Текст книги "Черная троица"

– Это неподалеку, – откликнулся Нокт. – Так и быть, твоя пухлая святость, мы тебя проводим.

Амбросий насупленно на него посмотрел, но возмущаться не стал – оставаться один, без охраны, после всего произошедшего под стенами города он не хотел.

Гостевые комнаты оказались небольшими, но опрятно убранными. Нехитрая мебель – простые кровати и табуреты, дощатые столы – занимала почти все пространство.

– Я, пожалуй, посмотрю, что творится в городе. – Джосси, положив свои вещи и лютню, поправил ножны с мечом и направился к двери. Заметив удивленный взгляд Умберто, он улыбнулся: – Это на тот случай, если городская стража опять проспит появление мертвецов.

Бард вышел, а сам лекарь, взяв мешочек с лечебными травами, собрался было отправиться в покои аббата, как его внимание привлекло громкое пение труб. Окна выходили на улицу, поэтому и Клаудия, и Умберто, повинуясь вполне простительному любопытству, подошли к ним.

По улице продвигалась кавалькада, которую возглавляли два герольда с длинными трубами, украшенными вымпелами. Следом за ними на белоснежных лошадях гарцевали рыцари в серебряных доспехах и шлемах с развевающимся белым плюмажем. И на щитах их, и на латах были королевские гербы, так что сразу было понятно, что немолодой грузный мужчина, едущий за ними, – это и есть сам король Николас.

– Папа, а почему он такой хмурый? – удивилась Клаудия.

Действительно, лицо короля с тяжелым подбородком и опущенными уголками узких губ выражало какое-то брюзгливое недовольство, а густые низкие брови были насуплены.

– Возможно, ему уже доложили о том, что случилось у городских ворот. Согласись, что радоваться здесь нечему.

За королем ехала свита – десятка два дворян в кафтанах, которые своей пестротой затмевали наряд Джосси. Впрочем, один из них, высокий мужчина средних лет, был облачен в строгие серые одежды. Заметив уже знакомые перекрещенные меч и топор на щите, висевшем на стремени, Умберто решил, что, вероятно, это и есть граф Мартин. А различив среди замыкающих процессию воинов суровое лицо капитана Торна, лекарь понял, что он не ошибся.

– Король тоже будет на Конклаве? – не унималась девушка.

– Не знаю.

– А как мы туда попадем?

– Не знаю, – с досадой ответил Умберто. – Если придумаешь как, будь любезна, сообщи мне.

– Мы можем попросить самого короля пустить нас на Конклав.

Ответить на это наивное предложение лекарь не успел – раздался стук в дверь и в комнату вошел тот самый послушник, что привел их сюда.

– Его святейшество просит лекаря Умберто осмотреть его раны, – почтительно сказал юноша, стараясь не смотреть в сторону Клаудии.

– Я готов. – Умберто взял приготовленные травы. – Веди меня. А ты, – обратился он к дочери, – постарайся никуда не выходить. Нам оказали большую честь, так как обычно женщин, насколько мне известно, на подворья аббатств не пускают. Так что не нужно лишний раз показываться на глаза.

Аббат Акатус при виде целителя снова рассыпался в благодарностях. Выглядел священник гораздо лучше – лицо его не было уже таким бледным, как раньше, и он не стонал при малейшем движении.

– Я просто исполнял свой долг. – Умберто развязал мешочек с травами. – Кроме того, в молодые годы я и сам был послушником, так что оказать посильную помощь собрату по вере для меня больше, чем веление сердца. Позвольте мне наложить эту повязку.

– Отрадно слышать такие слова. – Акатус попытался сесть на кровати, но сил у него еще было недостаточно – у ворот он потерял довольно много крови. – Тогда мне будет проще попросить тебя сопровождать меня завтра, ибо должен я быть на Конклаве, но двигаться могу с превеликим трудом. Заседания же, на которое прибыл с такими опасностями для живота своего и ценой жизни моих собратьев, пропускать не могу.

– Сочту за честь, – поклонился Умберто, ликуя в душе от этой неожиданной удачи. Более удобной возможности попасть на Конклав он не мог себе представить.

