Текст книги "Солдаты Омеги (сборник)"

Глава 24
Наступление

Когда силы Омеги ворвались в Москву, все пошло не так, из рук вон плохо. Город огрызался. По радиосвязи передавали: отряды попада́ли в засады, подвергались партизанским атакам, и не получалось просто смести сопротивление, прокатиться степным пожаром. Лекс слушал и холодел: мины, отчаянные люди и мутанты. И смерть, смерть, смерть.

Они борются за себя. То, чего не смел сделать Лекс, делают они.

– Партизаны, – Глыба шумно рыгнул, – смертники. Они же понимают: мы сильнее, и всё равно…

– Они правы, – Кусака улыбнулся мечтательно, – бороться стоит до последнего.

Глыба романтических настроений не разделял:

– Посмотрим, как ты запоешь, когда мы на банду напоремся, когда на нас полезут. Возьмешь автомат – и как миленький…

– Отставить, – скорее посоветовал, чем приказал, Лекс, – ничего пока не случилось. Их силы не безграничны, нас больше. Второй! Второй, слышишь меня? Осторожнее там. Мне этот переулок не нравится.

Идеальное место для засады: развалины, единственная дорога, достаточно широкая, чтобы два танкера прошли бок о бок. Будто приглашает прогуляться. И слишком тихо, лишь вдали отзвуки боя. Кто организовал оборону? Талантливый стратег ведь, изучал воинское искусство. Дезертир? Сердце кольнуло: Лекс знал дезертира, способного объединить людей. На ферме же у Артура получилось, почему бы не добиться своего в Москве?

– Прямо, – прохрипел Глыба.

Лекс приник к перископу. Посреди дороги, на пути танкеров, стоял мальчишка-подросток. Стоял и улыбался.

– Стой! – заорал Лекс.

Реакция Глыбы оказалась лучше реакции водителя «двойки». Их танкер замер, второй прокатился вперед. Вплотную к мальчишке. Толкнул его. Парень развел руки в стороны, будто хотел обнять машину. Все повторяется: и безмятежная улыбка дикого, и бессмысленное убийство. Лекс открыл рот для нового окрика, но опоздал. Мальчишка и танкер встретились.

Потом уже Лекс понял: пацан был увешан взрывчаткой, как лошадь поклажей. И руки он в стороны развел, чтобы взрыватель в действие привести.

Полыхнуло, и грянул чудовищной силы взрыв. Даже танкер Глыбы толкнуло волной, а «двойку» основательно раскурочило, она загорелась. Лекс, не в силах говорить, смотрел, как из люка выскакивают солдаты и тут же падают, скошенные пулеметной очередью.

Ругался Глыба. Трясся от плача Кусака. Пытался и не мог свинтить крышку с фляги Барракуда.

– Огонь! – закричал наконец Лекс. – Танкеры не покидать! По развалинам, по развалинам стреляйте!

У диких были гранаты, пулеметы, на их стороне сражалось отчаяние, перекрывающее пути к отступлению. А подчиненные Лекса растерялись, несмотря на предупреждение.

– Огонь!

Бахнуло. Улицу заволокло дымом горящего танкера, пылью от разрушенных стен. Лекс представил, какой шум сейчас там, снаружи. Глыба, ощерившись, наводил ствол на дом, не переставая бормотать:

– Да что же это делается, да что же это делается, да что же я делаю!

Последняя фраза кнутом стегнула Лекса. «Что я делаю?! Не абстрактные «они», не сомнительные «мы», а вот именно я, Лекс, капитан роты, офицер Омеги. Я, клявшийся защищать и помогать, я, по развитию своему превосходящий диких, такой дисциплинированный, я, со стальными принципами и мускулами! Ведь на мне ответственность, Бохан далеко – на юге, на Кавказе, в Цитадели Омега, а я здесь. И я только что приказал стрелять».

– Молчи, молчи, – в такт причитаниям Глыбы повторял Барракуда, – молчи, сукин манис, молчи, ползуна тебе в зад, расчувствовался, разгильдяй, нюни развесил, жопа с ушами… Работай давай, работай, Глыба, жми гашетку!

