Текст книги "Небо цвета крови"

Подручные Угрюма слушали внимательно, не перебивали (не забывая, впрочем, наливать и закусывать). И Славик слушал, а что ему еще оставалась делать?

Закончил Угрюм неожиданно:

– Да тока не срастается тебе, паря, за дело народное воевать… От Парамоши ни слуху, ни духу… Не иначе благородие и впрямь в курге остался. Придется его выманивать… А приманкой ты, паря, станешь. Будем от тебя на площади по кусочку резать: то ухо, то палец. И по трансляции, значится, твои вопли на всю округу передавать. Заявится старый, не выдержит…

Славик ему поверил сразу: не на испуг берет, что сказал, то и сделает. Для того Угрюм, наверное, и приладил два распятия у дверей своего штаба, чтобы все и сразу ему верили… Чтобы понимали: шутки кончились.

– Да ты погодь лицом бледнеть, погодь, может еще сыщет его Парамоша.

Но Славик хорошо понимал, в какую ловушку угодил. Парамоша никого не найдет и не приведет, а Угрюм как сказал, так и поступит, за ним не заржавеет. И никто не спасет. Спасаться надо самому.

– Не будет по-твоему! – сказал он громко и скрестил руки на груди.

Наверное, со стороны это показалось глупыми словами и глупым жестом мальчишки, да и голос сорвался, фраза прозвучала совсем не так гордо, как хотелось… Плевать. Главное, что рука оказалась рядом с гранатой, и никто ничего не заподозрил.

В следующее мгновение Славик оказался под прицелом шести или семи стволов, вскинувшихся от его резкого движения. Затем стволы медленно опустились – когда их владельцы разглядели, что сжато в пальцах руки, протянутой в их сторону.

Предохранительное кольцо от гранаты.

Саму гранату Славик тоже держал так, чтобы ее было видно. Рычаг прижимал большим пальцем, изо всех сил, даже костяшки суставов побелели…

– Бросайте оружие! Туда, в угол! – Голос Славика звенел, как струна, готовая лопнуть. – Живо! Взорву всех!

План был прост: разоружить всю компанию и выскочить за дверь. И бежать со всех ног, а если кто сунется преградить путь – опять-таки продемонстрировать гранату с сорванным кольцом… Ну а потом помогут ночь, темнота и хорошее знание местности.

Металл тяжело ударялся о доски пола… И лишь одно оружие – пистолет с коротким толстым стволом – осталось в руке своего хозяина. В руке Угрюма.

– А ты меня не пужай, – негромко произнес он. – Я пуганый, и битый, и смертушке в глаза наглядевшийся… Не забоюсь твоей железяки. Ты ее сам бойся… Больно ведь будет, когда кишки наружу выворотит. Хорошо, коли осколок башкой словишь, а коли нет? Долго ведь подыхать будешь, долго и страшно, ох как страшно…

Угрюм говорил и приближался к Славику тихонько, коротенькими шажками.

Мысли в голове Славика метались стремительно, как пойманные салангасы в садке. Что делать? Броситься за дверь? Так ведь успеет всадить пулю в спину… Или в ногу, учитывая план по медленному расчленению…

Нет уж, лучше погибнуть от взрыва, чем день за днем терять куски плоти от ножа Угрюма.

– Стоять! – завопил Славик, подняв гранату над головой. – Взорву!!!

Наверное, было в его лице и голосе нечто, заставившее Угрюма поверить… Остановился.

– Не дури, давай бортами разойдемся, чтоб никому не обидно… – медленно произнес бандит. – Ты чеку, значится, аккуратненько сунь обратно, и на пол дуру ложи… А я шпалер туда кину, в угол. И иди своей дорогой… Лады?

Ищи дураков… Как только Славик положит гранату со вставленной чекой на пол, за жизнь его никто и скорлупы от ореха не даст… Но Угрюм с пистолетом расставаться тоже не собирался, а долго патовая ситуация не продержится – палец, прижимавший рычаг, уже начал уставать.

Остается одно – все-таки швырнуть гранату под ноги Угрюму. Тут уж тому станет не до стрельбы, тут бы успеть отпрыгнуть в угол и залечь… Или попытаться схватить гранату и вышвырнуть в окно.