* * *

– Папа, ну пожалуйста!

– Нет!

– Я буду сидеть там тихо-тихо! Ну мне же интересно!

Умберто остановился прямо посреди двора и разгневанно обернулся к дочери. Она стала приставать к нему с просьбами взять ее с собой на Конклав еще с вечера, когда, вернувшись от аббата, он с радостью сообщил, что сможет туда попасть.

– Клаудия, я начинаю жалеть, что сразу не отправил тебя обратно к матери!

Девушка замолчала и, обиженно поджав губы, развернулась и бросилась обратно в гостевую комнату. Умберто покачал головой и пошел дальше – у аббатских покоев уже стояли крытые носилки, готовые доставить Акатуса на Конклав.

Хотя было только раннее утро, на аббатском подворье жизнь кипела – спешили на первую службу послушники, привратники снимали с ворот тяжелые засовы. Из кухонной пристройки тянул очень аппетитный запах. Фыркали и топали в конюшне лошади, а где-то за стеной громко лаяла собака.

Едва Умберто подошел к носилкам, двери аббатских покоев открылись, и Акатус, опираясь на руку смотрителя, вышел на крыльцо.

– Рад видеть тебя, почтеннейший Умберто! Твои молитвы и травы воистину сотворили чудеса. Однако я все равно прошу сопроводить меня.

– Рад, что вам лучше, – склонил в легком поклоне голову Умберто. – Я готов отправиться вместе с вами.

Носилки несли восемь здоровенных носильщиков. Аббата на Конклав кроме лекаря сопровождал также смотритель подворья.

– Насколько мне известно, – обратился к нему Умберто, – обычно Конклав проходит в аббатстве Избавителя.

– Да, так было всегда. По крайней мере последние двести лет. Однако на этот раз его величество оказал нам честь, предоставив Зал Совета в своем дворце. Туда мы и направляемся.

– Вот как? – удивился Умберто. – Мне казалось, что…

– …Король Николас не особенно набожен? – с усмешкой закончил за него смотритель. – Что касается его отца, покинувшего сей мир три года назад, то так оно и было. Хотя его покойное величество король Гастус был весьма добродушным, к Церкви он не благоволил. Король Николас же проявляет к столичным епископам большое почтение. Он даже лично собирается присутствовать на Конклаве. А ну, осторожнее! Не дрова несете! – прикрикнул он на носильщиков, случайно зацепивших носилками фонарный столб на крутом повороте улицы.

Дорога до королевского замка оказалась недолгой, и вскоре дворцовый глашатай провозгласил появление аббата Акатуса при дворе его величества короля Николаса. Однако по величественным коридорам, увешанным гобеленами, прославляющими царствующую династию, до Зала Совета идти пришлось еще почти столько же, сколько занял путь от подворья до дворца. Умберто с интересом разглядывал яркие вышитые полотна, лепные потолки и высокие стрельчатые окна залов, которые соединялись коридорами.

Наконец перед ними распахнулись резные двери, ведущие в Зал Совета. Умберто невольно вздрогнул – столь странное впечатление произвел на него этот огромный зал с витражами, изображающими Небесное воинство и подвиги Спасителя. Сводчатый потолок поддерживали словно бы невесомые арки. Казалось, все здесь было наполнено благочестием и святостью – как и под столь похожими величественными сводами храма Спасителя в Колкарне, которые невольно встали перед мысленным взором лекаря, пробуждая в его памяти тяжелые воспоминания.

Вдоль всего центра зала шел длинный стол, где расположились около полусотни церковных сановников. В основном это были почтенные старцы, убеленные сединами. Но среди них можно было заметить нескольких человек средних лет и даже двух скорее юношей, нежели мужей. В отличие от сопровождавших короля Николаса дворян, увиденных Умберто, одежды их были неброскими. Но сразу было видно, что ткани ряс отличались тонкостью изготовления и, очевидно, стоили немалых денег.

