Текст книги "Кетанда"

– Не тундра громадная, – Мишка глядел куда-то вдаль, – а небо. Ты на него и не смотришь, а все равно чувствуешь. А оно, видно, не пустое. Может, это оно нас делает большими?

Друзья сидели, разинув рты на небо, а совсем недалеко от их бугра шла оленья тропа. Если бы они были внимательнее, они обязательно бы ее увидели.

Почти строго на юг с Таймыра на плато Путо-рана неторопливо шли олени. Небольшими вереницами по десять, пятнадцать, пятьдесят голов. Ближе к горам стада увеличивались до многих тысяч. В этом движении с севера был простой смысл – на юге было теплее и не так много снега, из-под которого животные добывали себе корм. Но почему они шли одними и теми же тропами? Из года в год, сотни лет. Тысячелетия. Озера зарастали. Реки меняли свои русла, и там, где когда-то было узко, становилось широко, но звери упрямо переправлялись в тех же местах. Люди ставили охотничьи балки на этих путях, но олени не сворачивали, платя ежегодную дань.

Тропы были хорошо натоптанные и чистые от снега. Животные двигались днем и ночью и почти не паслись. Пар шел из их теплых мягких ноздрей. Олени знали, что наступает зима. И знали, как быстро она здесь наступает. Севернее, всего в пятидесяти километрах, уже лежал глубокий снег. Олени знали это, а люди – трое, сидящие на бугре, – не знали, и им хотелось узнать. И про то, как наступает зима, и, может быть, еще что-то.

Серега открыл объектив и зашел так, чтобы и закат был виден. Лег на землю и долго целился. Солнце большим красным шаром лежало на сизом краю тундры. Низкие кустики тянули узорчатые синие тени по холодно розовеющему снегу.

Утро было похоже на вчерашнее. Солнце во все небо. Такое сильное, что в палатке было тепло. Васька сварил кофе и подал «в постель». Помате-рился для порядка, распихивая неохотно оживающие спальники. Сигаретки подкурил. Распахнул вход, чтоб выветривалось.

– Ну что там, дядь Вась? – Серега протирал очки и жмурился слеповатыми глазами.

– Отлично. Льдины плывут…

– Какие льдины? – удивился Мишка и стал расстегивать спальник. Он и ночью несколько раз просыпался и тревожно прислушивался к непонятным тихим звукам с реки, но… льдины-то почему?

Забереги ночью выбелило свежим снежком, и казалось, что речка сузилась. Мишка подошел к берегу. Нет, лодка как болталась кормой на чистой воде, так и была. Но что-то все же изменилось. Мишка отхлебнул горячего кофе, окончательно просыпаясь. Шуга шла – тонкие льдистые пластиночки плыли по поверхности, то тут, то там как будто кто снежку накидал в воду. Оторвавшиеся забереги с белыми шапками снега кружили с тихим шелестом. Река казалась рябой. Мишка посмотрел вверх по реке – обратной дороги для них уже не было. Внутри защекотало.

Они быстро собрали шмотки, вскипятили чай и отплыли. Это была маленькая хитрость – они завтракали, а их тихонько несло – ели малосольного замерзшего омуля с замерзшим же хлебом, запивали чаем из парящего котелка и поглядывали вперед. Река широко темнела в белых берегах. Солнышко пригревало.

– Да что же за счастье нам такое! – Серега вытер руки о штаны. – Когда еще такую вот речку увидишь?!

– Погоди, – Васька гребанул веслом, довора-чивая нос, – не дошли. Придавит еще – у меня коленка болит.

– Не придавит. – Серега уверенно опустил весло в воду.

– Мужики, смотрите, олени, что ли? – Мишка встал, показывая на берег, вниз по реке.

Метрах в четырехстах по тундре тянулась ниточка оленей.

– И вон, – показал он на другой берег. Серега достал бинокль.

– Смотрите-ка, они к реке… и много! Мишка что-то уже соображал. Внимательно смотрел на друзей. Как будто оценивал их или пересчитывал.

– Можно под берегом сесть. Возле тропы. Один сядет, а двое вернутся, и отсюда зайдем, если что – перехватим.

…Они причалили. Олени здесь спускались к воде – весь берег был ископычен. Серега с Мишкой поднялись на обрыв. В тундру уходила широкая тропа, протоптанная до земли. Серега смотрел в бинокль.

