Текст книги "NWT. Три путешествия по канадской Арктике"

1 мая

 
На Первомай ходили строем,
Но это было так давно,
А нынче в мыслях лишь каноэ,
Чтоб не пошло оно на дно
После того, как, встав на лыжи,
Оно продолжит с нами путь
Туда, где солнца язык рыжий
Последний снег готов слизнуть…
 

День всемирной солидарности трудящихся всех стран. Накануне одна мысль долго не давала мне заснуть. Меня беспокоило, распространяются ли все привилегии этого дня также и на «отдыхающих всех стран», то есть на ту категорию представителей человечества, к которой мы сознательно отнесли себя в первый день мая. Если да, то в чем должна, прежде всего, проявляться эта самая солидарность? Не найдя достойного ответа, я заснул, а проснувшись, сразу понял, в чем мы все без исключения сегодня проявили солидарность – все мы беззастенчиво дрыхли и всячески нарушали установившийся в экспедиции строгий режим дня.

Второе проявление солидарности в этот день было особенно приятным, так как уравнивало шансы Уилла и всех остальных по использованию душа. Душ заработал на славу, и потому первое, что я сделал сегодня утром, – принял душ!

Спустившись вниз, я столкнулся в кухне с Мицуриком, который успел уже проведать наших собак и навести, по его словам, порядок в дестабилизированных затянувшимся отдыхом собачьих рядах. Как это часто случалось во время отдыха, когда огромная нерастраченная энергия наших лохматых друзей была полностью сосредоточена на ликвидации позорной зависимости от поводков, несколько собак смогли претворить свои преступные планы в жизнь – отвязались и разбежались. Одна из них, по кличке Даггер, не желая, по-видимому, отставать от «отдыхающих всего мира», устроила себе самый настоящий пир. Добравшись до мясных запасов, неосмотрительно оставленных Брайаном Ладуном, местным владельцем нескольких собачьих упряжек, Даггер успел до прихода Мицурика изрядно эти запасы подсократить. Однако Мицурику удалось восстановить надлежащий порядок – он прервал пир Даггера и вернул беглецов на положенное им место.

С утра позвонил домой. Наташа сообщила, что накануне Стас получил травму в каком-то спарринг-поединке – он увлекался каратэ. Потом, уже по возвращении домой, я узнал, что травма была довольно тяжелой, но к моему приезду Стас поправился и снова приступил к своим занятиям.

Начало дня прошло в тренировочных сборах и подготовке к завтрашней вылазке на каноэ. Прежде всего, надо было поставить эти пятиметровые лодки из углепластика на полозья, представлявшие собой клееные бруски со срезанными под углом концами. Для улучшения скольжения была использована полоса фторопласта, толщиной примерно полсантиметра. Полозья привинчивались к днищу через уплотнители, с тем чтобы наши каноэ, обретя в некотором смысле свободу ползать, не утеряли врожденных мореходных качеств, и прежде всего самого ценного из них – плавучести.

Поставленные на лыжи корпуса каноэ свекольного цвета напоминали тримараны. Загружать открытые по всей длине корпуса наших судов трюмы было очень легко. Палатка, печка, сумка с провиантом, сумка с запасной одеждой легли на дно так уютно, как будто входили в состав судовых (канойных) принадлежностей.

Одной из наиболее интригующих процедур подготовки стала для меня примерка сухих гидрокостюмов. Эти пугающие своими размерами изделия были окрашены в желто-синие цвета украинского национального флага. (Чем был обусловлен выбор цвета, не знаю. Возможно, он отражал весь спектр окраски воды и косвенно указывал на применимость этих костюмов равно как в условиях чистейшей синевы Средиземноморья, так и в мутных водах великой Желтой реки, а возможно, художник-дизайнер, услышав где-то «Хай живе…», именно Украину счел наиболее непотопляемой из всех известных ему государств.) Костюмы были предназначены для того, чтобы при всех обстоятельствах сохранять нас сухими. Всемирно известное «We guarantee to keep you dry» от «Gore-Tex», отображенное на многочисленных лейблах, притороченных к костюмам, было как нельзя более кстати.