Носильщиков в залу не пустили, и аббат Акатус, опираясь на лекаря и смотрителя подворья, прошел к столу. Место, которое он занял, было одним из последних свободных – похоже, что весь Конклав уже собрался. Пустовало только одно из двух высоких кресел, походивших более на троны, во главе стола. На втором сидел Мортириас, архиепископ Хоггардский, – худой, узколицый старик с совершенно седыми волосами. Усадив аббата, Умберто со смотрителем разместились на одной из длинных скамей, стоявших вдоль стен, среди многочисленных священников рангом пониже, писцов и другого казенного люда.

– А отчего заседание не начинается? – спросил через некоторое время Умберто своего спутника.

– Ожидаем его величество. – Судя по недовольному выражению лица смотрителя, он не был рад присутствию короля на сугубо церковном собрании. – Хотя осмелюсь заметить, что…

Договорить он не успел – раздался пронзительный рев труб, многократным эхом раскатившийся под высокими сводами зала. Появился король Николас, которого сопровождало всего несколько дворян. Почему-то Умберто обрадовался, увидев среди них графа Мартина. Король тяжелой поступью прошел к столу и занял свое место возле архиепископа. Свита полукругом встала за спиной его величества.

– Конклав открыт! – Король Николас не стал тратить время на приветствия и славословия сановным церковникам. – Слушаем вас, отче.

– Кгм, да… Приветствую вас, братия, в славном городе Хоггарде. – Мортириас явно не был готов к такому быстрому началу собрания. – Милостью его величества…

– Конклав проходит в Зале Совета королевского дворца, – довольно резко прервал его Николас. – И посвящен он… – Король выразительно взглянул на епископа.

– Посвящен он, – уже гораздо быстрее продолжил священник, – знамениям грозным и злодеяниям черным…

Король нервно забарабанил пальцами по резной столешнице, и архиепископ, заметив это, запнулся.

– Появление мертвецов. Спасибо, отче, с вашего позволения, – король чуть заметно усмехнулся, – я продолжу за вас. Досточтимые епископы, аббаты и все остальные хранители веры. Со всех концов королевства доносят мне о скелетах, что нападают на мирных жителей. Несколько отдаленных деревень вырезаны полностью. Да что говорить. Вы и сами знаете, что случилось вчера у самых городских ворот. И поскольку мир мертвых скорее ближе к Церкви, нежели к делам мирским, то хочу попросить у вас совета, как одолеть напасть эту?

Николас замолчал и выжидающе посмотрел на сидевших за столом священников. В зале быстро нарастал гул голосов – многие добирались на Конклав издалека и в пути навидались, а то и натерпелись всякого. Теперь они оживленно обсуждали пережитое с соседями, однако выступить с ответом никто не стремился.

Архиепископ Хоггардский, видя, как начинает хмуриться лицо его величества, снова встал:

– Видится мне, что прогневали мы Создателя и Спасителя, ибо отвратилась от нас милость Небес. Много, много есть пророчеств, что предвещают Конец Мира сего, и восстание мертвых из праха – одно из первых знамений приближения скорбного часа. Но не будем отчаиваться, ибо хотя избежать Конца Мира нельзя, но отсрочить его можно.

– Веру, веру крепить в сердцах людских надо! – раздался зычный голос, и аббат Акатус, приподнявшись на своем месте, воздел правую руку вверх. – Все больше, братия мои, погрязаем мы в делах мирских, заботимся более о насущном, а не о вечном. Что же говорить о простом народе, который святилищам предпочитает кабаки, а греховные утехи – молитвам? Долг наш, братия мои…

– Досточтимый отец Акатус, – насмешливо возразил Николас, – насколько мне известно, именно на ваш обоз напали у ворот мертвецы. Но спасла вас, кажется, не вера, а сталь мирского оружия моей стражи!

Умберто заметил, как при этих словах граф Мартин едва заметно нахмурился.

– Истину говорит ваше величество, – поспешил вмешаться Мортириас, махнув рукой возмущенному аббату, чтобы тот сел на место. – Ибо хотя кару шлют Небеса, но творится она руками смертных… Или покойных смертных…

На выручку запутавшемуся архиепископу пришел средних лет священник, сидевший неподалеку от Акатуса. Его суровое обветренное лицо было покрыто тем особым загаром, что дает лишь холодное северное солнце.

