Текст книги "Кетанда"

– Да можно, – улыбнулся Мишка, – только… с водки-то мне.

– С водки только лучше бывает, – Серега аккуратно приоткрыл «буфет». – Вот она, родимая, – он тоже говорил тихо, как будто не хотел нарушить мягкой тишины снегопада. – На-ка, Вась, порежь, – он протянул луковицу и кусочек копченого мяса.

Выставил кружки на «буфет», налил и, аккуратно завинтив пробку, пристроил бутылку в ногах:

– Ну, с праздником первого снега! – заговорщицки шепнул.

– Давай выздоравливай! – поднял Васька свою кружку.

– И вы не болейте!

Захрустели луковицей. И снова смотрели на снежинки, выбирая какие покрупнее и провожая их полет до черной воды. Водка начала согревать. Грести не особенно хотелось. Плыли бы так и плыли, слушая эту осторожно шуршащую белую тишину.

…И они плыли. Мишка совсем севшим, тихим голосом рассказывал про весеннюю охоту в этих местах. Оживал даже, улыбался. Вспоминал, как быстро сходил снег, стремительно наполнялась жизнью тундра, как все свистало, ликовало и пело. Он замолкал, и они опять плыли в тишине. Природа тоже была тихой и, если бы не сырость, то и милой, но что это значило, было не совсем понятно.

То ли действительно наступала зима, то ли этот снег должен был растаять, и могло начаться солнечное и ясное бабье лето с бодрыми утренними заморозками. Мишка думал про четырехсоткилометровый маршрут, и в нем совсем не было уверенности, что так и надо поступать. Слишком много неясного было впереди. Он пытался и не мог себе представить, как оно там все будет. Короткий же маршрут ему не нравился потому, что тут все было слишком ясно. Гуси прокричали где-то над самыми головами в снежном небе. Как в сказке.

Обедать устроились на песке у самой воды. Были бы они в тайге, они наверняка забрались бы в лес, в соснячок или ельник – так, чтобы и речку было видно, и вокруг были бы стены. В незнакомой ситуации человек инстинктивно хочет спрятаться, стать незаметным. Здесь же это было невозможно – где ни встань, всюду как на ладони, поэтому и остановились на мокром песке под береговым откосом. Хоть чем-то прикрыты. Все кругом было мокрое, и в другой ситуации они поели бы всухомятку, но Мишка дрожал, вид у него был нездоровый, и друзья пошли за дровами.

Они долго возились с костром. И когда наконец зажгли, навалили всё, что собрали. Грелись. Васька достал Мишкины вещи и заставил переодеться. Майка и рубашка были мокрые от пота. Друзья почти молча за ним ухаживали. Серега развел шипучую таблетку. Разлили кофе. Пока Серега раздувал костер и варил кофе, весь вывозился в песке и саже. Нос был наполовину черный. «Очки поправлял», – понял Мишка и невольно улыбнулся От сухой одежды, от тепла костра, а может, и от таблетки ему стало получше.

Они слили воду из лодки и опять попытались выйти на глиссер, но опять ничего не вышло. Чуть-чуть не хватало. И они снова то шли на веслах, то бросали, закуривали и просто стекали по течению.

Снег так же внезапно прекратился, как и начался. Далеко стало видно, тучи неподвижно свисали вокруг, касаясь земли. Лодка, медленно разворачиваясь, сплывала недалеко от берега. За поворотом в черной заводи плавал лебедь. Друзья замерли, удивленные. Большая птица сначала почему-то направилась к ним, но потом повернула к реке. До лебедя было совсем недалеко.

– Молодой. – шепнул Мишка.

– Откуда знаешь? – Серега полез в кофр за фотоаппаратом.

– Пестрый еще, он только на следующий год белым станет, – Мишка аккуратно, чтобы не пугать, положил весло, – странно, что бросили.

– Может, раненый? – Серега сделал несколько быстрых кадров.

– Вряд ли. Тут нет никого. Поздно, наверное, родился или болел.

– Ну да – пил, курил.

– Да вроде здоровый, – Васька смотрел на лебедя в бинокль. – Может, он летает?

– Это вряд ли. Улетел бы… – их крутило, и Мишка осторожно подрабатывал веслом.

– И что теперь?

– Замерзнет без еды, когда река встанет. Песцы сожрут.

