Текст книги "NWT. Три путешествия по канадской Арктике"

Несмотря на возникшую было неопределенность, мы с Мицуриком все-таки обменялись адресами. Надеемся в следующем году опять встретиться в экспедиции. Все зависит от того, удастся ли ему вписаться в эту компанию международного проекта с помощью какой-то загадочной японской организации типа «Гринписа», которая хочет участвовать в этом деле.

Хочется надеяться, что все получится. Хороший он парень, очень надежный, – достойный товарищ по команде.

7 мая

 
Последний день – большие сборы,
И разъезжаются друзья,
И разговоры, разговоры
О том, о чем в пути нельзя,
О выстраданном терпеливо,
О том, что часто не для всех.
Мы, главное, остались живы,
А это, в сущности, успех!
 

Сегодня мы уезжаем. Вчера сборы завершили. Я встал примерно часов в семь, а к восьми спустился вниз. Мицурик уже был там.

Похолодало – температура с утра была минус 8 градусов. Снег шел, ветер северо-восточный, мело – в общем, декабрь вновь вернулся на эту землю.

Мицурик в 11 часов был увлечен Джоном в парикмахерскую и вернулся оттуда существенно помолодевшим. Его очень быстро постригли, а поскольку он полярный исследователь, то услугу эту ему оказали бесплатно.

После этого мы решили с ним пройтись по магазинчикам. Зайдя в банк, я поменял целых 20 долларов, которые тут же очень удачно вложил в небольшом магазинчике, торговавшем носками. После этой покупки на вопрос «А где вы храните свои денежки?» я мог смело отвечать: «Понятное дело – в носке!».

На обратном пути, когда мы проходили мимо бара, у нас синхронно возникла мысль – правда, вслух ее высказал Мицурик – не зайти ли нам выпить пивка? Мы зашли. В баре было пустынно. Несколько человек сидели за круглым столом и что-то обсуждали. Мы с Мицуриком взяли для начала два пива по 2,5 доллара, и у нас сам собой завязался разговор о настоящем и будущем экспедиции.

Я прекрасно понимал состояние Мицурика и то ощущение какой-то своей неполноценности, которое возникает у члена англоговорящей команды из-за недостаточно свободного владения английским. Похожие чувства пришлось испытать и мне во время первого посещения Америки в 1988 году, когда я приехал в Хоумстэд, поместье Уилла, имея за плечами только краткосрочные разговорные курсы английского языка. Мне все время казалось, что я мог бы полнее и лучше соответствовать своему положению в команде, если бы знал язык. Меня это тогда ощутимо угнетало, но я все время помнил о своей цели – попасть в экспедицию, в Антарктику, поэтому даже если мне что-то не нравилось, я эти эмоции подавлял, стараясь не подавать виду. Собственно, так же строил свое поведение и Мицурик.

Я попытался ему еще раз объяснить, что на наших американцев – Уилла и Джона – он производит впечатление просто недостаточно опытного человека, который не всегда знает, что надо в той или иной ситуации делать, и поэтому они все время пытаются его учить. Я-то прекрасно понимал, что Мицурик не так прост, как кажется, или, точнее, как представляется американцам, что он все понимает и обо всем имеет представление. Конечно, он был довольно рассеянным, но кто из нас этим не грешит, причем вне зависимости от знания языков.

Однако у каждого, кто дожил до такого солидного возраста, как 38 лет, должен иметься элементарный жизненный опыт, ведь именно он определяет поведение человека как в обычных житейских, так часто и в нестандартных ситуациях, которыми изобилует всякая экспедиция. Именно этот жизненный опыт позволяет каждому вне зависимости от того, участвовал он в экспедициях или нет, иметь некоторый запас элементарных знаний, например, как держать ружье – в окружении людей не целить его в живот товарищу, а стараться держать его на отлете – или как кипятить воду, чтобы приготовить кашу.