– Ваша святость, ваше величество, уважаемые братья! Осмелюсь сказать, что, кажется, знаю, кто виноват в бедах, обрушившихся на королевство наше. Имя мое Нибус, настоятель Обители Путеводной Звезды, что вблизи самой северной границы нашей. И хочу сказать, что за Мглистыми горами, лежащими еще дальше к северу, обитает чародей темный, истинное имя которого никому из живущих ныне не известно. Ибо говорят, что ему не одна сотня лет, и прозывают его поэтому Вечный…

– Вечный Мертвец, – подхватил архиепископ. – Думаю, прав ты, брат Нибус. Один из моих помощников, по приказу моему изучая в нашей библиотеке манускрипты стародавние, обнаружил, что сей черный некромансер – единственный, кто способен воскрешать мертвых, не видя их могил.

– И не только воскрешением мертвых этот маг грешен, – продолжил Нибус. – Говорят окрестные поселяне, что и младенцев невинных он похищает, чтобы злодейское колдовство над ними учинять, превращая их в чудищ богопротивных. И что мор насылает на селения целые, так что ни одного человека, ни одной скотины, ни одной птицы в живых не остается. Правда, уже лет двадцать как спокойно было в нашей округе, и успокоились мы, решив, что устал терпеть Создатель нечистые дела Вечного Мертвеца и покарал его. Но по делам нынешним, похоже, что нечестивец этот даже сильнее стал, накопив силы черные и изучив заклинания новые.

– Довольно! – гневно крикнул король Николас и стукнул по столу кулаком.

Нибус недоуменно замолчал, однако его величество продолжил:

– Довольно этому негодяю разорять мое королевство и губить моих подданных! Благодарю, святые отцы, что нашли причину этих бедствий! Может, посоветуете, как от него избавиться? Досточтимый Акатус, могу ли я смиренно попросить вас отправиться на север и молитвой очистить сердце сего некромансера от злобы?

Аббат Акатус промолчал, уставившись в стол и насупившись.

– Нет? Вера слаба? – неожиданно злобно выкрикнул Николас. Однако под удивленными взглядами священников быстро взял себя в руки. – Простите, святые отцы. Тогда, боюсь, придется действовать нам, грешным мирянам. Граф Мартин!

– Да, ваше величество! – выступил вперед воин.

– Возьмешь свой отряд, я еще бойцов добавлю из ветеранов моей гвардии. Найдешь этого, как его там, Вековечного Мертвеца и упокоишь его. Серебряного оружия у меня в оружейной хватает. Сколько людей тебе понадобится?

– Насколько я знаю, между нашими границами и Мглистыми горами обитают вольные племена, что не признают ничьей власти и постоянно воюют друг с другом. Самое большое – то, что зовется трузами. Есть еще драги, тех меньше, но они известны как могучие и безжалостные воины.

– Тысячи хватит? Нет? Бери больше!

– Простите, ваше величество, но если пойти большой армией, то племена решат, что наше королевство объявило им войну, и объединятся. Лучше мы пойдем небольшим отрядом, не больше сотни.

– Ну что же, тогда тебе и своих людей должно хватить. Но моя оружейная к твоим услугам – лучше серебра против нежити ничего нет. Да и доброй стали для мятежных дикарей у меня хватает.

– Благодарю, ваше величество! – склонил голову граф. – Однако, думается мне, все-таки дюжина священников, что имеют большие духовные силы и знают целебные молитвы и Слова против нежити, была бы кстати. Надеюсь, святые отцы подскажут, где найти таких людей.

– Присоединяюсь к просьбе графа Мартина! – Николас встал. – У вас, наверное, есть и сугубо церковные вопросы, что хотели бы вы обсудить на Конклаве. Посему, дабы не смущать вас, мы покидаем сие собрание.

Глава 4
«Благородный олень»

– Я же уже сто раз сказал – нет! – с досадой повторил Умберто, нервно меряя шагами комнатку, отведенную ему в стенах подворья аббатства Святого Ольгера.

– Но, папа… – вновь попыталась возразить ему Клаудия, сидя на краю его топчана и нервно наматывая на пальцы остатки того, что еще с утра было толстой косой.