А Славик стоит ближе всех к двери и успеет выскочить, спастись от осколков. Но только в том случае, если граната обычная, с запалом-замедлителем. А если ударного действия – никакой паузы не будет, рванет сразу же, едва ударится об пол.

Ну значит судьба такая…

– Брось пистолет! – попробовал он в последний раз решить дело миром.

– Вставь чеку, – парировал Угрюм.

Славик резко взмахнул рукой.

Граната ударилась об пол.

И тотчас же взорвалась.

Глава вторая
Первая заповедь пилотов

1

Море на Новой Ливадии отличалось от морей и океанов Умзалы. Отличалось кротким характером, шторма случались крайне редко – неудивительно для планеты с почти нулевым наклоном оси вращения, к тому же с поверхностью, на девяносто пять процентов состоящей из водной глади. Негде здесь зарождаться штормам и тайфунам, легкий бриз уже позволял считать день ветреным…

Волны ласково лизали берег. Вдоль уреза воды шагали двое, беседовали на ходу. Один – невысокий, худощавый – в полковничьей форме гренадера-гвардионца, на груди скромный набор наград: два боевых ордена. Второй носил парадный мундир генерал-майора Отдельного Корпуса и иконостас на груди имел куда более внушительный.

Однако именно полковник отдавал распоряжения генералу. Потому что первый был Александром VI, Божией милостью монархом и самодержцем Эриданской Империи. А второй – Михаилом Александровичем Несвицким, вице-губернатором и военным комендантом отвоеванной у мятежников Елизаветы.

Разговаривали на ходу, подобно Аристотелю, беседующему с учениками. Однако не по неведомой прихоти Императора, – день Его Величества буквально расписан по минутам, и вице-церемонимейстер с преогромным трудом нашел время для аудиенции, совместив ее с всенепременной утренней прогулкой: двадцать три с половиной минуты, господин генерал-майор, и ни секундой больше.

Разговор шел деловой, без вступительных политесов и без полагающихся по этикету формальностей. Тон его Император задал уже второй своей фразой:

– Я прекрасно знаю, Михаил Александрович, как офицеры Корпуса и других разведывательных и контрразведывательных структур относятся к рескрипту, запрещающему любую несанкционированную деятельность в отношении хултиан.

Прямого вопроса не прозвучало. Но Император глянул на жандарма вопросительно и явно ждал ответа.

– У меня, Ваше Величество, никогда не возникало искушения нарушить какие-либо пункты означенного рескрипта, – осторожно произнес Несвицкий.

– Знаю. Знаком с вашим послужным списком. Но знаком и с «первой заповедью пилота», так кажется она у вас называется? Не напомните точную формулировку?

– Если соблюдение инструкции грозит аварией, нарушай инструкцию, – напомнил Несвицкий без особой охоты.

– Именно… Я хочу дополнить это правило применительно к хултианскому вопросу: несоблюдение в данном конкретном случае может предотвратить аварию, но спровоцировать катастрофу. Катастрофу всей нашей цивилизации.

Несвицкий вздохнул, постаравшись сделать вздох незаметным для Императора. И без того третье десятилетие живут при катастрофе, – при долгой, растянувшейся на годы, но все же катастрофе.

Затем Император начал задавать вопросы. Короткие и конкретные, подразумевавшие такие же ответы. Об операции на Новом Петербурге, о ситуации на Елизавете-Умзале. У Несвицкого создалось впечатление, что монарх либо держал под личным контролем обе проблемы, либо хорошо подготовился именно к этому разговору… По крайней мере информацией, сообщенной бароном Корфом на борту «Святой Ольги», Александр VI владел в полном объеме. Что наводило на определенные размышления…

Жандарм на мгновение смутился, сообразив, чем занимается: прокачкой Императора. Да уж, привычка вторая натура… Отвечал он быстро, не задумываясь. Но очередной вопрос Императора сбил-таки Несвицкого с толку.

– Насколько вероятность, что силой, противостоящей Корпусу в его попытках установить маршрут эвакуации генохранилища, стали хултиане? Там, на Новом Петербурге?