Именно этот опыт Мицурика и не оценил по достоинству Уилл. Более того, своим отношением к Мицурику и своей излишней, я бы даже сказал, в чем-то назойливой опекой Уилл всячески демонстрировал, что именно этого опыта он и опасается более всего. Фактически в течение всей экспедиции Уилл подавлял Мицурика своим полярным величием и непогрешимостью во всех своих действиях, должных являть ему, Мицурику, единственно верный путь познания окружающего мира. В схожей ситуации побывал и я. И надо отдать должное воистину восточному терпению и выдержке Мицурика, который не только ни разу не сорвался, но, вообще, показывал, что такое отношение к нему его вполне устраивает.

Сейчас, за кружкой пива, ведя неторопливый разговор, он признался, что его понимание роли Уилла как лидера экспедиции весьма сходно с моим. Он тоже считал, что лидер должен быть впереди, выполнять одну из самых трудных работ, показывать пример другим и т. д., в то время как Уилл всегда как-то ухитрялся самую тяжелую работу свалить на других. При этом у Уилла были самые легкие сани, он постоянно занимал место в аръегарде, не стремился вперед, и это все не соответствовало – ни в моем понимании, ни в понимании Мицуры – такому статусу, как лидер экспедиции.

Кроме того, основная задача лидера – объединять команду, поддерживать настрой. Команда – это ведь не просто группа людей, каждый из которых движется сам по себе по независимой траектории, чтобы в конце концов всем попасть в одну и ту же точку. Команда – группа людей, объединенных одной идеей, которые знают и понимают друг друга, а для этого нужно почаще собираться в палатке, мы же делали это всего только два раза.

Мицурик пожаловался, что Уилл практически не разговаривал с ним, и когда он был в Хоумстэде один, он не имел практики английского языка, и это его, конечно, расстраивало. Кроме того, его расстроило, а точнее, существенно изменило его отношение к предстоящей экспедиции то, что основным содержанием ее программы теперь будет не организация научной станции, что трудно, как выяснилось, и с финансовой, и с политической точки зрения, а образовательный аспект ее, в чем Мицурик не видел особого интереса со стороны Японии. С точки же зрения путешествия просто как путешествия он лично отдавал предпочтение сольным проектам (как и его знаменитый соотечественник Уэмура), потому что это сулило больше приключений, что полностью подтверждалось леденящими душу историями о его прошлых походах, которых мы наслушались во время перехода.

Конечно, у Мицурика имелся экспедиционный опыт, но вот насколько он будет ему полезен в его предстоящих амбициозных планах, сказать было трудно. У него за плечами был переход по Гренландии за 60 дней, потом спуск вниз по Амазонке тоже за 60 дней – шесть тысяч километров. Причем в последнюю экспедицию по Амазонке он пустился, совершенно не умея плавать, на грани риска, на грани безумия, как считали наши американские коллеги, и я отчасти разделял эту точку зрения.

Хотя, если рассуждать отвлеченно, всякий собственный опыт бесценен. Что касается такого способа передвижения, как тащить за собой сани без собак, то здесь он был, конечно, экспертом. Однако опять же в связи с отсутствием знания языка у него сложился имидж человека, опасного для окружающих, не позволявший ему занять соответствующее его опыту положение в команде.

Мицуро сказал, что пытался объяснить Уиллу конструкцию саней, которую он разработал на основании своего опыта и опыта Уэмуры, но тот его не слушал или делал вид, что не слушает.

Короче говоря, я посоветовал ему быть посамостоятельнее, не давать садиться себе на шею, потому что у него есть даже определенное преимущество по сравнению со мной – он представляет Японию и независим материально, а потому должен чувствовать себя более свободно. Я же со своими рублями, которые при всем желании не мог никоим образом обменять на товар, зависел от людей, которые меня пригласили, материально, и это осложняло мою позицию.

