Текст книги "Зеркало"

Глава 7

Даша вышла из здания пожарной охраны, слегка раздраженная, как всегда, когда ей приходилось встречаться с пресс-секретарем пожарной службы, Ольгой Тимофеевой. Они были знакомы уже много лет и все эти годы тайно, но последовательно друг друга недолюбливали. Дашу бесила ее слащавая манера речи и привычка говорить гадости с самым дружелюбным выражением лица.

Вот и сейчас, похвалив Дашу за «феерическое», по ее словам, интервью с начальником УФСБ, она, мило улыбаясь, прибавила:

– И как тебе, Дашенька удается таких серьезных мужиков разговорить? Видно, ты особый подход знаешь, а? – в то время, как на лице ее явственно читалось: скажи мне, ведь ты с ним спишь?

Если она знает или догадывается об этом, значит о романе журналистки газеты «Дело» с главным эфесбешником республики судачит уже весь город. Их город был мал, пугающе любопытен и патологически нетерпим к чужим успехам. Даша вспомнила, с каким возмущением один знакомый с коммерческого радио «Саяны» рассказывал об успехах своей бывшей коллеги, Наташи Пахомовой, яркой и талантливой девочки, недавно уехавшей в Питер. «Подумать только, устроилась на радио Maximum, самую престижную станцию! – негодовал парень, – И это с ее то дикцией!» Да что там! Ей самой, когда она решила участвовать во всероссийском журналистском конкурсе, генеральный директор Окунев на полном серьезе сказал: «Извини, Даша, но я думаю у тебя НИЧЕГО не получится!» Когда же она, обойдя тысячу претендентов со всех мелких и крупных печатных изданий страны, заняла второе место и получила премию в тысячу долларов, Воробьев пробормотал что-то о случайном стечении обстоятельств и временном помутнении рассудка у членов жури, но поздравить журналистку своей же газеты с серьезным профессиональным успехом и не подумал. Миша Резник, конечно, поздравил, но как-то, как показалось Даше, не совсем искренно.

Проходя мимо почты, Даша взглянула на электронные часы на здании главпочтамта. Если она поторопится, то успеет до обеда забежать в банк. Надо снять денег, у Тани через две недели день Рождения, и хочется подарить ей что-то особенное.

Даша зашла в ближайшее отделение Сбербанка, игнорируя с надеждой кинувшихся ей навстречу менял, и отстояв небольшую очередь, сняла со своего заметно истощившегося за последнее время счета три тысячи. Хватит, решила она. После смерти мужа ей все время приходилось подавлять в себе врожденную склонность к расточительству. Она вышла на улицу и медленно, с наслаждением вдыхая терпкий, пахнущий палой листвой, осенний воздух, побрела в направлении редакции.

– Девушка! Постойте! – Даша обернулась и увидела торопливо приближавшегося к ней хлыща в черном щеголеватом пальто, из которого был виден ладный узел бордового галстука под ослепительной белизны воротником рубашки.

С двенадцати лет Даша страдала от приставаний на улице. Когда она была маленькой, взрослые дяди сулили ей конфеты и карусели, потом, когда она немного подросла, стали звать на «кинопробы» в Москву и завлекать знакомством с самим Михалковым, а нынешние уличные приставалы, исполненные собственного величия начальники средней руки или лишенные воображения мелкие коммерсанты, считали, что достаточно сводить женщину в ресторан, чтобы она, разомлевшая от вина и непривычной роскоши, на все согласилась.

– Вы необычайно красивы! – сказал хлыщ, поравнявшись с Дашей. Она ощутила аромат одеколона «One man show», которым пользовался и Лебедев. На вид мужчине было лет сорок – сорок пять. Он был мал ростом и краснолиц, с бесцветными глазами в обрамлении словно опаленных белесых ресниц и огненной, кое-где тронутой сединой редеющей шевелюрой. У него был низкий хрипловатый голос и размеренная манера речи, – Я еще вчера поразился, увидев вас из машины у гостиницы «Кедр», но не рискнул остановиться. А вот сегодня, снова встретив вас, понял, что это судьба!