– Что «папа»! Сколько можно повторять – это не игрушки! Доехать до столицы – это одно. А отправляться в долгий военный поход – совсем другое! Да и кто тебя возьмет, кто позволит? Только милостью Спасителя меня самого приняли в отряд. Спасибо отцу Акатусу, он упомянул мое имя, когда после окончания заседания Конклава граф Мартин заговорил с братией о включении в отряд духовных лиц. Да, граф согласился взять меня в качестве целителя, но он ни за что не допустит, чтобы в отряде была какая-то дерзкая девчонка!

– Да он даже не догадается! – с жаром в голосе принялась убеждать отца Клаудия. – Надвину капюшон пониже, нарисую синяки под глазами…

– Ага, конечно! Косу отрезала и думаешь, что за парня сойдешь? И ты считаешь, что за несколько недель никто тебя не раскусит? Этот капитан Торн из отряда графа – уж он-то наверняка тебя запомнил. Нет, об этом не может быть и речи!

– Но подумай, папа, ведь я и в самом деле могла бы быть полезной, – не унималась Клаудия. – Ты же видел, я на многое способна, и смогу помочь тебе в трудную минуту.

– Ну да, чтобы у меня еще и о тебе душа постоянно болела, – проворчал Умберто, хотя про себя не смог не согласиться с этим – дочь его обладала большой духовной силой, причем насколько большой, он даже не знал.

– Подумай, папа. – Девушка решила зайти с другой стороны. – Отсылать меня одну в обитель Святого Галаты сейчас куда опаснее, чем путешествовать под охраной сотни вооруженных до зубов воинов и наделенных духовной силой священников… Да еще и ты рядом!

– Пожалуй, что оно так, – нехотя признал Умберто. – Но можно было бы дождаться оказии. Какой-нибудь большой купеческий караван, идущий в наши края…

– В самом деле, почтеннейший Умберто, – вмешался в разговор сидевший до того тихо в углу менестрель. – Почему бы вашей прекрасной дочери не попробовать присоединиться к отряду. Мне кажется, план ее не так уж плох. Если не узнают с самого начала, то случись это позже, вряд ли благородные рыцари и досточтимые отцы Церкви решат бросить хрупкую девушку одну, в чаще и запустении. А храбростью и несравненным искусством своим прекраснейшая Клаудия, несомненно, окажет всем вам огромную помощь в трудную минуту… Если, конечно, такая случится.

Умберто с раздражением посмотрел на менестреля. Целитель был недоволен, что посторонний стал свидетелем их с Клаудией спора. Тем более именно он – Умберто сильно подозревал, что с самого начала Джосси весьма неравнодушен к его дочери. Та, впрочем, особо внимания на менестреля не обращала, пропуская многочисленные комплименты и восхваления мимо ушей.

– В любом случае, – начал он, но речь его была прервана стуком в дверь. Один из послушников поспешно сунул подошедшему Умберто запечатанный конверт, коротко сообщив, что передал его посыльный от графа Мартина. Распечатав конверт и пробежав глазами письмо, Умберто сказал:

– Ну вот, граф призывает меня к себе. Заболел кто-то из его свиты, и он просит, чтобы я исцелил его. Кроме того, граф пишет, что выезд назначен на завтрашнее раннее утро, и он предлагает перебраться прямо в гостиницу, где он остановился, – «Благородный олень»… Эх, дочка, что же мне с тобой делать – у меня совсем мало времени?

Но Клаудия уже проворно собирала свои нехитрые пожитки:

– А тут и думать нечего! Я пойду с тобой – не могу же я оставаться в этом городе совсем одна?!

– Ладно, – вздохнув, махнул рукой Умберто, – там видно будет… Да, а где же это – «Благородный олень»? Надо будет спросить отца-привратника.

– Надо сказать, одно из самых дорогих мест в городе. В сей достойной гостинице я бывал не раз, будучи удостоен чести выступать перед ее знатными постояльцами, – вмешался менестрель. – Если досточтимому Умберто будет угодно, я охотно укажу ее. Меня это нисколько не затруднит – я все равно собираюсь покинуть эти гостеприимные стены.