– Полно их! Группами идут.

– Так, – Мишка торопливо осматривался, – под берегом садись.

– Где?

– Где-нибудь под обрывом, найдешь место. Главное, не шевелись. Все, мы уходим, – Мишка скатился по обрывчику, столкнул и запрыгнул в лодку.

– Серега! – вспомнил он вдруг, опуская мотор.

– Что?

– Большого не надо. Теленка стреляй! Серега махнул рукой, чтобы они ехали, и стал устраиваться. Надел бинокль на шею, прислонил ружье к кустам, но снова взял его, открыл, проверил патроны и опять поставил. Глянул в тундру. Никого. Поднес к глазам бинокль. Далеко где-то увидел вроде бы, но руки подрагивали, и он плохо понимал: олени это, не олени.

Серега не был охотником и никогда себя им не мнил, но когда возникали такие вот ситуации, его начинало трясти. За это, кажется, он и не любил ее. Эта страсть внутри его, делала с ним что хотела. Откуда это все, черт! Серега глядел на трясущиеся руки. Вздохнул несколько раз глубоко, задержал дыхание. Попытался сосредоточиться. Так, сейчас подойдут, прицелюсь и выстрелю. Что тут?! Он снова стал смотреть в бинокль, но дрожь била так, что ноги подгибались.

Он сел на снег и полез было за сигаретами, но, вспомнив, что курить нельзя, стал глубоко и ровно дышать. Неприятно было, внутри все психовало – хотелось встать и просто пойти к мужикам, – пусть уж едут. Но это были секундные мысли. «Надо дождаться», – успокаивал он самого себя и замирал, и какие-то московские, абсолютно посторонние, мирные картины возникали.

Он и не хотел, но думал об этом своем состоянии, ничего в нем не понимая… «А ведь… я… боюсь, что ли? – мелькнуло вдруг ясно, и он растерялся от этой мысли и нахмурился. – Чего же я боюсь? Не оленей же! Промазать? Это вряд ли…» Но состояние было такое же, как и то, когда они с Мишкой скрадывали медведя. Косолапый побежал от них через речку, упал после его выстрела в воду, пытался подняться и не мог. Так и захлебнулся. Серега не любил вспоминать тот случай. А теперь вот вспомнил.

В этот момент сзади что-то загрохотало, он вздрогнул, судорога прошла по всему телу – по берегу, не по тропе, а внизу, по берегу, открыто шли несколько оленей и смотрели в воду. Животные проламывали грязную ледяную корку, спотыкались о натоптанные раньше и замерзшие следы. Серега потихоньку развернулся. До оленей было не больше тридцати шагов. Он прицелился в ближайшего и вспомнил про теленка. Посмотрел поверх стволов. Все почти одинаковые. Только одни с рогами, другие – нет. И те, что без рогов, были как будто поменьше. «Точно, поменьше», – понял Серега.

Передний поднял на него голову и остановился. Серега замер. Они испуганно и глупо смотрели друг на друга. Олень ничего не понимал. Второй, поменьше уткнулся первому в зад и тоже поднял на Серегу серую глазастую морду. У него была белая челочка на лбу. Все длилось секунды, но потом Сереге показалось, что они долго изучали друг друга. Вдруг передний как будто что-то понял, вздрогнул и быстро развернулся. Стадо, сгрудившись на мгновенье, рвануло по берегу. Серега выцелил последнего и нажал спуск. Олень упал. Остальные, толкая друг друга, обваливали песчаный откос и скрывались в тундре.

Серега сел на снег и трясущимися руками стал доставать сигареты. Его здорово колотило от чего-то и распирало от гордости. Он уже видел, как мужики подъезжают, радуются и кричат ему. Все правильно. Он сделал свое дело хорошо. И даже отлично. Его посадили сюда, и он сделал. А другой бы мог и промазать. Он считал, что и хорошая стрельба, которой он никогда не учился, и многие другие его таланты, и даже сам фарт, даны ему свыше. И этот олень, лежащий на берегу, было одним из доказательств. И он был горд и почти счастлив.