Между тем лодка почти перекрыла птице выход из заливчика. Лебедь заволновался, прибавил ходу, потом вытянул длинную неловкую шею и тяжело побежал по воде, помогая себе огромными крыльями. Казалось, еще немного и он взлетит. Серега щелкал затвором.

– Давай, давай, милый, чуть-чуть еще, – Васька сунул пальцы в рот и пронзительно засвистел.

Лебедь долго бежал, оставляя на серой воде следы от лап и крыльев, но в конце плеса снова сел.

– Вот черт, – Васька оторвался от бинокля и глянул на ребят, – почти ведь взлетел.

– Сейчас мы ему поможем, – Мишка привстал, дернул двигатель, и лодка тяжело двинулась вперед.

Когда они приблизились, лебедь отплыл к берегу, как бы давая дорогу, но Мишка свернул за ним. Васька с Серегой дружно свистели, хлопали, отбивая ладоши, и махали руками, а Мишка прибавлял газу, бесполезно расходуя бензин. Лебедь снова побежал по воде. Так повторилось еще дважды, и они уже сами устали и решили оставить его в покое, как неожиданно лодка пошла, пошла и выскочила на глиссер. Серега с Васькой радостно смотрели на Мишку, но тот показывал куда-то вперед. И тоже улыбался и махал над собой рукой. Их лебедь летел невысоко над водой, и видно было, что он поднимается. Он уже был над тундрой, разворачивался медленно, все набирая и набирая высоту.

– А-а-а!.. – заорали мужики в один голос и кинулись обниматься и хлопать друг друга, – а-а-а!..

Вскоре его уже не стало видно. Лебедь тянул на юг, лодка, ровно гудя мотором, уходила на север. Река то петляла, то выпрямлялась длинными плесами в невысоких корытообразных берегах. Опять пошел густой снег. Лодка, казалось, прибавила в скорости и стремительно полетела над седой пушистой рекой.

Они уже здорово замерзли, когда из-за очередного поворота выскочили в неожиданно широкое место – справа приходил большой, почти такой же, как Агапа, приток. Мишка сбросил скорость. Берег слева был обрывистый. Под высокой, чуть нависающей скалой – ровная площадка, покрытая мхом и слегка присыпанная снегом.

Место было хорошее. Друзья бегом разгружали лодку. Грелись. Со стороны на них посмотреть – так, какие-то чудаки городят что-то под снегом. Толкаются, подножки друг другу ставят. Мишка чувствовал себя как в бреду. Все тело и ноги ватные. Он хоть и не бегом, а тоже носил и улыбался, глядя на Ваську с Серегой.

Тент поставили к скале. Притащили с берега большие камни и растянули все как следует. С воды казалось, что пещера. Мужики вошли довольные.

– А?! – Серега театрально склонил голову набок и провел рукой в сторону реки. – Бунгало с видом на реку. Будьте любезны. Виски со льдом или чистый?

Васька с Мишкой улыбнулись.

– С видом на снегопад! – уточнил Васька. Мужики сняли дождевики, куртки, остались в свитерах. Хлопотали по хозяйству. Громко трещал костер, красно отражаясь на скале. Мох, выгорая, пах сухим летом и солнцем. Тепло, хорошо было. Снег пошел гуще. И он, и наступающая ночь заслонили их от реки недостающей стеной.

…На «буфете» стояли три кружки с налитой уже водкой. И три бутерброда с колбасой.

– А колбаса-то откуда?

– Места надо знать, – Мишка взял свою кружку, – но с продуктами у нас не очень. Три банки тушенки всего. Надо чего-то добывать.

– Завтра попробую порыбачить.

Васька пережаривал лук. Помешивал его, уворачиваясь от дыма. Пахло вкусно.

– Боюсь, на блесну не получится, – Мишка выпил, откусил бутерброд, – на наживку можно попробовать. На тушенку вон, что ль?

– Тушенку можно и так сожрать, – Серега, поблескивая очками, развешивал носки у огня. Пар от них шел.

– Что-нибудь придумаем. Куропатки, зайцы должны быть. Не пропадем.

– Вот мяска бы я сейчас пожарил, – мечтательно произнес Серега.

– Ты вон смотри, что жаришь! – захохотал Васька, тыча ложкой в костер.

– Ой, еп… и-е-х, – крякнул Серега, выдергивая задымившийся носок.