– Мне никогда не приходила в голову такая версия, Ваше Величество, – ответил генерал-майор после секундной паузы. – Моим коллегам, насколько я знаю, тоже. Не столько по причине рескрипта двадцать седьмого года, сколько…

Он вновь на мгновение замялся.

– Я понимаю, – быстро сказал Император. – Вы полагали, что столкнулись с глубоко законспирированной агентурой флота или армейской разведки… Но я черпаю информацию не только из официальных докладов указанных структур и Корпуса. И у вас, и во флоте, и в армии имеются «очи государевы», не афиширующие свою связь с Личной канцелярией. И есть все основания утверждать, что вы имели дело не с флотскими и не с армейскими агентами. Тогда с кем?

Конкретный вопрос прозвучал. Пришлось отвечать.

– Кроме хултиан, возможны и другие варианты, – сказал Несвицкий. – Спецслужбы Союза и стоящая за ними часть расколовшейся элиты, например.

– У вас есть данные о таком расколе?

Тон подразумевал, что у самого Императора подобных данных нет. Несвицкий не стал говорить, что в годы перемирия расколы на военно-политическом Олимпе мятежников случались постоянно. Наверняка Александр VI информирован не хуже. К тому же те расколы быстро ликвидировали вместе с раскольниками, и до низов потрясения, грохотавшие в высших сферах, почти не докатывались. Тот или иной деятель переставал упоминаться в официальной хронике и спрашивать о его дальнейшей судьбе считалось у жителей Союза крайне дурным тоном.

– Данных нет, – честно признал жандарм. – Но можно допустить, что после быстрой череды военных поражений какой-либо комплот в верхах Союза мог сложиться за считанные дни, или даже часы. Прибрать к рукам генохранилище в качестве личного страхового полиса – вполне логичное решение для людей, не желающих отправляться в небытие вместе с Союзом.

– Допустить можно многое… – задумчиво сказал Император. – Нельзя допустить лишь одного: чтобы главное сокровище нации безвозвратно пропало.

Двадцать три с половиной минуты истекали. И прогулка, и аудиенция близились к завершению. Император и жандарм подошли к тянущейся вверх лестнице, вырубленной в скальном обрыве. Вернее, под лестницу сооружение лишь было стилизовано, нижняя площадка на деле являлась гравиподъемником, способным очень быстро доставить пассажиров наверх.

Но монарх не спешил. Остановился, произнес, глядя в упор на Несвицкого:

– Вам, Михаил Александрович, я разрешаю отступать от положений рескрипта двадцать седьмого года. Только на Елизавете и только в тех действиях, что напрямую касаются поисков генохранилища. Следуйте «заповеди пилота», нарушайте инструкцию смело, но обдуманно, поскольку авария в данном случае равносильна полной катастрофе. Но имейте в виду: в случае вашей ошибки ставить под угрозу сотрудничество с хултианами у меня права нет. Вы понимаете всю тонкость ситуации?

– Понимаю, Ваше Величество. Любые действия в указанном направлении станут исключительно моей личной инициативой, за кою я готов нести полную ответственность.

– На самом деле не совсем личной… Есть еще несколько человек в различных структурах, уполномоченных мною расследовать роль хултиан в исчезновении генохранилища. Возможно, кто-то из них обратится к вам. Возможно, очень скоро.

– Как я их узнаю и отличу от людей, никаких полномочий не получавших?

– Пусть паролем станут слова… допустим, «первая заповедь». Произнесенные в соответствующем контексте.

– Слишком расхожее словосочетание, Ваше Величество. Возможны ошибки, вероятность их невелика, но в подобном деле любые случайности должны быть исключены.

– Действительно… Тогда… «Первая заповедь вивисектора» вас устроит?

– Более чем, Ваше Величество.

Да уж, слова неординарные, случайно не мелькающие в разговорах… Но с чего бы Императору пришла в голову такая ассоциация?

– Я надеюсь на вашу осторожность и решительность, – произнес монарх тоном, намекающим, что все действительно важное уже прозвучало. – На то, что вам придется не отвечать за ошибки и промахи, а принимать заслуженные награды.