Он посмотрел в бинокль в сторону лодки – ребята как раз спихивали ее на воду – и вдруг увидел, что по верху берегового откоса в его сторону идет одинокий олень. Олень остановился, посмотрел на лодку, потом снова повернулся в его сторону и, совершенно по-коровьи задрав голову, замычал. Серега сбежал с обрыва и пошел навстречу.

– Ну-ка, иди отсюда, – заорал он так зло, что сам испугался своего голоса, – иди!

Он угрожающе пробежал несколько шагов. Оленуха была совсем недалеко, но с места не двинулась. Он дошел до теленка. Глянул на него мельком, тот еще дергал ногой по грязи, потом на мужиков и снова побежал к оленухе, стоявшей на фоне неба.

– Уходи! – орал на ходу, – уходи!.. – и махал руками. Ему не хотелось, чтобы мужики ее увидели.

Оленуха постояла еще немного, глядя на своего теленка, и скрылась в тундре.

Лодка подъезжала. Васька сидел, мельницей растопырив руки, и улыбался. Серега стоял растерянный.

– Ну, молодца! – Мишка перевернул теленка. – То что надо. И выстрел мясной!

– Как это? – Серега взял у Васьки сигарету.

– В сердце. Все мясо целое. Давайте сюда его, – пыхтел Мишка, вытаскивая на чистое место, – чего стоите?!

Они содрали шкуру, отрубили все лишнее и погрузили. Мишка завел мотор. Лодка пошла, и все стали застегиваться. Красное парное мясо богато лежало на носу и обдувалось встречным ветром.

– Смотри, что! Тучи с севера прут. Утром чисто было, – сказал Мишка будто самому себе. – Ты что мрачный, Серега! Ты же печенки хотел!

Серега молчал. «Нормально все, – думал, – если бы эта дура не вылезла, вообще все нормально было бы».

Через полчаса, Мишка покачал бензобак, посмотрел вниз по реке, что-то прикидывая, и решительно заглушил мотор. Тихо стало. Только лодка по инерции бороздила перед собой воду.

– Все, братва, надо оставить бензина на всякий случай, – он поднял мотор из воды.

– Бери весла, хрен ли сидеть, что мы не сплавлялись никогда, что ли?! – Васька улыбался и даже гребанул как следует, развернув лодку поперек течения. – Иди, Серега, садись на Мишкин борт. Я против вас двоих буду.

Погода портилась на глазах. Небо заволокло. Мгла колючими иголками висела в воздухе. Казалось, вот-вот пойдет снег. Зачем они поплыли? Почему не остались в теплом балке? Этого вопроса ни у кого из них уже не было.

Шуга тормозила. На перекатах она почти не чувствовалась, а на поворотах, в ямах ее плотно набивало к берегу, и приходилось обходить. Делать лишнюю работу. Мишка размеренно загребал веслом и все высчитывал что-то, но бесполезно – они точно не знали, сколько им осталось до Пясины, и на душе было малость тревожно.

…А у Сереги совсем непонятно и муторно. Греб, рассеянно глядя на воду.

Только у Васьки было хорошее настроение. Бодрое. У них всегда так бывало. Всякое случалось, но чтоб все разом закисли – такого не было. Такого просто нельзя было допустить. И он, то громко запевал «Из-за острова на стрежень», то требовал, чтобы Серега рассказал анекдот, который он забыл. И Серега, хоть и видно было, что ему не хочется, но отвлекался и рассказывал. Васька хохотал, перегибаясь пополам и тычась лбом себе в колени. Друзья невольно улыбались.

– Так, сейчас чалимся, и сразу все за дровами, – мечтал Васька категорическим тоном. – Гору натаскаем! Ты, Мишаня – костер! Ты же молодец насчет костра! А мы с Серегой – палатку! – и. – он, как шкодливая ворона, склонил голову набок… неправильно! – ответил самому себе, – сначала настрогаем печеночки и бросим ее на сковородку. А вот потом уже.

Выпили они все же раньше, чем пожарили печенку. Пока Мишка разжигал костер, а Серега резал мясо, Васька, весело напевая «мимо тещиного дома…», настрогал мороженого муксуна, обсыпал его солью с перцем и налил водки.