– Благодарю тебя, любезный Джосси, – немного помедлив, кивнул целитель.

«Благородный олень» серой четырехэтажной громадой возвышался посреди улицы Королевской процессии, круто поднимавшейся к Замковой горе. Походил он более на небольшой замок, чем на обычный дом. Район этот, очевидно, был богатый – что подтверждала и серебряная табличка с гербом гостиницы. Вывеска ясно показывала, что путешественники, в карманах которых звенит медь, могут сюда и не заглядывать.

Слуга, встретивший путников у порога, с пренебрежением оглядел скромный по его меркам наряд Умберто и его спутников, но показанное письмо произвело на разряженного в дорогой зеленый кафтан слугу благоприятное впечатление. Он с важностью кивнул и пригласил Умберто пройти в обеденный зал. Клаудия, почти полностью закрыв лицо капюшоном, последовала за отцом. Не отстал от них и менестрель.

По роскоши убранства зал не уступал гербу гостиницы. Конечно, размерами он был куда меньше, чем Зал Совета, в котором проходил Конклав, но гораздо больше, чем трапезная на подворье аббатства Ольгера. Стены от пола и до самого потолка высотой в три человеческих роста были обшиты резными дубовыми панелями, потемневшими от времени и дыма от сотен свечей. Напротив входа был сложен огромный очаг, а над ним висела голова оленя с такими раскидистыми рогами, каких никогда не приходилось видеть Умберто.

В зале было десятка два столов, но лишь один из них был сейчас занят. За самым длинным столом, накрытым расшитой скатертью и расположенным перед очагом, сидели несколько человек. Двух из них Умберто узнал сразу – графа Мартина и капитана Торна, который с аппетитом обгрызал жареное свиное ребро. Судя по одежде и суровым лицам, остальные тоже были солдатами, или, вернее, офицерами личной гвардии графа.

Граф сразу заметил Умберто и приветственно махнул рукой, подзывая к своему столу.

– Рад видеть тебя, лекарь… – Граф запнулся и наморщил лоб.

– Умберто, ваше сиятельство. Добрый день, или, скорее, вечер. Мне передали послание…

– Да-да, чтобы не привлекать излишнего внимания, я решил, что лучше будет, если мы все соберемся здесь еще сегодня. Мои люди размещены в соседних домах; за святыми отцами, которые бесстрашно согласились сопровождать нас, уже послали. Надеюсь, они вскоре также будут здесь. Капитан!

Граф изо всей силы стукнул капитана Торна по спине. И следует заметить, весьма кстати – тот, услышав о «бесстрашных святых отцах», рассмеялся. Однако, к несчастью, он как раз приложился к кувшину с вином, так что поперхнулся и теперь, покраснев, пытался откашляться.

– Спасибо, ваше сиятельство. Прошу прощения, только уж больно забавно вы выразились. А это кто с тобой? – обратился Торн к лекарю. – Что-то мне их рожи знакомы.

Умберто недоумевающее оглянулся и увидел, что прямо за его спиной стоят Клаудия и, чего он совсем не ожидал, Джосси. Однако ответить целитель не успел. Менестрель, ловко перебросив лютню из-за спины на грудь, шагнул вперед и склонился в изящном поклоне.

– Счастлив приветствовать столь отважных и благородных воинов! Прошу вас быть снисходительными к скромному барду!

И, ударив по струнам, он неожиданно запел глубоким сильным голосом:

 
Беспечный град дремал полдневным сном,
Играли в карты стражи городские,
Когда зловонных мертвецов несчетный сонм
Обрушился на головы людские.
 

Песня оказалась довольно длинной, и, хотя местами была не совсем складной, слушатели, замерев, внимали описанию жестокой битвы, разгоревшейся у городских ворот. Даже Умберто словно наяву вновь услышал стоны и крики раненых, топот и ржание лошадей и лязг оружия. Наконец менестрель замолк, лишь эхо последнего аккорда продолжало звенеть под сводами залы.

– Эх, лопни моя печенка! – стукнул по столу кружкой капитан Торн. – Все так и было!