Александр VI шагнул на подъемник. И во время быстрого и бесшумного подъема произнес:

– Есть один вопрос, который вы, Михаил Александрович, мне никогда не зададите, а если бы вдруг задали, я не стал бы отвечать. Но поразмыслить над рекомым вопросом самостоятельно вы можете. Вопрос такой: как вы считаете, что именно пообещал мой отец хултианам за их помощь в войне?

Подъем закончился. Император шагнул на вымощенную камнем дорожку, ведущую к дворцовому комплексу. В отдалении вице-церемонимейстер делал отчаянные жесты Несвицкому: завершайте, дескать, разговор, истекло ваше время… Не иначе как за недолгий путь к личным покоям монарху предстояло переговорить еще с кем-то.

Император заметил жестикуляцию, улыбнулся едва заметно, самыми кончиками губ.

– Извините, Михаил Александрович, государственные дела. Я не прощаюсь, приглашаю вас отобедать перед отлетом… Да, кстати, чуть не забыл: прошение о вашем разводе я подписал. Отныне вы свободный человек. Хотя очень надеюсь, что когда нынешние ваши весьма щекотливые обстоятельства минуют, вы с… э-э-э… с Ириной Михайловной вновь предстанете счастливой и гармоничной парой.

Император ушел. Ошарашенный Несвицкий остался. О своем разводе он услышал впервые.

2

Вспышка ослепила, а грохот ударил по ушам словно двумя кувалдами с двух сторон. Славик стоял ослепший и оглохший, и не понимал, отчего нет страшной боли от разодравших тело осколков. Да и взрывной волны по большому счету никакой не было…

Потом сообразил: имперская граната неизвестной ему системы оказалась свето-шумовой. Враги тоже ослеплены и оглушены, но все живы. И надо бы как можно быстрее убираться, скоро сюда набежит вся банда.

Но, фактически ослепнув, далеко не уйти… Он несколько раз моргнул – не помогло. Огненное пятно, после взрыва секунду-другую стоявшее перед глазами, сейчас поблекло, потемнело, но никуда не исчезло. Словно кто-то вырезал два маленьких кружочка из непрозрачного клейкого пластика – да и налепил Славику прямо на зрачки, но чуть-чуть прогадал с размером, самые краешки зрачков остались не залепленными. Боковое зрение в результате уцелело, и смотрел Славик на мир сквозь две узенькие щелочки, расположенные с двух сторон головы… А прямо перед собой ничего не видел.

Он машинально поднес руку к уху, уверенный, что барабанные перепонки разодраны в клочья, что пальцы нащупают сейчас ручеек крови… Крови не было. И слух окончательно не исчез – Славик услышал слабый-слабый хлопок. И по щеке тут же мазнуло горячим дуновением.

Угрюм… Оклемался, оценил обстановку и начал стрелять. На удивление метко стрелять, если учесть, что наверняка имел аналогичные проблемы со зрением.

Славик низко пригнулся, нащупал дверь – не заперта! – и вывалился наружу. Быстро пошагал, нелепо выворотив голову набок, чтобы хоть что-то и хоть как-то видеть перед собой. Но тут же споткнулся в полутьме, упал… Поднялся, двинулся вдоль стены, на ощупь, снова упал, запутавшись ногами в куче награбленного барахла. Стремился Славик не на улицу, там сразу схватят, – в коридорчик, уводивший вглубь здания.

Второй раз шлепнулся очень вовремя – в медчасть вбежали люди, несколько человек. Он их не видел, не слышал голосов и шагов, но ощутил, как сотрясается дощатый пол под ногами бегущих. Славика они не заметили, пробежали к смотровой.

Он выждал, пока пробегут, и ползком, затем на четвереньках, поспешил дальше по коридору. Там, в самом конце, имелось окно, выводящее не на площадь, а на зады больнички. Добрался до него, потрогал, понял – стекла выбиты, из рамы торчат острые осколки. Но отворять окно некогда – вот-вот сообразят, что на улицу он не выбегал и прячется где-то в медчасти, начнут искать…

Славик залез на подоконник, прикрыл лицо локтем – и выпрыгнул наружу, скорее даже выпал. Приземлился, больно ударившись боком о землю, но ничего не сломал и не вывихнул.