Кусака со страшным, мертвым лицом помогал Глыбе и Барракуде. И только Лекс опять остался не у дел. Один на один с перископом, микрофоном и мыслями.

– А не спеть ли нам, ребята? – предложил Кусака. – Давайте споем.

И затянул с надрывом, как балладу, гимн Омеги. Слова, некогда исполненные патриотизма, а теперь пустые, пошлые, наполнили танкер:

 
Славься, Омега, славься, твердыня!
Славься навечно, последний оплот!
Знамя твое поднимаем отныне,
Бохан великий к победе ведет!
 

Глыба ударил кулаком по пульту, не задев, впрочем, ни одного рычага.

– Нет! – взревел Глыба. – Не то поешь! Не так поешь! Замолчи!

– Успокойся, – приговаривал Барракуда, – всё так, всё как обычно. На, хлебни.

Не в силах выносить этого, Лекс потянулся к поясной кобуре, в которой носил табельный пистолет. Сейчас он пустит себе пулю в висок, и все закончится… Глыба, внезапно прекративший истерику, спокойно приказал Кусаке:

– Держи капитана. Он у нас что-то расчувствовался.

Кусака подскочил к Лексу, вывернул ему руку.

– Прости, капитан, но это ты зря. Это война, капитан, а на войне нельзя так.

Лекс уже и сам устыдился минутной слабости. Смерть – не выход.

Оседало облако пыли. И было тихо.

– Саперов под прикрытием – осматривать дорогу! – скомандовал он.

Кусака отпустил его. Глыба дотянулся и хлопнул по плечу:

– Вот это по-нашему! Вот это, капитан, настоящий героизм пополам с раздолбайством!

* * *

Саперы обнаружили противотанкерные мины и благополучно их уничтожили. По связи разорялись командиры рот, от комбата Грица пришел указ: убивать всех. Без разбору. Зачистить Москву.

Лекс превратился в механизм управления. Чувств не осталось, пришло опустошение и, как ни странно, освобождение. Экипаж головного танкера тоже подобрался, уже никто не причитал, не пел. Даже трезвый и грустный Кусака молча делал свое дело.

Проехать. Встать. Открыть огонь по уцелевшим зданиям – на опережение. Движение? Прямой наводкой по цели – пли! Кто там был, партизаны или перепуганные мирные жители, уже не важно. Омегу укусили. Омега озверела. Громадный организм, в который превратилась армия Бохана, хотел выжить. И желательно, целиком.

Карты Москвы, старые, еще Древних, и новые, не отражали картины города. Москва постоянно менялась: здания разрушались от погодных условий, от ветхости или в ходе уличных боев; местные расчищали одни дороги и заваливали другие, возводили лачуги и стены.

Навстречу колонне вырулили три сендера. Открытые, сваренные из разнокалиберных труб и прутов арматуры, на высоких колесах, они не могли противостоять танкерам. Но помимо водителя, в каждом сендере было по стрелку со странной винтовкой, длинноствольной, с утолщением на конце. Ружья установили на специальные упоры – в руках такую дуру удержать никто не смог бы.

– Хана, – прошептал Глыба. – Бронебойными палить будут. Если еще и зажигательными…

– Огонь! – завопил Лекс одновременно и своему экипажу, и остальным по радиосвязи.

Но танкер – машина массивная, инертная. Пока остановится, пока развернется, пока прицелится… Сендеры мельтешили, двигались зигзагом, и капитан надеялся, что с точностью стрельбы у диких возникнут проблемы.

Открыли огонь из пулеметов, главные орудия танкеров не годились для стрельбы по шустрым сендерам.

– Откуда у них противотанковые? – удивился Глыба и сам же себе ответил: – Эвона, древние какие. Наверное, еще до Погибели устарели десять раз.

Дикие начали палить. С первого раза ни по кому не попали и отъехали – перезаряжались. Танкеры перли вперед, надеясь смять наглецов, и стреляли, не переставая. Лекс с удовлетворением отметил, что ружья у диких однозарядные.

– По колесам, – приказал он в микрофон, – по колесам стреляйте!

