Текст книги "NWT. Три путешествия по канадской Арктике"

3 мая, вечер

Половина десятого вечера, еще светло. День сегодня складывался интересно. Мы напрасно ждали Марва с ремкомплектом в девять часов – он не пришел. Не пришел он ни в десять, ни одиннадцать, да и в два часа его все еще не было.

Все это время мы провели в праздном ожидании. Я даже ухитрился позагорать на днище каноэ, несмотря на прохладный ветер.

С утра нас окружала мгла, такая же, как вчера. Однако примерно часов в одиннадцать небо немного прояснилось и выглянуло солнце. С северо-запада стал задувать ветерок.

За то время, которое мы провели в бездеятельности, ожидая возвращения Марва, вполне можно было сходить в Черчилл и постараться найти там фанеру самостоятельно. Однако время это мы провели неплохо: отдохнули, помечтали о летней экспедиции к Северному полюсу и даже успели немного поспать. Поднявшись примерно в два часа, мы решили в конце концов заняться тем, ради чего мы продирались сюда через все эти торосы с нашими каноэ.

Я даже уже успел надеть костюм для ныряния, когда на горизонте показались три снегохода, на которых в наш лагерь прибыла группа товарищей с видеокамерой, в том числе Марв, Брайан Ладун и еще два парня-эскимоса.

Привезли они две доски, которые мы незамедлительно использовали для того, чтобы восстановить оторванный полоз на каноэ Уилла. Часа примерно через полтора ремонт был закончен.

Итак, в четыре часа, сопровождаемые, естественно, группой наших добровольных помощников, мы рванули в сторону океана с каноэ в облегченном варианте, взяв с собой только запасную одежду и немножко провианта. Все остальное оставили в лагере.

Теперь каноэ тащить было легко – в трудных местах его практически можно было поднять, и мы довольно быстро добрались до открытой воды. Она была покрыта полупрозрачным ледком толщиной, наверное, сантиметра два. Это было похоже, скорее, на смерзшуюся шугу, которая без труда пробивалась веслом. Плыть по ней, однако, было достаточно сложно.

Мы погрузились в каноэ, сопровождаемые причитаниями и наставлениями зрителей, как, что и в какой последовательности нам следует делать, чтобы не перевернуться. Мы с Джоном пошли первыми, а за нами – Уилл с Мицуриком.

Собак для начала оставили на берегу. Они сильно волновались, особенно Рэй, который даже прыгнул в воду и попытался нас преследовать. Однако, прежде чем холод успел проникнуть через его густой подшерсток, он решил, что явно погорячился и правильнее было бы подождать нас на берегу, как это сделал более умудренный походной жизнью Панда. Рэй выскочил из воды и, отряхнувшись, сел рядом с Пандой. Посмотрев друг на друга, они внезапно завыли на два голоса. Все это придало нашему отплытию некую драматическую окраску.

Ломая тонкий ледок, мы проплыли через лабиринт небольших ледовых островков и примерно через полчаса вышли на чистую воду. Грести здесь стало совершенно удобно и хорошо, и мы довольно быстро – не спеша и в то же время уверенно – прошли значительное, как нам показалось, расстояние, примерно с километр туда и обратно. На обратном пути, как заправские ледокольщики, мы постарались попасть в тот же канал, чтобы возвращаться по проторенной дорожке.

Джон по пути давал мне уроки гребли, объясняя, как надо грести на каноэ. Я отвечал что-то невразумительное – мне казалось, что я знаю, как это делается, хотя и чисто теоретически, потому что грести на каноэ мне до сих пор не доводилось. В студенческие годы я некоторое время занимался академической греблей, рассекая на четверке с рулевым осенние воды Большой и Малой Невки.

Техника гребли на каноэ значительным образом отличалась от той, академической, поскольку здесь приходилось после гребка слегка подтабанивать веслом, прежде чем вынуть его из воды, чтобы компенсировать крутящий момент и избежать рыскания каноэ. Вот это подтабанивание мне и давалось труднее всего. Увлекаясь процессом, я периодически забывал это делать, чем вызывал недовольство искушенного и в гребле «индейца Джо».