– Минуточку внимания, господа, – постучал ложкой по бутылке и взял свою кружку, – хороший день сегодня был! Прошли много! Оленя стрельнули! Молодец, Серега! – Васька чокнулся о Серегину кружку. – А завтра как бог даст. Нормально все будет! – он развел руки, как бы приглашая в объятья своих товарищей.

Серега с Мишкой потянулись кружками. День-то, и правда, был неплохой. И печенка была вкусная. С луком. Они так намучились, что, поев, сразу упали спать.

Утром все чуть свет выползли. Небо над ними было закрыто, но на востоке чистое. Холодное малиновое солнце поднималось над тундрой, неприятно окрашивая тучи сине-розовыми отблесками, и совсем не грело. Кусты вокруг замерли мохнатые, с веточек сыпались ледяные звонкие иголки. Над рекой стоял густой пар.

Зажгли костер, сели тесно вокруг, грелись. Чая ждали. Беззлобно подшучивали над вчерашним Васькиным весельем. Повеселились, палатку не присыпали снегом и мерзли всю ночь.

– Холодно было просто… – у Васьки и с утра было хорошее настроение, – теперь все время так будет. Зима наступила. Вон, на речку-то глянь!

Вода действительно выглядела зловеще. Вязкой казалась из-за шуги. Как растаявшее мороженое. Лодка целиком вмерзла и непривычно стояла на льду.

«Надо сегодня до балка добираться, – автоматически отметил про себя Мишка, – кровь из носу».

Вышли поздно. Дел было полно. Пока лодку отдолбили топором, подкачались, Васька мясо срезал с костей, чтоб полегче было и места не занимало, два раза пили чай. Мишка, всегда подгонявший всех в таких ситуациях – не потому что надо подгонять, а потому, что характер такой! – теперь помалкивал, сушил перчатки над костром. Даже оправдывался вроде:

– На холоде человек всегда как вареный.

– Ну. – Серега присел рядом, – прямо мозги мерзнут.

Лодка шла плохо. Это стало понятно, когда пробились на струю. Река замедлилась, и веслами, как ни упирались, они мало что могли добавить. Перестали грести. Картина получалась не очень веселая. Шуга шла по всей реке. Заливы затянуло льдом.

– Знать бы, сколько до этого балка… всё как-то.

– Ну и знал бы. И что? – Серега подгребал, доворачивая нос. Что, бегом побежал бы?

– Нет, ну как. – Мишка замолчал, думая о чем-то – в любом случае, сегодня надо добираться. Хоть и по темному идти.

– Пойдем… чего сидите, давайте погребем… километр в час – тоже дело, – Васька полоскал весло в воде.

Мишка с Серегой нехотя взялись за весла. Но Мишка тут же и положил свое. Встал, держась за мотор. Впереди вся река была перегорожена белым колеблющимся полем. Он удивленно посмотрел на друзей.

– Может, на моторе? – предложил Васька. Лодка задранным носом врезалась в ледяную кашу. Медленно шла. Мотор ревел, Васька с Сере-гой помогали веслами. Втыкали в белое пластинчатое месиво и упирались. Казалось, что они движутся вместе со всей этой массой.

Проползли. Вытащили с собой ледяные острова шуги и теперь они плыли рядом, покачиваясь на волнах. Мишка заглушился, встал и посмотрел вперед. Чисто было.

– Ну, вроде ничего. Не замерзшая… эта каша, – он посмотрел на ребят, как будто ища подтверждения, – километров двадцать еще… даже если не грести, это десять часов. Дойдем сегодня.

Мишка хитрил. Это было понятно по его бодрому голосу, в котором совсем не было уверенности.

Они еще несколько раз пробились сквозь небольшие заторы и даже немного осмелели и взбодрились, но когда впереди на крутом повороте показалось огромное, уходящее за поворот белое поле, настороженно притихли. Река с тихим безразличным шелестом засасывалась под него. Даже приближаться было страшновато. Закрутили головами. Мишка завел мотор, встал и смотрел, куда сунуться, но хорошего решения у него не было. Везде было плохо.

Они врезались в белую кашу и, пролетев метров пятнадцать, замерли. Лодка нагребла перед собой. Мотор ревел без толку – они висели на шуге – винт еле захватывал воду. Все снежное поле колебалось густыми волнами. Мишка включил задний ход, но лодка даже не дернулась, и он заглушил мотор.