– Сомневаюсь, – сказала Даша, – что моя судьба хвастливо носит массивные золотые украшения на руках.

Незнакомец посмотрел на свою унизанную огромным перстнем руку и улыбнулся.

– Какая вы, однако, язвительная. Такие женщины мне и нравятся. Давайте я вас подвезу?

– Нет, спасибо, – Даша покачала головой, – Предпочитаю пешие прогулки.

– Как хотите, – согласился мужчина, – Тогда можно мне прогуляться с вами?

– Предпочитаю гулять в одиночестве.

– Ладно. – незнакомец оказался на редкость покладистым, – Но визитку мою все-таки возьмите. Вдруг я вам пригожусь? – он достал из кармана карточку и протянул Даше, которую Даша, чтобы поскорее отвязаться, взяла, – И кстати, как вас зовут?

– Дарья Дмитриевна. – сухо сказала Даша.

– Прекрасное имя, очень вам подходит. До встречи, Дашенька, – незнакомец повернулся и уверенной походкой двинулся прочь.

Даша автоматически взглянула на визитку. На небесно голубом фоне в углу пластиковой карточки была воспроизведена непривлекательная физиономия только что с достоинством удалившегося хлыща. В центре красовалась горделивая надпись: Депутат Государственной Думы по Коми-Пермяцкому округу СЕЛЕДКИН Геннадий Семенович. Даша от души рассмеялась. Надо же, визитка, как у девушек по вызову, с фотографией. Что ж тебе, Селедкин, у нас понадобилось? Как-то незаметно от важного рыжего Селедкина Дашины мысли переключились на симпатичного слегка странноватого звериного доктора, с которым она случайно снова встретилась сегодня перед пресс-конференцией. Вот уж кто не станет украшать визитки собственной фотографией, подумала Даша. Да, скорее всего у него и никаких визиток-то нет, так же как и шикарных пальто, дорогих галстуков и золотых перстней. И обручального кольца тоже нет. Почему-то эта мысль была Даше приятна. Зато есть смешной рыжий пес с медвежьей головой и узкими азиатскими глазками, и наверняка, весь дом завален книгами. Интересно, что он любит читать? Все же он очень приятный человек, не смотря на то, что в панике сбежал от нее тогда. Но она сама виновата, нельзя же ошарашивать человека вот так сразу семейной коллекцией скелетов в шкафу. Конечно, он счел ее сумасшедшей. Но она постарается все объяснить ему завтра. Костя больше не звонил, что не удивительно, после их разговора по телефону. Бедный Костя, он так одинок. Даже мать много лет уже не общается с ним. Немного успокоившись за эти дни, Даша пожалела, что обидела брата. Надо встретиться с ним, поговорить, поддержать. Но только не допускать его контакта с Таней! Дети непредсказуемы, Таня может нечаянно обидеть его…

Погрузившись в свои мысли, Даша не заметила, как очутилась у продуктового рынка рядом с работой. По пути она завернула в магазин, чтобы купить сигарет. Магазин назывался «Медея». С чего пришло в голову ЧП Иванову увековечить в названии продуктового магазина имя мифической убийцы собственных детей, ревнивой и коварной спутницы Ясона, оставалось для Даши загадкой. С некоторых пор у Южно-Енисейских предпринимателей появилась манера нарекать свои торговые точки странными, порой пугающими названиями. В советское время магазины назывались ясно и просто, сразу же давая покупателю представление о предлагаемом ассортименте: «Мясо», «Рыба», «Овощи», « Фрукты» и прочие «Продукты», хотя зачастую ни мяса ни фруктов в этих магазинах было не сыскать. Самое оригинальное название, запомнившееся Даше с советских времен, носил магазин «Пищевик» где-то в боградском районе. Сейчас же в глаза бросались нахальные, вызывающие странные ассоциации названия. Заходя в магазин нижнего белья «Прелюдия», Даша всегда невольно краснела. Грязная забегаловка на рынке «Венеция» напоминала о настоящей Венеции только вечным запахом сырости, – что наводило на мысль о неисправности канализации, – и картинкой на стене с изображением рокового белозубого красавца-гондольера, служившей единственным украшением заведения. Как выразился склонный к патетике Миша Резник, это говорило о вечной тяге человека к красоте, о неистребимом желании даже из самого грязного подвала увидеть краешек венецианского неба. Вряд ли, подумала Даша. Поблизости с «Венецией» притулился магазин «Геката», где по идее, должны были бы продавать колдовские снадобья, а вовсе не мороженую рыбу. Недавно рядом с Дашиным домом открылось новое красивое кафе под названием «Саломея». Зная, чем библейская Саломея прославилась, страшно было даже заглядывать в меню.