Сендеры снова приближались, опять зигзагом. Один подбили, он покатился, сминая трубы, из которых был спаян, водителя, стрелков. Головной танкер внезапно будто толкнуло и повело, Глыба заорал нечленораздельно, а Кусака почему-то спокойно произнес:

– В гусеницу. Вот если бы в движок…

Второе попадание пришлось в башню, и Лекс понял: стреляют не зажигательными, просто бронебойными. Глыба убивался по танкеру, как по любимой женщине.

– Оставаться на местах! – крикнул Лекс. – Огонь!

Барракуда снял стрелка со второго сендера. Кто-то изловчился и из пушки жахнул по третьему.

– Все целы? – спросил Лекс сразу у шести экипажей. – У нас поломка: гусеницу пробили. Будем чиниться. Организовать оборону, обыскать сендеры.

Он распахнул люк и выскользнул наружу. Московский воздух вонял гарью.

* * *

Их нашли в подвале разрушенного здания – мутанты, самки с детенышами, не человекообразные, а страхолюдные отродья. Выволокли на улицу, хотя могли бы расстрелять там, внизу. Механик заканчивал возиться с гусеницей, Лекс стоял над душой и курил – то ли уже появилась привычка, то ли вкус табака перебивал вонь Москвы.

– Что с этими? – брезгливо поинтересовался сержант.

Лекс глянул на мутантов и отшатнулся. Ну и хари. У той самки, что стояла ближе к нему, было три ряда отвисших грудей, прикрытых не сходящейся на них кожаной жилеткой. Мутантка крутила носом-пятачком, моргала слезящимися глазенками. За ее юбку, тоже кожаную, цеплялся детеныш, весь покрытый темной шерстью.

– Какая погань! – с чувством произнес Лекс.

Этих приказано было уничтожать в первую очередь – генерал Бохан считал мутантов недостойными жизни. Сейчас, глядя на уродов, капитан с ним соглашался.

И все же… Мутантки держались с достоинством: не орали, не бились в истерике. Стояли, выпрямив спину. Одеты – значит, разумны.

Лекс уже почти отдал приказ расстрелять, но осекся. Вспомнил Тойво. Он уже убил невиновного.

Подчиненные ждали, не сомневаясь в решении командира. Прикажи Лекс отпустить мутантов – тут же доложат Киру, и он наконец-то получит шанс разделаться со старым недругом.

– Кто вы? – спросил зачем-то Лекс у мутантов.

Они или не поняли, или не сочли нужным отвечать. Только разнылся самый мелкий детеныш, и самка сунула ему грудь совсем человеческим движением.

– По приказу генерала Бохана, – Лекс не узнавал свой голос, – во имя Омеги вы должны быть уничтожены. Примите судьбу, не ропща.

Откуда взялись эти слова? Зачем Лекс их произнес? Он не знал. Он просто выполнял приказ, снова выполнял, хотя уже ослушался один раз – на ферме люберецких. Но сейчас Лекс понимал: оставь хоть одного за спиной – выстрелят вслед.

Мутантка с тремя рядами грудей склонила голову, будто соглашаясь.

– Вот ведь, – пробормотал механик, отвлекшийся от танкера, – понимают чего-то… Тоже живые ведь твари. С детя́ми.

На механика зашикали. Осталась малость – приказать солдатам открыть огонь. Лекс медлил, раз за разом обращался к себе, спрашивал: останешься ли после этого собой? А если нет, в какую сторону изменишься? Снова полезешь за пистолетом, снова не сможешь застрелиться? Позор. Не офицер – тряпка. Сдавай командование и увольняйся. Сочтут дезертиром. Как Артура.

– Капитан! – закричал дозорный.

Лекс обернулся на вопль. Изо всех щелей, из разрушенных и вроде осмотренных зданий лезли мутанты. Самцы. Злые и хорошо вооруженные.

– Огонь!

Но стрелять начали еще до приказа.

Лекс выхватил пистолет и пустил пулю в лоб грудастой. Ее выродок заверещал, кинулся на Лекса, пришлось отшвырнуть его ногой.