У Уилла были планы оставить Мицурика работать в Хоумстэде, причем бесплатно – за еду и жилье, как было до этого. Я Мицурику соглашаться на это не советовал, поскольку считаю, что если работать, то за плату, а если не работать, то лучше поехать в Японию, разобраться во всем и принять взвешенное решение.

За этими разговорами мы прикончили, наверное, бутылок шесть, из которых пять выпил я.

Вечером того же дня у нас состоялась встреча с местной общественностью в клубе с ужином – все было просто прекрасно. Мы рассказали немножко о себе, ответили на вопросы. Все это длилось час. В общем, было очень приятно и тепло. На вечере присутствовал мэр города, симпатичный такой дядька. Нам подарили значки. На следующий год мы опять предполагаем быть в Черчилле и надеемся встретить такой же теплый прием, как и в этом.

Я вернулся домой, где застал Мицурика и Уилла за беседой на темы, которые мы начали обсуждать в баре. Потом, когда мы остались с Уиллом одни, я попытался объяснить ему положение Мицурика.

Со слов Уилла я понял, что он воспринимает его, если не как раба, то как безотказного работника, которого можно эксплуатировать совершенно безнаказанно и как угодно долго. В частности, Уилл сказал, что Мицурик, как впрягся в лямки, так и прет вперед, и надо поставить его на длинной веревке и держаться подальше от его лыжных палок, чтобы не зацепил, и что сам Уилл может останавливаться и перекуривать, а Мицурик совершенно не обращает на это внимания.

Я ответил, что Мицурик, хоть и делает вид, что не обращает внимания, но держит все это в себе, с чем Уилл не согласился. Я же сказал, что прекрасно понимаю его ситуацию и поэтому считаю, что нужно к нему относиться повнимательнее.

Уилл сегодня разговаривал с офисом и изложил все свои соображения по поводу Мицурика, сказав, что тот производит иногда странное впечатление человека, не имеющего никакого жизненного опыта, хотя, конечно, характер у него хороший – он очень открытый и трудолюбивый. Я же считаю, что для работы в команде это главное. Важно, чтобы человек был надежен и не взваливал свою работу на других, поэтому я бы не хотел терять такого партнера, как Мицурик.

Все это я изложил Уиллу, но решение по судьбе Мицурика решили отложить до 1 июля. Предложили ему до этого времени определиться, сделать свой выбор, с тем чтобы 1 декабря в случае положительного решения быть в США и гнать команду собак из Виннипега в Йеллоунайф, где мы подключимся на последнем этапе и пойдем из Йеллоунайфа в Арвиат. Потом в Арвиате у нас собак заберут, дадут каноэ, и мы будем пробираться вниз по Гудзонову заливу к Черчиллу. Вот такой у нас план на следующий год.

Беседовали мы еще раз насчет контракта, и Уилл подтвердил все свои обязательства. По его словам, он понимал ситуацию, в какой я, во всяком случае, на настоящий момент находился, и поэтому согласился пойти навстречу. Сегодня с утра он провел переговоры с офисом, и все, вроде бы, получается так, как я хотел. Не знаю, во что это выльется, но будем работать.

Мицурику я объяснил, что уже пять лет работаю в этой команде, и быть ее членом не так-то просто, потому что многое не соответствует тем представлениям, которые сложились о подобных путешествиях, скажем, в твоей стране. К настоящему времени я побывал уже и на Северном полюсе, и на Южном, и, конечно, эти путешествия для меня – главная возможность не только расширить свой кругозор, но и получить мощный эмоциональный заряд. Однако сейчас это для меня, прежде всего, работа, и поэтому без контракта я продолжать не буду. Работая в экспедиции, я должен иметь возможность заработать деньги, чтобы моя работа приносила пользу не только мне, но и моей семье.