Зайдя в редакцию, Даша неприятно удивилась. Не было и намека на обычное праздничное затишье по средам, когда выходил номер газеты, и редакционная жизнь на день замирала, чтобы в четверг вновь вспыхнуть, и достигнув апогея своей интенсивности во вторник, опять угаснуть. Во-первых, абсолютно все были в сборе, что редко бывало даже в самые жаркие дни, а во-вторых, все выглядели необыкновенно возбужденными и, казалось, специально ждали прихода Даши, чтобы на нее наброситься.

– Даша, это несправедливо! Почему все денежные статьи достаются ему? – завопила Анечка Виноградова, только завидев Дашу, снимавшую в коридоре куртку. На ее крик выскочил Афонин, и отчаянно жестикулируя принялся объяснять:

– Я же не собираюсь забрать все, я только напишу первую, а ты следующую. И так по очереди.

– А я п-п-предлагаю бросить жребий! – Саша Кулибин начал заикаться, что свидетельствовало о высшей степени возбуждения.

Судя по тому, как экспрессивно вели себя сотрудники газеты, редактора на месте не было.

Даша прошла в ванную, вымыла руки, не спеша причесалась, поправила макияж и только затем вышла в главную редакционную комнату, где нетерпеливо ждали ее коллеги.

– А теперь расскажите мне все по порядку, – сказала Даша располагаясь в своем кресле у окна, откуда она могла видеть их всех.

– Ты, что еще не знаешь? – недоверчиво спросил Афонин.

– Раз спрашиваю, значит не знаю.

– Короче, поступил заказ на десять предвыборных статей, – начала объяснять Анечка, – Один тип, по-моему, из Москвы, собирается участвовать в выборах на пост председателя правительства. Приехал с мешком денег, которые целиком собирается оставить в Южно-Енисейске, за статьи платит бешеные бабки, а Афонин, как всегда, хочет все забрать себе.

– Ничего подобного! – возмутился Гриша, – Миша просто поручил первую статью мне, а остальные – по очереди.

– А я ч-ч-через две н-н-недели в отпуск ухожу, – Саша Кулибин побагровел, губы у него дрожали, глаза под стеклами огромных очков по-совиному округлились, а на носу повисла крупная капля пота. – З-з-значит, я п-п-пролетаю? – он держал в руках лист бумаги, от которого методично отрывал кусочки, и они белыми хлопьями оседали на ковре и его замызганных неопределенного цвета штанах.

Даша очень хорошо его понимала, он жил вдвоем с больной матерью, которая получала крохотную пенсию по инвалидности, сам он зарабатывал мало, так как рекламные материалы постоянно доставались его более прытким коллегам, а предвыборная статья обещала гонорар, как минимум, в треть всей зарплаты. Был он неопрятен, рассеян и вял, мог часами сидеть, уставившись в одну точку, не замечая окружающих. Поговаривали, что уже лет пять Кулибин трудится над каким-то экзистенциальным философским трактатом. Писал он неплохо, но без блеска, статьи сдавал поздно, и Миша Резник даже как-то пытался его уволить, чтобы освободить место для одной молоденькой хорошенькой выпускницы Красноярского журфака, и только заступничество Даши, испытывавшей к Кулибину острое чувство жалости, смешанное с брезгливостью, спасло его от необходимости искать новую работу.

– Так не уходи! – развязно предложил Афонин.