На костюме мы обнаружили всего две молнии. Одна из них пересекала спину на уровне лопаток и предназначалась для входа и выхода из костюма, другая совершенно неожиданно для этого вида одеяния была там, где обычно присутствуют молнии на брюках, а именно на причинном месте. Хотелось надеяться, что ни первая, ни, в особенности, вторая молния не подведет и не понизит статус костюма от «сухого» до «мокрого». А еще я подумал, что подобный дизайн неизмеримо увеличивает цену ошибки каждого из нас, по забывчивости или рассеянности забывшего застегнуть молнию или в силу возможного заедания молнии не сумевшего вовремя ее расстегнуть.

Отогнав прочь все эти мысли, я попытался, следуя примеру Уилла, облачиться в этот скафандр. Не тут-то было! Ни мне, ни ему не удавалось просунуть голову в узкий резиновый воротник. В конце концов, нам все-таки удалось это сделать, и лица наши мгновенно приобрели синюшно-красный оттенок – просто невозможно было терпеть такой тугой «галстук» на шее. Выход был найден немедленно (иначе нам просто грозило удушье) с помощью обычных ножниц, которыми мы сделали необходимый надрез и ослабили немного стискивающие усилия воротников.

Все остальное, включая плотные резиновые носки, село более или менее прилично, и появилась надежда на то, что этот костюм действительно не слишком быстро пропустит воду. Как говорится, поплывем – увидим, но это завтра.

Примеряли еще и башмаки, в которых предстояло идти по льду, но они, на мой взгляд, не выдерживают никакого сравнения с обычными «кошками», потому что страшно скользят.

Во второй половине дня Мицурик сходил на разведку в центральную часть города и принес ценнейшую информацию об информационном центре, где можно посмотреть небольшие фильмы по истории Черчилла. После непростых примерок нам необходимо было развеяться, и мы, ведомые Мицуриком, направились в этот центр.

Нас встретила симпатичная смотрительница городского музея – небольшого, но оформленного со вкусом и любовью. Мы посмотрели фильмы об истории Черчилла, о белых медведях и тюленях.

К белым медведям в Черчилле особое отношение – ведь Черчилл носит официальное название World’s Capital of Polar Bears. Ежегодно на протяжении многих лет с середины октября по конец ноября (этот период варьирует в зависимости от температурных условий) в районе Черчилла собираются десятки белых медведей, ожидающих подхода дрейфующих льдов в южную часть Гудзонова залива, чтобы уйти по ним на север. В это время Черчилл становится местом массового паломничества туристов со всего мира, желающих понаблюдать за этими удивительно мощными и красивыми животными с расстояния, зачастую более короткого, чем фокусное расстояние их фотокамер. Для туристов организуются специальные экскурсии на высоких крытых машинах с большими окнами, специально приспособленных для наблюдения за белыми медведями, – этакое «арктическое сафари».

В городе учреждена особая служба при местной полиции, которая следит за тем, чтобы медведи и люди не нарушали основных правил общежития, например не ходили друг к другу в гости, особенно без приглашения. Категорически запрещается кормление медведей, нарушителя ожидает крупный штраф. Если же медведь каким-то образом заходит в поселок, его усыпляют и отвозят подальше от поселка, где содержат в просторных клетках без пищи – так называемый медвежий карантин.

Наибольшую потенциальную опасность как для людей, так и для медведей подобное соседство представляло бы, если бы у медведей возникло и укрепилось чувство, что в поселке все им несказанно рады и что их там ждет теплый и сытный прием. При таком подходе весьма вероятно возникновение ситуации, когда представители медвежьей диаспоры заняли бы все места в органах местной законодательной и исполнительной власти.

Благодаря правильной политике городских властей хрупкое равновесие необычного сосуществования людей и белых медведей не нарушается много лет.

После краеведческого музея мы посетили своеобразный этнографический музей, экспозиция которого достойно представляла историю и обычаи коренных жителей канадской Арктики. В музее много экспонатов в прекрасном состоянии, среди которых резьба по кости, чучела всевозможных медведей, овцебыков. В киоске я купил книжечку об истории исследования канадской Арктики. Прекрасная возможность и историю узнать, и заодно попрактиковаться в английском, что весьма и весьма для меня полезно.