Если до этого потерь не было, то мутанты застали омеговцев врасплох, и в первые минуты боя убили несколько солдат. Рядом с Лексом, укрывшимся за гусеницей, валялся механик – ему выстрелом разворотило живот. Раненый скулил. Лекс в отчаянии смотрел на люк танкера: не пробраться, сразу «снимут». И автомата нет, только бесполезный в массовом бою пистолет. Сколько же тут мутантов? Откуда?

Ловушка. Дьявольская хитрость.

Неужели и правда Артур?

Неожиданно для Лекса «тройка» рванула вперед, гусеницами сминая мутантов. Даже сквозь рев двигателей и грохот выстрелов он расслышал хруст костей и влажное чавканье плоти. Мутанты не собирались отступать, настроены были драться до последнего.

Из своего укрытия Лекс наблюдал за бойней.

И с каждым убитым – не важно, с какой стороны – все больше хотел заорать «Я не играю!», как в детстве. Сбежать. Или встать на сторону защитников Москвы.

Глава 25
Тимми

Темно. Вверху, под потолком, – переплетение ржавых, блестящих от сырости труб. Странные стены – гладкие, кое-где поросшие бурым мхом. На толстой, в два обхвата, трубе набухла капля. Повисела, переливаясь, сорвалась… Ба-бах! Артур схватился за голову – недалеко, возможно за стеной, рванула граната.

– Тс-с-с, лежи. – Тимми села на корточки, приникла к стене.

В темноте за трубами зашевелились.

– Что там? – спросил Маузер.

– Да капец, сам посмотри.

Значит, не бросили. Артур закрыл глаза, потер виски и нащупал корку – из правого уха текла кровь и засохла.

– Контузия, – проговорил Маузер, заглядывая в щель в стене. – Повезло, что цел остался. Относительно цел, если бы…

Его голос утонул в реве мотора. Задрожала земля. Тимми оттеснила Маузера, раскрыла рот. Когда машина проехала, девушка продолжила:

– Ни хрена себе, сколько их! Долго, собаки, готовились. Ты предупреждал всех, когда они переправы начали подминать, но кто тебя слушал? Никто.

– Да что теперь! – Маузер махнул рукой и достал самокрутку. – Блин, последняя!

– Раньше сваливать надо было, а теперь что? Их тут как муравьев у муравейника!

– Я могу идти, – прохрипел Артур.

Собственный голос звучал глухо и далеко. Артур сел. Голова кружилась, тошнило, звон в ушах усилился. Держась за трубу, он поднялся.

– А если мирными прикинуться? – предложила Тимми.

– Я бы на их месте всех мочил, – покачал головой Маузер. – Мирные попрятались по своим норам… Да и не бывает на Пустоши «мирных». Вымерли. Естественный отбор.

– А если подождать, пока проедут? – опять подал голос Артур. – И вечером от дома к дому… Есть хоть, куда бежать-то?

– Есть. Да на ту же помойку.

– Не пойму, зачем мы здесь? Сразу было ясно: бесполезно сопротивляться…

– Да?! – взвился Маузер. – Все так решили: моя хата с краю. Вот омеговцы пришли и воцарились. И передавили всех поодиночке. А кто остался, тот считай раб. Теперь да, поздно суетиться. Скоро построят огромные печи и будут там сжигать тех, у кого не тот цвет глаз или, скажем, волос. Вот ты, Артурка, как раз-таки на еврея похож! Главное – построить, а еврей всегда найдется.

Лицо Маузера сделалось как у сумасшедшего, в темноте белые линии его татуровки, казалось, горели и сверкали белки глаз.

– Тихо! – взвизгнула Тимми, указав в темноту. – Там кто-то есть… Шаги, слышите?

Мужчины одновременно схватились за автоматы. За стеной ухнуло, застрочил пулемет, жахнул одиночный выстрел. Кто-то заорал, кто-то выругался. Сквозь звон в ушах Артур различил: сюда идут!

Маузер уже приготовился дать очередь в темноту, но Тимми положила руку на ствол автомата:

– Подожди, вдруг свои?..

Едва она договорила, в помещение вломился оборванец с простреленной рукой. Упал и пополз на заднице, пока не уперся в стену. Его здоровая рука сжимала карабин.