Прийдя на место, мы провели еще одно испытание. По очереди мы ныряли в прорубь, проверяя, насколько наши сухие костюмы соответствуют своему названию. Делали мы это очень просто – с веслами наперевес выходили на тонкий лед и. проваливались. Непривычное, однако, как оказалось, к тому же удивительно приятное чувство выходить сухим из воды! В этот день я испытал его многократно. Костюм держал просто на удивление блестяще: ничего не промокло.

4 мая

 
Как и положено в финале,
Оставив в прошлом мир снегов,
Мы с боя штурмом крепость взяли
И отстрелялись от врагов…
 

Вчера, уже в темноте, когда я вел свои записи, в палатку ввалился Уилл, и мы вместо того, чтобы привычно отойти ко сну, часов до одиннадцати вели беседу в темной палатке, покуривая трубку и передавая ее друг другу. Обсуждали планы тренировочных экспедиций следующего года и года 1994, а также состав основной экспедиции через океан, которую планировали начать в марте 1995 года.

Как и в «Трансантарктике», мы планировали, что в состав основной экспедиции будет входить шесть человек, представляющих шесть стран, но кто именно, кроме нас с Уиллом, будет в ней участвовать, было еще неясно. Что касалось следующего года, то состав этой экспедиции определился: наша четверка плюс паренек-эскимос. Может быть, это и будет весь состав, может быть, появится еще кто-нибудь – это предстояло решить.

Экспедиция должна была продлиться примерно два месяца – с 15 марта по 15–20 мая – и завершиться переходом на каноэ.

Трубка явно настроила Уилла на философский лад, и он, сменив тему, заговорил о японском феномене. С точки зрения американца Уилла этот феномен заключался в том, что японские участники экспедиции могут быть потенциально довольно опасны для товарищей по команде, потому что подчас совершенно безрассудны и неоправданно идут на риск. Он пришел к такому выводу после непродолжительного, но тесного личного общения с Мицуриком в этой экспедиции, а также под впечатлением рассказов о 12 подвигах Мицурика в предыдущих походах.

Я не особенно оспаривал это высказывание Уилла, хотя, несмотря на то что я и не имел большого опыта общения с японцами, по моему мнению, в той или иной мере этот «феномен» свойствен представителям разных национальностей. Камикадзе – это, конечно, чисто японское явление, однако людей с таким уровнем готовности к совершению «подвигов» и при полной схожести результатов, хотя и отличающихся от «камикадзе» тем, что они сначала делают, а затем думают, достаточно много и у нас, и в Америке, и в других странах.

Мы приняли решение, что сегодня соберем весь лагерь, прорубим себе дорогу во льду – тоже неплохая практика – и, погрузившись на каноэ, поплывем ближе к устью реки, с тем чтобы там поставить лагерь и завтра вернуться домой.

Погода полностью благоприятствовала воплощению наших планов – тихая, солнечная, примерно минус 4 градуса, и было похоже, что предстоит жаркий день.

Проведенные накануне испытания скафандров показали, что они полностью соответствуют своему предназначению, а именно, несмотря на наличие двух «молний», действительно не пропускают воду. Я до вчерашнего дня вообще не мог себе представить, что «молнии» могут не пропускать воду. Мы барахтались довольно интенсивно в проруби, специально проваливая тонкий лед, и остались при этом сухими! Однако оставался открытым вопрос относительно рук, которые без перчаток весьма быстро мерзли.

Не совсем понятно было также, как решить вопрос с обувью. Было очевидно, что обувь должна быть резиновой или на резиновом ходу, и, конечно, должна быть предусмотрена возможность быстро надевать и снимать шипы.

Уилл намеревался после возвращения посетить фирму «Рибок» – известного производителя спортивной обуви, чтобы склонить их к сотрудничеству и уговорить изготовить для нас нечто специальное, удобное для ноги в долгом путешествии и в то же время приспособленное к тем условиям, в которых нам придется работать.