– Тихо! – прикрикнула на него Даша, – Что это за кандидат, как его фамилия?

– Фамилия… рыбья какая-то. Не помню, – сказала Анечка.

– И глаза тоже рыбьи, а морда совсем нефотогеничная, – авторитетно добавил фотограф Эдик.

– Рыбья говорите? – Даша полезла в сумочку и извлекла оттуда визитку сегодняшнего уличного хлыща. – Этот?

Анечка подошла поближе и посмотрела на карточку.

– Селедкин, – радостно воскликнула она, – точно!

– А говорила, не знаешь, Даша, – заметил Афонин.

Выборы должны были состояться через полгода, и практически никто не сомневался, что нынешний председатель правительства Антон Николаевич Окунь сохранит за собой этот пост. Бывший военный, он был личностью в высшей степени харизматической (недруги сравнивали его с Муссолини и Пиночетом) и заслужил авторитет в народе принципиальностью, эпатирующей прямолинейностью и набором ядреных солдатских шуток, которые передавались из уст в уста и без конца тиражировались в республиканских СМИ. Кажется, даже предлагали издать сборник его афоризмов, под общим названием «Окунизмы на все случаи жизни», но Антон Николаевич идею с негодованием отверг, пополнив коллекцию «окунизмов» свежим высказыванием: «Вы тем самым хотите поднять мой рейтинг или что-то там еще? Но у меня все в порядке, ничего поднимать не надо.»

Реальных соперников у него не было. Среди десяти уже известных кандидатов, хоть на какую-то поддержку в народе могли надеяться лишь директор местного Горнообогатительного комбината, в предверии выборов повысивший своим рабочим зарплату, и предприниматель Петров – владелец нескольких маршрутных автобусов, который, захватывая транспортный рынок в городе, методично понижал плату за проезд, вызывая недовольство предпринимателей из профобъединения ООО «Автомобилист». Свое недовольство конкуренты выражали очень экспрессивно: били стекла, угрожали водителям и однажды даже расстреляли на стоянке автобус из «автохозяйства Петрова», который, к счастью, был пуст. Зато от «автобусной войны» существенно выиграли пассажиры. Когда Петров нахально снизил плату за проезд с пяти рублей до трех, его конкуренты решились на контратаку и понизили стоимость билета до двух рублей. Петров, от души посмеявшись, стал брать с пассажиров по рублю, и тогда вконец обозленные предприниматели, по принципиальным соображениям, целую неделю возили пассажиров бесплатно. В конце концов, стоимость проезда вернулась к прежней отметке в три рубля. И конкуренция на рынке автотранспортных услуг стала выражать себя иными методами. На одном маршруте порой скапливалось до тридцати автобусов, которые стараясь опередить конкурентов, устраивали на дорогах гонки, добавляя работы ГИБДД. Но предприниматель Петров, не без участия СМИ, сделался народным героем, и после Окуня прочно занимал в рейтингах вторую позицию.

Неожиданное появление Селедкина могло если не изменить судьбу выборов, то хотя бы внести приятное разнообразие в скучноватую политическую жизнь республики. Тем более, что планы у рыжего господина были грандиозные. Из десяти статей, заказанных им газете «Дело» пять должны были поведать о страшных проблемах в социальной и прочих сферах республики, а остальные пять были призваны убедить избирателей в том, что господин Селедкин – единственный, кто в состоянии эти проблемы решить. Планировались также разного рода акции, которые, естественно, будут освещать СМИ. Даша так и видела: Геннадий Селедкин дарит воспитанникам детского дома гигантский глобус! Геннадий Селедкин покупает новейшее оборудование Центру «Антиспид»! Геннадий Селедкин с учениками общеобразовательных школ проводит акцию «Меняем сигареты на конфеты»! Правда, Геннадий Селедкин рожей не вышел. Но харя не всегда имеет отношения к харизме, решила Даша.

– Так, как Даша? – вывела Дашу из задумчивости Анечка, – Неужели опять один Афонин заработает?

– Ладно, – сказала Даша, – будем бросать жребий. Эдик, можно воспользоваться твоей кепкой?