Короче говоря, сегодня мы с утра все сумки запаковали, разложили по полкам, в нарты, в каноэ и в два приема отвезли их, а потом погрузили в багажный вагон. После этого мы погрузили в вагон тяжеленные клетки для собак по пять секций в каждой. Пока собаки побудут на свободе, чтобы не задыхаться в этих клетках, а грузить их будут, наверное, уже без нас. У нас в 6 часов самолет, а ребята в 9 часов вечера уезжают.

В 12 часов, после наших тяжелых погрузочных работ, мы побывали в местном госпитале. Там нас сначала угостили довольно плотным ланчем, после чего провели по госпиталю с экскурсией. Конечно, для такого небольшого населенного пункта, как Черчилл, – всего 800 жителей – госпиталь более чем соответствовал всем мыслимым для подобного учреждения требованиям. Прекрасно оборудован, светло, чисто. Завели нас к каким-то бабкам – одной бабке 90 лет, сидит в отдельной комнате. В каждой палате телевизор. Двухместные палаты, боксы с детьми. Если болеют дети, то рядом с кроватью ребенка обязательно койка родителей. Имеется специальная детская комната, куда родители приводят своих детей поиграть – там сидела детвора, малевали разные рисунки.

Впечатление госпиталь произвел самое приятное. Он обслуживает довольно большую область – от Черчилла до самого севера Гудзонова залива, все его западное побережье.

Вечером у нас состоялась отвальная, в меню которой доминировало мясо несчастного оленя, заготовленное накануне. На этом первая тренировочная экспедиция Международного арктического проекта завершилась, причем довольно успешно. Как вчера на пресс-конференции сказал Мицурик, главное, что никто не пострадал, и мы с ним в этом были полностью согласны. Даже Рекс пошел на поправку и сейчас, наверстывая упущенное, ел за двоих.

Таким образом, подводя итог первого этапа, можно было констатировать: собаки все целы и здоровы, и то же можно сказать об участниках экспедиции. Двух оленей, принесенных в жертву на экспедиционный алтарь, мы причислили к неизбежным в сложной экспедиционной жизни издержкам.

1993 год
Путешествие второе: Йеллоунайф – Арвиат – Черчилл

22 марта

 
Вновь мы жребий с судьбой своей бросили,
И исхода не предугадать.
На бескрайнем Невольничьем озере
Для бродяжьих сердец благодать…
Бездорожье, следы перепутаны,
И броженье в собачьих умах,
Скалы ельником колким окутаны,
И все это почти задарма…
Задарма, не считая усталости,
Рук замерзших, натруженных спин,
Но смешно из-за этакой малости
Не играть в эти игры мужчин!
 

Мы находимся неподалеку от славного городка Йеллоунайф (Yellowknife) – столицы Северо-Западных территорий Канады, на льду озера под названием Great Slave Lake – Большое Невольничье озеро.

Я, как и многие мальчишки моего поколения, кто зачитывался в детстве романами Фенимора Купера, был наслышан об этом озере, ведь именно на его берегах разворачивались события романов Фенимора Купера «Следопыт» и «Последний из могикан». Помню, что мне было не совсем понятно, почему сын Чингачгука, храбрый Ункас, опережавший всех в сноровке и меткости в стрельбе из лука, назывался «последним». В моем детском представлении последний означало худший. Трудно было смириться с тем, что именно он последний в роду этого славного индейского племени.

Озеро Большое Невольничье всегда ассоциировалось у меня с неким африканским пейзажем: жаркое желтое солнце, спокойные воды в окружении болотистых берегов, вдоль которых тянутся бесконечные колонны невольников. В действительности все оказалось не совсем так: вместо спокойных вод необозримые поля заснеженного льда, обрывистые берега, утыканные остроконечными елями, холодное белое солнце, просвечивающее сквозь морозную мглу, и никаких невольников, если не считать нас – шестерых участников второй тренировочной экспедиции, проводившейся в рамках программы Международного арктического проекта.