Что же касалось финальной части перехода 1995 года, он тоже пока представлялся неясным, потому что если встретится большое пространство открытой воды, пересекать его на каноэ будет небезопасно и поэтому придется прибегнуть к помощи каяков. С этой точки зрения группа из шести человек мне казалась слишком большой – четырех человек было бы вполне достаточно.

Вчера Брайан сделал много снимков. Надеюсь, среди них будут хорошие. Сегодня я тоже возьму с собой камеру. Думаю, что с воды можно будет заснять много интересного.

Мы вчера обошли несколько айсбергов, хотя, в общем, какие уж там айсберги – просто большие куски пакового льда. На одном из них мы увидели пятно ржаво-коричневого цвета – издалека было похоже на лежащего медведя. Мы отправились посмотреть поближе, и оказалось, что это просто-напросто обман зрения, игра цвета.

Наконец, примерно к полудню, мы добрались до кромки. На наше счастье, вода была совершенно открытой, без малейшей шуги. Три влажные, лысые головы нерп сияли на солнце в непосредственной близости от нас, и это дополнительно оживляло и без того достаточно жизнерадостную картину.

Конечно, с нами был Марв. С ним был еще один парень с видеокамерой – надо было сфотографировать, как мы в наших сухих костюмах прекрасно чувствуем себя в воде. Мы дружно ухнули в воду и стали позировать, качаясь на поверхности, как пузыри. Поплавали с удовольствием, потому что после такого жаркого перехода вода освежала, даже несмотря на костюмы.

Еще раз вовсю насладился удивительным ощущением, возникающим, когда находишься в воде, оставаясь сухим. Ногами перебираешь, а ноги сухие – все сухое. Мне удалось как-то решить проблему с замерзанием кистей рук. Я наловчился плавать на спине наподобие калана, который дробит раковину на животе. Так я и плавал вдоль кромки, наслаждался, пока остальные выползали, чертыхаясь. Швартоваться к кромке льда было достаточно трудно, потому что у самой кромки были большие куски смерзшегося льда. Пришлось поработать руками, и они, конечно, тут же подмерзли. Однако в конце концов выполз на лед, подобно нерпе.

Как только воздух в этом костюме герметичном охладился, костюм опал, а стоило расстегнуть «молнию», и он сразу вновь раздулся, как шар.

Загрузили мы наши каноэ, спустили их на воду, торжественно, но без шампанского, и аккуратненько погрузились сами вместе с собаками. Рэя мы разместили в середине, и он вел себя вполне прилично. Его не пришлось учить веслом, как Панду, который чуть не нарушил равновесие, пытаясь устроиться в каноэ поудобнее. Естественно, верткое суденышко заходило ходуном и стало угрожающе раскачиваться с борта на борт, моментально вызвав панику у Уилла. (Надо сказать, что «феномен» Мицурика в этой ситуации проявился самым замечательным образом: он продолжал невозмутимо сидеть на носу каноэ – там, куда его определил Уилл, совершенно не поддаваясь возникшей на борту панике. Еще бы, ему, проплывшему по всей Амазонке, перспектива искупаться в местных прохладных водах не казалась такой устрашающей.) Тем временем Панда, получив от скорого на расправу Уилла веслом по башке, моментально успокоился и понял, что от него требуется.

Так мы и поплыли по чистой воде – Уилл с Мицуриком впереди, мы с Джоном за ними. Прекрасная погода. Синее небо, синее море, полный штиль. Абсолютно гладкое зеркало водной поверхности, на которой плавают отдельные куски льда.

Мы дошли до кромки льда, преграждавшей вход в устье реки Черчилл, и там выгрузились. Вытащив каноэ на берег, мы устроили небольшой перекур с ланчем и переоделись. Отсюда просматривалась прямая дорога к форту Принца Уэльского, и мы ее без труда преодолели, несмотря на то что снег был раскисшим.