Тихо стало, только слышно было, как вода, с шумом обтекая винт, уходит под лодку. Васька взял весло, осторожно пролез на нос, попробовал разгрести впереди, но вскоре обескураженно сел. Посмотрел на ребят и покачал головой.

– Так, мужики, – Мишка зачем-то снял перчатки и взял весло, лицо у него было хмурым и растерянным, – давайте развернем ее, что ли?

Они довольно долго пыхтели, выбирая из-под лодки шугу и отбрасывая ее в стороны, взмокли, но развернули совсем немного.

– Нет, – Мишка сдался первым, сел и бросил весло. – Надо на землю выбираться, тут мелко должно быть.

Васька сунул весло в воду, но до дна не достал.

– Ну хорошо, – Серега стоял и глядел на берег, – как-нибудь, может, и выберемся. И что?

– Веревку вот… попробуем за веревку.

– Не вытащим, – покачал головой Васька, – лодка тяжелая.

Не складывалось. Они глухо застыли среди реки. Небо между тем затягивалось. Полетел мелкий снежок. Ситуация была ужасно глупая – до берега недалеко, до чистой воды – еще ближе, но тот проход, что они сдуру пробили, уже плотно затянуло шугой. В другой раз можно было бы и посмеяться над собственной глупостью, теперь же Мишка только злился на себя, совершенно не зная, что делать.

– Давайте еще раз, – Серега все глядел на берег, – если одному выйти и перетаскать на веревке шмотки? Так?! – он задумался. Или всем, что ли, тогда на берег?!

– Как только?.. – Васька попробовал рукой ледяное крошево.

– Тут и глубины-то метра полтора-два, – Мишка грыз заусенец на пальце, – только плыть не получится… а пока дойдешь… нет, идти нельзя!

– Да-а! – Серега сел на гермик напротив ребят. – Впоролись! Надо было обносить.

Мишка уже прокрутил в голове массу вариантов, даже думал – не перекантоваться ли какнибудь ночь, чтобы подмерзло, но ничего не подходило. До берега было метров тридцать ледяной воды, покрытой шугой. Надо решаться. Непонятно как, но надо.

– Ладно, – Мишка начал снимать куртку, – Серег, достань полотенце, и шмотки… вон в гермик.

– Ты чего? – уставились на него друзья.

– Я поплыву, – добавил Серега.

– Я пойду! – в Васькином голосе не было сомнений. – Ты давай делай, что тебе сказали. В гермик шмотки засунь!

– Так, мужики, я вас сюда затащил, я и пойду! – попытался возразить Мишка.

– Ладно, не дергайся, может, всем еще придется, – Васька уже снял куртку, сапоги, сел на борт и расстегнул штаны. Мишка вытряхнул небольшой гермомешок, в котором лежали запчасти, стал засовывать Васькины вещи.

– Тут неглубоко должно быть. – говорил быстро Мишка, – но… может, его веревкой обвязать, а, Серег?

– Всё, – Васька стоял голый, ежась и растирая могучий волосатый торс и плечи, – смотрите, чтоб не застряла.

Он зажал веревку зубами, балансируя, пробежал по борту ближе к носу и прыгнул бомбочкой. С головой ушел. Шуга вздрогнула вязко и тут же сомкнулась. Мужики ждали, что он вынырнет, но Васька не появлялся, только веревка продолжала уверенно уходить из Мишкиных рук.

Васька вынырнул, разбрасывая ледяную крошку, на полпути к берегу, там оказалось по колено, побежал, проваливаясь в шугу и высоко выбрасывая ноги. Выскочил на берег, и, приплясывая на снегу и извиваясь всем телом, заорал:

– Шмотки давай!

Подтащил гермик, вытряхнул прямо на снег и, встав на него ногами, стал вытираться.

– Вы чего не купаетесь? – дрожь перебивала ему дыхание. – Вода теплая! – не унимался, растирая полотенцем спину. Смотреть на него было тяжело. Мужики стояли замерев, и каждому хотелось снять куртку и бросить ему под ноги. Или накрыть.

Они перетащили все на берег. Последним Васька тянул «буфет», который оставлял за собой ровную прямую борозду. Привязали лодку. Васька уперся за веревку, мужики помогали веслами и с грехом пополам, с матерками, нос они развернули, но дальше лодка не шла.

