф с тем, чтобы обеспечивать нам радиосвязь.

Для таких юных ребят это, конечно, героический поступок, но для Америки это типично: ребята приучаются с детства к самостоятельности и при сознательном отсутствии плотной и навязчивой порой опеки со стороны взрослых способны совершать зрелые поступки. Сейчас вместе со старым Кеном они работали на связи с Джоном, причем достаточно успешно и надежно.

Они привезли сапоги, по которым так тосковал Ульрик. Кроме того, они совершенно по-взрослому привезли еще достаточно много пива и всяких кнедликов. Мы устроили легонький пикник на обочине и тепло попрощались с Гордоном.

Гордон живет в Калифорнии и работает Freelance Photographer, то есть зарабатывает на жизнь и чуть больше продажей своих фотографий в такие издания, как, к примеру, National Geographic. Он облетал уже практически полмира и по всему было видно, что такая работа ему в удовольствие. Мы впервые познакомились с ним во время Трансантарктики, когда он прилетел к нам на Южный полюс с заданием от того же журнала отснять наши героические и обычные будни.

Вернувшись из Арктики, он сразу собирается лететь в Тибет. Журнал National Geographic направил Гордона вместе с его коллегой-журналистом для съемок в Китай, в какую-то долину, куда европейцев раньше не допускали. В этой долине между двумя семитысячными пиками расположен какой-то загадочный провал. Гордону предстояло его «реставрировать». Предполагалось, что журналисты будут находиться в этом районе в течение месяца и попутно с реставрацией провала фотографировать и готовить статью. Журнал оплачивал им путевые расходы, а если статья удастся, то журнал у них эту статью купит, и тогда они получат деньги. Сегодня Гордон на прощание сделал еще несколько наших групповых и портретных снимков.

Самолет улетел, сделав, естественно, несколько кругов над нами, чтобы Гордон мог в последний раз нас сфотографировать. Проводив самолет, мы продолжили ланч при отличной погоде и совершенно безоблачном небе.

Несмотря на всю безоблачность ситуации, не обошлось без местных конфликтов. Отвлекшись на самолет, мы и не заметили, как наша упряжка приблизилась к упряжке Уилла на расстояние, меньшее дистанции конфликта, и наш Чикаго – крупный сварливый пес, постоянно готовый устанавливать свои собственные порядки в своей упряжке, попытался распространить свое типично чикагское мафиозное влияние и на собак упряжки Уилла. Пришлось Ульрику продемонстрировать Чикаго с помощью кнута, что и на эту всесильную мафию имеется управа. Чикаго с недовольным ворчанием затаился на время, позволив нам спокойно завершить наш ланч.

Однако на этом все не завершилось. Только мы тронулись, как сцепились два самых здоровых пса в нашей упряжке – Саус и Палмер. Естественно, нам пришлось остановить упряжку и вмешаться. Это не помогло, и конфликт разгорался. Дело осложнялось тем, что мы были на лыжах, которые существенно ограничивали мобильность и возможность добраться до мохнатого клубка схватившихся не на шутку собак.

Освободившись от лыж, нам удалось на короткое время овладеть ситуацией: я схватил и удерживал Сауса – это было совсем непросто, учитывая его габариты, а Ульрик пытался оттащить Палмера. И, вот, когда нам показалось, что конфликт исчерпан, Палмер исхитрился вцепиться в заднюю лапу Сауса, и все началось снова. Ульрик рассвирепел. Он схватил свою лежавшую на снегу лыжу и стал нещадно и не глядя молотить драчунов. При этом Саусу, который был сверху, доставалось больше, и Ульрик даже рассек ему губу металлическим кантом лыж. Наконец конфликт был подавлен, и мы, восстановив порушенные порядки, двинулись догонять ушедшие вперед упряжки Уилла и Джона.