Находится форт в непосредственной близости от Черчилла и представляет собой многогранник, сложенный из гранита и начиненный пушками разных калибров. Построен он был в XVIII веке для защиты интересов компании «Хадсон-бей». Теперь это исторический памятник.

Собаки по ровной поверхности тащили исправно, и мы довольно легко поднялись к форту. Оставив каноэ у подножья, мы забрались на гранитные стены и бегали, как мальчишки, вокруг по периметру, перескакивая через пушки. Фотографировались, а потом, расположившись на южной стене форта под теплыми весенними лучами солнца, заснули. Наверное, минут сорок, если не больше, проспали. Очень приятно!

Ближе к вечеру ветерок дал о себе знать – мы начали подмерзать и решили разбить палатки внутри форта. По огромному снежному надуву, примыкающему к стенам форта, мы забрались в его внутренний двор с палатками и спальными мешками. Площадка там была прекрасная – травянистая и ровная, как английский газон.

Здесь мы находились под надежной защитой примерно метровых стен. Я расстелил между двумя палатками ковровую дорожку (черный чехол от палатки), и наш лагерь стал выглядеть совсем, как лагерь обычных туристов, а не матерых полярных путешественников.

Незамедлительно примчались на снегоходах местные пацаны. Кувыркались примерно метрах в пятидесяти от нас на снегу. Подойти к нам поближе они, однако, не решились, и мы тоже остались на своих позициях.

Было чрезвычайно приятно после снегов и льдов просто, сидя на коврике, расстеленном на траве, покурить трубку.

Вернувшись в палатку, я сварил вермишели, несмотря на вялые возражения разомлевшего Джона, который, по обыкновению, есть вроде бы не хотел, но, когда вермишель была готова, немедленно примкнул к трапезе.

Потом у меня родилась идея потренироваться в стрельбе, потому что все это время мы таскали с собой ружья, но, к счастью, нам ни разу не пришлось ими воспользоваться. А здесь вот такой удачный случай выпал пострелять.

Метрах в ста от крепостной стены мы нашли какой-то булыжник и довольно успешно его расстреляли.

Конечно, наши легендарные американские друзья, которые, как известно, начинают водить машину и стрелять с трехлетнего возраста, начали нас с Мицуриком учить, как следует держать заряженное ружье, а как – незаряженное. Несомненно, в мои 42 года мне было очень полезно все это узнать! К удивлению Джона, я оказался довольно способным учеником и, несмотря на то что стрелял с левого плеча (мой правый глаз из-за астигматизма видит не так хорошо, как левый, и потому при стрельбе мне было выгоднее прищуривать именно его), я поразил мишень, не потратив ни одного лишнего патрона. Я стрелял из винтовки «Ремингтон». Хорошее оружие, но отдача довольно сильная. Патронов восемь, наверное, расстрелял. У Джона было помповое ружье двенадцатого калибра, предназначенное для обороны, а не для прицельной стрельбы на большие расстояния. Тем не менее он не сплоховал. Мицурик тоже не подкачал, если не считать того, что несколько раз принуждал своих учителей резко наклоняться, чтобы избежать возможного поражения, – в ожидании похвалы он разворачивался в их сторону, естественно, не опуская заряженного ружья. Уилл как наиболее опытный стрелок от вооруженных дебатов отказался, милостиво уступив нам свой запас патронов.

Стрельба закончилась благополучно. Завтра ожидает нас достаточно легкий день, потому что нам нужно только пересечь реку – и мы уже в поселке. При нашей сноровке, я думаю, мы это сделаем достаточно быстро. Так что еще один достаточно спокойный день, и экспедиция наша закончится.

Сейчас мы накрутили 500 миль, ну, может быть, 450. Что будет в следующем году, посмотрим, но пока по плану предполагается пройти больше – порядка, наверное, 700 миль – с одной дополнительной базой и на каноэ завершить этот путь из Йеллоунайфа в Черчилл.