– Не пойдет, – Мишка опять стал снимать куртку.

– Ты куда?.. С ума сошел?! Только что болел. Погоди, вон Васька.

– Вы чего там? – Васька, шел к ним, держа отвороты сапог. – Дайте-ка весло! – Он не дошел совсем немного.

И они опять принялись разгребать из-под лодки, а Васька разбрасывал проход.

Вытащили. Перекуривали, приходя в себя.

– Ты как, дядь Вась, – спросил Мишка, – не замерз? Может, чайку сварим?

– Да не-е-ет! – добродушно рассмеялся Васька. – Я даже и не заметил, ноги только, кажется, порезал… и спину, – передернул плечами, – щи-пет, – и он стал наваливать на себя вещи.

День получился ломовой. Они досуха выжгли бензин, потом гребли почти всю дорогу, но прошли всего одиннадцать километров. Восемь раз или десять, – они уже сбились со счета, – пришлось обносить забитые шугой ямы. К концу дня лодка была полупустая. Постепенно побросали лишнее. Бензобак, ящик с блеснами, дробовые патроны. Половину мяса оставили. Последние обносы делали всего в две ходки. Сначала перли лодку с мотором, потом вещи брали за один раз. Было около десяти вечера, когда Мишка предложил завязывать.

Причалили. Лодку прижало течением к заберегу. Вода неприятно холодно зашипела шугой вдоль борта. Васька постучал веслом, потом осторожно вылез на кромку. Лед держал.

– Давайте вылезайте, что ли, туристы, – Васька стоял прикрываясь от ветра, – надо вытаскивать. Вылезайте, ети ее мать! – добавил беззлобно. Лицо было серое от усталости и холода.

Серега вылез. Мишка стал выбрасывать вещи. Потом вытащили лодку. Васька предлагал дотянуть ее к кустам, но сил уже не было. Серега упал на гермики:

– Ой, пристрелите меня, братцы… ради любви к ближнему! У меня совсем отмерзли ножки, и ручки трясутся, как у алкаша, – бубнил он тихим сиплым голоском, уткнувшись в вещи, – пристрелите! Будьте добреньки! – помолчал и добавил: – Даже водки не надо!

Васька с Мишкой звенели топором и трещали хворостом в кустах. У них тоже замерзли и подгибались от усталости ноги, и есть хотелось так, что уже и не хотелось.

«Надо отогреться», – думал Мишка, вынося очередную охапку. Сушняк ли они рубили или живую ольху, они не очень разбирали. В сумраке было не видно, а замерзшие кусты ломались с одинаковым треском. «Это не важно, все сгорит, – думал Мишка, – важно только зажечь». Он встал на колени и достал нож. Стружку уносило ветром.

– Рыжий, – заорал Мишка, – иди сюда с топором.

– Чего?

– Давай вот здесь вырубим кусты, закуток такой… да потом тент как-нибудь пристроим, – он закашлялся, – а то. – он опять зашелся кашлем и только покачал головой и махнул рукой на ветер.

Серега поднялся, и они втроем принялись расчищать. Потом долго возились. Серега, воюя с вырывающимся концом тента, предлагал плюнуть на все, поставить палатку и залезть в спальники, но Мишка снова взялся за костер.

– Нет, – разговаривал он сам с собой, – нужен огонь. Жратву надо готовить. Целый день не ели, – у него уже была целая куча стружки, но он все строгал и строгал.

Серега с Васькой подтащили лодку, поставили ее от ветра и к ней же как следует привязали тент. Дуть стало меньше.

– Может, правда, строганинки поедим, да и ладно. – подсел Васька.

– Нет, надо горячего сделать, – Мишка начал укладывать костер. – Серый, дай-ка там спички в буфете.

Не загоралось. То ли сырое было, то ли промокшее. Ветер сбоку вдруг откуда-то налетал. Руки совсем не слушались. Мишка засовывал их за пазуху, отогревал. Мужики легли вокруг, чтобы не задувало. Мишка в очередной раз сложил все аккуратно. Не торопился. Взял сразу полкоробка спичек.

– Ну, молитесь Богу, змеи! Как следует молитесь!