Проснулся Мишка здоровым. Пошатывало немного, но ничего. Он оделся и вылез из палатки. Серега мыл посуду у воды. На костре закипал чай. Под ногами хрустело. Ночью подморозило, понял Мишка и посмотрел на небо. И оно было получше. По-прежнему серое, но как будто поднялось немного. Бугор на другом берегу пестрел бурыми и оранжевыми плешинами морошки среди заснеженных кустарников. Серега шел от речки.

– О! Больной! Как ночевали?! – красными от ледяной воды руками, громко сгрузил посуду на скатерть. – Кашки горяченькой не желаем? Подгорела, правда, зараза.

– Плесни чайку, Серег.

Васька пришел. Спиннинг поставил к скале.

– Нету рыбы, мужики. Не берет.

– А на тушенку? – спросил Мишка.

– Ни на что не берет.

– Слышь, – Серега снял котелок с огня и всыпал туда жменю заварки, – а может, побичуем здесь денек? Местечко шикарное. Погода, может, наладится? Утром, между прочим, кусок голубого неба был.

– Надо идти, – покачал головой Мишка, – балок скоро будет.

– Что же это за балок такой волшебный? – Серега раскладывал кашу и косился с недоверием на Мишку. – Он с трудом представлял себе жилье в этом полном безлюдье.

– Нормальный балок. С печкой.

Не рано, конечно, вышли. Жалко было покидать обжитое место. Подсушили спальники, шмотки, палатку. Долили бензин и сожгли освободившуюся канистру. Полегчавшая лодка бодро набрала скорость.

Мишка старался держаться на основной струе и считал, сколько они прошли и сколько осталось горючего. Получалась все та же не сильно приятная арифметика.

– А ветер-то южный, Мишань, – наклонился к нему Васька.

– Ну? – не понял Мишка.

– Может, еще лето вернется?

– Смотрите, мужики! – сдавленно заорал Се-рега, вытянув руку и всем телом подавшись вперед.

Через реку плыли какие-то крупные животные. Васька схватил бинокль, но и так было видно, что это олени. Они были почти на середине. Лодка быстро приближалась.

– Берите ружья, – Мишка видел, что они успевают, – пули зарядите.

У Васьки руки тряслись. Он переломил двустволку и никак не мог вставить патроны в стволы. Серега зарядился и хмуро, но как будто решительно смотрел на плывущих животных. На Мишку оборачивался, ожидая команды.

Это были три больших коричневато-седых быка с огромными рогами. Мишка отжал их от берега.

Передний развернулся, они на секунду закрутились на месте, но тут же, закинув рога на спину, вытянулись друг за другом к ближайшей косе. Лодка шла чуть сбоку сзади в десяти метрах. Вокруг быков бурлила вода, лопатки и ляжки мощно ходили под шкурой. Олени испуганно озирались огромными черными глазами. Васька пролез вперед и стоял на коленях, держа стволы вверх. Лодку подбрасывало на волнах, он то хватался рукой за борт, то снова брался за ружье двумя руками. И тоже – все время растерянно оглядывался на Мишку. Вдруг он поднялся и, придерживаясь рукой за Серегу, вернулся на свое место. Лицо у него горело. Он отвернулся от животных и, досадливо нахмурившись, ждал выстрела.

Ему не хотелось смотреть на Мишку, и все же он глянул и недовольно покачал головой.

– Чего делаем-то?! – растерянно оглянулся Серега.

Мишка прибавил газу, обогнал животных, быки повернули к берегу и вскоре тяжелыми прыжками заскакали по отмели, далеко разбрызгивая воду.

– Ну их.

– Что?! – не понял Серега, – он все глядел вслед оленям, скрывающимся в тундре.

– Надо как-то по-честному, – крякнул Мишка с досадой.

Васька с Серегой вынули патроны, засунули ружья под вещи. Сигареты достали. Закуривали, представляя, что бы было, если бы они стали стрелять. Воду, окрашенную кровью.

Легче всех это было представить Мишке. Он был охотником. И все оружие было его. Мужики без него не охотились. Хотя стреляли оба хорошо. Особенно Серега. Тот по уткам почти не мазал. Но тут были не утки. И ситуация была не охотничья. Это все понимали.

– Но азарт-то какой, а?! – Мишка даже плечами передернул. – Могли бы и… насвинячить!