Надо мне будет почитать литературу и поднабраться знаний по маршруту Канадский Арктический архипелаг – Северный полюс: посмотреть, где находится среднегодовая кромка в июле в районе побережья Аляски, как она перемещается, как долго можно будет передвигаться на каноэ и сколько придется идти на собаках. Все это важно узнать перед началом главной экспедиции через Северный Ледовитый океан.

5 мая

 
Ценою неожиданных усилий
Мы все-таки до финиша дошли,
Итоги незлобиво подвели
И… в новый путь отправиться решили.
Но не сейчас, конечно, – год спустя,
Да и с составом не совсем все ясно:
Костяк оформился, но это лишь костяк,
Которому необходимо «мясо»…
 

Мы снова в Черчилле. Экспедиция закончилась, и в целом программа выполнена, несмотря на то что начало казалось не слишком обнадеживающим.

Вчера мы ночевали под прикрытием мощных крепостных стен форта, и ночь прошла прекрасно. Утром проснулся оттого, что ветер треплет палатку. Она у нас не была присыпана снегом, потому что снега-то особенно рядом нигде не было, да и настолько погода вчера не проявляла никакого видимого беспокойства по поводу грядущего дня, что мы не приняли дополнительных мер по укреплению палаток. Однако погода есть погода – таинственная и непредсказуемая красавица, «сердце которой склонно к измене и перемене, как ветер мая».

Иными словами, майский ветер окреп и сейчас трепал нашу беззащитную палатку так, как ему хотелось, а под утро даже накрапывал дождик. Но от травы исходил такой дурманящий аромат весны, что ни в какую плохую погоду верить не хотелось. И действительно, погода не испортилась, восстановилась. Я вылез из спального мешка часов в семь. Приятно было полежать в последние минуты перед подъемом, зная, что это последний день, что предстоит не очень трудный переход к Черчиллу и экспедиция на этом завершается.

Выполз я на улицу и полной грудью вдохнул запахи наступающей весны. Небо было сереньким, словом, наступило такое типичное весеннее набрякшее дождем утро, которое могло разразиться и в плохую, и в хорошую сторону. Разразилось, к счастью, в хорошую.

Уилл и Мицурик проснулись немножко раньше. Вернее, Мицуро выполз наружу, скорее всего, чтобы не видеть, как Уилл приступил к изощренному издевательству над традициями японской кухни, то есть готовил на завтрак овсянку. Я же, стараясь не нарушать безмятежного сна Джона, который встает на час позже меня, прикончил вчерашние макароны с сыром и, попивая кофе, спокойно возлежал на мешке. По вчерашнему раскладу получалось, что мы должны были сегодня с утра перед выходом еще сделать какое-то очередное заявление, потому что у нас всегда все экспедиции завершались таким грандиозным заявлением – наставлением и обещаниями возможным потомкам.

Не знаю, доходили ли эти послания до тех, кому они были адресованы, но, во всяком случае, это необходимая процедура, которую нужно было выполнить. Уилл как вдохновитель и вождь должен был подготовить проект обращения. Джон, который с явной неохотой, ворча и кряхтя, все-таки выполз из мешка в 8 часов, увидев, что я чищу трубку, заявил: «Вообще-то, я не курю и мог бы проснуться попозже». «Разумеется, – ответил я, – ты мог проснуться и в 9 часов, например, оттого, что я уже снял палатку».

Мои слова подействовали, и Джон продолжил прерванный было исход из мешка. В ожидании Уилла мы с ним незлобиво начали свое утро с того, что стали по очереди напевать песни из фильмов – кто что помнил. Наш вдохновенный вокал был прерван вопросом Уилла: «Ребята, чего вы палатку не снимаете?»