Да и были ли мы невольниками в прямом понимании этого слова? Скорее всего, нет, а если и были, то нас можно было бы, наверное, разделить на невольников идеи (что, в общем-то, при хорошей и плодотворной идее было не так уж и плохо), к которым относились Уилл и я, и невольников невольников идеи, представленных Джоном и двумя новичками в команде – Ульриком и Мартином. Еще один член нашей команды – вольноопределяющийся Томас, индеец по национальности – был, как это ни покажется странным применительно к историческим традициям Большого Невольничьего озера, самым вольным из нас в смысле полной независимости от идеи Международной трансарктической экспедиции, предстоявшей нам через два года.

Первый вечер нашей экспедиции проходит прекрасно. Мы с Ульриком только что с удовольствием отужинали полусваренной олениной и хорошо проваренным рисом. Темно. Лед потрескивает. Пребываем в полном блаженстве, и поэтому теперь самое время предпринять небольшой экскурс назад, начав с того дня, когда я прилетел в США.

6 марта солнечным весенним днем я прибыл в Миннеаполис для подготовки и проведения второго тренировочного этапа экспедиции. Встретив меня в аэропорту, Уилл сразу же потащил меня на довольно занудную (после долгого перерыва в общении на английском языке все встречи, пресс-конференции и просто диалоги в формате больше двух участников мне представлялись занудными, так как приходилось все время напрягать внимание, чтобы уловить, о чем идет речь, и не сильно промахнуться с ответом, если таковой потребуется) пресс-конференцию, посвященную проблемам образования. Насколько мне удалось уловить, речь шла о возможном продолжении проекта «Образование через приключение», начало которому было положено в первой тренировочной экспедиции в основном благодаря героическим усилиям Марва. Нам предстояло передавать по радиоканалу (опять эти малопривлекательные и утомительные упражнения с антеннами!) информацию о том, что у нас происходит, день за днем, отвечать на всевозможные вопросы школьников и таким образом давать им еще одну возможность уклониться от обязательной школьной рутины, причем на самых законных основаниях.

Идея была прекрасна и благородна во всех смыслах, и даже предстоящие, скорее всего, мытарства с антенной, необходимость постоянного поиска компромиссов в выборе между радиосвязью и ужином, всенепременно пересекающимися по времени, не смогли бы изменить нашего общего положительного отношения к реализации в нашей экспедиции этого образовательного проекта.

На ранчо Уилла в Хоумстэде я познакомился с одним из трех новичков в команде Ульриком Веделом, молодым датчанином, который был приглашен в команду Уиллом для участия в тренировках, а возможно, и в главной экспедиции на Северный полюс в 1995 году. Второй участник, Мартин Хайнелл, был уже в пути – они вместе с Джоном перегоняли упряжки своим ходом из Виннипега в Йеллоунайф, где все мы должны были встретиться в двадцатых числах марта на старте второго этапа тренировочной экспедиции.

Ульрик – очень симпатичный парень, спокойный, как все представители нордической расы, спортивный и, как мне показалось, достаточно самоуверенный. Несмотря на его юный по сравнению с нами возраст (ему едва исполнилось 26 лет), за его плечами уже были два года службы в составе знаменитого гренландского ледового патруля с романтическим названием «Сириус». В задачу небольших мобильных отрядов этого патруля, состоявших из двух человек на двух упряжках по 11 собак, входил объезд в зимне-весенний период всей линии практически ненаселенного изрезанного фьордами восточного побережья Гренландии. Наш юный товарищ прошел на собачьих упряжках свыше одиннадцати тысяч километров, что сразу выдвигало его в лидеры экспедиции по этому показателю.

Подготовительные сборы на ранчо Уилла в Хоумстэде заняли около двух недель. Готовили мы главным образом снаряжение. Все три наши упряжки были в пути к точке старта второго тренировочного этапа – городу Йеллоунайф. Для того чтобы избежать дополнительных и весьма немалых трат, связанных с доставкой трех упряжек в Йеллоунайф самолетом, Уилл еще в середине января отправил Джона с Мартином в Виннипег, откуда они двинулись на собаках на север, в Йеллоунайф. Им предстояло преодолеть свыше двух тысяч километров заснеженной канадской тундры.