Некоторе время мы ехали молча. Ульрик, почувствовав напряженность, возникшую между нами, спросил первым: «Ты, наверное, думаешь, что я неправ, так наказывая собак?». Он объяснил, что, по его мнению, в Гренландии это был единственный способ держать упряжку под полным контролем с тем, чтобы в трудной ситуации выжить самим и сохранить собак, и добавил, что наказывает собак редко и только по существу, но если наказывает, то очень строго.

Я сказал, что, в принципе, могу согласиться с тем, что иногда собак нужно наказывать, только не одобряю, когда собаку бьют лыжами, поскольку таким образом ее можно травмировать и даже покалечить. Для наказания можно использовать или тонкий пластиковый прут, или веревку – во всяком случае, не металлические и не деревянные предметы.

Мы все шли и шли, но, казалось, что наше отставание не уменьшается. Напротив, Джон, окрыленный тем, что сдал Гордона на попечение National Geographic и остался один, понесся вперед как на крыльях и вскоре практически исчез из виду, превратившись в маленькую черную точку у горизонта. Мы же с опережавшими нас не намного упряжками Уилла и Мартина продолжали влачиться в борозде, оставленной лихим наездником. Отставание становилось все больше и больше.

Тем временем дорога привела нас в распадок удивительной красоты. Берега озера сблизились, и мы некоторе время скользили между поросшими низенькими елочками отвесными скалами высотой не менее ста метров. Этот пейзаж настолько отличался от всего виденного нами до сих пор, пока мы шли по кажущейся бескрайней равнине заснеженного озера, что мы не могли позволить себе вот так просто пройти мимо – мы остановились и устроили «пикник на обочине», тем более что время было вполне для этого подходящее.

Определив координаты, мы обнаружили, что все еще находимся достаточно далеко – на расстоянии двадцати пяти миль – от Сноудрифта, который, похоже, полностью оправдывал свое название – с некоторой долей воображения его можно было перевести на русский язык как бегущий по снегам. Жители этого поселка могли, наверное, гордиться тем, что живут в столь романтичном месте. Что же касается нас, то мы могли бы вполне разделить их чувства, если бы этот бег по снегам был направлен в нашу сторону. По всему было похоже, что придем мы туда только завтра.

Из офиса нам сообщили, что человек, который должен наладить нам радиосвязь со спутником, прибудет в Сноудрифт только 29 марта, т. е. два-три дня нам, наверное, придется его подождать. Встретиться с ним нам надо было обязательно, поэтому мы особо и не спешили. Тем не менее добраться, наконец, до Сноудрифта очень хотелось. Поэтому после обеда мы сразу продолжили движение, причем в основном по дороге, а в тех местах, где высокие снежные брустверы обочин особенно досаждали, мы срезали углы и шли по снежной целине.

Остановились примерно в шесть часов. При установке лагеря упряжки Джона и Мартина свернули с дороги налево. Уилл, который всегда старался поставить свою палатку подальше от остальных, объясняя это тем, что не может заснуть, если рядом с его палаткой ворчат и гызутся собаки из других упряжек, свернул направо. Мы с Ульриком, подъехав к выбранному для стоянки месту последними, еще издалека заметили нехитрый маневр предводителя, и я посоветовал Ульрику тоже свернуть налево, чтобы обеспечить Уиллу спокойную ночь. Однако в силу какой-то несогласованности наши собаки повернули направо и направились прямехонько к собакам Уилла с явным намерением расположиться там на ночлег. Реакция предводителя была очень бурной. Выскочив из палатки полуодетым, он криками и весьма выразительными жестами послал нас налево. Пришлось, чтобы его не расстраивать, передислоцироваться и установить палатку рядом с Джоном и Мартином.

После того как мы поставили палатку, я приготовил мощное жаркое из оленины. Как готовится мощное жаркое? Надо нарезать мясо большими ломтями и поджарить его. Вот и весь рецепт.