Мы выглянули и увидели, что они уже сняли верхний чехол и сушат палатку на ветру. Уилл сказал: «Пока дует свежий ветерок, нужно просушить палатки, чтобы не пришлось их раскладывать заново». В этом был здравый смысл. Новая вводная Уилла несколько противоречила вчерашним планам, но на то они и планы, чтобы их менять. В данном случае просушка палаток была, несомненно, более важным делом, чем запись обращения к потомкам, в котором, наверняка, так или иначе прозвучала бы тема важности бережного и рационального отношения к экспедиционному имуществу. Так мы несколько внезапно от песен перешли к делу.

Палатка на ветру просохла достаточно быстро, и нам потребовалось немного времени, чтобы снять лагерь и все снести вниз, к поджидавшим нас каноэ. Понятное дело, никто за ночь на наши каноэ не посягнул, и дело не только в безусловной честности и порядочности обитателей, но и в том, что в начале мая в этих северных краях каноэ никак и никем не могут рассматриваться как средство передвижения, полезное в хозяйстве.

Собаки, которые вчера, перепугавшись во время нашей беспорядочной стрельбы, умотали в сторону поселка, так и не вернулись за ночь. У нас была надежда на то, что они где-то в Черчилле. Наверняка, их кто-то подловил, а если и нет, то они, скорее всего, придут к стоянке, потому что собаки обычно всегда возвращаются именно туда.

Так оно впоследствии и оказалось. Мы вышли около десяти часов. Снег, конечно, уже набряк и осел, потому что солнце светило вовсю и ощутимо пригревало. Мы весело, под горку, подошли к реке и стали пересекать ее устье по большим массивным ледяным плитам и глыбам, покрытым в отдельных местах неглубокой, сантиметра три-четыре, водой.

Трещин было много, но больше всего нас, конечно, изматывало то, что в любой момент можно было неожиданно провалиться в снег, потому что между блоками льда находились глубокие снежные ямы, в которые можно было провалиться по колено и выше.

Короче говоря, мы старались выбрать хороший путь, и это у нас почти что получалось. Шли мы параллельно берегу, не углубляясь особо в торосы, потому что прибрежная часть, естественно, всторошена сильнее. Однако потом все-таки пришлось свернуть, и здесь у нас с Джоном разгорелась дискуссия на излюбленную, особенно при хорошей погоде, тему «Верной ли дорогой идете, товарищи!?» (при плохой погоде, когда холодно и ветер встречный, никаких вопросов относительно выбираемого мною в той или иной ситуации направления движения у моих товарищей не возникало).

Джон предлагал не сворачивать к берегу с его угрожающих размеров торосами, а продолжать так и идти параллельно береговой черте по относительно ровному льду и свернуть попозже. Я бы в иной ситуации, конечно, с ним согласился, потому что движение по морскому льду – это всегда поиск компромиссов между направлением, в котором надо идти, и направлением, в котором просматриваются наиболее ясные перспективы для движения. Прямого пути к цели на морском льду практически не бывает. С этой точки зрения Джон был абсолютно прав, настаивая на продолжении движения в обход торосов, но я увидел след «бурана», который мог бы нас вывести к цели по более короткому пути. Короче говоря, мы свернули и пошли между двумя хорошими путями, попав в результате в такие непролазные дебри, что ни в сказке сказать, ни пером описать.

Каноэ почти не двигалось, приходилось все время возвращаться, проваливаясь по пояс в рыхлый снег, ругались на всех трех языках, но тащили, тащили эти сани. Вот тебе и простой денек! В итоге путь оказался достаточно долгим, зато потом, когда вышли к самому берегу, попали на участок ровного льда, покрытого водой. Скольжение было хорошим, мы пошли достаточно быстро и уверенно и вышли к стоянке собак Брайана Ладуна.

Много собак, привязанных на длинных цепях прямо около берега, повсюду вокруг разбросаны обглоданные кости оленя, тут же рядом валяется скелет. Таким образом Брайан кормит своих собак.