Ему, полуослепшему, не было никакого смысла играть сейчас в прятки и догонялки со зрячими. Догонят и найдут. Но рядом, буквально в трех десятках шагов, находилась школа, куда Славик отходил восемь лет. А за ней – одно укромное местечко, отлично известное местным подросткам, но хранимое в секрете от взрослых.

Через пару минут он добрался до нужного места, поднырнул под живую изгородь, казавшуюся сплошной и непроходимой, протиснулся узким лазом… И очутился на небольшой, три на полтора метра, прогалинке, со всех сторон окруженной плотно растущими колючими кустами. Тяжело опустился на бревно, отполированное штанами многих поколений бугерских старшеклассников.

Здесь можно было покурить тайком от учителей, и причаститься первым в жизни стаканом «зеленухи», и просто отсидеться, будучи выгнанным с урока… А еще – спастись от бандюков, решивших порезать тебя на куски. К утру они все перепьются в стельку, а последствия взрыва гранаты к тому времени, хочется надеяться, у Славика рассосутся… И можно будет уйти, и даже попытаться прихватить с собой продукты, если отыщутся нетронутые дома.

Вопрос «А что потом?» Славик старательно отгонял от себя. Разберется с насущным, а там видно будет…

Судя по внутренним часам, прошло минут сорок, никак не более часа после того, как Славик очутился в убежище. Зрение потихоньку возвращалось, темные пятна, закрывавшие видимость, рассасывались, уменьшались в размерах… Славик знал, что так все и должно происходить: от яркой вспышки разрушается, разлагается какое-то вещество в глазу, он позабыл его название, – а затем потихоньку вырабатывается снова.

Слух тоже возвращался – пьяные крики, доносившиеся с площади, он слышал все лучше и лучше. Хотя ощущение ваты в ушах оставалось: шелест листвы на кустарнике и другие негромкие звуки расслышать пока не удавалось…

И тут прозвучал еще один крик. Безмолвный, неслышимый другим вопль, чуть не разорвавший голову Славика на куски. Кричала Лера.

Он вскочил на ноги. Все дни, прошедшие после расставания с сестрой и подъесаулом, он блокировал, как умел, свою ментальную связь с сестрой. Не хотел с ней общаться никаким образом. Но переполненный болью и страхом безмолвный крик смёл все преграды.

Крик не смолкал и шел откуда-то слева, из той части поселка, где стоял их дом. Славик ужом просочился через лаз, пробежал несколько десятков шагов вдоль изгороди, снова прикинул направление, уже более точно.

Так и есть, Лерка или в их доме, или где-то неподалеку от него…

Он обежал школу, обежал правление рыбхоза – и понесся на помощь. Обогнул площадь задворками, но дальше рванул прямо по главной улице, не думая о возможности встречи с мародерами. Бежал, как не бегал, наверное, никогда в жизни. О том, что с сестрой они расстались не самым лучшим образом, Славик даже не вспомнил.

Зрение почти восстановилось, остались лишь крошечные фантомные пятна в центре наблюдаемой картины – несущейся навстречу ночной улицы. Грабители не встретились, и теперь уже не встретятся, отмахал от центра поселка он порядочно.

Крик неожиданно смолк. Славик сбился с ноги, предчувствуя самое страшное. Но нет, закричала снова после короткой передышки, и Славик даже обрадовался…

Потом вновь замолчала, но он уже подбегал к дому. Дверь была полуоткрыта, а Славик хорошо помнил, что плотно ее притворил.

Задыхаясь от быстрого бега, он перешагнул порог и тут же споткнулся о… наклонился, пощупал… да, под ногами лежало тело человека.

Молчит, не шевелится… похоже, мертвый. Фонарь у Славика отобрали вместе с рюкзаком, когда схватили у сараюшки. Он вспомнил, что в кармане лежат спички, достал, но долго не мог зажечь, руки дрожали… Наконец трепещущий огонек опустился к полу и Славик облегченно выдохнул.