– Что там? – спросил Маузер.

Мужик, даже скорее дед, заорал и наобум пальнул, но стрелял он левой рукой и промахнулся. Тимми, выбив у него из рук карабин, пнула незваного гостя:

– А ну тихо сидеть!

Дед кивнул и пробормотал:

– Всех бьють, от мала до велика. За что? – Жидкая бороденка его затряслась.

– Это, дедушка, война.

Артур тронул стену и понял, что это металл. С улицы металл проела ржа, и образовалось множество маленьких дырок, сквозь которые проникали тонкие солнечные лучи, играя золотистой пылью. Потемнело: кто-то прижался к стене. Застрочил автомат. Стреляющего било о стену отдачей.

– Омеговец, – заключил Маузер.

Боец перестал стрелять – очевидно, менял в автомате рожок, – и в этот момент рядом с ним взорвалась граната. Омеговец, проломив ржавую перегородку, рухнул прямо на деда. Тот заверещал. В горло умирающего солдата впились осколки, он хрипел, пытаясь их вытащить, и захлебывался кровью. Наконец дед сбросил с себя раненого и на четвереньках пополз на улицу, где тотчас получил пулю в голову.

Подождав, пока ноги омеговца перестанут дергаться, Маузер склонился над ним и попытался снять жилет.

– Артур, как это работает? У тебя быстрее получится. Хоть какая-то защита.

– Если из автомата выстрелят, то жилет не спасет, – сказал Артур, справился с застежкой и стянул с убитого трофей.

Убитый был высок и плечист. Бронежилет Маузер уступил Артуру, шлем – Тимми. Себе забрал патроны. Из дыры в убежище была видна проезжая часть улицы, где все еще шел бой: омеговцы пытались разобраться, откуда по ним стреляет снайпер. Артур заметил как минимум двух стрелков. Из подворотен тоже палили. Чуть дальше, загораживая проезд, дымил просевший на передние колеса грузовик.

Этого ли ожидала Омега? Или рассчитывала на большой честный поединок?

– Надо уходить, – проговорил Маузер. – Гляньте: сюда танкеры ползут. За мной!

Пригибаясь, шли по узкому тоннелю. Артур подозревал, что это труба. Труба выводила в огромный зал. Крыша много сезонов назад обрушилась внутрь, и теперь не понять, что здесь было. По обломкам, вдоль стеночки Артур двинулся к выходу. Выглянул, пытаясь сосредоточиться на расплывающейся картинке. Узкая улица меж развалин, жилой двухэтажный дом, из окон выходят ржавые трубы печей. Никого. Танкер не пройдет, грузовик вряд ли без сопровождения отправят. Омеговцы сюда не сунутся, если приказ не поступит: наверняка тут много местных, которым не хочется умирать. И омеговцы жить хотят. Наемники – особенно.

– Выбегаем по одному, прячемся во-он в тех развалинах, – командовал Маузер. – Я первый, следом Артур, Тимми прикрывает. Тут нет омеговцев, но местным я не стал бы доверять. Вдруг им автоматы наши понравятся?

Он выскочил на улочку, засыпанную битым шифером, и понесся в убежище вдоль стены. Артур тоже пытался его прикрывать, но картинка перед глазами плыла, а оконные проемы двоились.

– Давай, контуженный. – Тимми подтолкнула в спину. – Только побыстрее и не падай.

Артур кивнул ей и, собрав все силы, бросился вперед по танцующей улице. Обломки под ногами плясали, дома то разбегались, то нависали, грозя раздавить. Вроде бы стреляли из жилого дома. А может, на соседней улице. Кричала Тимми… Или это чужой голос?

Нырнув в дверной проем, Артур залег за стеной. Три Маузера постепенно собрались в одного. На Артура он не обращал внимания, выглядывал из укрытия и поминал древних мутафагов. Прицелился, дал очередь по жилому дому.

– Вот же урод сраный! Отморозок. Своих-то чего мочить? Тимми, ты как?

Девушка ответила, но ее голос тонул в грохоте и возгласах, доносящихся с соседней улицы.

– Не ходи, там снайпер! – заорал Маузер. – И не один!