Эдик принес кепку, а Даша бросила в нее пять бумажек, с учетом находившегося на больничном Виктора Мельникова. Все бумажки были пронумерованы и означали последовательность написания заказанных Селедкиным статей.

Бумажку под номером один вытащил Гриша Афонин.

– И на хрена надо было все это затевать? – с торжеством спросил он.

Глава 8

В каждую нормальную редакцию ежедневно приходят десятки писем. Авторами большинства обращений к «дорогой редакции» являются люди с болезненной социальной активностью, то есть правдолюбцы или кляузники. Их письма чудовищно напыщенны и, как правило, безграмотны. Излюбленное выражение пишущих правдолюбцев: «Доколе?». Их письма изобилуют просьбами-требованиями и скрытыми угрозами: «Настоятельно прошу разобраться», «Рекомендую обратить на этот вопрос надлежащее внимание», «Несомненно, для коллектива вашей редакции было бы лучше, как можно скорее, отреагировать на мой сигнал», и т. д. в том же бодром гражданственном духе.

Так как в подавляющем большинстве писем этого рода отсутствует здравый смысл, они, в основном, остаются без ответа, что сподвигает неугомонных авторов писать новые письма с удвоенной энергией и удвоенного объема. Такие письма занимают в редакции очень много места, и каждый месяц их выносят на помойку и сжигают. Конечно, большое количество из общего потока приходящей в редакцию корреспонденции занимают письма участников различных проводимых газетой конкурсов. Эти письма тщательно просматриваются, а победителям сообщается где, и когда они могут получить свои призы.

Очень часто в редакцию приходят трогательные, душещипательные послания с житейскими историями, в строчках которых сквозит робкая надежда, что письмо будет опубликовано. Много времени и места занимает так называемый «литературный хлам» – это рассказы, эссе, фельетоны, статьи, и даже пьесы, которые настырные графоманы пачками шлют «Уважаемому редактору», даже если в газете «литературная страничка» отсутствует. Обычно авторы этих «литературных произведений» ненормально тщеславны, и не увидев в очередном номере газеты своего творения, впадают в состояние близкое к истерике. Тогда непризнанный гений хватается за телефонную трубку и принимается долго и нудно выяснять отношения с редактором.

Даша повертела в руках письмо, на котором крупными угловатыми буквами было твердо выведено: «журналисту Дарье Романовой». В графе «отправитель» было написано: Курицын Петр Васильевич.

– То Селедкин, то Курицын, – пробормотала Даша.

Птичья фамилия автора послания ей ничего не сказала. Аккуратно разорвав конверт, с левой стороны которого был изображен толстый, похожий на курицу голубь, облетающий земной шар, Даша извлекла из него сложенный вдвое тетрадный листок.

– Дорогая Дарья Дмитриевна, – прочитала она. – Пишет вам ваш давний поклонник и большой любитель ваших замечательных статей. Я очень одинок и, увы, уже не молод телом, чего не скажешь о моей душе. Мне пятьдесят три года. По профессии я инженер-технолог и никогда не был женат. Читая в каждом номере ваши статьи, я понял, что вы замечательный человек и прекрасная женщина. А однажды я вас увидел по телевизору (вы выступали на пресс-конференции) и был сражен наповал вашей волшебной красотой. Даша, извините меня, пожалуйста. Но я, будучи не в силах сдержаться, навел о вас справки, и узнал, что вы не замужем и одна воспитываете дочь. Я знаю, что такое одиночество, я сам ужасно одинок. И поэтому осмелюсь вам предложить встретиться на нейтральной территории и поговорить о жизни и о нас. Я люблю кататься на лыжах, играть в волейбол, поэзию, детей и природу. Вредных привычек у меня нет и никогда не было. Я хорошо получаю, на книжке тоже кое-что имеется. – продолжал хвастаться Курицын, – Жильем обеспечен. Как мужчина я еще на многое способен и надеюсь растить с вами общих детей. Так что, Даша, если вы согласны со мной встретиться, то я буду ждать вас в последнее воскресенье месяца на центральной почте, под электронными часами в 11. 00. Я буду одет в черное пальто с белым шарфом и черную кепку. В руке у меня будет букет алых роз.