– Я чуть ружье за борт не бросил, – Васька развел могучие ладони, а голову вжал в плечи непонимающе, будто спрашивал у Мишки, правильно ли он сделал, но и упрямая уверенность была на лице. – Было бы мое, бросил бы!

– Все правильно. Скотство так стрелять.

– Это наверное, – Серега все глядел на то место, где только что были животные, – только если бы ты сказал… я бы выстрелил, видно, – чувствовалось, что Серега взволнован не меньше других, но он придавал голосу легкомысленности и равнодушия.

– Если бы я сказал! – Мишка слегка заводился. – Сам-то не смог. Что-то тебя тормозило!

Это был их старый спор. Серега почему-то считал, что шутить можно на любую тему. И легко ко всему относиться не только можно, а и нужно. Вслух он, правда, об этом не говорил, но так выходило. Мишка, с его куда более тяжелым характером, так не думал, более того, он знал, что Серега просто прячется за этой внешней легкостью. От кого и зачем прячется – непонятно было. Сейчас был как раз тот случай.

– Да без разницы ему, тут ты его убьешь или где-то в кустах, – Серега задумчиво посмотрел на небо. Спорить не хотелось. Он вообще не любил спорить с Мишкой.

– Ему – да, а нам не все равно. Есть разница между убийством и охотой. И все ее чувствуют… и ты тоже чувствуешь, только выдрючиваешься, не пойми зачем!

– Ну, я себя охотником не считаю. Я, наверное, убийца, – шкодливые чертики запрыгали в Серегиных глазах, – убил бы и печенки вам нажарил!

– Жалко, – Васька упрямо мотнул головой, – не то что жалко.

– А уже не надо, Вась, я уже убил. Вот печенка, – Серега поднес большое блюдо к Васькиному носу и сам с удовольствием его обнюхал, шмыгая соплями.

Все заулыбались. Покуривали, прикрывая сигареты от ветра. Лодка, оставляя сзади белый след, мягко подрагивала на мелкой волне. Мишка все время вглядывался куда-то вперед.

– Посмотрите-ка, друзья мои, что это у нас там показалось.

Река будто разливалась на два рукава, на мысу, если присмотреться, виднелось какое-то жилье. Васька достал бинокль.

– Домики, что ли.

– Ну… река направо пошла, а налево вход в озеро, – щурился Мишка на балок, вспоминая свою весеннюю охоту.

Они причалили. Спиной к воде стоял небольшой, обитый старой жестью, домик, похожий на вагончик. С окошком на озеро. Напротив сарай с навесом и рядом, ближе к речке, совсем маленькая банька из досок. Мужики радостно разбрелись. Кричали, находя что-то нужное.

Мишка сразу понял, что летом здесь кто-то был. Возле балка лежали бочки с соляркой, а сам он был заперт на огромный замок. Мишка удивленно подергал. Заперто было крепко. Он постоял в задумчивости. Васька с Серегой сидели в бане. Мишка заглянул. Чисто. Тазик на полке. Черпак.

– Ну, ты понял, что у нас будет сегодня вечером?! – Серега постучал по тазу. – Давай за вениками иди!

– Балок заперт.

– Как это? – не понял Васька.

– На замок! – усмехнулся Мишка.

– Ладно врать, – Серега смотрел на него недоверчиво.

– Точно. И замок неслабый.

Серега с Васькой, все еще не веря, пошли к балку, а Мишка в сарай. Он надеялся на него. Весной там было много сетей, которые сейчас очень пригодились бы. Открыл покосившуюся дверь. Сети, аккуратно набранные, висели по стене. Он снял одну и, радостно приплясывая, вышел к мужикам. Васька как раз пытался подцепить дверь какой-то железкой, Серега, прильнув к окну, заглядывал внутрь.

– Не, Вась, там, кажется, на болтах всё. Не выдрать.

– А?! Эй, медвежатники! – пропел Мишка, показывая сетку.

– Че?

– Через плечо!

– О! – Васька бросил железку, – о-о-о!.. С рыбой будем!

– Слушайте, а что с замком-то делать? – Се-рега опять приник к окну. – Хорошо там – нары, стол, печка. Может, окно разбить?

– И что, лазить через него? Ключ где-то должен быть, – Васька внимательно посмотрел вокруг.