Мы подкрепились, и Ульрик ушел осматривать больного Мартина. Однако подкрепились мы не только мясом. Мне пришлось еще выпить две баночки этого злосчастного холодного пива – одну за себя, другую за Ульрика, поскольку тот как более молодой сделал свой окончательный выбор в пользу пепси, запасы которого у нас истощились. Выпив вторую банку пива, я подумал, что выбор молодежи иногда бывает правильным.

Начал задувать небольшой ветерок, похолодало. Ночью, я думаю, мороз будет градусов двадцать.

Завтра мы выходим на час позже и, наверное, к обеду будем в Сноудрифте, если он, разумеется, опять не сбежит.

28 марта

 
Когда от круглых фраз и слов
До дела не эпоха,
Жить можно и среди снегов,
Причем весьма неплохо!
 

Вчера, 27 марта, к обеду мы наконец-таки достигли Сноудрифта, несмотря на весь его неблагоприятный для нас дрифт.

Погода с утра была исключительно хорошей: 25 градусов мороза, солнце и искристый снег. Собаки горели энтузиазмом, были полны энергии и тянули нарты с редким усердием. И у нас настроение было под стать в предвкушении близкого отдыха.

Сначала мы шли по снежной целине, которую разнообразили зоны крупнобитого льда, образовавшие своеобразные ледовые барьеры. Преодоление таких барьеров за последние дни стало настолько привычным для нас, что превратилось, скорее, в забаву, нежели в очередное испытание. Затем мы вновь скатились на дорогу, оставленную снегоходом, и идти стало несколько легче. Вскоре эта дорога, точнее сказать тропа, вывела нас на настоящий ледовый тракт. Чувствовалось приближение крупного населенного пункта, в котором, помимо собачьих упряжек и снегоходов, по всей видимости, водились и автомобили – следы от шин явно просматривались на схваченной морозцем снежной поверхности.

Понятно, что взъерошенная колесами поверхность легче поддавалась разрушительному влиянию солнечных лучей и таяла интенсивнее, образуя в углублениях лужицы, лужи и даже небольшие (по сравнению с озером Большим Невольничьим) озерца воды. Ночью вода подмерзала, но не везде, и потому нам приходилось преодолевать сейчас хаотичную смесь битого, вывороченного колесами автомобилей льда, воды и снега. Идти по такой поверхности было непросто, тем более что мы с Ульриком были обуты в маклаки и, стараясь сохранить их по возможности сухими, не могли, как наши доблестные псы, идти напролом, поэтому шли медленно, все время отставая.

Несмотря на медленный темп движения, берег, скрывавший загадочный Сноудрифт, приближался – мы уже шли, лавируя между живописными островами, поросшими довольно высокими елями. Берега островов, обрывистые и крутые, наводили на мысль о том, что глубина озера в этих местах немалая. За очередным поворотом, точно в соответствии с картой, нам открылся довольно крутой береговой склон, обращенный к югу. Вверх по склону террасами располагались домишки, среди которых выделялось здание церквушки голубого цвета с остроконечной крышей.

Похоже, нас ожидали, потому что уже на дальних подступах к поселку нас встретила небольшая толпа местных жителей на вездеходах и снегоходах, которые, как мы успели понять, давно вытеснили собачьи упряжки и превратились практически повсюду на Северо-Западных территориях Канады в национальный вид транспорта. Во избежание возможных эксцессов между нашими собаками и разрозенными отрядами скучающих от безделья представителей местной собачьей знати нам посоветовали разместиться в стороне от поселка.

Мы поставили лагерь ближе к укатанной взлетно-посадочной полосе местного аэродрома в виду поселка на растоянии метров трехсот от ближайших строений. Пришлось потратить некотрое время на поиски подходящего сухого места, поскольку под снегом оказалось довольно много воды.

Установив лагерь, мы отправились в поселок, где были встречены директором местной школы, который любезно и с поистине северным гостеприимством предоставил в наше распоряжение подведомственное ему здание, сказав при этом, что желающие могут там помыться! Излишне говорить, какую реакцию у нас вызвало это простое предложение.