– Как тебя зовут, бард? – Граф Мартин внимательно посмотрел на менестреля. – И где ты успел услышать эту песню?

– Мое имя Джосси, ваше сиятельство. И я являюсь скромным автором сих неуклюжих строф. Глубокоуважаемый капитан и мои почтенные спутники подтвердят, что мне довелось самому лицезреть эту страшную битву.

– Так оно и было. – Торн повернулся к графу: – И надо сказать, тогда он орудовал мечом не хуже, чем сейчас лютней. А ведь неплохо было бы, если и о нашем путешествии когда-нибудь сложили балладу!

Капитан мечтательно вздохнул, затем заглянул в свою кружку и снова ее наполнил.

– Осмелюсь сказать, почтеннейшие господа, именно с просьбой взять меня с собой я и решился прийти сюда. Ибо честь воспеть ваши подвиги, надеюсь, позволит запечатлеть и мое скромное имя в памяти потомков.

– Да, конечно, – кивнул Мартин. – Однако в отряде нам все-таки нужнее опытные бойцы. Так ли он хорош в бою, как тебе показалось, капитан?

Торн, снова занятый вином, не успел ответить. Джосси, взяв со стола лежавшие рядом с ним кинжал и яблоко, сначала подбросил в воздух яблоко, а затем метнул в него нож. Лезвие вошло, разрезав ровно пополам хвостик.

– Надеюсь, доблестному капитану не «показалось»… Хотя, должен признать, оружием я владею хуже, нежели своим инструментом.

– Но вполне достаточно, чтобы пойти с нами, – улыбнулся граф. Его бойцы одобрительно зашумели и подвинулись, освобождая барду место между собой.

– Что же, с одним твоим спутником мы познакомились, уважаемый целитель! – вновь обратился Мартин к Умберто. – Да, почему ты стоишь? Садись, не стесняйся! Мы не при дворе – будем считать, что поход уже начался, а у походного костра все равны. И пожалуйста, представь нам этого молчаливого юношу.

– Это моя… мой… слуга, – быстро поправился Умберто. – По имени Клауди…ус, – вновь невольно запнулся он.

– Боюсь, что тебе придется самому заботиться о себе, – покачал головой граф.

– Но он не только слуга, но ученик! И сила его духовная почти столь же велика, как и моя! Клаудиус весьма искусен в целительстве ран и болезней!

– Тогда, надеюсь, ты не обидишься, если мы посмотрим, на что твой ученик способен? За тебя поручился аббат Акатус, да и Торн видел тебя в деле, однако среди церковных братьев, что готовы были пойти с нами, только самые способные были взяты в отряд.

– Я готов, ваше сиятельство, – нарочито грубым голосом проговорила Клаудия.

Капитан Торн, услышав голос девушки, удивленно поднял голову. Однако, ничего не сказав, с некоторым недоумением сначала почесал затылок, потом внимательно заглянул в свою кружку и решительно ее отодвинул.

– Эй, принесите-ка Овиля! – громко крикнул граф. – Он наверху. Это мой слуга, – объяснил он Умберто и Клаудии. – Должен признаться, что вояка из него не слишком хороший, зато готовит он отменно. Я хотел взять его с собой, но вот незадача – услышав о походе, он заболел, да так, что не может встать. Посмотри, юноша – быть может, тебе удастся его исцелить.

– А скажи-ка, лекарь, – вдруг спросил Торн, – перед воротами с тобой, кажется, была твоя дочь. И сражалась она отменно, и раненых потом врачевала умело.

– Я… Она… Она среди достойных людей и в полной безопасности. – Умберто отвел глаза. – Я уверен, что ей ничего не угрожает.

Капитан собирался еще что-то спросить, но не успел. Двое слуг, отдуваясь, внесли в залу на одеяле Овиля. Это оказался довольно молодой парень, лет двадцати, не больше. Однако он был довольно толст и, вероятно, обычно розовощек и весел – но сейчас лицо его было изжелта-бледным и осунувшимся. Овиль непрерывно стонал, держась за живот обеими руками.

– Здравствуйте, ваше сиятельство, – чуть слышно прошептал он. – Я уж боялся, и не увижу вас перед… – не договорив, Овиль начал всхлипывать.