Джон пригласил на этот перегон своего приятеля Пола Прежона, который очень хотел присоединиться к нашему отряду для участия в переходе через океан, но по каким-то причинам Уилл не спешил с его приглашением. Очевидно, присутствие в команде сразу трех (сам Уилл, Джон и Пол) представителей США, причем из одного штата – Миннесоты, не вполне соответствовало предполагаемому международному характеру нашей главной экспедиции. Поэтому Уилл отдал предпочтение датчанину Ульрику и англичанину Мартину.

Дабы как-то подсластить выданную отвергнутому Полу пилюлю, Уилл разрешил тому взять на этот перегон, который по всем статьям представлял собой непростую экспедицию, его молодую невесту Миллу Порсилд – датчанку, приехавшую в Миннесоту в поисках приключений. И вот теперь эта четверка на трех упряжках рассекала бескрайние морозные просторы Северо-Западных территорий между Виннипегом и Йеллоунайфом.

В Хоумстэде к моему прибытию оставалось десятка два собак, в основном молодняка, которые не прошли кастинг-зубастинг и изнывали в своих будках в ожидании своего шанса попасть в большую экспедицию. Ульрик со свойственной ему энергией взялся за тренировку этих собак. Наблюдая за тем, как Ульрик работает с упряжкой, я сразу отметил его отношение к собакам – очень строгое, даже чересчур, на мой либеральный взгляд. Он не давал никому никаких поблажек, дисциплина в упряжке возводилась им в ранг абсолюта. Однако процесс знакомства с новыми собаками шел не просто и не быстро. Собаки, естественно, еще не привыкли ни к нему, ни ко мне. Но это Ульрика, кажется, нисколько не смущало. Он был уверен в том, что рано или поздно собакам придется подчиниться.

Как бы в доказательство серьезности своего подхода к воспитательному процессу Ульрик привез из Гренландии кнут угрожающей длины – не менее двенадцати метров, изготовленный из тюленьей кожи. Это было абсолютным нововведением в нашей практике воспитания собак, когда максимально тяжелым и строгим наказанием за ослушание были неистовые гортанные крики предводителя, сопровождаемые иногда звучными оплеухами длинной пластмассовой линейкой, оказывавшие в основном психологическое воздействие, или строгий, акцентированный, даже с каким-то шипением выговор Джефа, не оставлявший у ослушавшегося пса никаких сомнений в неотвратимости страшнейшей кары, если ослушание не будет немедленно прекращено.

Управляя упряжкой, Ульрик орудовал этим огромным кнутом так, что иногда у меня возникали опасения по поводу моей собственной безопасности. Дело в том, что кончик кнута, двигаясь со сверхзвуковой скоростью после ловкого взмаха Ульрика, пролетал в самой непосредственной близости от моей головы, устремляясь оттуда в сторону той или иной провинившейся собаки.

Понятно, что Ульрику не всегда удавалось поразить именно виновника, и в этом, увы, не редком случае конец кнута, описывая замысловатую фигуру, не щелкал в воздухе, подобно выстрелу, а просто опутывал ни в чем не повинных и совершенно ошалевающих от этого собак.

В десятых числах марта мы выехали на машине в Виннипег – столицу канадской провинции Альберта, чтобы оттуда на самолете вылететь в Йеллоунайф и воссоединиться с остальными участниками экспедиции и собаками. Шестой и самый независимый участник Томас должен был присоединиться к нам в Виннипеге.