С надеждой Курицын Петр Васильевич.

– Да, ничего у тебя запросы, Курицын Петр Васильевич. «Растить общих детей» – Даша рассмеялась.

Тут дверь в кабинет Миши Резника, где она сидела за Мишиным столом и разбирала в его отсутствие почту, приоткрылась, и в щель просунулась лохматая, как у собаки, голова Гриши Афонина.

– Ты здесь, что ли, Даша? А я тебя везде ищу. А чего это ты смеешься в одиночестве?

– Да письмо здесь одно забавное читала, – ответила Даша

– Даша, тут у меня такое дело, – Гриша вошел в кабинет, прикрыл дверь и сел на диван напротив стола.

– Что там у тебя опять стряслось, горе мое? – спросила Даша.

– Да, нет, ничего у меня не стряслось. Просто тут материал для хорошей статьи у меня появился, хочу с тобой как с замом редактора посоветоваться. Можно?

– Можно, Гриша, рассказывай уже, – нетерпеливо сказала Даша.

– Тут я из своих источников узнал, что у нас в городе появился один тип, который может убивать на расстоянии. Говорят, он применяет телекинез или что в этом роде. То есть не понравился ему какой-нибудь человек чем-то, он даже не подходя к нему мысленно протягивает руку, сжимает сердце, и человек – труп. Особенно он опасен для тех, кто его обидит.

У Даши екнуло сердце Кажется, она понимала, о ком идет речь.

– Если его обидят, то обидчик погибает через несколько минут от сердечного приступа или еще от чего-нибудь. – увлеченно продолжал Гриша, – Так вот, Даша, я хочу провести расследование, может, даже познакомиться с этим монстром и написать классную статью, пока нас «Око» опять не опередило. Как ты на это смотришь? Эта информация абсолютно верная, источники надежные и заслуживают доверия.

У Даши горело лицо. Она была взбешена.

«Черт возьми, не город, а деревня какая-то! Ну, это только от Лебедева могло пойти, никому больше я о брате не рассказывала. Скажешь одному по секрету, и уже главное трепло в городе знает. Ну, и сволочная же конторка у Юрия Антоновича. Служба безопасности, называется! Треплются языками, как торговки на рынке, бабы в мундирах! Ну, Юра у меня получит…» – в сердцах думала Даша, постукивая карандашом по столу.

– Ну так как, Даша, могу я взяться за это? – повторил Гриша, не дождавшись ответа.

– Нет! – почти выкрикнула Даша.

– Почему? Даша, ведь такая статья получится классная, и чего ты кричишь? – Афонин был озадачен такой реакцией на его безобидное, в общем-то, предложение.

– Я тебе сказала, нет, значит, нет! Газете не надо паранормальной ерунды, хватит с нас всяких жрецов Адама и другого подобного бреда!

В первый раз Афонин видел Дашу в таком состоянии. Что-то похожее было однажды на праздновании корпоративного Нового года, когда один напившийся хмырь из рекламного отдела хлопнул ее по заднице. Но тогда она не кричала, а просто дала хмырю по морде.

– Ну, Даша, здесь на самом деле может получиться… – снова начал Гриша

– Афонин, не испытывай мое терпение, – резко прервала его Даша. – Этого материала в газете не будет, и вообще забудь об этом! Тебе, кажется, о Селедкине в этот номер писать, так что иди займись, и чтобы послезавтра статья уже была готова! Или хочешь, чтоб я Виноградовой ее отдала!?

Афонин растерянно помотал головой, не понимая, какая муха укусила, всегда спокойную и тактичную Дарью Дмитриевну.

– Все, свободен! – Даша перевела дух.

Афонин встал с дивана, и пожимая плечами, направился к двери.

– И к Резнику с этой ерундой не подходи, если не хочешь, чтобы он тебя уволил! – напоследок бросила Даша уже в Гришину понурую спину.