Солнце заливает улицы Черчилла, слизывая жалкие остатки снега с проезжей части улиц. Жители пересели со снегоходов на минитрактора и квадроциклы и гоняют на них с такой же бесшабашностью и лихостью.

Все-таки мы своим неуемным аппетитом несколько напугали наших местных друзей и потому не получили на сегодня никаких приглашений ни на обед, ни на ужин. Пришлось вернуться к экспедиционному рациону, от которого мы, к счастью, не успели отвыкнуть, – овсянке, растворимым супам и макаронам.

Уилл опять всех опередил (хотя на этот раз лучше бы ему этого не делать) – где-то подцепил насморк и ходил весь день по комнатам, трубно сморкаясь. Его обгоревшая в пути кожа практически восстановилась после интенсивной линьки, но при таком солнце ненадолго. Как только выйдем в путь, все, скорее всего, повторится.

Завтра в путь! Впервые отправляюсь в такой вояж с каноэ, когда вода из заклятого врага может превратиться в союзника. Провианта взяли на десять суток, хотя идем на три-четыре дня, – это на тот случай, если нас оторвет и понесет в Гудзонов залив. Надеемся, правда, что этого не случится.

3 мая

 
Понятно, что-то здесь не так,
Ведь тяжело чертовски —
По льду впервые без собак
Ломимся сквозь торосы.
Каноэ грезят о воде,
Но что нам эти грезы!
Реальность – в снежной борозде
Обломки от полозьев…
 

Раннее утро. Мы находимся на дрейфующем льду Гудзонова залива, что само по себе звучит очень красиво. Вчерашний день был насыщен событиями, весьма отличными от тех, что наполняли наши экспедиционные будни, когда мы шли на привычных лыжах, а собаки наши с обычным усердием тянули привычную лямку. В результате мне просто не хватило времени, чтобы заполнить страничку дневника под названием «2 мая», поэтому и случился некоторый сбой ритма повествования.

Мы предполагали выйти на маршрут в 10 часов утра. Несмотря на это, я по экспедиционной привычке встал в шесть, спустился на кухню, вскипятил воды, набрал все термосы, которые увидел вокруг, а их было только два – мой и Уилла, сварил себе кофе и сел почитать в ожидании своих товарищей по команде.

Мицурика в шесть уже не было – он ушел к собакам. Примерно без четверти семь спустился Уилл. Джон проснулся последним, потому что накануне здорово погулял в баре и пришел часа в три ночи. Он вчера настойчиво приглашал меня присоединиться, но я, к своему счастью, отказался.

Мы начали собираться. Бонни тоже спустилась и, увидев как мы грустно жуем что-то всухомятку, приготовила нам отличный американский завтрак: традиционный pancake with maple juice и кофе с молоком.

Собирались мы достаточно долго и только часам к двенадцати все закончили. Вынесли мешки и побросали все в каноэ. Для усиления рациона Уилл выпросил у нашего общего знакомого в Черчилле – эскимоса Криса – оленью ногу. Мы не возражали, несмотря на внушительный вес этой пищевой добавки, поскольку тот вид передвижения, который нам предстоял, по своим энергетическим затратам был неизмеримо тяжелее, чем прежний свободный (временами) полет на лыжах налегке.

Мы впряглись в каноэ, как кони, и пошли по боковым улочкам, все еще покрытым льдом. Поначалу все шло прекрасно. Каноэ катились за нами послушно – мы тащили их практически без усилий. Мы шли к нашим собакам, чтобы выбрать двух самых надежных и управляемых из них. Мы надеялись, что они хоть немного помогут нам в нашей непривычной миссии. Выбор пал на Рэя и Панду.

Брайан Ладун подъехал на своих собаках, чтобы проводить нас, чем вызвал немалый переполох в наших слегка поредевших собачьих рядах. Указывая на свинцовую полосу, которая, как мы предполагали, висела над открытой водой залива, он сказал, что через 20 часов начнется свирепый шторм. Это было вчера в 12 часов дня.