Внешний вид здания школы, добротно сработанного из толстых бревен, изрядно контрастировал с его внутренним европеизировнным убранством, напомнившим мне школу в Арвиате, – те же просторные чистые классы и очень продуманная планировка, позволившая нам без труда отыскать предмет наших давних вожделений – душевую. Душевая была исполнена в несколько спартанском стиле, без кабинок – просторная комната с пятью торчащими из потолка сосками душей. Мыться мы могли все одновременно, и при этом даже не возникало необходимости просить кого-то потереть тебе спину – наши спины и так фактически терлись одна об другую. Полотенец, естественно, не было, и после мытья мы сохли естественным образом, прогуливаясь нагишом по просторному помещению предбанника.

В течение двух последующих дней, а пришлись они на субботу и воскресенье, мы не раз мысленно благодарили директора за то, что он позволил нам оставаться в здании. Только здесь мы могли как-то укрыться от всепроникающего назойливого внимания местных жителей, и особенно детворы. Едва мы успели поставить палатки, как к нам в гости нагрянули сноудрифтяне, причем в количестве, которого никак нельзя было предположить, принимая во внимание хотя бы число домов в этом поселке.

Индейские ребятишки, пришедшие в гости кто пешком, кто на снегоходе, со своими бесконечными вопросами и поминутными заползаниями в палатки и выползаниями из них стали серьезным испытанием для всех нас без исключения, уже привыкших к размеренному и спокойному течению экспедиционной жизни. Кроме того, лично я практически ничего не понимал из их разговоров. Как видно, сноудрифтское наречие несколько отличалось от классического миннесотского диалекта, к которому я привык. Румяные смуглые физиономии ребят, украшенные в большинстве своем довольно выразительными соплями, поначалу умиляли, но затем стали несколько утомлять. Они тоже, скорее всего, не понимали меня, так что просить их о снисхождении или пытаться перенести встречу на более отдаленное время было практически бесполезно. Главным образом, это были девчонки лет двенадцати-тринадцати, все в красивых куртках и резиновых сапогах, надетых поверх эластичных и, казалось, очень тоненьких брюк. Так что здание школы с его массивными запирающимися дверями стало для нас единственно надежным убежищем.

После душа мы предстали друг перед другом в несколько облагороженном виде. В первую очередь, это касалось физиономий, и особенно носов, которые приобрели свежий нежно-малиновый цвет, после того как лохмотья отшелушившейся кожи были нещадно смыты под щедрой, упругой струей сноудрифтовской воды. Если бы на нас были белые махровые халаты, то мы вполне могли бы сойти за отдыхающих после бань римских патрициев, а так, когда кроме шейных цепочек, да и то не у всех, на каждом из нас ничего не было, мы, скорее всего, напоминали индейцев какого-нибудь обойденного вниманием цивилизации амазонского племени. К счастью, от индейцев нас отличало то, что мы расположились не на песчаном берегу этой великой реки, а со всем доступным комфортом на вполне современных диванах и, кроме того, вместо копий и луков у нас из рук в руки переходило одно из величайших изобретений XX века – телефонная трубка. Мы разговаривали по телефону. Точнее, часа два говорил Уилл, но потом и остальным удалось немножко поговорить. Поскольку выяснилось, что долгожданный специалист по радио и факсу к нам сюда не приедет, задерживаться в Сноудрифте не было никакой необходимости, и мы решили 29-го, т. е. завтра, с утра выходить.

Сегодня мы с Ульриком встали только в девять, и хотя проснулись раньше, но вылезать из мешков, несмотря на то что было тепло, не хотелось – так приятно было немного спокойно полежать.