Они обшарили все возле двери, баню, сарай – ключа нигде не было. Мишке первому надоело и он занялся сетями. Они были старые, нитяные, с дырками, но еще крепкие. Кольца грузил из толстой проволоки висели отдельно.

Мишка вынес их на улицу.

– Можно вырубить косяк на хер, вместе с замком, – предложил Серега.

– Как? – повернулся к нему Мишка.

– Топором!

– Я не знаю, мужики, может, ну ее… в бане переночуем? – он стал навешивать грузила.

– Ну, – Васька сдвинул шапку на лоб и почесал затылок. – Но странно… первый раз вижу, чтоб зимовье на ключ запирали.

– Хозяйственный, видно, хозяин-то. – Мишка закончил вешать грузила, снял сеть с гвоздя, встряхнул ее любовно, – хрен с ним, так перекантуемся.

Они разгрузили лодку, и Васька с Мишкой поплыли на другой берег, выметывая сеть. Их потихоньку сносило течением. Серега с другим ее концом шел вдоль воды. Снасть у него в руках задергалась сразу, как только растянули.

– Что-то есть уже, мужики! – крикнул через речку.

– Держи, держи, – ответил Мишка, – ровно иди, не обгоняй.

Они не провели и сотни метров, когда стало понятно, что хватит. Уже в нескольких местах на поверхность реки выворачивались белые бока. Стали закручивать к берегу.

Сетка здорово дергалась. В раздувшемся на течении прозрачном полотне белела и извивалась рыба. И хотя Серега не был рыбаком, детского азарта в нем было не меньше, чем в друзьях, Мишка два раза уже крикнул, чтобы он не тянул, но он потихоньку выбирал. По поверхности, пытаясь освободиться от сети, заплясали две рыбины сразу. Одна здоровая, желтоватая, другая поменьше, серебристая, как селедка. Он вытащил их на берег и, не зная, что делать, прижал коленками. Мужики причалили, вытянули лодку.

Васька стал осторожно вытаскивать. Впереди в сетке ворочалась большая рыбина.

– Нельма, ребят! – заорал Мишка радостно, заглядывая Ваське через плечо, – осторожнее, Рыжий, еле держится…

Васька приподнял верхний урез, быстро опустил руку в воду и не без труда вытащил толстое серебряное полено с небольшой по-щучьи вытянутой мордой.

– Вон еще одна! – заорал Серега. – И еще! Что за рыба-то, Мишань?!

Много попалось. Восемнадцать штук, не считая щуки, которую Васька выбросил в воду. Он аккуратно кучками разложил их на снегу. Омуля, чиры, сиги, муксуны, хариус и красавица-нельма. В ней было килограмм семь или поболе, и вся она была как живая, дрожащая еще лужа чистого серебра. Только спина нежно-серая. Рыбы тяжело, лениво изгибались, всплескивали хвостами.

– Надо омулей засолить, – предложил Васька, – к ужину готовы будут.

– Ну, – согласился Мишка, – а из этой уху. Ты когда-нибудь уху из нельмы ел?!

– Вся в котел не полезет. – Васька любовно провел ножом по гладкому, мелко дрожащему боку рыбины, счищая крупинки снега.

В тундре стемнело. Погода, похоже, на самом деле отпускала. Сняли куртки, развесили по гвоздикам на сарае. Делами занялись.

Мишка варил уху, Васька на берегу чистил и солил омулей, а Серега топил баню, воду таскал. Уха уже вовсю кипела, обнажая большие белые куски рыбы. Мишка пробовал ее из половника. Серега принес откуда-то лавку, поставил к столику.

– Чего там, топится?

– Тепло уже. Может, через часок-полтора.

По баньке кто-то ходил, скрипел негромко дверцей буржуйки, наливал воду в чайник. Свежим дымом пахло. «Васька встал», – понял Мишка и натянул спальник на голову. Было прохладно, и вылезать не хотелось. Он повернулся на другой бок, думая покемарить еще, пока не стало тепло. Дверь хлопнула, и все стихло. Только уголь в печке разгорался и начал приятно пощелкивать. Мишка высунулся из спальника.