Сейчас 8 часов утра – пока никаких признаков шторма. Спокойно, тихо, пасмурно. Погода такая же, как вчера, температура примерно минус 2 градуса.

В тишине начинающегося утра я услышал, как в соседней палатке проснулся Мицурик, и следом о начале нового дня возвестило утреннее бормотание Уилла, дававшего своему неопытному соседу очередной урок из цикла «О несомненной пользе для истинного полярника овсянки по утрам». Я принял снежный душ и начал готовить завтрак, Джон, как обычно, еще валялся в мешке и ждал приглашения к столу.

Вчера мне в голову пришла интересная идея. Памятуя о том, как неустойчиво я чувствовал себя на скользкой ледовой поверхности в новой обуви, я решил попробовать приспособить к новым условиям передвижения привычные для меня легкие и очень удобные маклаки. В соответствии с русским национальным обычаем всю сознательную жизнь непрерывно совершать попытки делать конфетку из отработанного материала я смастерил из передней половинки лыжного крепления нечто похожее на фрагмент альпинистских кошек. Роль шипов при этом играли винты, с помощью которых крепление крепилось ранее к лыжам. Вся конструкция надевалась на носок маклака и удерживалась затягивающим ремнем.

Ходовые испытания на черчилльском льду показали приемлемые результаты, что вызвало настолько большой неподдельный интерес моих товарищей, что я подумал, а не запатентовать ли мне это изобретение, пока этого не сделал Уилл?

Оставалось только проверить это приспособление на дрейфующем льду, что я и сделал, прошагав весь вчерашний день в своих усовершенствованных маклаках. Конечно, это не Бог весть что. В то же время идешь более уверенно, поскольку в резиновых маклаках, что на льду, что на плотном снегу, ощущаешь себя, как на катке.

Для собак весь вчерашний день был, похоже, совершенно непонятным: они никак не могли сообразить, что же именно им надо делать. Мы привязали Рэя к передку нашего каноэ, а сами подхватили его с боков. Предоставленный самому себе, Рэй буквально разрывался от счастья и непривычного ощущения свободы. В порыве своей неуемной собачьей благодарности он то и дело поворачивал назад, тыкался башкой в мои колени, прыгал на месте, катался по льду, нещадно путая постромки, и практически не тянул каноэ. Мы с Джоном то и дело останавливались, распутывали мерзавца, давали ему аккуратный, но сильный посыл в нужном направлении, и… все опять повторялось сначала.

Примерно то же самое мы могли наблюдать и у идущих неподалеку Уилла с Мицуриком. Правда, им было чуть полегче, поскольку Панда был более уравновешенным и не столь восторженным псом, как Рэй. Иногда все-таки Рэй вспоминал полезные навыки и принимался неистово тянуть каноэ, причем особенно охотно, когда каноэ Уилла и Мицурика выдвигалось вперед. При этом, несмотря на то что он тащил всю нашу поклажу с усилием всего в одну собачью силу, нам с Джоном делать было совершенно нечего. Мы шагали рядом, едва успевая выбирать слабину веревок.

Достигнув границы припая, мы сразу же попали в зону мощного торошения. Огромные ледяные глыбы, частично прикрытые снегом, заполнили, казалось, все пространство впереди нас. Однако в каждом хаосе можно отыскать свой порядок, и, воодушевленные верой в этот порядок, мы двинулись вперед навстречу судьбе своей. Наибольшие неприятности нам доставляли скрытые снегом глубокие разломы и трещины. Без лыж мы были совершенно беззащитны перед такими природными капканами и не пропускали практически ни одного, стараясь по возможности умерить невовремя проснувшийся энтузиазм Рэя, чтобы тела наши, влекомые его порывом, не опережали намного принадлежащих этим телам ног, и, в свою очередь, принадлежащие этим ногам большие и малые берцовые кости не пересекали опасной границы, отделяющей упругую деформацию от пластической.