Не Лера, и не дед, – один из мародеров в двухцветном зековском комбинезоне. Крови не видно, но голова вывернута на сторону, как у живых не бывает…

Входную дверь он на всякий случай за собой закрыл, и оба засова задвинул, – когда непонятно, что ждет впереди, надо быть спокойным хотя бы за тыл.

В этот момент до него донесся крик. Уже не беззвучный, а вполне реальный. Сверху, откуда-то из их с Лерой комнат… Возможно, в доме и до того раздавались какие-то звуки, негромкие, но он их не слышал, уши у Славика до сих пор оставались заложены.

Тут же наверху загрохотала длинная очередь из автоматического оружия. Прогремела и смолкла.

Он взбежал вверх по крутой лестнице, увидел полоску света, пробивающуюся из комнаты Леры, толкнул дверь… И лицом к лицу столкнулся с Парамошей.

Славик замер на пороге, но верзила внимания на него не обращал, смотрел невидящим взором куда-то мимо. В опущенной руке Парамоша держал пистолет-пулемет – похоже, тот самый, что Славик видел у подъесаула. В другой руке, поднятой на уровень груди – непонятное холодное оружие.

Немая сцена длилась доли секунды. Потом рот Парамоши раскрылся, но вместо слов из губ выдулся кровавый пузырь, лопнул, алая струйка зазмеилась по подбородку… И Парамоша, как срубленное дерево, начал заваливаться на спину, но падение странным образом замедлилось, почти прекратилось…

Окончательно свалился на пол Парамоша уже по другой траектории, рухнув боком. Причина того тут же стала ясна – из спины у мародера торчала длинная рукоять ручного зверобойного гарпуна. И левой рукой он до сих пор стискивал не какое-то непонятное оружие – зазубренный наконечник гарпуна, прошедший насквозь и торчащий из груди. Славик только сейчас заметил, что штаны у бандита спущены до колен.

Славик окинул комнату быстрым взглядом. Увидел Леру в тусклом свете керосиновой лампы – сестра полулежала на кровати, бледная, растрепанная. На ее разорванной чуть не в клочья одежде виднелась кровь. В комнате остро пахло сгоревшим порохом, под ногами поблескивала россыпь стреляных гильз.

– Это ты… его? – спросил Славик, и сам себя едва расслышал.

Губы Леры шевелились, но ни слова было не разобрать.

– Говори громче, – попросил Славик.

Она протянула вперед руку, выдав нечто протяжное, рыдающее, состоящее из одних гласных звуков, и он сообразил, что дело вовсе не в его проблемах со слухом.

Повинуясь жесту сестры, Славик обернулся и увидел то, что поначалу скрывала от взгляда распахнутая дверь. Привалившись к стене, изодранной пулями, там стоял дедушка. Или подъесаул? Да какая теперь разница…

Старик был с головы до ног залит кровью и медленно оплывал, сползал на пол, оставляя кровавые полосы на бумажных обоях. Славик начал понимать, что здесь произошло: Парамоша стрелял, уже насаженный на гарпун, как жук на булавку. Рефлекторно давил на спуск почти мертвец, но расстояние было слишком мало, и несколько пуль все же попали в его убийцу, в деда…

Он подхватил старика, не дал упасть, и тот сидел теперь на полу, прислонившись к стене. Славик подумал, что надо его перевязать, попытался вспомнить, где в доме бинты… Но сам понимал: никакие перевязки не помогут буквально изрешеченному человеку, очень скоро все закончится.

Старик смотрел на Славика, пытался что-то сказать, но тот не расслышал, либо никаких звуков слабо шевелящиеся губы не произнесли. Окровавленная рука подъесаула ползла к нагрудному карману – доползла, пальцы попытались расстегнуть клапан, ничего не получилось. Дед посмотрел на Славика, перевел взгляд на карман, затем снова на приемного внука… Тот сообразил, сам расстегнул клапан, вытащил плоский жетон, подвешенный на цепочке.

Подъесаул вновь попытался что-то произнести, и вновь не сумел. Потом голова его упала на грудь, тело обмякло, Славик попробовал найти пульс на запястье – и не нашел.