Спасли. Общими усилиями, а может, и правда молитвами, спасли. Огонек схватился, пополз нехотя. Мишка сам подкладывал. Ребята подавали ему подсушенные за пазухой стружечки. Огонь поднялся, но был еще хлипким, стружки сгорали быстро, они все вместе уже подкладывали осторожно. Загорелось. Мишка стоял на коленях, а Васька с Серегой лежали прямо на снегу и устало глядели на огонь. Как будто не знали, что дальше с этим огнем делать.

– Давайте, вставайте, – поднялся Мишка, – мороз такой… лежат! Воды принесите. – Он открыл буфет. – Суп сварим с вермишелью. Собака, замерзло все.

Был уже одиннадцатый час, когда Мишка стал одеваться и разбудил всех.

– Проспали к чертям, – ворчал недовольно. У него от вчерашних обносов все тело болело.

– А я еще бы врезал. Тепло сегодня было, – Серега натянул спальник на голову.

– Там снегом все накрыло, – Васька расстегнул молнию, – я вставал.

– А чего не разбудил?

– Да вы так дрыхли, – я и походил по вам. Ладно. Соберемся и попрем потихонечку. Дойдем.

– А сколько осталось? – Серега спросил так, будто этот вопрос ни разу не обсуждался и вообще и не был для них главным.

Мишка с Васькой сначала переглянулись озабоченно, может быть, каждый из них об этом и думал, но потом, глядя на «наивное» Серегино лицо, торчащее из спальника, заулыбались. В этом лице и вопросе было столько детской хитрости поспать, что они рассмеялись в голос, а потом не пойми от чего принялись хохотать. Мишка показывал пальцем на Серегу, а Васька, всхлипывал, вытирая слезы. Серега окончательно проснулся, нацепил очки, забормотал что-то, пытаясь укорять товарищей, но, заразившись от них, тоже расхохотался.

В белой-белой тундре на берегу седой от падающего снега речки стояла белая палатка и хохотала. Шапки снега на ее макушке вздрагивали и ползли вниз. Эти трое сумасшедших хохотали оттого, что не знали, сколько им еще идти. И как идти. И есть ли что-нибудь там, куда они идут. Бело было впереди. Снег шел по всей реке. И дальше по всей тундре, до самого океана. Пушистый и мягкий.

Мороз отпустил, было около нуля. Они собрали палатку. Лодку загрузили. Серега жарил мясо. На дорогу и на завтрак. Бросил на раскаленную сковородку два ломтя в палец толщиной. Куски стали заворачиваться, застреляли маслом, Серега, щурясь сквозь испачканные очки, выждал, перевернул ножом и почти тут же подцепил чуть зарумянившиеся куски в тарелку.

– Рубайте! Ростбиф окровавленный! – Он выплеснул почерневшее масло в кусты, налил нового и поставил сковородку на таганок. Все у него получалось легко и ловко. – Чего сидите?

– Любуемся, слушай, – Васька взял дымящийся кусок.

Мишка думал о чем-то.

– Счастье, – неожиданно серьезно, безо всякой шутки, произнес он, – это когда знаешь, что делать. И еще когда знаешь, что это дело нужно другим.

Серега следил, как в закипающее масло с шипеньем и клекотом падают снежинки. Повернулся насмешливо.

– …И кому же это нужно… чтобы мы в такую задницу заперлись?

Мишка посмотрел на него серьезно.

– Ну, мне нужно… чтобы ты да Васька были сейчас здесь.

– Это мы уже поняли, – Серега бросил мясо на сковородку, – ты бы только предупредил, что так вот будет!

– А тебе не нравится? – Мишка взял свой кусок.

Серега глянул на него, утер мокрый нос тыльной стороной ладони и наклонился перевернуть.

– Пес ты, Мишаня! Сидели бы сейчас в теплом балке. В окошко смотрели бы! А, Вась?!

– Не-е, – морда у Васьки была довольная, – я не согласен. Кто бы мне сейчас мясо жарил, если бы ты в балке сидел.

Вышли наконец. Снег по-прежнему шел густой. Ничего впереди не видно было. Река сузилась. Иногда они плыли совсем узкими протоками и уже вскоре наткнулись на первый затор. Длинный. Обнесли, отчалили и через двести метров уперлись в большое белое поле. Это был не поворот. Это был прямой участок. Сходили посмотреть и вернулись. Река встала. Они вытащили лодку, уселись на нее и закурили.