Увидев нас, собаки, конечно, галдеж подняли страшный, но мы невозмутимо проследовали мимо и, поднявшись по единственному сохранившемуся снежному «языку» наверх, в поселок, попали в непростую ситуацию. Снег везде растаял, а единственная дорога, которая вела нас более или менее по снегу, шла через заросли кустарников, которые выглядели ничуть не лучше в смысле возможности движения по ним, чем только что покоренные нами береговые торосы. Однако выбора особенного не было, и мы пошли.

Проваливаясь по пояс, мы карабкались, преодолевая каких-то этих жалких 100 метров, минут, наверное, десять или пятнадцать буквально на четвереньках, как собаки. Пришлось нам попотеть и почертыхаться изрядно на этом участке, потому что снег уходил прямо из-под ног, а цель казалась такой близкой.

После этого дело пошло полегче, потому что мы выбрались на улицу и, выбирая места, покрытые водой, снегом или льдом, дошли до дому. Все это у нас заняло около двух часов.

Уилл и Мицурик финишировали через пять минут после нас, и мы оказались там, где сейчас находимся, – в гостеприимном доме Бонни. Кофе она уже нам приготовила с каким-то сэндвичами. Мы подкрепились. Бонни осторожно спросила, что мне в кофе добавить – молока или сливок. Я ответил, что пива. Пива у нее не оказалось.

После этого началась разборка всего того, что мы привезли. Провиант отдельно. Я как представитель страны, переходящей к рыночной экономике и потому остро нуждающийся абсолютно во всем, конечно, захватил лидерство, отбирая то, что можно взять по окончании экспедиции, в частности, даже печи засунул себе в сумку. «Coleman» – очень практичная бензиновая двухкомфорочная печурка, обычно используемая автомобилистами. Еще я взял неимоверное количество ботинок известной марки «Timberland». Уилл заказал эти ботинки специально, чтобы опробовать их, когда мы тащили каноэ. Брал он их, наверное, в расчете на неизбежное удлинение стопы в процессе долгой ходьбы по ледовым буеракам, и потому ботинки эти были просто огромные – 13-го размера, что соответствует нашему 46-му. Наверное, можно будет здесь как-то реализовать.

Короче говоря, с вещами разбирались, а потом мне как уже проявившему себя специалисту-прозектору выпала почетная задача нарезать мясо. Мне выдали уже оттаявшую оленью ногу, и я, вооружившись знаменитым ножом Мицурика, который уже раз использовался в Арвиате для этой цели, разделал тушу и сложил нарезанное мясо в морозильник.

Наши американские напарники исчезли куда-то, и мы с Мицуриком остались вдвоем. Закончив все дела, я пошел в душ, но поскольку очень много воды ушло на стирку, мыться пришлось под холодной водой. Приняв душ и загрузив не без помощи Бонни в стиральную машину всю свою одежду, я пошел смотреть по телевизору местную популярную программу для приезжих «The Time» – по-нашему «Время».

Уилл и Джон заявились в шестом часу, сразу к ужину. А на ужин у нас было – даже трудно себе представить – помидоры, огурцы свежие, перец, морковка, требуха, запеченная с сыром. Все с замечательным острым соусом. «Эх, под такую закусь…», – я только успел вспомнить слова из песни Высоцкого, как Бонни, наша замечательная Бонни, принесла, я бы даже сказал, внесла запотевшую бутылку водки! Бонни и так была выше всяческих похвал, а после этого я стал называть ее не иначе как Boney-M, что означало Бонни-молодец!

Ужин прошел просто прекрасно, а после этого наступила релаксация: смотрели телевизор. Я посмотрел фильм про американскую певицу Жозефину Бейкер – милую добротную мелодраму 50-х годов. Затем в программе были новости от Би Би Си и ток-шоу с легендарным ведущим Питом Дженнингсом. Насколько я мог уловить, беседы велись на бесконечные и неисчерпаемые по сути темы, связанные с решением всякого рода сексуальных проблем. Не оставалось никаких сомнений, что они решаются в Америке, конечно, на самом высоком уровне.