Уилл с утра раздавал какие-то довольно бессвязные указания, и в частности велел в одиннадцать всем собраться. Мы в это время только начали писать письма, но, как было велено, пришли, а оказалось ничего делать не надо, поэтому мы вернулись к нашим письмам. Нил сегодня в три часа улетел, и мы передали письма с ним. Он обещал доставить их в Миннесоту, а оттуда по электронной почте, я надеюсь, мое письмо дойдет домой.

Потом Уилл решил, что в четыре часа дня мы должны пойти в магазин. Однако мы с Ульриком, уже наученные предшествующим опытом, когда буквальное следование предписаниям предводителя не всегда приводило к ожидаемому самим предводителем результату, решили пойти в магазин пораньше и правильно сделали.

При более близком рассмотрении Сноудрифт показался нам менее продвинутым в архитектурном смысле, чем тот же Арвиат: подавляющее большинство домов были бревенчатыми, а некоторые – даже дощатыми. Магазин был найден без труда, но, как и полагалось, в воскресенье он был закрыт. Однако прелесть вот таких маленьких, компактных поселков и заключается в том, что жители здесь все друг друга знают, и потому отыскать владельца и продавца этого единственного на весь поселок магазина оказалось чрезвычайно просто. Мы бы не стали его беспокоить, если бы оставались здесь еще и на понедельник, а так нам просто необходимо было докупить кое-что из того, чего особенно не хватало на первом участке маршрута.

В полном соответствии с непреложными законами Севера, один из которых, пожалуй, самый важный, гласит: «Оказывай помощь именно тогда, когда это необходимо, а не в отведенное для оказания помощи время!» – владелец магазина отнесся к нашей просьбе с пониманием и даже с видимым удовольствием подвез нас на машине к магазину. Там мы купили практически все, что нам было нужно. Не нашлось только туалетной бумаги – пришлось довольствоваться бумажными полотенцами. Зато приобрели кетчуп и лук, и сейчас я этот лук жарю, что позволит нам сохранить его вкусовые качества в течение нескольких дней на маршруте даже при отрицательных температурах. Иначе он просто-напросто замерзнет.

Затем я занялся лыжами: осмотрел их все, подремонтировал, поставил крепления. На этом с делами было покончено.

Дуэйн, владелец магазина, растроганный нашим вниманием и потрясенный количеством приобретенных у него бумажных полотенец (откуда ему было догадаться о том, как мы предполагаем использовать этот не очень ходовой в Сноудрифте товар), пригласил нас во второй половине дня на чашечку кофе, надеясь, наверное, в душе на возможное продолжение нашего коммерческого взаимодействия.

Весьма возможно, что такое продолжение и последовало бы, если бы не одно обстоятельство – у Дуэйна был сын Брэндон, довольно моложавый на вид отрок лет трех от роду, в котором просто бушевало море нерастраченной энергии. Он буквально сразу бросился к нам на шею. Понятно, что доставалось больше всех мне и Ульрику, поскольку мы имели неострожность поначалу откликнуться на его боевой клич. Уже через полчаса он нас ужасно утомил борьбой и бесконечными приставаниями. Но истинный апофеоз его деятельности наступил, когда он, сидя за столом на коленях у Ульрика, потянулся за кофейником и опрокинул его – часть на себя, а часть на живот стиснувшего зубы, но не подавшего вида Ульрика. Парень завопил, поскольку слегка ошпарил руку. Потери, или, правильнее сказать, приобретения Ульрика оказались гораздо серьезнее – на животе у него образовались волдыри.

Добившись своего и потеряв на время к нам интерес, младенец переключился на новые жертвы, которыми оказались зашедшие на огонек соседи Дуэйна – индеец со своей белокожей скво и их бесчисленные дети. Разговор велся в основном на сноудрифтском, непонятном для меня диалекте, поэтому я мог совершенно расслабиться. Мне уже было знакомо это состояние, когда приходится сидеть в компании людей, говорящих между собой пусть на английском, но не всегда понятном мне языке, и это меня не угнетало – напротив, я чувстововал себя совершенно комфортно, предаваясь собственным размышлениям.