Мишка устало глядел вниз по реке, и оттого что не видно было ничего, и оттого что он на всем этом настоял, слегка не по себе становилось. Балок, в который они должны были прийти три дня назад, все еще был впереди. За этой снежной стеной. И тундра все росла и росла в его неспокойном воображении. Она уже окончательно соединилась с небом, равнодушно превращая их в трех жалких беспомощных букашек. Эта речка, например, с тихим, колючим шорохом уходя под лед, спокойно принимала предназначенное ей и поэтому имела свое законное место. Она просто принадлежала этому небу, тундре, так же, как и тундра и небо принадлежали ей. А он, что был он со своей дурной волей?

Он очнулся и покосился на друзей. Васька, спокойно прищурившись, с сигаретой в углу рта, навязывал веревку на гермомешок. Серега сидел у берега с фотоаппаратом и с интересом ковырял палочкой шугу. И Мишка вдруг ясно понял, что все совсем не так. Что и Васька, и Серега, и он – тоже часть всего этого. И хотя их поведение отдавало и глупостью, и мальчишеством, на что-то, на какое-то свое место они здесь уже имели право.

Они взяли гермик с палаткой и спальниками, в другой, с личными вещами, засунули ружья, Васька до отказа набил «буфет» и взвалил на себя. Двинулсь вдоль берега по льду. Снег на реке сдувало, и шли они неплохо. Через полчаса сели отдохнуть.

Стояла речка. За всю дорогу в одном месте, на повороте почему-то была небольшая полынья. И все.

Так с перекурами и шли. Снег то стихал, и становилось хорошо видно, они всматривались вниз по реке, но никакого балка не было, – то шел гуще, и тогда они даже друг друга не видели. К половине пятого они уже здорово устали и молча сидели в затишке под обрывчиком. Курили, прикрывая сигареты от мокрого снега. Мишка думал о том, что до балка они сегодня могут не дойти, и если будет хорошее место для палатки, то надо останавливаться. Но вслух об этом не говорил.

– Мужики! – вдруг тихо и как будто испуганно произнес Васька.

Мишка с Серегой быстро подняли головы. В десяти шагах над залепленным снегом обрывом темнела крыша балка.

Серега сбросил баул у порога, пнул доску, подпиравшую дверь, и зашел внутрь. Жильем пахнуло. Это были сени, в щели намело снега. Мишка сзади подталкивал, Серега шагнул дальше, открыл вторую дверь.

Шикарный был балок. Просторный. Копотью пахло, такое ощущение было, что его совсем недавно протопили, тепло было. И сухо! Большие нары у стены с матрасами и одеялами, печка-буржуйка, полки с посудой. И дрова!

– И в сенях дрова! – Васька пихнул плечом Мишку, тот покачнулся и брякнулся обессилено на лавку. Улыбался глуповато.

– С керосином! – покачал Васька лампу. Серега погремел посудой, открыл печку, заглянул внутрь и повернулся к друзьям:

– Кофейку!

Жарко было в балке, они хорошо натопили, в одних трусах сидели за столом. Водки выпили с устатку, пожевали разварившейся оленины, но ни пить, ни есть не хотелось. Желтая керосиновая лампа чуть коптила, приятно пахла и отражалась в окне, где по краям стекла начал завязываться узорчатый ледок. Разговаривали о чем-то, умиротворенные, подшучивали друг над другом.

Утром проснулись не рано. Затопили печку, сварили кофе, вышли на крыльцо. Снегопад кончился еще ночью, и все вокруг успокоилось и открылось. Балок стоял на берегу большого озера. Ручей из него впадал в Агапу, а вскоре и она в Пя-сину. И озеро, и ручей, и Агапа были белые. Пяси-на – широкая и страшноватая – парила большими черными полыньями.

Природа заботливо прятала все живое, что не могло улететь или уйти, под снег, под лед, но только ненормальному городскому взгляду могло показаться, что она умирает на долгую зиму. Она не была мертвой. Она продолжала спокойно жить. Просто наступало долгое время полярной ночи, время темного ледяного ветра, вьюги и полярного сияния.

Или ночной полярной тишины… Когда снег в свете звезд кажется темно-синим.