По пути в Виннипег не обошлось без приключений. Мы наметили выезд на первую половину дня, однако собраться нам удалось только к ночи. Мы впятером выехали на машине Патти Стигер, которая и в этот раз выступила нашим спонсором и обеспечила всю команду своими замечательными маклаками. Весь наш скарб, который мы загрузили в прицеп, весил, наверное, килограммов восемьсот. Дороги в Канаде и в США настолько хороши, что гнать по ним машину не составляет особого труда, даже если прицеп, который ты тащишь за собой, перегружен. Тем не менее резина не выдержала, и примерно в третьем часу ночи, когда я вел машину, правое переднее колесо с печальным стоном приказало долго жить.

И вот, глубокой ночью мы на трех колесах стоим на автостраде милях в пяти от небольшого городка уже поблизости от границы с Канадой. Рядовой в общем-то случай, однако избалованная доступным и хорошо организованным сервисом Патти не имела ни малейшего представления о том, где следует искать запаску. После того как общими усилиями запаска – колесо подозрительно малых размеров – было обнаружено под днищем авто, встал другой вопрос – каким образом ее оттуда достать. Выяснить это, читая инструкцию при свете фонаря, нам не удалось. Поскольку мартовская ночь поблизости от границы с Канадой была чудо как свежа – около минус 20 градусов, возникшее у нас поначалу желание поменять колесо самостоятельно довольно скоро улетучилось.

К счастью, на попутной машине нам удалось достаточно быстро добраться до города, до первой автостанции. Особого оптимизма и надежды на то, что в такое время на станции кто-то будет заниматься нашей проблемой у меня, во всяком случае, не было. Тем не менее мы нашли ребят, которые без видимого энтузиазма согласилсь нам помочь. Впрочем, вполне естественно, что позвонив пару раз по телефону, обрисовав нашу ситуацию кому-то на другом конце провода и получив достаточно вежливый отказ (ни я, ни Патти, стоявшие рядом с говорившим, не услышали ответов этих таинственных респондентов), наши несостоявшиеся спасители прекратили дозволенные речи.

Однако отделаться от нас было не так-то просто. Мы дозвонились до шерифа, и шериф как лицо, действительно отвечающее за соблюдение порядка на подведомственной ему територрии, убедительно доказал, что носит свою замечательную звезду отнюдь не только для украшения. Он принял самые экстренные меры, вызвал машину со специальным подъемником и отправил ее вместе с нами к месту происшествия.

Каково же было наше удивление, когда на полдороге мы встретили наш «додж», изрядно припадающий на правое переднее колесо. Ульрику, оказывается, удалось разобраться в инструкции и извлечь запаску. Диаметр этой запаски был меньше диаметра остальных колес, и поэтому наш «додж» так странно прихрамывал. Тем не менее мы доехали до гаража, и там нам заменили оба передних колеса. Все это обошлось нам в 140 долларов, что было действительно очень дешево, особенно с учетом времени суток.

Вскоре мы уже добрались до канадской границы, где нас остановил довольно занятный человек – очевидно, пограничник. Всем своим поведением он выказывал такие спокойствие, уверенность, и, я бы даже сказал, доверчивость, то есть черты характера, совершенно не свойственные его положению защитника неприкосновенности священных границ Канады, что я поначалу засомневался, а пограничник ли это.

Дальнейшее поразило еще больше – он даже не попросил нас выйти из машины, а только, посветив фонариком, спросил: «Кто там есть? Куда вы едете?». Мы объяснили. Паспорта требовалось показать только иностранцам. Уилл в это время спокойно почивал в спальном мешке, что было вполне естественно для предводителя такого ранга. Мы стали объяснять пограничнику, что мы – участники экспедиции: вот это Ульрик, вот это я. На вопрос: «Кто же третий?» из мешка последовало: «Я третий».

– Откуда он?

– Из Америки.

– Ну, из Америки – нормально. Давайте ваши паспорта.