Рыжий встал. Он всегда первый встает. Печку растопил, чайник поставил, пошел на берег посуду мыть. Вот человек, щурился Мишка спросонья, с привычной к Ваське радостью в душе, и всегда такой был. Раньше, правда, совсем застенчивый был – краснел от любой ерунды. Зашел Васька – чистая посуда так не блестела, как его загорелый череп – почти ничего к сорока годам не осталось, а когда-то светло-рыжая, богатая шевелюра была. Но малость выцветшие уже васильковые глаза, светлые брови, веснушки и способность залиться краской, как девка, – это все на месте. «Вот интересно, если б я первый встал, – усмехнулся про себя Мишка, – я бы всех уже к делу пристроил. Васька ничего этого не делает, а лежать неудобно».

– Что там на улице, дядь Вась?

– На у-улице! – Васька растопырил свою выразительную пятерню и нежно провел ею перед собою по воздуху. – Это мой вам подарок! Сейчас еще кофе сделаю. Буди кучерявого.

– А я не сплю, – раздался сонный голос, и из толстого пухового спальника высунулось сильно помятое, в обрамлении мягких, вымытых вчера кудрей лицо. Глаза, правда, закрыты, на макушке – будто кто специально для смеху пух приладил.

Васька домешал сахар, поставил три полные кружки на дощечку, как на поднос, и пошел на улицу.

– Давайте быстрее, остынет.

Серега и Мишка натянули свитера, сапоги, выползли на крыльцо и невольно зажмурились.

Солнце слепило. Все было укрыто свежим снегом. Ослепительно белыми были берег, лодка, вся тундра. Озеро, хорошо видное отсюда, вчера еще черное, синело в пушистых берегах. Низенький жесткий кустарник за балком был похож на хлопковое поле. И над всей этой красотой размахнулось громадное синее небо. Ни облачка на нем не было.

– Да-а! – Серега полез за сигаретами. – Наконец-то!

Молча пили кофе. Смотрели на тундру, на тихую речку в белых кудряшках кустарников по берегу.

– В тундре вот что главное, – сказал Серега, задумчиво глядя вдаль, – сюда надо приезжать небо смотреть. Его здесь много… когда оно пасмурное, то прямо как под каток попал. А когда вот так, то… прекрасно… – помолчал и добавил: – прекрасно! А есть же наглецы, – повернулся он к Мишке, – которые берутся вот такое изобразить! Художники всякие! Разве ж это возможно?!

Они курили и щурились, как коты. Солнце разливалось по бескрайней заснеженной равнине, золотило тонкий ледок у берега. Воздух был прозрачным как слеза, впервые за все время напоенный солнечным светом. И по-осеннему, или даже по-зимнему, уже холодным.

– Меня поздней осенью такая тоска иногда берет, – нарушил Мишка эту благость, – вот в такую погоду, когда небо чистое и хорошо. Сердце забьется от какого-то непонятного счастья, – он выронил окурок, посмотрел, как он гаснет в снегу, – пацаны мои перед глазами встанут… так, чем-то своим заняты… и защемит – даже слезы наворачиваются. Жалко чего-то. Свалишь отсюда, а они останутся. Как тут они без меня… а я без них? И не себя, – Мишка уверенно покачал головой, – нет! Любви, видно, жалко! Не станет, ведь, ее, получается! Они-то могут меня вспоминать, а я как же? На том-то свете любовь есть? А, Серег?..

– Да-а! – произнес Серега задумчиво, – у него тоже росло двое пацанов и еще любимица-девка, которой Мишка был крестным. – Должна быть! Любовь. Куда же без нее.

Васька собрал кружки и пошел к воде. У него были две ясноглазые белобрысые девчонки. Обе умницы и отличницы. Он о них часто думал, но вслух говорить не любил. Только если выпивал лишнего. Вчера, кажется, так и было. После бани они славно посидели. Он с утра вспомнил об этом и мучился. Присел, постучал кружкой по закраинке. Лед только с виду казался тонким – не разбился, трещинами пошел. Вдоль всего берега играла на солнце прозрачная полоса темного стекла. Вода с веселым бормотаньем под нее забегала и гнала плоские пузыри.

– О-й-й, – сладко потянулся Серега, – может, завалимся еще на часок, а Мишань? После бани-то как спалось! Ты что думаешь делать?

– Черт его знает? Дальше-то пойдем?

– Куда? – Серега надеялся, что Мишка уже не заведет этого разговора.

– На Пясину.

– А ты бензин смотрел?

– Смотрел.

– Ну?