– Что у тебя болит? – Клаудия подошла к скамейке, на которую слуги уложили одеяло с Овилем.

Присев рядом, она взяла его руку и стала считать пульс. Умберто с настороженностью заметил странный взгляд, который бросил на его дочь граф.

– Все болит, – обреченно выдохнул Овиль. – Видно, пришел мой смертный час. Не иначе мертвецы эти какой-то мор в город принесли… Ноги как ватные, не чую их совсем, в животе рези, перед глазами все плывет… И сердце кровью обливается, что не смогу со своим хозяином в поход этот далекий пойти… – Он снова всхлипнул.

Клаудия обеими руками надавила сначала на нижние веки больного, потом подняла верхние, рассматривая белки глаз. Потом вдруг неожиданно сильно надавила на живот. Овиль закашлялся и вскочил.

– Ты что? Совсем меня в могилу свести хочешь?

– Не волнуйтесь, ваше сиятельство, – не обращая внимания на возмущение слуги, который, спохватившись, вновь поспешил улечься на скамью, обратилась к графу девушка. – У него обычная медвежья болезнь. Думаю, тут больше не моя помощь потребуется, а капитана. Вон у него какая рука тяжелая. Так что я советую отвесить этому бездельнику десяток подзатыльников… Ну а это он пусть все-таки выпьет.

Быстро достав из-за пазухи небольшую флягу, она открыла ее и влила растерявшемуся от неожиданности Овилю несколько глотков. Тот под хохот воинов закашлялся, но быстро пришел в себя. Бледность его прошла, а на щеках выступил румянец.

– Нет, ваше сиятельство, – решительно сказал слуга. – Точно вам говорю, лихорадка это была. Либо сглазил кто… А еще глоточек можно? – Он потянулся к фляжке, но получил звучный шлепок по руке.

– Хватит с тебя! А то волос повылазит – будешь лысым, как коленка, – пригрозила Клаудия и, увидев испуганное лицо Овиля, звонко рассмеялась, но тут же зажала себе рот.

– Ну что же. – Граф вновь внимательно посмотрел сначала на девушку, которая поспешила поглубже укрыться под капюшоном, а потом на Умберто. – Испытание ты прошел. А ну-ка, приготовь нам еще мяса! – приказал он Овилю.

– Сейчас, ваше сиятельство, – с готовностью отозвался слуга. – Этим неумехам только лошадям солому подавать. – Он пренебрежительно махнул головой в сторону кухни. – Я мигом!

Поваром Овиль действительно оказался отменным. Не прошло и получаса, как с кухни потянулась вереница слуг с блюдами, на которых дымилось жаркое, и кувшинами с вином. Однако Умберто заметил, что граф старался не пить хмельного, да и капитан почти перестал прикладываться к своей кружке. Но больше всего настораживали лекаря взгляды, которые Мартин и Торн изредка бросали на его дочь.

– Какой занятный кинжал у вас, граф, – чтобы как-то отвлечь их внимание, спросил Умберто, указывая на резную рукоять.

Граф неожиданно смутился. Действительно, длинное узкое лезвие, ручка которого заканчивалась искусно вырезанным черепом, выглядело довольно зловеще.

– Это не мой… Вернее… – Граф вытер лезвие о салфетку и убрал его в ножны на поясе. – У моего отца была большая коллекция оружия, которую он собирал много лет. Ему часто приходилось участвовать в битвах с некромансерами, коих много тогда было в северных и восточных уездах нашего королевства. Я изредка стараюсь ее пополнять… Хотя, конечно, это обычное оружие… Но в нем есть какое-то изящество…

– И Сила, – чуть слышно прошептала Клаудия, которая сидела справа от Умберто. – Темная Сила… Я ее чувствую…

Наконец многочисленные тарелки и кружки опустели. Почти все бойцы, не выдержав сражения со столь обильной трапезой и возлияниями, храпели, положив головы на руки прямо за столами. Даже Джосси уютно устроился в углу залы и дремал, нежно прижимая к груди свою лютню. Бодрствовали лишь Мартин, Торн, Умберто и Клаудия.