Лейб-казачьего Пластунского полка подъесаул Григорьев умер.

Дедушка…

3

После обеда у Императора – официального и чопорного, но ввиду военного времени скромного, всего на полсотни персон, – к Несвицкому подошел Мезенцев, отдал честь как равному. Впрочем, они с недавних пор и в самом деле сравнялись чинами.

– Вы в космопорт, Михаил Александрович? – спросил контр-адмирал.

– Да, отбываю на «Святой Варваре», через тринадцать часов. На Новый Петербург, а еще через день – на Елизавету.

– Адъютанты ваши уже убыли, я полагаю? Дожидаются вас в порту?

– Именно так, – кивнул Несвицкий, на сопровождавших его офицеров приглашение отобедать не распространялось.

– В таком случае не желаете составить мне компанию и воспользоваться моим экранопланом? Получится чуть дольше, чем по воздуху, но есть возможность насладиться морскими видами.

– Благодарю за приглашение и охотно его принимаю.

Разумеется, словам о морских пейзажах жандарм ни на секунду не поверил. Чем там можно наслаждаться – вода и вода… Очевидно, предстоит серьезный разговор. Мезенцев, среди прочего, курирует флотскую контрразведку, – и если счесть разговоры с фон Корфом за предварительную разведку, то сейчас в дело вступит главный калибр флота.

…Экраноплан несся над водой низко, едва ли в метре от поверхности – самый экономный режим полета, возможный лишь при малом волнении. Контр-адмирал, вопреки ожиданиям Несвицкого, важный разговор начинать не спешил. Расположился вместе с гостем в комфортабельном салоне, оборудованном вместо штатных иллюминаторов широкими панорамными окнами (вид на море и в самом деле открывался шикарный), и речи вел по большому счету пустопорожние – самые общие рассуждения о ходе военных действий, пара дворцовых сплетен, всем известных и никакого интереса не представлявших…

Неужели и в самом деле взял с собой пассажира, дабы не томиться скукой в пути?

– Вы ведь, Михаил Александрович, последний свой отпуск проводили здесь, на Ливадии? – спросил Мезенцев словно между прочим.

– Здесь, – подтвердил Несвицкий, – неподалеку от Массандры…

Хотя что это был за отпуск, одно название, – неполная неделя. Немного прийти в себя после мясорубки на Новом Петербурге, и снова в пекло.

– Массандра… – задумчиво протянул Мезенцев. – Прекрасные места, отличное вино, красивые женщины… Завидую вам, самому уж три года об отдыхе приходится только мечтать.

Несвицкому показалось, что интонация гостеприимного хозяина экраноплана слегка изменилась. Жандарм мгновенно насторожился, восстановил в памяти свой недолгий отдых – нет, не случалось ничего, способного заинтересовать конкурирующую службу. Вина употреблял в меру, с женщинами никаких… ну, почти никаких… амурных приключений не имел. Нет материала, чтобы слепить даже для самый захудалый компромат. Показалось, наверное… Профессиональная мнительность.

– С аквалангом, наверное, плавали? – продолжил расспрашивать Мезенцев, и жандарму вновь почудился в его голосе не совсем праздный интерес. – Замечательные рифы у Массандры, просто замечательные, настоящий подводный парадиз…

– В тот раз не довелось, – сухо ответил Несвицкий.

– Напрасно, напрасно… Но есть возможность исправить упущение. Здесь, в море Крузенштерна, рифы не хуже. Окунемся, Михаил Александрович? Лишний акваланг у меня на борту есть, и гидрокостюм, причем как нарочно вашего размера… Что скажете?

– Собираетесь приводниться на часок?

– Ни в коем случае. Пусть экраноплан летит, как летел, и пусть все, кто наблюдает за его полетом, думают, что мы по-прежнему на борту.

Несвицкий хотел было сказать, что подводным плаванием занимается на любительском уровне, и вплавь отсюда до космопорта, расположенного почти у экватора, едва ли сможет добраться. Но не сказал – бросив случайный взгляд в окно, заметил у горизонта россыпь темных пятнышек. Архипелаг… Земля цесаревны Ольги, судя по скорости и направлению движения экраноплана.