– Километров на сто восемьдесят осталось.

– А до Пясины сколько?

– Примерно двести пятьдесят. Такая погода будет, можно и на веслах. А, дядь Вась?

Василий подошел, поставил кружку на стол, руки об задницу вытер.

– Да я ничего… речка только замерзает.

– Мишань, опять ты дурака валяешь, – возразил Серега благодушно, но и настойчиво, – семьдесят километров на веслах! А если зазимуем где-нибудь?

Они посмотрели друг на друга. Мишка понимал, что Серега прав. Молчал, о чем-то думая.

– А с вертолетчиком как договаривались? – спросил Васька.

– Это да, – Мишка достал карту, – рискованно маленько… если идти, то только до Пясины. Так и решали – или здесь, или там.

– И потом, если бы он точно знал, где мы, а так. – Серега посмотрел на речку, – где мы на этих двухстах километрах? А если правда замерзнет? Слышь! – он удивленно вскинулся на друзей. – Вы башкой подумайте! Как нас здесь искать-то будут? До Дудинки – триста верст! Мужики, кстати, в Дудинке, что говорили? Замерзнет! Вот!

Все замолчали, глядя на речку.

А она красивая была. Речка. Солнечная. Синела под синим небом. Манила куда-то в белоснежные дали! Обещала. И трепетали, и волновались души.

– Мужики, – заговорил вдруг Мишка ласково и уверенно, – чего мы бздим-то?! Что уж мы такого не видели, чтоб не пойти? Не встанет она быстро. Не бывает так.

Васька гладил пятерней лысину и улыбался. И радостно, но как-то смущенно и сосредоточенно улыбался. Как будто у кого-то далекого разрешения спрашивал. Серега стоял и смотрел вниз по реке. Курил. Потом повернулся:

– Ну скажи мне, что ты вообще в эту Пяси-ну уперся? Чем тебе здесь плохо? Баня! Рыбалка! В тундру вон сходим!

Мишка молчал, задумавшись.

– Место там красивое!

– Откуда ты знаешь?

– Говорили…

Васька ушел в баньку. Слышно было, как с печкой возится. У Сереги были вполне разумные аргументы, а у Мишки – нет. Одни смутные ощущения у него были, что надо идти дальше. И Сере-га отлично это понимал, потому что и в нем были те же чувства, и он готов был уступить, если бы не дурной риск.

– Все-таки углем противно топить, – Мишке все здесь начинало не нравиться, – то он горит, то не горит… и воняет. Странный все же… хозяин-то здешний. Балок закрыл!

Он помолчал. Карту сложил. В кофр засунул. И вдруг улыбнулся:

– Мы раз с Васькой припозднились на зимней рыбалке. Ночь уже навалилась, мороз лютый, а до деревни больше десяти километров. Вспомнили про землянку одну рыбацкую. Свернули к ней – крюк небольшой – идем и Бога молим, чтоб не сильно худая была, да хоть печечка какая-нибудь. Пришли, а та-ам. – Мишка развел руками, – печка новенькая, нары с матрасами и одеялами, посуда чистая, дрова сухие… даже радиоприемник висит. Вот это было счастье. Мы утром с Васькой им дров на месяц наготовили, бутылку оставили и записку написали.

– Ну, понятно.

– И ведь… давно было, а мы помним тех незнакомых мужиков. Получается, что они о нас позаботились! Иной раз и выпьем за них, – Мишка повернулся на балок, – и этого… тоже не забудем, наверное.

Васька подошел. Сел рядом с ними.

– Ну как? – спросил вроде бы просто так, но в голосе у него что-то было такое.

– Что? – Мишка очнулся от воспоминаний.

– Как же ты там лазил и ничего не нашел! – лицо у Васьки было хитрое.

И тут Мишка увидел, что Васька сидит на канистре.

– И что там? – насторожился Мишка.

– Бензин! – Васька открыл крышку, – Десять литров!

Мишка нагнулся, понюхал. Повернулся, радостный, к мужикам:

– Ну чего нам еще-то надо!

Они медленно собирались. Жаль было начинать все заново. Немного жаль. Увязались хорошо. Сотню патронов гусиных в новеньких пачках выложили на полок – за бензин и уголь. Извинились, что пришлось попользоваться. Про замок ничего не стали писать. Отчалили. Речка несла бодро.