В конце концов, нам без потерь удалось выйти на участок относительно ровного заснеженного льда. Прошагав по этому ровному участку около часа, мы приблизились ко второй и, похоже, более мощной волне «белой эмиграции». Перед нами, насколько хватало взгляда, расстилалось совершенно безбрежное пространство, загроможденное торосами и хаотично разбросанными огромными кусками битого льда размером по три-четыре метра.

На первый взгляд, пройти там, а тем более протащить наше каноэ весом порядка 200 килограммов не представлялось возможным. Однако глаза боятся, а руки и ноги делают. Прежде чем предпринять второй бросок на эту своеобразную амбразуру, мы решили пообедать.

После обеда мы с Джоном и Рэем пошли впереди, Уилл с Мицуриком – за нами. Панда на второй, привычной для нее позиции, естественно, тянула довольно усердно и помогала нашим друзьям быстро сокращать расстояние. Однако и мы с Джоном тоже неплохо передвигались, хотя и в достаточно рваном темпе. Определилась и наиболее выигрышная тактика при движении в торосах с каноэ: один человек впереди тащит и подгоняет Рэя, второй толкает каноэ в корму и одновременно направляет его в соответствии с поворотами трассы.

При движении во льдах сразу определилось самое слабое место нашей конструкции – приделанные к днищу полозья. Поскольку не было плавного перехода от них к днищу, они постоянно цеплялись передним краем за любой выступающий над поверхностью кусочек льда. В результате каноэ останавливалось как вкопанное, и, для того чтобы продолжить движение, приходилось сдавать назад. По этой причине любая прочная льдинка могла стать труднопреодолимым препятствием. Вывод напрашивался сам собой: следует изменить конструкцию полоза, с тем чтобы он не ухудшал геометрию днища.

Продравшись буквально через все нагромождения, мы вышли на довольно ровную площадку, откуда было метров триста до открытой воды, отчетливо заметной в виде темной полосы на белом фоне. Тут мы были остановлены доносившимися из-за торосов призывными воплями Уилла, из которых можно было понять, что полоз на его каноэ первым не выдержал испытаний настоящим морским льдом и отломился.

Рассматривая оторванный полоз и, по-видимому, мысленно приставляя его обратно к корпусу, Уилл риторически вопрошал: «Зачем я плачу деньги людям, которые делают такую халтуру?». Эта его реплика была с очевидностью адресована Джону, потому что полоз был сделан в Хоумстэде под непосредственным руководством Джона. Джон не оправдывался, как бы молча признавая свою ответственность за произошедшее, хотя бы и косвенную.

Действительно, в таких условиях было чрезвычайно опрометчиво рассчитывать на иной результат испытаний подобной конструкции. Гнев Уилла скоро иссяк, и мы осмотрелись. Катастрофа случилась метрах в пятидесяти от границы второй зоны разломов, и продолжать движение с оторванным полозом, по-видимому, не имело смысла. Мы оставили каноэ и налегке, с одними только лыжными палками, отправились посмотреть, что представляет собой полоса открытой воды. Добравшись туда, мы увидели, что это просто покрытая тонким льдом огромная полынья, которая является продолжением реки Черчилл и идет в направлении с северо-запада на востоко-юго-восток.

Тонкий ледок протыкался палкой, и это позволяло надеяться на то, что мы уже сегодня испытаем наши возможности по преодолению подобного водно-ледового препятствия.

Теперь надо было возвращаться назад, чтобы поставить лагерь в более безопасном месте, подальше от воды.

Марв обещал нам сегодня с утра привезти из Черчилла дрель и болты, чтобы чинить полоз, – сказал, что вернется примерно часов в девять.

Мы же расположились лагерем и занялись приготовлением ужина. Теперь, в отсутствие упряжек, наши палатки стояли рядом, и мы с Джоном невольно оказались посвящены во все таинства американо-японской кухни.

После ужина мы впервые собрались в палатке вчетвером. Тепло, спокойно, ветра нет – такая погода располагает к беседам. Думали и рассуждали о том, как мы в следующем году будем тренироваться, куда пойдем, где обустроим базы.