– Именно так, – произнес контр-адмирал, проследив, куда устремлен взгляд Несвицкого. – Грешен, люблю совмещать приятное с полезным. И хочу заодно с подводной прогулкой проинспектировать один из сухопутных объектов флота, расположенный как раз здесь, на Земле Ольги.

– Не понимаю, отчего я приглашен составить вам компанию.

– Оттого, Михаил Александрович, что соблюдать «первую заповедь вивисектора» поручено не только вам. Дело настолько секретное, что большего сейчас сказать не могу, уж извините.

…Акваланги и впрямь оказались прогулочные, без баллонов, с мембранными «жабрами», способными отфильтровывать кислород прямо из морской воды. Для серьезных подводных работ такие аппараты не годятся: угодишь в термоклин и вскоре начнется кислородное голодание. Зато в приповерхностных, богатых кислородом слоях, плавать можно очень долго. Логичный выбор – с этой любительской техникой Несвицкому не раз доводилось иметь дело, а какая-нибудь военная засекреченная модель потребовала бы долгого и обстоятельного инструктажа.

Гидрокостюмы, напротив, были позаимствованы из арсенала боевых пловцов – от клинка или выстрела могли защитить не хуже бронежилета. Но заявиться в таком облачении в космопорт как-то не комильфо, о чем Несвицкий сразу заявил контр-адмиралу.

Мезенцев успокоил: дескать, беспокоиться не о чем, на берегу найдется, во что переодеться, а генерал-майорский парадный мундир со всеми регалиями будет доставлен экранопланом в целости и сохранности в гостиницу при космопорте.

Земля цесаревны Ольги – скопление из нескольких сотен островов и островков, широко раскинувшихся в океане. Большинство из них – безжизненные, лишенные растительности скалы. Однако суши на Ливадии слишком мало и даже эти клочки бесплодной земли используются для различных надобностей. Принадлежащих космофлоту объектов здесь немало, десятка два, как минимум, и жандарм даже не хотел гадать, на какой из них собрался Мезенцев. Тем более что внешне цель их прогулки может выглядеть безобидно – высится, например, на скале радионавигационный маяк, обслуживает его немногочисленный персонал, – а в глубине островка, в толще скал скрывается нечто далекое от официального предназначения объекта. У Отдельного Корпуса тоже имелись такие базы двойного назначения.

Пролетая через архипелаг, экраноплан заметно сбавил скорость, – вполне замотивированно, курс в лабиринте проливов менять приходилось постоянно. Но и оставшейся скорости хватило бы – аквалангисты, рискнувшие нырнуть с борта несущегося над водой аппарата, наверняка получили бы серьезные травмы.

Поэтому десантировались они, втиснувшись вдвоем в прозрачную сигарообразную капсулу, как раз для таких случаев предназначенную. Капсула теоретически была одноместной, но двоих человек без оружия, боеприпасов и прочего десантно-штурмового снаряжения кое-как вместила.

Приводнились удачно. Экраноплан полетел дальше, и никакой наблюдатель – следящий за ним хоть в бинокль, хоть по экрану радара – не смог бы заметить, что двое пассажиров негласно покинули судно.

На глубине семь или восемь метров они выбрались из капсулы, наполнившейся водой. Мезенцев отсоединил балласт, взялся за поручень, на который были выведены кнопки, управляющие водометным двигателем, жестом показал Несвицкому, чтобы тот держался за другой поручень, пассажирский, – капсула при нужде могла работать подводным буксировщиком.

Поплыли… Разумеется, про свое обещание показать рифы, не уступающие массандрийским, контр-адмирал и не вспомнил. Двигался по прямой, ни на что не отвлекаясь. Несвицкий не возражал, да и не мог возразить, переговорные устройства в комплект любительских аквалангов не входили, – получасовая дорога прошла в полном молчании. Жандарм получил возможность подедуцировать над различными версиями, объясняющими происходящие. Ничего толкового не надумал, ввиду недостатка вводной информации. Оставалось лишь ждать, когда Мезенцев соизволит объяснить и растолковать…