– И-е-ех! – крякнул Серега, надевая перчатки и окидывая взглядом удаляющееся жилье, – осли-на ты ослина! Одно слово!

Видно, однако, было, что он доволен. И Васька был доволен. И Мишка. Он вглядывался вперед, сердце наполняла хорошая рабочая тревога – крепкое дело впереди и его надо сделать. В этом был весь Мишка.

К вечеру они отмахали сто семьдесят километров. Целый день светило солнце. На скорости холодно было. Время от времени глушили мотор и шли на веслах, грелись. Несколько раз останавливались в красивых местах. Доливали бензин. Чай варили.

Было уже шесть часов. Солнце еще не коснулось горизонта, но становилось совсем холодно. Настоящая зима была вокруг. Заглушив мотор, они сплывали по течению, присматривая место для ночевки.

– А какое сегодня число? – спросил вдруг Серега, повернувшись к мужикам. Грязная бан-дана косынкой завязана под подбородком, чтобы закрывала уши, сверху лыжная шапочка натянута. Нос красный и сопливый. Мужики рассмеялись.

– И-ей-ех, – вы на себя-то посмотрите! – покачал головой Серега.

На Мишке была зимняя шапка. Вся в инее от дыхания.

– Тридцать первое августа, – посмотрел Васька на часы.

– Вот и я об этом, – Серега засунул руки между ног, – завтра осень!

Мишка с Васькой улыбались и смотрели на снежные берега.

– Завтра мои в школу пойдут, – Васька поежился, – в платьицах. Даже не верится, что где-то сейчас тепло.

– Я вам говорил, надо на юг ехать, – фантазировал Серега, – лежали бы сейчас на пляже. Кругом – девки! – он повел рукой по горизонту. Концы косынки под подбородком качались двумя примороженными заячьими ушами.

Мишка с Васькой опять расхохотались.

– Чего вы?

– На пляже тебя представил, – всхлипывал Васька от смеха, – в этом платочке и с соплями.

– Всех наших девок бы перепугал! – недовольно хмурился Мишка из своей шапки.

– Эх, дурачки, дурачки! – Серега стал растирать щеки, – холодно же!

Они остановились в красивом месте. С высокой открытой косы далеко было видно белую спокойную тундру. Река огибала их лагерь. Снег все укрыл и лежал надежно – звучно скрипел под ногами.

– Пошли сходим! – Серега стоял наверху косы и глядел вдаль, – давайте, собирайтесь, погода такая!

Они нацепили патронташи, зарядили ружья и пошли. Кругом был ровный, белый, чуть рябоватый простор, глаз ни за что особенно не цеплялся, и они направились к какому-то далекому бугру.

Только издали тундра ровная. Они шли, а под ногами были то высокие кочки, причудливо засыпанные снегом, то топкие болотца, а местами, в низинках, – непролазный ольховый кустарник. Они обходили болотца и заросли безо всякого раздражения – ведь, если никуда не спешишь, все это неважно. Даже почему-то и приятно.

Тундра, весной и летом круглые сутки залитая ярким светом и переполненная птичьей и всякой другой жизнью, опустела. Умолкла. И солнце теперь было другим. Как будто все время утреннее, в туманной дымке, не проснувшееся и ленивое.

Куропатки, вылинявшие уже, белые, как ангелочки, с громким сердитым коконьем, широко разносящимся в холодном, молчаливом воздухе, вспархивали из-под самых ног, отлетали недалеко. Друзья рассматривали их в бинокль. Ружья висели на плечах, можно было, конечно, и загон устроить, но не хотелось почему-то. Наверно, доверчивые птицы принимали их за каких-нибудь оленей. Висели на кустах и, ловко вытягивая белые шеи, склевывали ольховые шишечки.

Через час добрели до бугра. На солнечном склоне снега не было, они сидели и курили на сухом, замерзшем мху, и любовались громадным дымчато-розовым небом.

Под ними стыло озеро. Оно наполовину уже было затянуто льдом и припорошено снегом. Две чайки летали.

– Никогда не видел двух чаек! – сказал Васька. – Так вот, чтоб две – и больше совсем ничего.

– Тут вообще всё так… Просторы гигантские, аж дух захватывает. – Серега задумался, – аж сам себе гигантом кажешься! А береза – ниже колена! Но береза, – добавил, – даже сережки на ней висят.