В связи с поздним прибытием Уилла и Джона в пункт назначения их расписание сместилось, и к полуночи они продолжали активно и шумно разбирать экспедиционное имущество. При этом было заметно, что Джон смертельно хочет спать, но не поддается этому постыдному для настоящего путешественника чувству еще и потому, что предводитель Уилл, похоже, напрочь про сон позабыл.

В конце концов пришлось и остальным на время позабыть о сне и включиться в навязанную предводителем на ночь глядя дискуссию. Обсуждались варианты упаковки снаряжения при размещении его в открытых корпусах каноэ. Это должны были быть или пластиковые боксы, или непромокаемые мешки. Способ крепления полозьев к корпусу каноэ себя не оправдал, необходимо было подыскать более жизненные технические решения. Доработка требовалась и конструкции весел. Я предложил дополнить конструкцию лопасти весла крюком, позволявшим цепляться за лед и быстрее швартовать каноэ к кромке. Моя поправка была принята и занесена в журнал Уилла, куда он записывал все, что предстояло сделать для подготовки следующей тренировочной экспедиции.

Назавтра у нас ожидался большой прием в честь окончания экспедиции. Мы, очевидно, должны были выступить перед общественностью с рассказом о задачах, стоящих перед нами, и о причинах нашего легкомысленного поведения. Впрочем, зная Уилла и его страсть менять планы на ходу, мы не могли быть до конца уверены в том, что все это состоится.

С Мицуриком мы обменялись адресами. Это в общем-то привычное и простое дело в случае с Мицуриком приобрело характер некой интриги. Начали процесс обмена мы, как обычно: Мицурик попросил у меня адрес, а я – у него. Неожиданно он говорит: «У меня адреса нет, у меня нет дома». Я говорю: «Как нет?». А он: «Я уже 10 лет скитаюсь кое-как, и нигде у меня нет постоянного адреса. Сейчас поеду в Японию, постараюсь как-то устроиться». «Ну, а на родине?» – спросил я. Мицурик ответил, что на родине у него есть дом, но он там редко бывает. Пришлось предложить ему дать мне хотя бы этот адрес.

Дал он мне адрес свой: Ямагато, префектура Ямагато, где он живет высоко в горах. Рассказал, что чем он только не занимался: и животноводческая ферма у него была, и рис он сажал, и бульдозером поднимал японские целинные земли. А потом в Нью-Йорке, когда им овладела жажда путешествий, несколько раз встречался со своим знаменитым соотечественником путешественником Наоми Уэмурой. Он намеревался пройти маршрут в Западной Гренландии по стопам мастера и готовился довольно тщательно к этому переходу. В Нью-Йорке же он прошел тренировочный курс у легендарного Оямы – одного из гуру каратэ), который заставлял Мицурика таскать стокилограммовые мешки в офис и обратно по часу – туда час и час обратно.

Узнав, что таскал Мицурик эти мешки не куда-нибудь, а в офис сенсея, я вначале подумал, не было ли это завуалированной под тренировку работой на сенсея с использованием доверчивого Мицурика в качестве бесплатной рабочей силы. В этой ситуации что-то неуловимо напомнило мне наши тренировочные сборы на ранчо Уилла в Миннесоте в 1988 году. Однако потом выяснилось, что таскал Мицурик песок, а в офисе сенсея ремонт был давно завершен, и в таком количестве песка он явно не нуждался. Так что все было чисто в этом плане.

Стокилограммовый мешок с песком за спиной – это, конечно, просто немыслимо. Однако Мицуро такой крепыш – говорит, что таскал и здорово окреп за три месяца. Так что, хотя Мицурик наш и не поражает своими физическими кондициями и американцы наши над ним потешаются, не сомневаюсь, что в смысле выносливости они, как и я сам, ему уступают. А то, что он слабо знает язык, совершенно не дает оснований так над ним подтрунивать. Однако, во всяком случае, все это делается добродушно. Кроме того, все пытаются его все время чему-то учить: как держать ружье, как держать ложку и т. д., и т. д.