Взяв мой паспорт, в который был вложен авиабилет, и паспорт Ульрика, мужичок возвратился в свой офис за стеклом. Посмотрев и проштамповав наши паспорта, он вернул их нам, и мы поехали дальше, не задерживаясь на обязательном, как правило, после пограничного таможенном досмотре. Нас даже не стали досматривать, что, конечно, всех порадовало. Однако где-то на уровне подсознания я ощутил, что мой паспорт после проверки его канадским пограничником стал несколько тоньше. Проверка подтвердила мои подозрения: в паспорте отсутствовал авиабилет, хотя я и не был уверен в том, что до этого билет действительно там находился. В паспорте Ульрика билета тоже не оказалось, как не оказалось его и в сумке. Пришлось возвращаться, хотя надежд на то, что это пограничник забыл вложить билет в паспорт, у меня было немного.

В действительности же именно так все и оказалось. О том, что конверт с билетом ждет меня, должны были сообщить на следующей заставе, но я спохватился раньше, и все обошлось, хотя мелькнувшая было надежда на то, что удастся задержаться в Канаде сверх сроков, указанных в билете, мгновенно улетучилась.

В Виннипег мы прибыли рано утром и первым делом подкрепились, потому что после бессонной ночи едва держались на ногах.

Наш самолет вылетал в три часа дня, а перед вылетом мы должны были встретиться с еще одним участником экспедиции Томасом, индейцем из провинции Манитоба, приглашенным Уиллом по вполне прагматическим причинам. Присутствие в команде местного жителя избавляло нас от необходимости получать лицензию на отстрел карибу для пополнения продовольственных запасов. Местным жителям по закону охота разрешалась круглый год. Правда, по словам Уилла, за Томасом закрепилась слава большого любителя выпить. Может быть, и неспроста – в назначенное время он не явился. Это вполне могло означать, что искать его надо в тюрьме, потому что если он напился, то его могли туда отправить невзирая на наличие авиабилетов. Однако наши звонки в полицию оказались безрезультатными, и это давало определенный повод для оптимизма. Мы не очень беспокоились, поскольку не сомневались, что Томас в конце концов найдется.

Боинг-737 вылетел в Йеллоунайф, как и предполагалось, в три часа. Самолет был очень комфортабельным, и в полете удалось немного поспать. Летели с посадкой в Rankin Inlet – небольшом индейском поселке, расположенном на северном побережье Гудзонова залива. Здесь мы сразу почувствовали, что летим в верном направлении – температура понизилась до минус 30 градусов и задувал ветер. Часок посидели в зале ожидания среди местного населения и продолжили полет.

В Йеллоунайфе было потеплее – примерно минус 20 градусов. Нас встречал эскимос Агнус Кокни с женой. Уилл предполагал пригласить его в основной состав экспедиции. Агнус участвовал в составе международной команды Роберта Свана в экспедиции на Северный полюс в 1989 году, поэтому его опыт мог очень и очень нам пригодиться.

Агнус был замечательным художником и скульптором. В его доме, куда он неосмотрительно пригласил нас на постой, было много мастерски выточенных из камня скульптур – в основном разные животные и жанровые сценки из эскимосской жизни. У Ангуса два очаровательных ребенка – Джесси трех лет и Марика восьми месяцев. Его жена Триш – канадка, поэтому дети – полукровки с черными, чуть раскосыми глазами и великолепным цветом лица, какой обычно бывает только у детей от смешанных браков.

Естественно, с нашим прибытием приличный дом Агнуса в считанные секунды превратился в склад экспедиционного оборудования, спальных мешков, каких-то башмаков, маклаков, лыж и т. д., и т. д. Нам выделили предбанничек, в котором мы прекрасно разместились и могли спокойно паковаться. Совершенно неожиданно, но, к счастью, вовремя появился Томас – высокий темноволосый смуглый парень с удивительно мягкими для индейца чертами лица, которое украшал вполне славянский нос картошечкой без всякого намека на горбинку. Из его объяснений следовало, что он задержался в Виннипеге по семейным обстоятельствам.