Но Тимми его не услышала, высунула бритую макушку, осмотрелась и рванула к своим. Бранясь, Маузер поливал свинцом невидимых снайперов, Артур его поддерживал, хотя не видел, в кого стреляет. Тимми добежала, нырнула в укрытие и перевела дыхание.

– Идиотка! Ты что, не видела, что работает снайпер?! – заорал на нее Маузер.

– Мне нужно было сидеть там до посинения?..

– Заткнись. Просто делай, как я говорю. В следующий раз получишь в зуб, и не посмотрю, что ты баба. – Он зыркнул на Артура и замолчал.

Потупившись, Тимми уронила:

– Прости.

Но Маузер уже остыл. Высунулся и обозревал окрестности. Приподнятый уголок его рта подергивался. Он вдруг насторожился, схватил автомат, прицелился и одиночным выстрелом снял осмелевшего снайпера. Тот коротко вскрикнул и затих.

– Теперь так же, по одному, на ту сторону в переулок. В той же очередности.

Оглядевшись, Маузер бросился вперед зигзагом, достиг заветного переулка и метнулся назад с криком:

– Уходим, облава!

Артур разглядел темные силуэты, выскочил из укрытия и вслед за Маузером понесся по переулку. Как только они свернули в заваленную мусором подворотню, сзади донеслись выстрелы. Артур надеялся, что зачистка жилого дома задержит омеговцев.

Из двора выхода не было. Выругавшись, Маузер стал перелезать завал, карабкаться по обрушившейся стене. Артура тошнило и мотало из стороны в сторону, но он крепился. Путеводной звездой маячила впереди жилетка Тимми. В переулке топали. Ближе, ближе… Артур понимал, что в грохоте боя не может слышать шагов, это разыгралось воображение, но волосы вставали дыбом. Замешкавшись, он обернулся. В этот самый момент из подворотни выскочил первый омеговец, прицелился. Артур его опередил. Солдат упал на живот, второй не рискнул показываться.

– Спасибо! – крикнул Маузер. – Беги, прикрою!

И Артур побежал на четвереньках по мусору, сдирая кожу на руках. Тимми была уже на самом верху, рядом с Маузером, в исступлении строчащим по врагам.

– Вот вам, фашисты! – хрипел он, и лицо его было безумным.

– …гранату… давай, – донеслось из подворотни.

Последний рывок – и Артур перегнулся через стену, повис. Во дворе громыхнуло, над головой пролетели то ли камни, то ли осколки.

– Прыгай! – крикнула Тимми.

Артур глянул вниз, но правильно оценить высоту не смог. Будь что будет, Тимми же цела. Он разжал пальцы, упал, перекатился. Вроде ничего не сломал. Правда, в голове все перемешалось. Маузер поднял его, поволок вперед:

– Молодец, настоящий боец, я в тебе не ошибся.

Ковыляли мимо развалин, опять карабкались по завалам. Ноги застревали меж обломков кирпичей. Мир перед глазами плыл и танцевал, будто Артур напился вдрызг. Маузер вздрагивал от каждого шороха и ругался. Тимми молчала и держалась тише воды ниже травы.

Одно Артур понимал: они двигались на восток, подальше от заката, залившего кровью горизонт. Чуть не нарвались на врага: омеговцы зачищали жилой дом, построили у стены всех жильцов, включая женщин и детей.

– Готовьсь! Цельсь! – рявкнул командир. – Пли!

Маузер закрыл Тимми глаза.

– Незачем нам это видеть.

Девушка плелась позади и шмыгала носом, Артур пытался идти сам. Подул ветер и принес рев мотора. Маузер насторожился, казалось, даже его уши чуть повернулись на восток. Постоял, втягивая воздух раздувающимися ноздрями, и скомандовал:

– Бежим. Ищем надежное укрытие, иначе хана!

Рванули на север. Артур догадался, что танкеры заходят с юго-востока. Следом за колонной идут омеговцы. Главное – дотянуть до ночи, а там пробраться на юг. Вернуться домой. Если есть, куда возвращаться. И к кому.

А потом… Если будет смысл…

Если.