В общем, сошлись пока на мысли, что идти надо от городка Йеллоунайф, столицы Северо-Западных территорий, к Черчиллу пока существует договоренность о бесплатной доставке нашего снаряжения на самолетах компании «First Air» до Йеллоунайфа и Черчилла, что позволит сэкономить большие деньги. А на следующий год уже пойдем от того же Йеллоунайфа, где, наверное, будет наш базовый лагерь, на север, к Аляске, с тем чтобы часть пути пройти по морскому льду с каноэ.

Уилл склоняется к варианту экспедиции в теплое время года – расслабился вот, и потянуло старика к теплу. Он считает, что летом путешествовать легче, несмотря на обилие воды, если делать это с каноэ и без собак или, по крайней мере, с одной собакой. Он заявил, что можно было бы совершить путешествие и от наших берегов до Канады через Северный полюс без поддержки в летнее время, что гораздо удобнее, потому что нет необходимости брать теплую одежду и много горючего и можно использовать открытое водное пространство для продвижения на каноэ. (Всего через пять лет после описываемых событий эти рассуждения Уилла были опровергнуты самым натуральным и напрямую касающимся его, Уилла, образом.)

Однако в ту пору подобные рассуждения, особенно в теплой палатке, выглядели очень убедительно. Тем не менее, если говорить серьезно, для того чтобы сделать такие выводы, надо было бы более тщательно проанализировать, какие погодные условия складываются в это время года, насколько велико пространство открытой воды, сколько льда, снега на нем и т. д., и т. д. Все эти вопросы требовали изучения, но сама по себе идея представлялась интересной, потому что традиционный подход к путешествиям по морскому льду всегда следовал принципу «подальше от воды», и, вообще, желательно, чтобы воды было поменьше, что чаще всего случается при холодной погоде. Если же, используя каноэ, рассматривать открытые пространства воды как непременный и, более того, необходимый и желательный элемент путешествия, то это полностью меняет дело.

Насколько подобный подход мог быть оправданным в больших экспедициях, о которых мечтательно рассуждал сегодня Уилл, можно было в первом приближении судить по нашему сегодняшнему первому опыту. Это было мне совершенно ясно. В первый раз я реально на себе ощутил, что это и как – тащиться по льду с тяжелым неповоротливым каноэ.

Мы преодолели сегодня две не очень протяженные зоны интенсивного торошения. Такие зоны характерны больше для пограничных областей дрейфующего льда – областей контакта с припаем или берегом. Однако и в открытом океане таких зон может быть вполне достаточно, хотя, по уверениям Уилла, в экспедиции 1986 года они им попадались относительно редко.

Мне самому до сих пор не приходилось путешествовать по дрейфующему льду на лыжах, хотя я насмотрелся на него с борта самолетов и вертолетов. С высоты все кажется ровным, и потому у меня не было оснований оспаривать мнение Уилла. Оставалось только одно – пробовать этот загадочный морской лед, что называется на ощупь, в разных условиях и в разных районах, прежде чем делать какие-то выводы. Этим собственно мы и собирались заниматься в этой и последующих тренировочных экспедициях.

Панда и Рэй колобродили всю ночь, а поскольку привязаны они были к каноэ, то и ночь никак нельзя было отнести к разряду тихих. В дополнение к этому они еще и чихали, громко фыркая, писали на палатку, явно выманивая нас из спальных мешков, хотя могли бы догадаться, что ничего хорошего им это не сулит. Мы с Джоном не вылезли бы из мешка ни за какие коврижки даже сейчас, когда на улице было не холодно – покидать уютный мешок вовсе не хотелось.

Меня удивило поведение Уилла, терпение которого по отношению к такому неуважительному поведению собак во время экспедиции «Трансантарктика» имело четкие и вполне обозримые пределы, – Уилл безмолвствовал. При этом я не думаю, чтобы он спал. По-видимому, он руководствовался какими-то высшими соображениями. Возможно, он опасался, что если накажет собак, то они в отместку не предупредят нас о появлении белого медведя, вполне возможного в этих краях. Так или иначе, но усталость взяла свое, и я заснул.