Споткнувшись, Артур растянулся на дороге. Не ушибся, но носом хлынула кровь. Маузер схватил его за жилет, рывком поставил на ноги и, оттянув веки, заглянул в глаза.

– Хреново, – вздохнул он. – Сотрясение мозга. Тебе бы полежать, а времени нет!

– После смерти належусь, бежим!

По идее, шум моторов должен был отдаляться, но он все нарастал. Пришлось повернуть на запад, где тоже орудовали омеговцы.

– Не могу понять, что за район, – задыхаясь, хрипел Маузер. – Нам бы найти метро!

Шли по убранной улочке. По-видимому, в окрестностях много обитаемых домов – протоптаны тропки. Позади грохотало – крошились завалы под гусеницами танкеров. Артур обернулся на шум. В этот миг из подворотни вырулили вооруженные местные и открыли огонь, не разбираясь, кто перед ними: свои или чужие.

Маузер приник к дому и ответил им. Артур, пригнувшись, рванул в открытую дверь, но не попал и врезался в косяк. На улице стало шумно. Поменяв рожок автомата, Артур высунулся и пальнул по разбежавшимся бандитам. Маузера не было. У стены скрутился калачиком человек.

Тимми! Забыв об опасности, Артур бросился к ней. Девушка была жива, держалась, закусив губу, за простреленный живот и старалась не смотреть на алую лужицу.

– Артурка, – шепнула она. – Пусть Игорь вернется, ну что уже?.. Зачем он?..

Теперь понятно, куда подевался Маузер, – побежал мстить. Артур на его месте поступил бы так же.

– Вода есть?.. Пить… хочется… Черт, а подыхать-то… страшно…

Отвинтив крышку, Артур поколебался и снова повесил флягу на пояс:

– Нельзя тебе.

Тимми не ответила, часто-часто заморгала, закатила глаза, дернулась и затихла. Артур стоял над ней, захлебываясь беспомощностью. Что делать? Помогать Маузеру? Сам справится, да и помощник из него сейчас скверный.

Артур уселся рядом с Тимми, уткнувшись лицом в колени. Странное дело, но он успел к ней привыкнуть! Как же так? Так нелепо…

Загрохотало совсем рядом. Он поднял голову: соседний дом рухнул, взметнув облако белой пыли, – на улицу въезжал танкер. Зачем-то подхватив Тимми, Артур метнулся в дом напротив. Кто-то налетел, сбил с ног. Черно-белые линии на лице, на запястье татуированная цепь. Маузер.

– Ей уже не поможешь, – проговорил он, в голосе звякнул металл. – Уходим. – Схватил Артура за руку и потащил за собой, приговаривая: – Надо спрятаться. Правда, не знаю зачем.

– Ты догнал их? – спросил Артур, глядя на его окровавленные руки.

– Да. Выпустил кишки. Пусть подыхают.

Сначала бежали, потом шли. Грохот боя отдалялся, отдалялся и остался далеко позади. Когда закончились силы, решили отдохнуть в гигантском здании, похожем на ангар. Под самым потолком на прогнувшихся балках висел ржавый крюк. На полу, присыпанные осколками шифера, валялись покореженные емкости разных размеров, а в середине помещения угадывался гигантский котел. Стены выглядели надежными – танкер не своротит.

Вздохнув, Маузер уселся на пол, сжал челюсти и зажмурился. Уперся лбом в ладонь. Артур его понимал: он остался один. Совсем один. Вокруг люди, которые не понимают и половины его слов. А он помнит этот город цветущим. Помнит много-много улыбающихся людей на улицах и диковинные цветные машины, огромные дома с блестящими стеклами и деревья до самого неба.

Беспокоить его Артур не стал. Для него потеря Тимми страшнее, чем для Артура потеря семьи. Потому что Маузер здесь чужак.

Артур улегся рядом с Маузером и вперился в белое небо. Вскоре оно стало голубым, а потом – синим. Маузер вздрогнул, будто просыпаясь от спячки, глянул вверх. Это был тот же человек, но что-то в нем неуловимо изменилось.

– Отдохнул? Теперь идем. Вечереет. – Переступая через обломки, он направился к дверному проему.